Ирина Всеволодовна Корженевская

(1904-1973)

Ирина Всеволодовна Корженевская родилась в 1904 году в семье военного. Отец её нёс службу в приграничной с Турцией крепости Карсе. В годы гражданской войны она потеряла отца и мать, попала в детский приют. В Ленинграде окончила институт прикладной зоологии и фитопатологии, вышла из него специалистом высшей квалификации. В апреле 1926 года в составе экспедиции, организованной в Ленинграде, направляется в Калмыкию на борьбу с саранчёй, свирепствовавшей тогда в южных степях страны. Она застает наш край в пору строительства новой жизни. Нелёгкое это было время. Через него и проходят герои повести Корженевской, впервые опубликованной в Куйбышевском книжном издательстве в 1959 году под названием «Девочка Царцаха» или «Девочка Кузнечик».В ней отражён важный этап в истории преобразования степи. На страницах повести «Девочка Царцаха» – дела и судьбы людей, создавших новую Калмыкию.

И. В. Корженевская была в числе гостей, побывавших в Элисте в августе 1959 года на торжествах, посвященных 350-летию добровольного вхождения калмыцкого народа в состав России. В Калмыкию она приехала с большой радостью. У неё здесь было много друзей. С ними она совершила поездки по всем тем местам республики, где проходила юность Царцахи. Результатом этих поездок стали путевые очерки «По Калмыкии». Большое место в них отведено «милой и родной» автору Элисте, к родникам которой припадала Царцаха.

Девочка Царцаха*

повесть

глава десятая

(отрывки)

Долго болел старый Нормай. Сначала перемогался на ногах, а когда стало невтерпеж, кое-как доплелся до хурула. Хорошо, что хурул был недалеко – за каких-нибудь полторы версты по ту сторону большой дороги.

Эмч**приказал ему первые пять дней молиться хубилганам*** и пить воду, вторые пять дней молиться докшитам**** и пить растопленное сало, а третьи пять дней принимать лекарство, которое ему даст эмч, и молиться Шигемуни*****Эмч сказал также, что лекарство очень дорогое, а так как у Нормая, наверное, нет денег, он может ему заплатить салом или мясом.

От лечения водой Нормай очень ослаб, от сала у него поднялась тошнота, но хуже всего стало Нормаю после дорогого лекарства – ему казалось, во рту горели кизяки. Но старик с малолетства был приучен к терпению и, несмотря ни на что, продолжал принимать лекарство и усердно молился об исцелении. Ничего не вышло: Нормая стало корчить от рези в желудке, а во рту образовались язвы.

Родственники Нормая поняли, что жизнь его на исходе, и повернули его лицом вниз, опасаясь, как бы он не умер с открытыми глазами и ртом, или – что еще страшнее – с поднятыми руками. Смерть в таком виде предвещает большое несчастье. Если это случалось, мертвому зашивали глаза, заклеивали рот бумажками, на которых были написаны молитвы, а руки прижимали к телу, чтобы они не приманивали в загробный мир близких умершего. Умереть же лицом вниз считалось счастьем для человека, а для его семьи такая смерть казалась безопасной.

Нормай умер в счастливой позе. Вся его семья покинула кибитку, чтобы кто-нибудь нечаянно не прикоснулся к покойнику. Прикосновение близких к умершему опасно не только для них, но и для мертвого. Душа его сразу после смерти отправляется к Эрлик-хану******– докшиту; а Эрлик-хан очень строго проверяет все содеянное ею на земле. Оно же оказывает влияние на судьбу души при следующем ее воплощении.

Сын Нормая поспешил в хурул******* позвать гелюнга; только гелюнг мог определить, какой человек в их хотоне может без вреда для себя и для мертвого приготовить его к благочестивому погребению.

Гелюнг спросил, в котором часу, и в какой позе умер Нормай, а также, в каком году родился. Полистав священные книги, гелюнг сообщил, что приготовить Нормая к погребению может только его ровесник или близкий по возрасту человек; значит, нужно узнать в хотоне, кто родился в год лошади, змеи или овцы. Умерший в час змеи может быть вынесен из кибитки только в час свиньи, а погребение должно быть совершено на южной стороне хотона, потому что Нормай родился в год лошади. Хоронить же Нормая нужно в дереве.

Три столетия назад предки калмыков выполняли предписания гелюнгов в точности, потому что кочевали в таких местах, где были все стихии, предусмотренные законами Будды. Там покойников и закапывали в землю, и жгли или спускали в реку, замуровывали в дуплах или помещали на качели. Другое дело здесь, в калмыцкой степи, где кроме песка, полыни и жестокой нищеты ничего не было. Поэтому, что бы там ни говорил гелюнг, всех мертвецов выносили в степь, где их укладывали прямо на землю. Здесь на них воздействовали солнце, воздух и земля, о деревьях же и воде говорить нечего! Должен же был Будда видеть, что в степи их нет.

Ровесник Нормая был найден и тотчас приступил к выполнению священного обряда. За это он – «буянчи», человек, делающий доброе дело, не ждал никакого вознаграждения. Он подготовил Нормая к загробному путешествию со всей добросовестностью: обмыл его, закутал в полотно и уложил на правый бок. Правая рука Нормая, по правилу, лежала под его правой щекой, безымянный палец – в правой ноздре, правая нога вытянута, а левая согнута в колене. В такой позе умер сам Шигемуни. Буянчи этого, конечно, не знал; не знал этого и сам гелюнг. Он ведь не мог читать книгу, которую перелистывал: она была написана на незнакомом ему тибетском языке.

Пока буянчи совершал печальный обряд, гелюнг сидел в соседней кибитке и день и ночь читал «Юлюзей дабхур» – погребальные молитвы, а на следующее утро, определив по палочкам и солнцу час свиньи, проводил Нормая в степь.

Дерева в степи не было, и около Нормая положили обломок деревянной чашки. Затем все вернулись в хотон, и гелюнг в присутствии всех граждан совершил в кибитке умершего охранительные и очистительные обряды.

Уходя восвояси, он не забыл напомнить родственникам Нормая, что на третий день и седьмой день полагается совершить поминки и для спасения души умершего нужно поскорее сдать в хурул хотя бы один полушубок.

Нормай недолго сохранял позу Шигемуни. Очень скоро к нему прилетели вороны и коршуны...

* Царцаха– саранча (калм.)

**Эмч – доктор (калм.)

***Хубилган – оборотень (калм.)

****Докшит – свирепое божество (калм.)

*****Шигемуни – Шакья-Муни, Будда (калм.)

******Эрлик-хан – божество ламаистов, верховный судья умерших и владыка ада (калм.)

*******Хурул – буддийский монастырь (калм.)

глава тринадцатая

«…» Мне кажется, калмыки удивительный народ, замечательный народ, – задумчиво сказала Ксения. – Ведь только подумать – в какой пустыне они сумели жить! Какая жизнеспособность! И все вынесли и не озверели. И если они в таких страшных условиях прожили, то как бурно они могут развиваться, если им дать все необходимое….»

глава двадцать вторая

«…» По ту сторону кургана тоже была саранча, но там суетилось множество ярко-розовых птичек. Это были скворцы. Не обращая внимания на всадников, они с резкими криками истребляли саранчу.

– Интересно, о чем они говорят? – сказал Виктор Антонович.

– Они рассказывают легенду о саранче,– ответила Ксения самым серьезным видом.

– Легенду о саранче? Я слышу только – шрр, шерр и цви-ширр…Может быть, вы переведете эту легенду со скворчиного языка на человеческий?

– Охотно.

Ксения помолчала, вскинула голову и начала:

К кочевью страстию дыша,

Когда-то, много лет назад,

Пришел к верховьям Иртыша

Союз племен Дербен-Ойрат*.

Дербен-Ойрат – союз свободный,

Ежу колючему подобный,

Он сеял только смерть и страх

В степях сибирских и горах.

Его боялись караваны

И блудный сын степей кайсак,

И самому Кучуму-хану

Дербен-Ойрат был лютый враг!

Но пал три сотни лет назад

Союз племен Дербен-Ойрат.

Сошлись однажды для совета

На перекрестке двух дорог

Зюнгаров** вождь и вождь тергетов**

Хара-Кулла и Хо-Орлок.

Хара-Кулла сказал: «Свободных

Монголов бродят племена

В степях унылых и бесплодных,

И только общая война

Соединяет их орды...

Дожить так можно до беды –

Ведь лишь врага простынет след,

Зюнгара бьет свой брат тергет,

Буянит, чинит грабежи...

Ужель то правильно, скажи?!

Дела такие, я боюсь,

Погубят славный наш союз,

Союз могучий и старинный.

Давай же ссоры прекратим

И властью крепкой и единой

Монголов запада сплотим!

Я буду вождь ваш, друг и брат

И сохраню Дербен-Ойрат!»

Недолго думая, ответил

Вождю зюнгаров Хо-Орлок:

«Велик, разумен, строг и светел

Явленный в Лотосе нам бог!

Его великие заветы

Я чту, как лучший жизни дар,

Но не родилося тергета,

Которым правил бы зюнгар!

Сам по себе я! Добрый путь!

Богат и счастлив, брат мой, будь!

Хара-Кулла темнел, как туча,

К таким речам он не привык.

«Ты не желаешь жизни лучшей?

Так будь отныне ты калмык-

– Так закричал он Хо-Орлоку. –

Есть право сильного в борьбе

Упорной, грубой и жестокой,

Не дам нигде я жить тебе!

Будь проклят!» – С этими словами

Он топнул, злобно хохоча,

И родилась вдруг саранча

И поднялась, треща крылами,

И грозной тучей полетела

На север, юг, восток, закат,

И всю растительность поела,

И расплодилась в тыщу крат!

Затрепетали тут калмыки,

В смятенье сбились их стада,

И страха горестные крики

Схватило эхо, и тогда

Народ калмыцкий в беспорядке

Пустился в бегство без оглядки

И сорок восемь лет подряд

Бежал куда глаза глядят!

А саранча их догоняла,

И дня сиянье заслоняла,

Уничтожая на пути

Все, что осмелилось расти!

Вот так три сотни лет назад

Погиб союз Дербен-Ойрат!

Орлока-хана нет в помине,

Орлок под Астраханью спит,

Но саранче с тех пор поныне

Страшить народы надлежит.

Но есть еще одно преданье:

Когда бежал хан Хо-Орлок,

В жене зюнгара состраданья

Внезапный вспыхнул огонек.

И, раня тонкие персты,

Она с поспешностию рвала

С кустов шиповника цветы

И беглецам вослед бросала.

И лишь цветы земли касались,-

Тому свидетельство отцов,–

Вмиг лепестки их превращались

В веселых розовых скворцов!

За саранчою они мчались,

И лишь садилась саранча,

Скворцы на землю опускались

Задорно, звонко щебеча:

«Смерть саранче! Шерширр! Цвишир!

Спешите, скворушки, на пир!»

И гибла вражеская сила…

Освобожденная ж земля

Цветы и травы вновь растила,

Глаза и сердце веселя!

– Интересная легенда, – сказал Виктор Антоноч. – Где вы ее раздобыли?

– В одной старинной книге.

– Вряд ли старинной. – усомнился Виктор Антонович. – Это легенда нашего времени. Ведь в ней сказано назад тому три сотни лет, а хан Хо-Орлок привел калмыков в Россию в половине семнадцатого века. Значит…

* Дербен-Ойрат – буквально «четыре ойрата»

** Зюнгары, тергеты – племена ойратов

глава двадцать девятая

«…» Надо свою калмыцкую правду искать, а какая она – красная или зеленая, все равно. Где много калмыков, там и калмыцкая правда.

Поехали они генерала Улагая искать. Полк у него калмыцкий был – две тысячи сабель, он под Давстой стоял. Озун сам с Улагаем говорил тогда:

– Давай соберем наш народ, уйдём от улусов в Сибирь. Там много земли свободной. Монголов там тоже много, с ними жить будем, пожалуйста. Пускай урусы друг с другом дерутся. Зачем калмык должен в чужую драку лезть?

Не захотел генерал Улагай никуда уходить.

– Или забыл ты, – сказал он, – старинную калмыцкую пословицу: «Незнакомый начальник – тигр, незнакомая местность – ад». И еще есть одна пословица: «В привычной стране грубый холст мягок, а шелк незнакомой местности – не лучше холста». Если уйдем мы от Урусов, там ещё кто-нибудь на нас верхом сядет.

Дата добавления: 2015-10-02