Июль-ноябрь 1884

Чародей Просперо не дает формальных поводов для своего ухода со сцены. Его выступления в последние годы были настолько единичными, что представления проходят в основном без анонсов. Гектор Боуэн по-прежнему гастролирует, в жанре рассказчика, тогда как Чародей Просперо нет.

Он колесил из города в город, используя свою шестнадцатилетнюю дочь как спиритического медиума.

— Я ненавижу это, папа, — часто протестует Селия.

— Если ты можешь предложить лучший способ, чтобы провести время до начала твоего состязания - и не смей говорить, что это чтение - тогда, пожалуйста, при условии, что это принесет столько же денег, что и сейчас. Кроме того, это отличный способ попрактиковаться перед аудиторией.

— Эти люди невыносимы, — говорит Селия, хоть это и не совсем то, что она имеет в виду.

Они заставляют ее чувствовать себя неуютно. То, как они на нее смотрят, их умоляющие, залитые слезами взгляды. Они видят в ней лишь вещь, мост к своим потерянным близким, за который они отчаянно цепляются.

Они говорят о ней, словно ее нет в комнате, как будто она один из их любимых призрачных родственничков. Ей стоит неимоверных усилий, чтобы не содрогаться, когда они обнимают ее, благодаря сквозь слезы.

— Эти люди ничего не значат, — говорит отец. — Они даже не могут объяснить словами то, что они видят и слышат, и им проще поверить в то, что они получают чудесные передачи из загробной жизни. Почему не воспользоваться тем, что они так охотно расстаются со своими деньгами?

Селия утверждает, что никакие деньги не стоят такого мучительного опыта, но Гектор настойчив, и они продолжают путешествовать, левитируя столами и создавая, стучащих по хорошим обоям, призраков.

Она по-прежнему в недоумении он того способа, каким их клиенты жаждут общения. Не один раз она хотела связаться со своей умершей матерью и сомневалась, захочет ли та разговаривать, если будет такая возможность, особенно используя такие методы общения.

Это все ложь, хочет сказать им она. Мёртвые не парят неподалеку, чтобы постучать вежливо по чашкам и столешницам и пошептать сквозь развевающиеся занавески.

Она иногда разбивает их ценности, возлагая вину на беспокойных духов.

Отец выбирает разные имена для нее, когда они меняют местоположение, но часто использует имя Миранда, очевидно, потому что знает, насколько оно ее раздражает.

По прошествии нескольких месяцев она измучена поездкой и напряжением, да еще тем фактом, что отец едва дает ей возможность поесть, утверждая, что, если она выглядит как сирота, это делает ее более убедительной, ближе к другой стороне.

После того, как она падает в настоящий обморок во время сеансов, а не изображает идеально продуманный и с хореографической точностью, исполненный в лучших традициях драматургии, отец смягчается и дает ей передышку и девушка набирается сил у них дома в Нью-Йорке.

В один прекрасный день, за чашечкой чая, в промежутке между обдумыванием, чем бы ей намазать пшеничные лепешки вареньем или топленными сливками, он как бы вскользь упоминает, что он предоставил её услуги на выходные скорбящей вдове, живущей на другом конце города, которая согласна платить двойную цену.

— Я сказал, что ты можешь отдохнуть, — говорит её отец, когда Селия отказывается, даже не оторвав взгляда от кипы бумаг, которую он разложил по всему столу. — У тебя было три дня, которых должно было хватить. Ты выглядишь прекрасно. Однажды ты станешь даже красивее своей матери.

— Я удивлена, что ты всё еще помнишь, как выглядела мама, — говорит Селия.

— Удивлена? — спрашивает её отец, поднимая на неё глаза, и продолжает говорить, когда та только хмурится. — Я, может быть, и провел в её обществе несколько недель, но я помню её куда отчетливее, чем ты, хотя ты с ней пробыла целых пять лет. Время - специфическая вещь. В конце концов, ты и сама это поймешь.

Он возвращается к бумагам.

— А что насчет того состязания, к которому ты меня якобы готовишь? — спрашивает Селия. — Или для тебя это еще один способ заработать деньги?

— Селия, дорогая, — отвечает Гектор. — Тебя впереди ждут потрясающие вещи, но мы уступили наше право решать, когда они начнутся. Первый ход не за нами. Нас просто уведомят, когда придет время вступать в игру, как уже бывало.

— Так почему же так важно, что я делаю все это время, пока состязание не началось?

— Тебе нужна практика.

Селия наклоняет голову, уставившись на него, складывая руки на стол. Все бумаги начинают сами по себе складываться в замысловатые фигуры: пирамиды, спирали и в бумажных птиц, шелестящими крыльями.

Её отец поднимает глаза и раздраженно смотрит на дочь. Он поднимает тяжелое стеклянное пресс-папье и опускает его ей на руку, достаточно сильно, чтобы с треском сломать ее запястье.

Бумаги принимают свой первоначальный вид и с шелестом опускаются обратно на поверхность стола.

— Тебе требуется практика, — повторяет он. — Тебе всё еще не хватает самообладания.

Селия покидает комнату, не произнося ни слова, придерживая запястье и сдерживая слёзы.

— И Бога ради, прекрати реветь, — крикнул отец девушке вслед.

У неё больше часа уходит на то, чтобы собрать все осколки косточек воедино и исцелить запястье.

***

ИСОБЕЛЬ СИДИТ В НЕЧАСТО ЗАНИМАЕМОМ КРЕСЛЕ в углу квартирки Марко, вокруг её пальцев закручена радуга шелковых лент, а она напрасно пытается сформировать из них одну сложную косу.

— Это кажется таким глупым, — замечает она, хмурясь, глядя на перепутавшиеся ленты.

— Это простое заклинание, — говорит Марко из-за своего стола, где он сидит окруженный открытыми книгами. — По ленте на каждый элемент, связанная узелками и намерением. Это на подобии твоих карт, только здесь происходит влияние на объект, вместо того, чтобы просто угадывать его значение. Но эта косица не будет работать, если ты не поверишь в это, тебе же это известно.

— Возможно, у меня не то настроение, чтобы в это верить, — отвечает Исобель, ослабив узелки и откладывая ленточки в сторону, давая им возможность каскадом ниспадать с подлокотника кресла. — Я вновь попытаюсь завтра.

— Тогда помоги мне, — говорит Марко, оторвавшись от своих книг. — Загадай что-нибудь. Какой-нибудь объект. Нечто важное, о чем я ничего не знаю.

Исобель вздыхает, но она послушно закрывает глаза, пытаясь сосредоточиться.

— Это кольцо, — говорит Марко, спустя мгновение, выуживая образ из головы, так же легко, как если бы она нарисовал ему картину. — Золотой перстень с сапфиром и двумя бриллиантами.

Глаза Исобель распахнулись от удивления.

— Откуда ты узнал об этом? — спрашивает она.

— Это обручальное кольцо? — спрашивает он в ответ с улыбкой.

Она рукой зажимает рот, прежде чем кивнуть.

— Ты его продала, — продолжает Марко, выцепляя осколки из памяти, связанные с самим кольцом. — В Барселоне. Ты бежала из-под венца, брака по договоренности, вот почему ты в Лондоне. Почему ты мне не сказала?

— Это не совсем подходящая тема для разговора, — отвечает Исобель. — Да и ты мне едва о себе что-нибудь рассказываешь, ты ведь и сам мог сбежать от нежелательного брака.

Они во все глаза какое-то мгновение смотрят друг на друга, пока Марко пытался представить какой-нибудь подходящий ответ, но затем Исобель смеется.

— Он, наверное, больше кольцо разыскивал нежели меня, — говорит она, глядя на свою руку. — Это было такое прелестное колечко, мне почти не хотелось с ним расставаться, но у меня не было денег, а продавать больше было нечего.

Марко уже начинает было говорить, что она получила хорошую плату за кольцо, но тут в дверь его квартирки постучали.

— Это владелец квартиры? — шепчет Исобель, но Марко прикладывает палец к губам и качает головой.

Только один человек никогда не стучится в эту дверь без предупреждения.

Прежде чем ответить, Марко взмахом руки показывает Исобель уйти в соседнюю комнату.

Мужчина в сером костюме не заходит в квартиру. С тех пор, как он спланировал переезд, выталкивая ученика в мир, он никогда не заходит вовнутрь.

— Ты будешь претендовать на место, чтобы устроится на работу к этому человеку, — говорит он, вместо приветствия, извлекая из своего кармана выцветшую визитку.

— У меня есть имя, — говорит Марко.

Человек в сером костюме не интересуется, что же это за имя.

— Твоё собеседование назначено на завтрашний вечер, — говорит он. — Я уладил за последнее время ряд деловых вопросов для месье Лефевра и я предоставил ему чрезвычайно хорошую рекомендацию, но ты должен сделать всё что потребуется, чтобы заполучить это место.

— Это начало состязания? - спрашивает Марко.

— Это предварительный маневр, чтобы устроить тебе выгодную позицию.

— И когда же начнется само состязание? — спрашивает вновь Марко, хотя он уже задавал подобные вопросы десятки раз и ни разу не получал на них ответ.

— Это будет ясно в тот самый момент, когда оно начнется, — говорит мужчина в сером костюме. — Когда оно начнется, будет разумнее и целесообразнее сосредоточить всё своё внимание на самом испытании, — его взгляд перемещается в направлении закрытой двери в кабинет, — ни на что не отвлекаясь.

Он поворачивается и выходит в парадную, оставив Марко стоять в дверях, читая и перечитывая имя и адрес на выцветшей визитке.

***

ГЕКТОР БОУЭН, В КОНЦЕ КОНЦОВ, сдался под напором своей дочери, что они остаются в Нью-Йорке, но он преследует свои цели.

По большой части он игнорирует её, за исключением редких замечаний, что-де она должна больше практиковаться, проводя больше времени в одиночестве у себя наверху в гостиной.

Селию вполне устроила их договоренность, и она проводит большую часть своего времени за чтением книг. Она тайком ходит по книжным магазинам, удивляясь потом, отчего отец не спрашивает, откуда появилась стопка свеженьких книг.

И она довольно часто практикуется, ломая и переставляя всевозможные вещи вокруг дома, чтобы потом всё вернуть на свои места в их первоначальном виде. Заставляя книги летать кругами по комнате, как птицы, прикидывая, как далеко те смогут улететь, прежде чем она выверит свой навык.

Она становится довольно искусной в манипуляции ткани, изменяя фасоны своих платьев как заправская опытная портниха, с учетом веса, который она набрала, снова ощущая своё тело.

Ей приходится напоминать отцу, чтобы тот вышел из своего укрытия и поел, хотя в последнее время он всё чаще начинает отказываться от приема пищи, едва вообще покидая свою комнату.

Сегодня он даже не ответил на ее настойчивый стук в дверь. Раздраженная, зная о том, что он зачаровал замок, и она не может открыть дверь без его ключей, она пинает ногой дверь, и к её удивлению та открывается.

Её отец стоит у окна, внимательно наблюдая за рукой, которую он, подняв, держит перед собой. Солнечные лучи проникают сквозь матовое стекло и падают ему на рукав.

Его рука полностью исчезает, а потом появляется. Он вытягивает пальцы, морщась, когда слышит хорошо различимый скрип суставов.

— Папа, что ты делаешь? — спрашивает Селия, любопытство которой пересилило раздражение.

Не то чтобы она раньше не видела его, проделывающим подобные штуки на сцене или во время их занятий.

— Ничего, чтобы касалось бы тебя, — отвечает ей отец, натянув гофрированный манжет своей рубашки на запястье.

И дверь захлопывается перед самым её носом.

Дата добавления: 2015-10-02