3 страница.    Итак, если между нами и ваши, несправедливейшие язычники

Глава 20

   Итак, если между нами и ваши, несправедливейшие язычники, нет никакой разницы, если мы и вы одно и тоже, то почему же вы не только не узнаете своих, но даже клянете их? Так как вы не ненавидите то, что вы сами, то скорее дайте нам правые руки, облобызайте нас, обнимите нас, окровавленные — окровавленных, прелюбодеи — прелюбодеев, заговорщики — заговорщиков, упорствующие — упорствующих, и суеверы — суеверов. Одинаково мы оскорбляем величие богов, одинаково вызываем гнев их. И вы имеете третий род хотя не от третьего религиозного обряда, но от третьего пола. Мужчинам и женщинам удобнее иметь связь с мужчиною и женщиною. Неужели мы порицаем вас за самую коллегию? Равенство, обыкновенно, дает повод к соревнованию. Так горшечник завидует горшечнику, ремесленник — ремесленнику. Но уж ты, притворное призвание, прекратись! Совесть вернулась к истине и к непоколебимости истины. Ибо все это только в нас одних будет, и мы только одни, к которым все это проникло, изобличаемся в этом, так как вы признаете в нас противную партию, которою и устроено знание, и воодушевляется совет, и управляется суд.
   Наконец, у вас есть постановление, чтобы никакой судья не решал дела, не выслушав двух. Но этим постановлением вы пренебрегаете по отношению к нам только одним. Вы даете удовлетворение природному пороку, хотя то, чего вы не побеждаете в себе самих, вы осуждаете в других, хотя вы на других сваливаете то, виновность в чем сознаете за собою. Вы различны: по отношению к сторонним вы целомудренны, а по отношению к себе самим вы прелюбодеи, совне вы свободны, а внутри рабы. То несправедливо, что нас знающих судят не знающие, нас невинных судят виновные. Выньте из глаза вашего соломинку или бревно, чтобы удалить из чужого глаза соломинку. Исправьте прежде себя самих, чтобы наказывать христиан. Если только вы исправите себя самих, то не будете наказывать христиан, даже сами сделаетесь христианами; или если сделаетесь христианами, то исправитесь. Узнайте то, что вы в вас обвиняете, и вы не будете обвинять. Вспомните, чего вы в себе не обвиняете, и то вы будете обвинять. Уже и здесь усматривается заблуждение и познается истина, насколько мы смогли показать это в этих маленьких книжках. Осуждайте истину, но не иначе, как узнав ее, если можете осуждать ее и тогда. Хвалите заблуждение, но также не иначе, как раскрыв его, если есть у вас способность к мышлению. Если же вам предписывается любить заблуждение и ненавидеть истину, то почему вы не узнаете то, что вы любите и что ненавидите?

Книга 2

Глава 1

   Теперь защита ваша желает вступить с вами, жалкие язычники, в состязание о богах ваших. Она призывает саму совесть вашу к обсуждению того, истинны ли боги ваши, что вы утверждаете, или они ложны, чего знать вы не хотите. Ибо в этом предмете люди заблуждаются вследствие заботы виновника его о том, чтобы незнание заблуждения не прекращалось, чтобы вы тем более были виновны. Глаза отверсты, и не видят уши открыты, и не слышат; сердце бьется, и не чувствует; дух не знает того, что познает. Если уж можно было бы уничтожить такую извращенность одним возражением, то запрещение богов было бы готово: так как вы не отрицаете, что все ваши боги обязаны своим происхождением людям, то это уже не дозволяет признавать их за истинных богов, потому что ничто, конечно, не может по праву считаться богом, что когда либо имело начало. Но много есть такого, почему чуткая совесть грубеет до того, что не чувствует произвольного заблуждения. Истину осаждает огромная толпа; но она (истина) безопасна, благодаря собственной своей силе. Как не быть ей безопасной? Из своих противников она принимает к себе в союзники и защитники, кого хочет; а всю толпу врагов своих поражает.
   Итак, мы имеем битву против следующего: против учреждений предков, против авторитетов жрецов, против законов повелителей, против аргументаций философов, против древности, привычки, судьбы, против примеров, пророчеств, чудес, так как все это упрочило ваших ложных богов. Поэтому я, направляясь к вашим комментариям, которые вы заимствовали из всякого рода богословия, избрал сочинения Варрона, который, собрав все из всех бывших до него религиозных книг, сделался очень пригодным нам для вашей цели. Если я спросил бы его, кто виновник богов, то он указал бы или на философов, или на народ, или на поэтов, ибо он разделил богов по происхождению на три рода. Один род физический, который признают философы; другой — мифический, который вращается между поэтами; третий — родовой, который принял себе каждый народ.
   Итак, поскольку философы составили физический род богов по догадкам, поэты мифический заимствовали из басней, народы родовой привяли произвольно; то где же должна находиться истина? В догадках? Но догадки не верны. В баснях? Но басни гнусны. В принятиях или усыновлениях? Но усыновление беспорядочно и муниципально. Вообще у философов все не верно, потому что различно; у поэтов все недостойно, потому что гнусно; у народов все беспорядочно, потому что произвольно. Но если бы ты размышлял об истинном Божестве, то оно определяется так, что и не связывается с неверными аргументациями, и не пятнится недостойными баснями, и не судится по беспорядочным усыновлениям; ибо Оно должно считаться таким, каково Оно есть, — достоверным, неповрежденным, общим, потому что принадлежит, конечно, всем. Но в какого бога я буду веровать? В того ли, которого придумала догадка? В того ли, которого предложила басня? В того ли, которого пожелало государство? Гораздо достойнее ни в кого не веровать, чем веровать в такого, относительно которого должно сомневаться, или которого должно стыдиться, или который усыновлен.

Глава 2

   Но авторитет философов, как владетелей мудрости, покровительствует физическому роду богов. Мудрость философов, конечно, истинна: о несостоятельности ее свидетельствует прежде всего различие мнений, происходящее от незнания истины. Что же это за мудрец, который лишен истины, который не знает Бога, отца и владыки самой мудрости и истины? Ибо и божественное изречение Соломона иначе говорит, а именно: «начало премудрости — страх Божий» (Притч. 9:10). Но страх происходит от звания; ибо кто будет бояться того, чего не знает? И так кто убоится Бога, тот, хотя был бы крайним невеждою, приобретет полную и совершенную мудрость, уразумев Бога, источника всякого звания и мудрости. А это философии не вполне удалось. Ибо хотя вследствие стремления изучать литературу всякого рода философы могли бы, кажется, натолкнуться и на божественные книги, как древнейшие, и оттуда заимствовать нечто; но так как они ввели новшества, то этим показывают или то, что они все презрели, или то, что они не всему поверили (ибо и в других делах простая истина не имеет всеобщей веры).
   Итак, они с появлением страсти к славе все изменили, чтобы дать работу своему остроумию. Поэтому оказалось неверным и то, что они нашли, и появилось множество рассуждений вследствие постепенного уклонения от истины. Ибо они, нашедши Бога, не открыли Его так, как нашли, потому что заспорили и о свойствах Его, и о природе Его, и о местопребывании Его. Так платоники говорят, что Бог заботится о мире и есть его Промыслитель и Судия, а эпикурейцы полагают, что Он беспечен и недеятелен, — так сказать, никто. Стоики учат, что Он находится вне мира, а платоники, что внутри мира. Не восприняли Его они глубоко и не могли ни познать Его, ни страшиться Его, ни здраво размышлять о Нем, удалившись, конечно, от начала мудрости, то есть от страха Божия. Есть доказательства как того, что философы не знают Бога, так и того, что они сомневаются в Нем. Диоген, будучи спрошен, что делается на небесах, ответил: «я никогда не всходил туда». Он, будучи спрошен также о том, есть ли боги, ответил: «не знаю, разве только для того, чтобы служить». Фалес Милетский Крезу, спрашивавшему его неоднократно о том, что он думает о богах, ничего не сказал после нескольких отсрочек, полученных им от него для зрелого обсуждения. Сам Сократ отвергал ваших богов как будто по убеждению, но он приказал принести в жертву Эскулапу петуха, как будто тоже по убеждению. И поэтому, если философия говорит о Боге так сомнительно и недостоверно, то могла ли она бояться Того, о Ком не имела ясного и точного звания? Мы узнали, что Бог есть мир. До такого бога доводит физический род богословия. Так оно учит о богах. Дионисий Стоик разделяет богов на три рода. Один род, по его мнению, есть тот, который видит, как то: Солнце, Луна; другой тот, который не видит, как то: Нептун; третий род тот, о котором говорят, что он произошел от людей, как например: Геркулес, Амфиарай. Арцезилай разделяет богов также на три рода: на олимпийских, звездных, титанских, произошедших от Неба и Земли. От последних произошли Сатурн и Опа, а от Сатурна и Опы — Нептун, Юпитер, Орк и прочее потомство. Академик Ксенократ делит богов на два рода: олимпийских и титанских, произошедших от Неба и Земли. Очень многие египтяне верят в четырех богов: Солнце и Луну, Небо и Землю. Демокрит предполагает, что боги со всем прочим произошли из небесного огня. И Зенон, подобно ему, полагает, что природа произошла из огня. Поэтому и Варрон считает огонь душою мира, так что огонь, по мнению его, всем управляет в мире так, как душа в вас. Но это совершенно ложно. Ибо он говорит: «когда огонь есть, мы сами существуем, когда же он выходит, мы умираем». Поэтому и огонь когда выходит из мира чрез молнию, то мир умирает.

Глава 3

   Итак, изложивши это в немногих словах, мы видим, что этот физический род богов придуман для того, чтобы показать, что элементы — боги, и что боги и те, которые рождены от них; ибо от богов могут рождаться только боги. Хотя мы о последних будем полнее рассуждать в своем месте, когда будет речь о мифическом роде богов, принадлежащем поэтам; однако и теперь касательно настоящего, то есть, физического рода богов вы намерены сказать, что никоим образом не могут считаться богами те, которые, как говорят, рождены от элементов, так что отсюда нужно предварительно решить, что элементы — не боги, когда те, о которых говорят, что они рождены из элементов, — не боги. Равным образом указывая на то, что элементы не боги, мы наперед утверждаем, что нельзя считать богами и тех, родители которых, то есть элементы, не боги. Известно, что Бог рождается от Бога, как не Бог — от не Бога. Мир заключает в себе элементы. Что принадлежит миру, то, конечно, принадлежит его элементам и членам. Но необходимо, чтобы мир или был устроен кем-либо, как полагает идеализм Платона, или никем не устроен, как думает материализм Эпикура. И если мир устроен, то он, имея начало, будет иметь и конец. Что же некогда, до начала, не существовало, и когда-нибудь, после конца, не будет существовать, то, конечно, не может считаться Богом, как не имеющее субстанции Божества, то есть, вечности, которая представляется без начала и конца. Если же мир вовсе не сотворен и должен считаться Богом, так как он, подобно Богу, не имеет ни начала, ни конца; то каким образом некоторые приписывают рождение элементам, которые они считают богами, когда стоики утверждают, что от Бога ничто не рождается? Равным образом на каком основании полагают, что те, о которых говорят, что они рождены от элементов, — боги, когда утверждают, что Бог не рождается?
   Итак, что принадлежит миру, то должно приписать и элементам, то есть, и небу, и земле, и звездам, и огню, которые Варрон напрасно объявил богами и родителями богов, не смотря на то, что рождение и происхождение Божества отрицалось. Это же напрасно объявили и те, которые сообщили Варрону, что небо и звезды — живые существа. Если эго так, то необходимо, чтобы они были и смертны, подобно живым существам; ибо хотя известно, что душа бессмертна, но это даровано только ей одной и не дано того же тому, что соединено с нею, то есть, телу. Никто же не будет отрицать, что у элементов есть тело, так как и мы касаемся их, и они касаются нас, и так как мы видим, что известные предметы отпадают от них.
   Итак, если живые существа, не имеющие разума, души, смертны, как тварь телесная, то, конечно, они не боги. И однако почему Варрону кажется, что элементы — живые существа? Потому что элементы движутся. И чтобы противною стороною не выставлялось то, что многое другое движется, как например: телеги, фуры и разные машины, то он сам добровольно предупреждает, говоря: элементы признают за живые существа потому, что они движутся сами по себе, так как совне не видно никакого двигателя или побудителя их, тогда как виден бывает тот, который движет, или везет повозку, или управляет машиною. Поэтому если они не были бы живыми существами, то не могли бы двигаться сами собою. Но говоря, что виновник и управитель движения не виден, он этим показывает, что должно было бы искать его; ибо не всегда не существует то, о чем мы не думаем, что оно существует, потому что не видим его. Напротив, тем глубже нужно исследовать то, что не видимо, чтобы могли знать, каково есть то, что видимо. Кроме того, если считают существующим только то, что видимо, потому что оно видимо, то каким образом вы принимаете за богов и тех, которые не видимы? Если кажутся существующими те, которые не существуют, то почему не существовать и тем, которые не кажутся существующими? Я говорю о Том, Кто приводит в движение небесные тела.
   Итак, пусть будут они и живыми существами, потому что движутся сами собою; пусть также они движутся сами собою, потому что никто другой не приводит их в движение: однако как то, что существует, не всегда есть Бог потому, что оно живое существо, так и не всегда оно Бог потому, что движется само по себе. Или что запрещает всем живым существам, как движущимся самим по себе, считаться богами? И это возможно у египтян, конечно, по другой пустой причине.

Глава 4

   Некоторые говорят, что боги названы «theoi» потому, что «тесин» значит бегать и двигаться. Итак, уж и имя не указывает на какое либо величие; ибо оно взято от бегания и движения, а не от господства Божества. Но так как и тот единый Бог, Которого мы почитаем, называется «theos», и однако не видно никакого Его движения или бега, потому что никто не может видеть Его; то явно, что имя это взято от чего либо другого, и оно есть собственное изобретение Божества, потому что от Него оно произошло.
   Итак, оставив это хитрое объяснение, я считаю более вероятным то, что боги названы не от бегания или движения, но что имя это взято от имени истинного Бога, чтобы и вы также «theoi» называли тех, которых вы сами измыслили. Наконец хотя это было бы и так, доказательство против вас все таки имеется, так как вы вообще называете «theoi» и всех тех своих богов, в которых не замечается никакой обязанности бегания или движения.
   Итак, если вы называете «theoi» одинаково и тех, которые движутся, и тех, которые не движутся, то одинаково устраняется и объяснение имени и мысль о Божестве, которое уничтожается, так как оно измеряется беганием и движением. Если же то собственное имя божества и простое и непроизводное взято от того Бога для тех, которых вы называете богами, то учите также и тому, что между ниши есть общение и в свойствах, так как общение в имени по праву имеет место при общении в субстанции. Но тот «theoi» по тому одному только, что ее ощутим, свободен от сравнения с теми, которые доступны и для зрения и для осязания. Если элементы открыты для всех, если Бог, напротив, не открыт ни для кого, то каким образом ты из того, что не видел, мог дойти до того, что видишь? Итак, если ты не можешь объединить их ни чувством, ни разумом, то зачем ты объединяешь их словом, чтобы объединить и властью? Ибо вот и Зенон отделяет мировую материю от Бога, или говорит, что Оп прошел чрез нее, как мед проходит чрез соты.
   Итак, материя и Бог два слова, два предмета. По различию слов различаются и предметы, и свойство материи следует за названием. Если же материя не есть Бог, потому что так и название показывает, то каким же образом то, что находится в материи, то есть элементы, будут считаться богами, когда члены не могут быть разнородны с телом? Но зачем мне так долго останавливаться на физиологических аргументациях? Ум должен от свойств мира восходить вверх, но не спускаться в неизвестное. По Платону мир имеет круглую форму. Я полагаю, другие измыслили форму квадратную и угловатую. Он обвел мир круглым циркулем, потому что он заботился уверить в том, что только один он (мир) без головы. Но Эпикур, который говорил, что выше нас, то ничто для нас, желая сам заглянуть на небо, представляет круг солнца величиною в фут. Конечно, доселе бережливость производилась и на небесах. Впрочем лишь только увеличилось круговращение, то и солнце увеличило свой круг. Поэтому перипатетики объявили, что солнце есть большой круг. Спрашиваю вас, что уразумевает страсть к догадкам? Что доказывает таким дерзким утверждением спокойствие удовлетворенной мелочной любознательности, подкрашенное искусством красноречия?
   Итак, Фалес Милетский, осматривая и исследуя все небо, заслуженно с позором упал в яму. Египтянин его осмеял, говоря: «ты ничего не рассматривал на земле, как же думаешь рассмотреть небо?» Итак, падение его образно показывает, что философы, именно те, которые направляют грубую любознательность на предметы природы прежде, чем на Виновника и Главу ее, имеют упасть в бездну.

Глава 5

   Итак, обратимся к мнению более разумному, потому что оно, кажется, взято из всеобщего чувства и простого предположения. Ибо и Варрон упоминает о нем, говоря, что за элементами признается божество потому, что совершенно ничто не может ни рождаться, ни питаться, ни производить жизни человеческой и земной без их помощи. Самые тела и души не могут образовываться без надлежащего соединения элементов. Благодаря этому соединению это население мира, связанное с условиями поясов, сохраняется, если только сильный холод или сильная жара не откажет людям в обитании. Поэтому признаются богами солнце, так как оно собственною силою увеличивает дни, сохраняет плоды теплотою и от него зависит год, — луна, отрада ночная, руководительница в установлении месяцев, — также звезды, некоторые знаки сельским жителям для определения времени, наконец само небо со всем тем, что находится под ним, и сама земля со всем тем, что находится на ней и все то из них, что идет на пользу человеческую. И обыкновенно элементы признаются божествами не только за благодеяния, но и за бедствия, которые происходят от гнева или нерасположения их, как например: молния, град, зной, зараза в воздухе, также наводнения, землетрясения и извержения, и по праву признаются богами те, природу которых должно чтить при счастливых обстоятельствах и страшиться при несчастных, так как она, конечно, есть госпожа помощи и вреда. Но если тоже бывает в жизни граждан, то благодарность или жалоба приносится не на те самые предметы, которые помогают или вредят, но на тех, под руководством и властью которых совершаются действия. Ибо в увеселениях ваших не флейте или цитре вы присуждаете венок в премию, во артисту, который играет на том или другом инструменте. Равным образом, когда кто либо бывает болен, то вы приносите благодарность не шерсти, не противоядиям и припаркам, по врачам, по старанию и знанию которых являются лекарства. Также, когда получают раны от железных орудий, то обвиняют не меч или копье, во неприятеля или разбойника. И те, которых придавливают крыши, обвиняют не кровельные или желобные черепицы, но ветхость. Равным образом и потерпевшие кораблекрушение жалуются не на камни или волны, но на бурю. Это справедливо. Ибо несомненно, что все, что делается, должно быть приписываемо не тому, чрез что делается, но тому, кем делается; потому что тот есть глава факта, который определил и то, чтобы делалось, и то, чрез что делалось бы. (И во всем есть эти три titulï что существует, чрез что существует и от кого существует). Прежде есть тот, который хочет, чтобы что-либо делалось, и который может найти то, чрез что оно делалось бы.
   И поэтому вы правильно поступаете по отношению к прочему, рассматривая внимательно виновника, а по отношению к природе ваше правило против природы, которым (правилом) вы обнаруживаете благоразумие в остальном, так как вы устраняете высочайшее положение виновника и рассматриваете то, что делается, а не то, чем делается. Поэтому вы и верите, что элементам принадлежит власть и господство, которые на самом деле слуги и рабы. Допуская же Художника и Владыку, не указываем ли мы на рабство элементов в самых делах их, которые вы считаете выражением могущества? Но боги не рабствуют, и те, кто рабы, не боги. Или пусть они объявят, что вообще бывает то, что свобода доказывается из дозволения безразличия, господство усматривается из свободы, божественность — из господства. Если все существующее устроено по известному плану, сообразно с законами, на своем месте, совершается периодически и согласуется с обстоятельствами и тем, что управляет последними; то неужели из постоянства и неизменяемости, а также из периодичности нельзя убедиться, что есть над всем этим какой то Владыка, для Которого, кажется, ясна вся мировая деятельность, направленная к пользе и вреду человеческого рода? Ибо ты не можешь говорить, что элементы все делают и о всем заботятся для себя и ничего не производят для людей, так как ты приписываешь им божество потому, что они тебе или помогают или вредят. Ибо если они все делают для себя, то ты им ничем не обязан.

Глава 6

   Хорошо уж. Допускаете ли вы, что Божество не только набегает рабски, но стоит совершенно неподвижно, что Оно не должно ни уменьшаться, ни повреждаться, ни уничтожаться? Впрочем, исчезло бы все блаженство Его, если бы Оно что-либо когда-либо претерпевало. А вот и звезды падают, и они сами свидетельствуют, что они падали. И луна, принимая прежний свой вид, признается, насколько она уменьшалась. Большие ущербы луны вы, обыкновенно, рассматриваете на поверхности воды, хотя я вообще ничему не верю, что волхвы знают. Даже само солнце часто испытывало затмение. Вообразите себе какие угодно причины небесных событий; но Бог не захочет ни уменьшаться, ни прекращать Своего бытия. Итак, пусть возьмут это во внимание защитники человеческого учения, которые выдумывают мудрость и истину, благодаря воображаемым предположениям. Ибо в других случаях есть таков обычай, что кто лучше скажет, тот, кажется, сказал истиннее, а не тот лучше сказал, кто сказал истиннее. Но кто поразмыслит должным образом об этом предмете, тот, конечно, скажет, что вероятнее, что эти элементы кем-либо управляются, когда они даже надают.
   Итак, не боги те, которые находятся под властью кого либо другого. Но если в этом заблуждаются, то лучше заблуждаться просто, чем изыскано, как физики. Если же взглянешь на мифический род богов, то скорее можно допустить блуждание людей в физической теологии, так как здесь они приписывают божество, по крайней мере, тем, которых считают выше себя по положению, по величию и по божественности. Ибо что выше человека, то нужно считать весьма близким в Богу.

Глава 7

   Но, переходя к мифическому роду богов, который приписывают поэтам, я не знаю, следует ли производить столь важное расследование о ваших незначительных богах, иди должно утвердить, столь великих богов, как Мопс Африканский и Амфиарай Беотийский, по документам на Божество. Ибо теперь должно только коснуться этого рода богов, основательное рассмотрение которого будет дано в своем месте. Что эти боги были люди, видно уже из того, что вы не постоянно называете их богами: вы называете их и героями.
   Итак, о чем вам сворить? Если мертвецам должно присуждать божество, то, конечно, не таким. Вот вы хотя позорите небо гробницами своих императоров по той же своевольной дерзости, однако консекрациею такого рода не признаете ли вы их за людей испытанных в справедливости, добродетели, благочестии и во всем добром, стараясь за них наказывать клятвопреступников? Напротив у них, как людей нечестивых и позорных, не отнимаете ли вы и прежних наград человеческой славы, не уничтожаете ли декреты и титулы их, не снимаете ли изображения их, не перечеканиваете ли монету? Но Тот, Кто зрит все, Кто не только одобряет добро, но и награждает за него, отдает ли на публичный позор распоряжение такою своею милостью, не дозволит ли Он людям старательным и справедливым более размышлять при раздаянии божества? Свита царей и императоров будет ли чище свиты высочайшего Бога? Но вы страшитесь и отворачиваетесь от бродяг, ссыльных, бедных, увечных, низких по происхождению, нечестивых, а небу даже законами присуждаете кровосмесников, прелюбодеев, грабителей, отцеубийц. Должно смеяться ли или гневаться на то, что боги представляются такими, какими не должны быть и люди? Этого мифического рода богов вы стыдитесь и вместе с тем защищаете его. Ибо всякий раз, как только мы порицаем в ваших богах то, что есть в них на самом деле жалкого, гнусного, грязного, вы защищаете их тем, что считаете все это за басни, допускаемые поэтическою вольностью. Всякий же раз, когда молчат о такого рода поэтических баснях, вы не только не гнушаетесь ими, но даже почитаете их и выражаете их в потребных для вас искусствах, и чрез эту виновницу литературы вы производите свободные занятия. Платон полагал, что поэты, как обвинители богов, изгоняются из отечества, и Гомера, главу поэтов, должно изгнать из государства. Но так как вы снова принимаете их и защищаете, то почему не верите их рассказам о ваших богах?
   Итак, если вы верите поэтам, то почему почитаете таких богов? Если потому почитаете их, что не верите поэтам, то почему вы хвалите жрецов и не боитесь оскорбить тех, унизителей которых вы почитаете? Действительно, поэтам нужно верить. Не вы ли, говоря, что ваши боги сделались богами после смерти, открыто признаете, что они были людьми до смерти? Итак, что нового, если те, которые были людьми, бесчестятся или людскими неудачами, или людскими преступлениями, или людскими баснями. Неужели вы не верите поэтам и тогда, когда на основании их рассказов даже какие-нибудь священнодействия устанавливаете? Почему жрец Цереры похищается, если Церера не терпела этого? Почему Сатурну приносятся в жертву чужие дети, если он щадил своих? Почему обрезывается мужчина Идеи, если никакой горделивый юноша не был для нее оскоплен при скорби о напрасной страсти? Почему ланувинские женщины не отведывают угощений Геркулесовых, если не предшествовала тому вина женщин? Поэты действительно лгут, но не в том, что ваши боги, когда были людьми, делали то, что они рассказали, и не в ток, что мерзости богов ваших приписали к божественным, тогда как вам кажется более вероятным, что это были не такие боги, какими они представляют их, но в том, что представляют их богами, тогда как они не боги.

Глава 8

   Остается последний, родовой род богов, принадлежащих народам. Об этих богах, взятых по произволу, а не по знанию истины, имеются частные сведения. Я думаю, что Бог везде известен, везде присутствует, везде господствует, все должны почитать Его, все должны заслуживать Его милости. Но если и те, которых сообща весь мир чтит, не имеют доказательств истинной божественности, то тем более те, которых не знают даже свои муниципы. Ибо какой достойный авторитет предшествовал такому богословию, которое покинула даже молва? Сколько таких, которые видели или слышали об Атаргате сирийцев, о Целесте африканцев, о Варзутине мавров, об Ободе и Дузаре арабов, о Белене нориков, или о тех, о которых говорит Варрон: о Дельвентине казаниенском, о Визидиане нарниенском, о Нумитерне атиненском, об Анхарии аскуланском, достоинство имен которых ничем не разнится от человеческих прозваний? Я достаточно смеюсь над богами, декурионами всякой муниципии, честь которых ограничивается своими стенами. До какого великого успеха дошла эта свобода усыновления богов, это показывают суеверия египтян, которые почитают даже частных животных, кошек, крокодилов и своего Ануба. Мало им того, что они обоготворили человека. Я говорю о том, которого почитает уж не Египет только или Греция, но весь мир, которым клянутся африканцы, и о котором верные сведения можно найти в наших книгах. Ибо тот Серапис, который некогда назывался Иосифом, происходил из священного народа. Он, юннейший между братьями, но превосходивший их умом, был продан в Египет своими братьями по зависти и там служил в доме царя египетского, фараона. Бесстыдная царица пожелала его; но так как он не повиновался ей, то она сделала на него донос царю, и царь заключил его в темницу. Здесь, истолковав некоторым верно сны, он этим обнаружил силу своего духа. Между тем и царь увидел какие-то страшные сны. Так как те, которых призвал царь, отказывались объяснить ему сны его, то Иосиф получил возможность объяснить их. Он был освобожден из темницы и так истолковал царю сны его: семь коров тучных означают семь лет плодородия, а семь коров тощих семь лет неурожая. поэтому советовал царю запастись средствами на будущий голод из предшествующего обильного урожая. Царь поверил ему. События показали и его ум, и его святость, и его заботу. Фараон сделал его начальником над всем Египтом и повелел ему позаботиться о приобретении хлеба и хранении его. Сераписом назвали его за украшение, которым была украшена его голова. Это украшение, имея форму модия, напоминало этим раздачу хлеба. Колосья, находящиеся вокруг головы, показывают, что на ней лежали заботы о хлебе. И собаку, которая находится при входе в ад, поместили под правой рукою его, потому что его рукой были спасены египтяне. К нему присоединяют и Фарию, этимология имени которой указывает на то, что это была дочь фараона. Фараон среда других почестей и наград поместил и ту, что отдал ему в супружество свою дочь. Но так как они решили почитать и зверей и людей, то образ тех и других соединили в одном Анубе, чтобы лучше можно было видеть, что черты своей природы и своего нрава обоготворил народ сварливый, не повинующийся своим царям, презренный среди чужих, действительно самая собачья глотка и самая рабская мерзость.

Дата добавления: 2015-10-24