Глава тридцать третья. О том, что казнь над Кольцовым не состоялась и что полковник Щукин вывез Павла из

О том, что казнь над Кольцовым не состоялась и что полковник Щукин вывез Павла из крепости, Красильников узнал уже на следующий день. Такая новость и в крепости, обычно равнодушной к людским судьбам, разнеслась с молниеносной быстротой. Матвей Задача на этот раз сам стал искать Красильникова. Когда они встретились, он ему обо всем рассказал. Подпольщики выяснили также, что Щукин выезжал из города ненадолго и, стало быть, он отпустил Кольцова где-то неподалеку. Если отпустил… О худшем не хотелось думать.

Какое-то время Кольцов, вероятнее всего, будет прятаться в горах, но потом попытается найти подполье. И может стать легкой добычей контрразведки.

Они сидели на маяке – Красильников, Наташа, Василий Воробьев и Сергей Сазонов, – размышляли, как дать знать Кольцову, где их искать. Предложений было много, ни одного толкового. Когда выговорились все, Красильников сказал:

– Есть и у меня одна мысль. Почти безнадежная. Вдруг да что-нибудь и получится.

И он рассказал товарищам о том времени, когда работал в Киеве во Всеукраинской ЧК и довелось ему засылать Кольцова в белогвардейские тылы.

– Поддерживать связь решено было через одного профессора, историка. – Красильников выразительно взглянул на Наташу. – У профессора была для Кольцова явка, точнее, почтовый ящик. Все донесения шли через эту явку… Когда профессору надо было вызвать Кольцова на связь, он это делал с помощью пустячного объявления с таким текстом: «Продаю коллекцию старинных русских монет. Также обмениваюсь…»

– Нет! – отрицательно качнула головой Наташа. – «Также покупаю и произвожу обмен с господами коллекционерами. Обращаться по адресу…» И так далее.

– Помнишь, – улыбнулся Семен Алексеевич. – А что, если повторить? Что, если несколько раз напечатать такое объявление в газетах в Симферополе и Севастополе? Может случиться, что Павел увидит это объявление, прочтет?

Сазонов задумчиво прошелся по горнице.

– В одной газете, и не больше. Иначе попадем под подозрение. Вероятность того, что Кольцов увидит это объявление, чрезвычайно мала. Но допустим… Допустим, что Кольцов прочел его и пришел на явку. В Севастополе все ясно. Мы знаем Кольцова в лицо. А в Симферополе?

– Если он откликнется, то и свой старый пароль назовет. Скажет, что его интересуют две монеты Петра Первого… А вот какие?.. Черт, забыл…

– «Солнечник» и двухрублевик, – подсказала Наташа.

– Во! Точно! – обрадовался подсказке Красильников. – А дальше все понятно! Дальше ему растолкуют, где нас искать.

– Ну что ж… попытаться с объявлением можно, – согласился Сазонов и с сомнением добавил: – Хотя и не верю в успех этого предприятия… Попытаемся!

– Это мы попытаемся, – насупился Красильников. – Мы! А тебе, Серега, надо идти к своим. Свое задание ты выполнил. Доложишь там о наших делах. Не исключаю я, что и Кольцов тоже надумает туда добираться. Нелишним было бы предупредить об этом дивизионные особые отделы.

…Проводив в путь Сазонова, они в тот же вечер вновь вернулись к насущным делам. Красильников сказал, что завтра же отправится в Симферополь, чтобы уладить дело с объявлением для Кольцова. Но Наташа настояла на том, чтобы в Симферополь отправился Митя Ставраки. Ему это удобно, он часто по службе ездит в Симферополь и конечно же сумеет выбрать время, чтобы побывать на явке и встретиться с Кузьмой Николаевичем.

Красильников как мог противился этому. Ворчал, что надо бы проверить парня здесь, на каком-то мелком деле, прежде чем выкладывать ему симферопольскую явку. Но твердым до конца быть не сумел. Его сразил Наташин аргумент: Митя – друг Павла.

Потом обсуждали иные дела. Красильников рассказал своим друзьям о встрече с Бондаренко и о задании Центра – обратить пристальное внимание на флот, на землечерпалки, на другое флотское имущество, не позволить белогвардейцам вывезти его за границу.

– Научились загадками говорить, – раздраженно сказал Василий Воробьев. – «Обратить внимание». Это как же? Бинокль взять и наблюдать издаля? Или еще чего?..

– А ты сам как понимаешь? – без обиды спросил Красильников.

– Надо туда на работу внедряться, – ответил Воробьев. – Тогда все будет видно, что там и как…

– Правильно думаешь, – согласился Красильников. – Плюнем, Вася, на все и махнем на флот.

– Тебе нельзя, – вздохнул Воробьев. – Тебе тут надо. А я подамся… Вон у Федора Петровича там кореша есть, помогут.

– Помогут, чего там, – закивал головой смотритель. – Терентий там и Тихоныч… Спросишь Терентия Васильевича, скажешь, что я тебя прислал для подмоги. Да и Тихоныч тоже в случае чего замолвит за тебя слово, если будет такая нужда.

Красильников удовлетворенно хмыкнул. «Жизнь – как у зебры шкура», – говорил ему когда-то Фролов. Может, и правда кончилась в их жизни черная полоса и начинается белая, радостная. Кто знает!

На следующий день Митя приехал в Симферополь. Отправился на Фонтанную улицу. Отыскал дом с вывеской, на которой был изображен амбарный замок. Удостоверился, что среднее оконце, как и условлено, закрыто ставнями. Лишь после этого позвонил.

Назвав Кузьме пароль, он не стал здесь долго задерживаться. Подробно изложив просьбу севастопольских подпольщиков и откланявшись, Митя Ставраки вскоре вновь оказался на шумных улицах крымской столицы…

Проводив гостя, Кузьма Николаевич засобирался. Присев к столу, переписал разборчиво, печатными буквами, переданное из Севастополя объявление и отправился на Александро-Невскую улицу, в редакцию «Таврического голоса».

В небольшой комнате было несколько столов, все пустые, но за одним, низко склонившись к растрепанному вороху узких бумажных полосок-гранок, сидел очень полный мужчина. В ответ на приветствие он раздраженно пробормотал:

– По всем вопросам – к редактору. Вон туда, – и ткнул рукой в глубину комнаты, где была еще одна дверь.

Постучав и не получив ответа, Кузьма Николаевич открыл дверь. У большого стола суетился весь высохший, желтый, как осенний лист, старик. Стол был завален бумагами, старик собирал их, сердито запихивал в пузатый портфель, стоявший тут же на столе.

– Мне объявление дать, – войдя, сказал Кузьма Николаевич.

– Не принимаем, – прошелестел старик и, трудно, с надрывом прокашлявшись, продолжал резким, злым фальцетом: – Ни объявлений, ни стихов, ни статей, ни даже фельетонов – ниче-го-с! Финита! Крышка! Нет больше «Таврического голоса», кончился. Прекратил свое существование. Закрыт приказом начальника отдела печати.

– А «Южные ведомости»? – спросил Кузьма Николаевич. – Может, они принимают?

– «Южные ведомости» закрыты две недели назад. И «Заря России», и «Курьер». А «Великая Россия» – газета официальная, объявлений не печатает…

– Так что же делать?

– Надеяться, только надеяться! Нас при Деникине закрывали восемь раз и при большевиках тоже восемь.

Старик продолжал еще что-то зло и горестно выкрикивать, возмущенно потрясая кулаками, но Кузьма Николаевич уже не слышал его.

Объявление в газете ему тоже казалось пусть и ненадежным, но все же единственно возможным способом выйти на контакт с Кольцовым. Однако предусмотреть закрытие газеты никто не мог. Выходило так, что севастопольские подпольщики будут надеяться на него. А он бессилен что-либо предпринять.

Размышляя о неудаче, Кузьма Николаевич неторопливо возвращался домой. В квартале от дома он краем глаза отметил стоящую здесь с незапамятных времен круглую афишную тумбу. В прежние времена на ней расклеивались яркие объявления о концертах приезжих знаменитостей, представлениях, бенефисах, благотворительных вечерах. Сейчас же афиш на тумбе было мало, зато вся она пестрела совсем крошечными, написанными от руки объявлениями.

Кузьма Николаевич остановился, стал читать. Броско рекламировал свою продукцию посудный магазин Киблера; заезжий хиромант заявлял: «Я знаю тайну вашей жизни!»; зазывал «только взрослых» кабачок «Летучая мышь»; предлагали свои услуги врачи, акушеры, массажистки, репетиторы…

В полдень Кузьма Николаевич еще раз вышел из дому. На рынке, возле пустующих ларей, увидел кучку беспризорников. Они перебрасывались обтрепанными грязными картами. При виде направляющегося к ним Кузьмы Николаевича подобрались, готовые сыпануть в разные стороны.

– Пацаны! Кто хочет заработать? – громко спросил Кузьма Николаевич.

Мальчишки моментально окружили его плотным кольцом.

Невероятно чумазый оборвыш плелся по залитой солнцем улице. В руках – баночка с клейстером и стопка бумажных листков. Завидев афишную тумбу, он решительно направлялся к ней и клеил объявление. Иногда клеил прямо на стену дома или на столб. Пришлепывая каждое объявление рукой, он оставлял на нем след мурзатой пятерни.

Кто-то окликнул мальчишку, и он замер, готовый в любой момент дать стрекача. Но тут же вспомнил, что не шкодничает, – приободрился, лениво, не торопясь, подошел к стоящему за деревом человеку в канотье и молча вложил в протянутую руку несколько еще не расклеенных объявлений.

Человек прочитал крупный, от руки написанный печатными буквами текст: «Продаю коллекцию старинных русских монет. Также покупаю и произвожу обмен с господами коллекционерами. Обращаться по адресу: Фонтанная улица, 14, Болдырев К.Н., собственный дом». Самое обычное объявление. Вернув беспризорнику листки, филер зевнул и ушел…

Открытый вагончик трамвая остановился в конце Таможенной, неподалеку от пристаней Российского общества пароходства и торговли. Оттуда доносился шум лебедок, лязг цепей, громкие команды: «Майна!», «Вира!».

Сойдя с трамвая, Василий Воробьев в людском потоке спустился к пристани. Здесь тоже сновало множество людей. Грузчики и солдаты в брезентовых наплечниках и просто в разрезанных мешках, свисающих с головы, цепочкой ступая по сходням, разгружали пароход, на борту которого виднелась надпись: «Фабари» – порт приписки Нью-Йорк. У соседнего причала стоял пароход под французским флагом. Среди грузчиков можно было увидеть немало офицеров в старых гимнастерках без погон. В соответствии с новой экономической политикой Врангеля зарплата у рабочих, тем более докеров, была намного больше, чем офицерское жалование, и защитники Крыма подрабатывали где только могли.

Офицеры роптали, но их дело военное, подневольное – куда денешься? – а рабочие были довольны, что живут намного лучше, чем «у Советов». И это было для подпольщиков горше репрессий. Рабочие стали неохотно откликаться на их призывы… Тем более ценны были те, кто остался верен пролетарскому делу.

Воробьев медленно прошел мимо пакгаузов. Возле них высились этажи ящиков и тюков, прикрытых брезентом. Пакгаузы были забиты до отказа, и штабеля грузов теснились по всей территории пристани, образуя узкие коридоры, в конце которых стояли часовые. Задерживаться здесь было нельзя: на него могли обратить внимание.

Через лабиринт складских помещений и навесов берегом бухты он пошел к хлебным амбарам. Оттуда мощенная булыжником дорога повела его к Каменной пристани и товарной станции. Воробьев долго шел мимо стоящих борт к борту, ошвартованных прямо к берегу, всевозможных судов. На многих из них не было никаких признаков жизни. Наконец он увидел вдали характерные, фантастические силуэты землечерпательных караванов.

Огромные стальные ковши землечерпалок вздымались высоко над палубными механизмами и надстройками. Каждый караван состоял из землечерпалки, похожего на утюг плоскодонного лихтера и небольшого буксира.

Возле двухэтажного здания портовой службы Воробьев увидел двух стариков в морских фуражках. «Один из них, должно, и есть Терентий Васильевич», – подумал Воробьев и направился к старикам. Поздоровавшись, сказал, что его послал к ним смотритель маяка Федор Петрович. Федор Петрович слышал, что здесь требуются матросы, и рекомендует его. Старики обрадовались. Один из них, худой, сутулый, и впрямь оказался Терентием Васильевичем, второго – маленького, сухонького – называли Тихонычем.

Тихоныч рассказал, что и верно, до недавнего времени здесь было малолюдно и пустынно и весь флот охраняли всего лишь два человека – он да Терентий Васильевич. А теперь тут началось какое-то шевеление, стали на суда нанимать матросов, комплектовать экипажи. Поговаривают, что все эти морские маломерки вскоре понадобятся Врангелю…

Старик Тихоныч был словоохотлив и рассказывал все обстоятельно и подробно, Терентий Васильевич лишь в знак согласия кивал головой. Потом предложил:

– Идем, покажем тебе наше хозяйство.

Идти оказалось недалеко. У швартовой стенки стояли буксиры «Березань», «Рион», «Кахарский». Об их борта билась и хлюпала вода. На мачтах горели огни. Мерно вздыхали паровые машины.

– Эти уже под парами, – кивнул на суда Терентий Васильевич. – Матросами укомплектованы. На них и паек уже загрузили, и топливо. Не сегодня-завтра куда-то уйдут…

Чуть подальше, наглухо пришвартованные к стенке, угрюмо высились землечерпалки.

– Тоже наше имущество, – указал на землечерпалки Терентий Васильевич. – И эти, видать, долго в Севастополе не задержатся.

Воробьев увидел, как с одной из землечерпалок спустился по сходням барственного вида господин в штатском и в сопровождении чиновника в форме морского ведомства направился к следующей землечерпалке. Они прошли рядом, и Воробьев успел хорошо рассмотреть господина в штатском; был он высок, сухощав, с надменным выражением лица.

– Это вот – купец, – шепнул Терентий Васильевич. – Он уже вторые сутки по землечерпалкам лазает. Что-то записывает, что-то подсчитывает… Продешевить боится.

– Наши говорили, что этот господин из Константинополя приехал, – пояснил Тихоныч. – Вроде представитель торгового дома.

– Ну а зачем им землечерпалки? – удивился Воробьев. – Если Врангель по зубам схлопочет, куда они денутся со своими землечерпалками?

– Это для тебя да для нас с Терентием они – землечерпалки, – пояснил Тихоныч. – А для купца – товар. За границу угонит и то ли оптом продаст, то ли частями. Там и железо, и медь, и латунь… Господи боже мой, чего только там нет! Большие деньги можно заработать!

– Да-а, дела, – многозначительно протянул Терентий Васильевич, провожая взглядом высокого господина в штатском и его сопровождающего. – А портовый инженер… вишь, как возле купчишки вьется. Не иначе как уже сторговались!

Воробьева эта мысль обожгла, как удар хлыста.

Летний зной приходит в Севастополь рано, не дожидаясь, когда закончится весна. Цвели акации, и медовый, душистый запах висел на улицах города, пьяня и внося в души людей какое-то смутное, тревожное беспокойство.

Впрочем, тревога, овладевшая людьми, вызывалась не только временем года. Наступление, скоро наступление – это чувствовалось по всему. По дорогам на север полуострова передвигались колонны солдат, катились пушки и броневики, шли обозы.

Красильников направлялся в фотографию Саммера, к Бондаренко. Надо было посоветоваться о Кольцове: быть может, есть у Бондаренко какие-то возможности помочь. Рассказать о безрадостных вестях, принесенных Воробьевым: судя по всему, землечерпательные караваны проданы торговому дому «Жданов и К°» и могут в скором времени уплыть за границу. Концентрировались войска в районах Феодосии, Керчи и в Северном Крыму. С французских пароходов в порту сгружались орудия и другое военное имущество. Ночью ошвартовались тоже груженные сверх ватерлинии американские пароходы «Сангомон» и «Честер Вальси». Обо всем этом надо было каким-то способом известить командование Красной армии.

В фотографии в этот будничный день было безлюдно. Однако обсудить дела они не успели: была назначена встреча подпольной группы, и Бондаренко спешил. Красильникова он взял с собой.

Торопливо пройдя пару кварталов, они очутились возле давно знакомого Красильникову винного погребка «Нептун» с украшающим вход веселым богом морей, держащим в руке кружку пива.

Спустившись по выщербленным ступеням «Нептуна», Бондаренко чуть замешкался у открытой двери, вглядываясь в прохладный полумрак подвальчика. Здесь все было спокойно. Посетителей почти не осталось, лишь в глубине зала сидел над стаканом вина пожилой, уныло-потертого вида чиновник, да неподалеку от него тихо толковали о чем-то двое дрогалей.

Увидев в проеме двери Бондаренко и перекинувшись с ним многозначительным взглядом, хозяин сказал посетителям:

– Извините, господа хорошие, заведение закрывается.

Дрогали встали сразу, послушно и дружно, чиновник же почему-то заупрямился.

– Что такое?! – недовольно воскликнул он.

Хозяин величественно повернулся к нему:

– Так у нас заведено. Идите с миром.

Чиновник, бормоча что-то, направился к выходу. Но лакей остановил его:

– Извольте рассчитаться, господин! Нехорошо-с!..

Склонив к плечу голову с лоснящимися, надвое разделенными пробором волосами, лакей обмахивался полотенцем. На круглом его лице блуждала полупочтительная, полупрезрительная – истинно лакейская – ухмылка.

Красильников уже начал понимать, что к чему, и все же удивленно посматривал то на хозяина, то на его помощника.

Хозяин «Нептуна» вел себя так, будто родился за этой стойкой. Приняв от чиновника сторублевую бумажку, то бишь «казначейский билет правительства вооруженных сил Юга России», он презрительно сморщил губы, а потом неподражаемо небрежным жестом кинул на мокрую стойку несколько «колокольчиков» – мелких врангелевских ассигнаций, получивших название не то за изображенный на них царь-колокол, не то за низкую покупательную способность, – пустой звон, а не деньги!

Наконец чиновник удалился.

– Пошли, Семен! – повернулся Бондаренко к Красильникову.

В маленькой комнате за столом сидели четверо. Красильников негромко поздоровался.

– Здравствуй, товарищ! – Голос хозяина погребка здесь, в комнате, показался Красильникову неестественно густым и низким. Только несколько позже он понял причину этого акустического чуда: столом им служила огромная бочка, и они восседали вокруг нее. – Ты у нас бывал. Я тебя запомнил.

– Бывал, – кивнул Красильников. – Я тоже тебя запомнил.

Здесь, среди друзей, Бондаренко неузнаваемо переменился. Исчезло сонливое выражение лица, не осталось и малейшего следа от недавней вальяжности. Глаза смотрели молодо, от всей его крепкой фигуры веяло силой и уверенностью.

– Значит, так! – сказал Бондаренко, легонько прихлопнув ладонью по столу-бочке. – Я сейчас буду говорить о каждом из вас. С кого начнем?

– Полагается с гостя, – быстро вставил худощавый человек с почерневшим от въевшейся гари лицом.

Красильникову показалось, что столь же прочно, как гарь, прижилась на этом лице постоянная усмешка. «Легкомысленный какой-то», – недовольно подумал Красильников.

– Можно, конечно, с гостя, – согласился Бондаренко. – А можно наоборот. Пусть гость послушает, что вы за люди, и сам решит, называться ему или нет. Может, не захочет.

Шутке засмеялись, но сдержанно.

– С тебя и начнем, – сказал Бондаренко худощавому чернолицему человеку. – Товарищ Ермаков. Работает на «железке». Говорит, что жить без своих паровозов не может, но я ему не верю: ломает почем зря. Полный реестр по этой его линии сейчас не составишь. Наверное, полковник Татищев хотел бы с ним кое о чем потолковать, но Петр Степаныч – человек стеснительный.

– Я в армии не служил, говорить с полковниками не умею, – улыбнулся Ермаков.

– Теперь факт последний, – сказал Бондаренко, – но главный. В партии Петр Степаныч с марта шестнадцатого…

«Вот тебе и легкомысленный», – подумал Красильников.

– Пойдем дальше. – Бондаренко перевел взгляд на немолодого человека с бородкой. – Михаил Михайлович Баринов. Служил на «Пруте». После разгрома восстания был приговорен к пожизненной каторге. Бежал из пересыльной тюрьмы, долгое время жил на нелегальном положении в разных городах. Пять лет назад вернулся в Севастополь. Организовывал боевые дружины, потом красногвардейские отряды. Он на нелегальном: его многие знают в лицо…

Следующим был человек с солдатскими погонами. О нем Бондаренко сказал:

– Матвей Федорович Рогожин. Вел пропаганду в царской армии, потом – в войсках Деникина. Человек тихий, незаметный. Дальше старшего писаря не продвинулся. Взрывов, перестрелок и всего такого за ним нет. Но то, что он делает, посильнее любых взрывов и стрельбы будет. – Бондаренко обернулся к Красильникову: – Что князя Уварова Щукин в контрразведку упрятал, думаешь, кто выяснил?.. Так… Кто у нас еще?.. Ты, Илларион? – обернулся Бондаренко к грузно сидящему за столом хозяину. – О тебе – особое слово. Ты у нас большая знаменитость.

Уверенный в себе, большой и сильный, Илларион вдруг опустил глаза и смущенно вздохнул:

– Ну ладно… Ну хватит.

– Представь ситуацию. – Теперь Бондаренко обращался к Красильникову: – Налет на полицейский участок. Получилось нехорошо, поднялась стрельба. Наши-то все ушли, но появилось опасение, что их будут искать. Илларион – мужчина у нас видный. Ему бы притаиться и помалкивать. А он… Молчи, Илларион! – сказал Бондаренко, заметив, что тот хочет перебить. – А он пошел на следующий вечер в цирк. За одно это пороть надо, но слушай дальше! Номер там был такой: несколько человек выносят огромную гирю, а силач ее выжимает. Выжал, утер пот, кланяется. Тут и вылезает на арену медведем Илларион. Потоптался, посопел, гирю поднял… Публика – в ладошки. Тогда Ларя хватает за пояс силача, тоже поднимает его над головой, как гирю, и осторожно кладет на опилки. В цирке – рев и стон. Наш чемпион поворачивается, уходит. И, обрати внимание, поклониться не забыл.

Красильников реагировал уже весело и чутко на все, о чем говорил Бондаренко. И каждый из сидящих в этой комнате виделся Красильникову не просто подходящим, а незаменимым в их совместной опасной работе.

А они все смотрели на него, ожидая, когда он заговорит. Он не знал, с чего начать; надо было собраться с мыслями. И опять на помощь пришел Бондаренко.

– Товарищ Семен работал в Центре, в Киеве, – весомо сказал он. – Был заброшен в белые тылы со спецзаданием. И – застрял.

Встал и Красильников. Смущенно улыбнувшись, сказал:

– Зовут меня, верно, Семеном. Работал в Чека. В частности, засылал в тыл, в Добрармию, товарища Кольцова. Потом немного помогал ему… А когда его в крепость засадили, пытался его высвободить. Вот, пожалуй, и все… Я знаю, что бы вам хотелось от меня услышать. Что у меня налажена связь с Центром, – продолжил Красильников. – Но это не так. Связи с Центром у меня утеряны. У вас, как я осведомлен, тоже. Стало быть, вместе будем их восстанавливать.

После этого перешли к делам.

Заговорили о покупателе землечерпалок и другого флотского имущества, представителе торгового дома «Жданов и К0». Подпольщики группы Бондаренко наблюдали за ним едва ли не со дня его появления в Севастополе.

– Фамилия его Федотов, прибыл из Константинополя, – доложил Рогожин. – Крупнейший делец.

– Федотов… Это какой же Федотов? – попытался вспомнить Красильников.

– У него брат был. Тоже крупный воротила. Ювелир. Его в Киеве наши шлепнули.

– Лев Борисович Федотов, поставщик двора его императорского высочества, – вспомнил Красильников. – Я его хорошо знал.

– А это – братец. Видно, этот фрукт недалеко от той же яблоньки откатился, – сказал Рогожин. – Столковался с генералом Вильчевским. А Вильчевский начальник снабжения армии.

– Но какое отношение землечерпалки имеют к военному имуществу? – удивился Красильников.

– У них сейчас так: все, что можно выгодно продать, – военное имущество, – улыбнулся Рогожин.

– Надо опередить их, – подал голос давно молчаливо сидевший Баринов.

– Каким образом?

– Давно собираемся провести диверсию в порту, – неторопливо заговорил Баринов. – Взрывчатка нужна была – достали. С шахт привезли, с Бекшуя. Самая пора: вчера еще один «француз» встал под разгрузку. Рванем склад – белякам будет не до землечерпалок.

Баринов смолк и, поглядывая на Бондаренко, ждал ответа. Бондаренко отозвался не сразу. Но когда заговорил, всем стало ясно, что это уже не просто продолжение разговора, а решение.

– Склады надо уничтожить, это ясно. Как это лучше сделать – обсудим. Для этого и собрались.

О предстоящих делах они говорили просто и буднично, с той уверенностью в успехе, какая свойственна людям, чувствующим себя хозяевами положения. И Красильников вдруг с волнением почувствовал, как впервые за много дней к нему вновь вернулась уверенность. Такой уверенности в себе, в своей силе Красильников не испытывал уже давно, со времен Харькова.

Неторопливо и обстоятельно они решили все до подробностей о диверсии в порту, условились о времени, назначили ответственных.

Вопрос, который больше всего волновал Красильникова: где сейчас искать Кольцова, как ему помочь? Но кто мог ответить! Оставалось только ждать. Рано или поздно он даст о себе знать.

Под конец вновь заговорили о господине Федотове. Красильников вспомнил рвущегося в дело Митю Ставраки и решил, что ликвидация господина Федотова будет хорошей проверкой для него. Сказал Бондаренко:

– Господина Федотова позвольте моей группе взять на себя!

Дата добавления: 2015-10-24