На границе кревенсфилдской равнины 20 страница

Акмед и Грунтор переглянулись, затем великан подошел к камину, взял лучину, зажег ее и вернулся к столу. Через мгновение свет лампы уже озарял стол, над которым склонился король. Хмыкнув, он прочитал послание вслух.

«Королю Акмеду Илоркскому.

Ваше величество,

С глубоким прискорбием я узнал от Р. об ужасной болезни, обрушившейся на Ваш народ, и трагической гибели Вашей армии. Посылаю Вам свои соболезнования и готов оказать любую помощь, если Вы нуждаетесь в лекарствах или травах, необходимых для похоронных ритуалов.

Ллаурон, Главный жрец. Гвинвуд».

Король и Грунтор еще раз переглянулись, и великан жестом показал Гривасу, что тот может идти. Гривас поклонился и аккуратно закрыл за собой дверь.

Грунтор снял шлем и почесал макушку тщательно наманикюренными когтями.

— Ну, что скажешь? Какие у тебя мысли?

Акмед поднес записку поближе к огню и еще раз прочитал, наблюдая за тем, как мечется в камине пламя. Наконец он заговорил:

— Я ошибался относительно Ллаурона. — Он швырнул записку в огонь, где она вспыхнула и исчезла в облаке едкого дыма.

Грунтор дождался, пока Акмед поудобней устроится в кресле. Король смотрел в огонь, словно пытался разгадать его тайну.

— Ллаурон не является ф’дором, — сказал Акмед.

— Откуда ты знаешь?

— Рапсодия никогда не сказала бы Ллаурону ничего подобного. Сомневаюсь, что ей вообще известно о его послании. История о болезни и гибели нашей армии — ложь, а Рапсодия никогда не лжет. Я полагаю, что данное сообщение адресовано не только мне, но и ей, в нем содержится какой-то подтекст.

Грунтор кивнул.

— И ты понял?

Акмед наморщил лоб под вуалью.

— Пожалуй, да. По каким-то причинам, известным только ему самому, Ллаурон сознательно распространяет это ложное сообщение. И ставит меня в известность о своих действиях. Будь он ф’дором, он никогда бы так не поступил. — Грунтор кивнул, а Акмед наклонился еще ближе к огню, вглядываясь в его глубины. — Возможно, он пытается выманить ф’дора и информация о том, что Илорк стал уязвим, — просто уловка. Тогда понятна фраза о гибели нашей армии.

Отблески пламени освещали серьезное лицо Грунтора.

— Получается, тебе все ясно.

Темная ярость загорелась в глазах короля.

— Да. Он полагает, что ф’дор находится в теле человека, способного воспользоваться нашей слабостью. Мне придется придумать способ отблагодарить Ллаурона за то, что он использует мое королевство в качестве приманки для демона, — если, конечно, мы переживем нападение, которое, без сомнения, уже готовится.

Дворец Регента. Бетани

— Заходи, Эванс, оставаться в дверях невежливо.

Эванс, пожилой советник Тристана, уже некоторое время стоял у входа в столовую Дворца Регента. Он вздохнул и пересек огромный зал, звук его шагов по гладкому мраморному полу эхом отразился от высоких застекленных окон, отличительного знака дворца столицы Бетани. В камине горел огонь, и, когда советник проходил мимо него, его длинная тень неторопливо прошествовала за ним следом.

Он постарался скрыть раздражение, охватившее его при звуках голоса повелителя Роланда, пьяного и полного жалости к себе. В последние несколько недель голос Тристана часто бывал таким. То ли регент скорбел о трагических событиях на зимнем карнавале, то ли сказывалась ответственность, которая легла на его плечи, после того как он принял командование Орланданскими армиями, а может, его пугало приближение свадебных торжеств, — этого Эванс не знал, но любая из причин могла послужить достаточным поводом.

Не следовало забывать, что Тристан обручен с Мадлен, Кандеррским Чудовищем. Среди послов ходила шутка, что Седрик Кандерр регулярно устраивал роскошные пиры, надеясь, что кто-нибудь однажды напьется до такой степени, что попросит руки его дочери.

«Должно быть, Тристан лично выпил полбочонка, а потом добавил еще», — радостно заявил Буа де Берн, посол Авондерра, когда было объявлено о предстоящей свадьбе. Эванс вспомнил, как он тогда смеялся. Теперь ему хотелось плакать, когда он слышал такой голос принца.

— Я подумал, что вы захотите на это взглянуть, милорд, — сказал Эванс, подходя к столу, за которым сидел регент, и отметил, что Тристан почти не прикоснулся к ужину, лишь графинчик с бренди, стоявший рядом с его бокалом, опустел. — На закате один из лучников обнаружил привязанное к ноге птицы послание — вероятно, она попала в бурю и ее случайно занесло к нам.

Тристан посмотрел в свой бокал, где плескались остатки бренди, а затем устремил безучастный взгляд на резную столешницу, по которой плясали отсветы огня из камина. Он вздохнул, когда Эванс протянул ему записку на промасленной ткани, потом поднял бокал, залпом допил бренди и только после этого взял послание.

Эванс молча смотрел, как изменялось выражение лица лорда Роланда, пока он читал записку. Сначала шок, потом удивление, сменившееся маниакальным блеском в глазах, а затем принц закинул голову и оглушительно захохотал. Эванс потер ладони, ему вдруг стало холодно.

В сумраке своего кабинета священник слышал смех лорда Роланда; то ли его принес ветер, то ли огонь камина, то ли этот смех отозвался в глубинах его сознания, связанного с разумом Тристана, но звук был удивительно четким, столь же ясно священник слышал треск горящих поленьев.

Он не знал, почему смеется принц, но отчетливо уловил в его смехе жажду крови и возликовал.

Гвинвуд, к северу от реки Тарафелъ

Поток воды, низвергавшийся с горы, покрылся коркой льда, местами потрескавшегося под собственной тяжестью. Погруженный в раздумья, Эши опустился на колени под ветвями дикой яблони. Он пришел сюда, чтобы смыть кровь с меча в чистой воде потока, но теперь сожалел о принятом решении. Сейчас ему казалось неправильным, даже эгоистичным осквернять ледяную воду и нетронутый снег кровью, оставшейся на клинке после схватки в лесах северного Наварна.

Покинув замок Стивена, Эши наткнулся на небольшой лиринский отряд, напавший на лесное поселение. Его жители еще не забыли событий, произошедших на карнавале в честь зимнего солнцестояния, и отчаянно обороняли свои жилища, вооружившись вилами и косами. Эши почувствовал запах горящих соломенных крыш, подожженных лиринскими солдатами, с расстояния в несколько лиг, поэтому прежде всего растопил снег на тяжелых ветвях вечнозеленых деревьев, окружавших деревню, и пожар быстро погас.

На несколько мгновений защитники деревни и их враги застыли на месте, пораженные волнами удивительного света, исходившего от сияющего водяного меча. Но затем лиринскими солдатами вновь овладели злые чары, и сражение вспыхнуло с новой силой. Эши ничего не оставалось, кроме как присоединиться к жителям деревни. Бой завершился только после того, как последний лирин был убит. Отмахнувшись от благодарных селян, Эши устремился сюда, чтобы очистить свой клинок и душу.

Но даже сейчас, стоя на коленях возле обледеневшего потока, он продолжал ощущать тревогу.

«Мы не одни», — прошептал дракон, живущий в его крови.

Эши мысленно кивнул. Он и сам почувствовал, что кто-то к нему приближается. Дракон возбужденно зашевелился.

«Дай мне ощутить их», — настаивал дракон.

Не видя другого выхода, Эши вздохнул и позволил дракону завладеть своим восприятием.

Через мгновение он получил ответ. Дракон узнал себе подобного.

К водопаду приближался Анборн.

Эши убрал Кирсдарк в ножны. Он не снимал капюшона, и Анборн не знал о его присутствии. Сняв перчатки, Эши сломал лед, набрал немного обжигающе холодной воды в ладони и плеснул в лицо. Потом напился и повернулся, чтобы встретить дядю.

Анборн спешился и направился к ручью. Не дойдя до него нескольких шагов, он остановился:

— Племянник.

Эши улыбнулся:

— Дядя.

Анборн фыркнул.

— Если хочешь, можем вернуться к прежним титулам: я буду называть тебя «Бесполезный», а ты меня — «Напыщенный ублюдок».

— Я назвал тебя так только однажды, после чего принес извинения. И до сих пор помню, какую взбучку задал мне отец. Такие впечатления не забываются.

Намерьенский генерал усмехнулся:

— Я только что вернулся из дворца Ллаурона. Он был жив, когда я его покинул.

— Не сомневаюсь, — мирно ответил Эши. — Мне лишь непонятно, почему ты так сильно углубился в Гвинвуд.

Анборн рассмеялся:

— Я приходил сюда за девять столетий до того, как ты появился на свет. И если ты не забыл, именно я показал тебе это место.

Эши кивнул. Анборн и в самом деле однажды встретил его в лесу и показал долину, заросшую дикими яблонями, а еще научил швырять небольшие круглые камни, чем вызвал недовольство Ллаурона, которому пришлось объясняться со жрецами-филидами: почему-то их окна казались юному Гвидиону особенно привлекательной мишенью. Эши вдруг ощутил волну тепла. Оказывается, у него остались приятные воспоминания о дяде.

Однако чувство тревоги не проходило. Из яблочной долины легко попасть к водопаду, а за водопадом находится его тайное убежище — маленькая хижина, состоящая из одной комнаты, отгороженной от мира глинобитной стеной и вертикально падающей водой. О существовании хижины знала только Рапсодия.

Дракон вновь встревожился. Безопасность маленького домика имела для него огромное значение, это было одно из немногих мест, где его никто не сумел бы найти. Более того, Эши просил Рапсодию искать его именно здесь, если он ей понадобится, а еще предлагал в случае опасности спрятаться в хижине от врагов. Присутствие здесь Анборна говорило о том, как безрассудно он поступил.

«Мое», — яростно прошептал дракон. Теперь само присутствие Анборна становилось угрозой.

И чем сильнее ярость охватывала дракона, тем слабее становилось сопротивление человеческой сущности Эши. Не прошло и двух биений сердца, как дракон добрался до стихии воды, чистой сердцевины его души. И связь с водой, дремавшая внутри его сущности, стремительно обрела блистающую жизнь и запела в водах замерзшего каскада, превратившегося в тонкую струйку под седым инеем зимы.

Поначалу поток молчал, затем из-под замерзших слоев льда раздался голос спящего водопада.

«Никто не приходил, — шептал водопад. — Он не знает. Место, которое я охраняю, по-прежнему принадлежит тебе. Я надежно укрыл его от посторонних глаз».

«Спасибо тебе, — безмолвно ответил Эши. — Если придет женщина, пропусти ее — и хорошо охраняй. Охраняй ее для меня».

В ответ он услышал лишь треск льда; прошло всего несколько мгновений.

— Да, ты прав, — сказал Эши своему дяде. — Но зачем ты пришел сюда? Сомневаюсь, что тебя беспокоит моя техника метания диких яблок.

— Совсем не беспокоит, — брюзгливо бросил Анборн. — Я пришел, чтобы сообщить о том, что я оказал тебе услугу.

— Не припоминаю, чтобы я тебя о чем-то просил, — кротко ответил Эши.

— Верно, тем не менее ты будешь мне благодарен.

— Ну, в таком случае благодарю. Ты не возражаешь, если я спрошу, в чем состоит твоя услуга?

— Вовсе нет. Ты проявил доброту к одному из моих воинов, за это я пощадил твоего отца, позволив ему жить, хотя ему давно пора покинуть этот мир. Я расплатился с тобой, племянник. Весы пришли в равновесие.

Эши слегка улыбнулся, услышав странное сорболдское выражение и пытаясь разобраться в чувствах, которые его обуревали.

— Я ценю твою терпимость. Но что такого совершил Ллаурон? Не исключено, что я бы тебе помог, если он того заслуживает.

Намерьенский генерал задумчиво посмотрел на него и сжал руки в кулаки.

— Возможно, ты не сумел бы сдержаться и прикончил его на месте, — сказал он после некоторых раздумий. — Всякий человек, имеющий сердце, захотел бы наказать твоего проклятого отца, если бы увидел женщину, которую он оставил умирать в снегу южного леса.

Эши покачал головой.

— Ллаурон? Оставил женщину умирать?

— Ты сомневаешься в том, что он на такое способен? Твой отец совершил больше чудовищных деяний, чем волос на твоей голове. Впрочем, я тоже, — мрачно заметил Анборн.

— Я не сомневаюсь в способности моего отца совершать любые поступки, как хорошие, так и плохие, если ему это выгодно, — пожал плечами Эши. — И все же не в его характере ставить под угрозу жизнь женщины, в особенности если она его сторонница.

— Сомневаюсь, что ее можно отнести к этой категории.

— Она лиринка?

— Частично.

Сердце Эши неожиданно сжалось.

— Как ее зовут?

Анборн отвернулся и присвистнул. Дракон в крови Эши тут же проследил направление звука — через мгновение он уже знал о лошади, которая стояла в нескольких сотнях шагов от них, в березовой роще, Эши почувствовал стук копыт еще до того, как звук достиг его ушей, а еще он узнал, что у нее болит правая передняя нога. Он потряс головой. Дракон начинал выходить из-под контроля, и Эши это совсем не нравилось.

Генерал вновь повернулся к своему племяннику.

— Это не имеет значения. Она пришла к Ллаурону за помощью и советом, а он поставил ее почти в безвыходное положение. Одежда, которую он для нее выбрал, не спасла бы от обморожения, даже если бы она не отходила от камина, не говоря уж о прогулках в южных лесах во время снежной бури. Ни провизии, ни воды, ни обещанной помощи. Презренный и глупый поступок, доказывающий, что Ллаурон не только слеп, но и бессердечен.

Эши старался дышать глубже, чтобы успокоить биение сердца. Он чувствовал, что краснеет, а дракон вновь набирает силу.

— Значит, женщина была миловидной?

Лошадь выбежала на поляну — оказалось, что это красивый черный жеребец с заплетенной гривой. Он остановился возле Анборна и негромко заржал. Генерал похлопал его по шее, а потом легко вскочил в седло. Взяв поводья, он посмотрел на Эши и ухмыльнулся.

— Многие так считают. — Он направил жеребца к ручью, и тот утолил жажду.

Когда жеребец кончил пить, Анборн перекинул плащ через плечо и собрался пришпорить. коня.

Эши прислонился к дереву, надеясь унять охватившую его дрожь и побороть нетерпение дракона. Голова мучительно болела, кровь пульсировала в висках, но дракон продолжал обследовать плащ Анборна. На нем остались следы крови нескольких человек — несомненно, одним из них был Шрайк, поскольку точно такие же следы имелись на потнике его собственного коня. А затем в складках капюшона дракон обнаружил то, чего Эши так боялся.

Прядь золотых волос, чистых, точно солнечный свет.

— А с той женщиной все в порядке? — спросил он дрогнувшим голосом. — С ней ничего не случилось?

Анборн коротко рассмеялся.

— Ну, это как посмотреть.

— О чем ты? — Эши вцепился в дерево, волны чужой воли затопили его, вызывая тошноту.

— Тут все зависит от того, способен ли я сдержать свою натуру, оказавшись наедине с восхитительно красивой женщиной — благодарной женщиной, попавшей в тяжелое положение, да к тому же практически обнаженной, — когда она окажется в полной моей власти. Человек разумный едва ли поставил бы на такой исход. Прощай, племянник. — Он тронул поводья и скрылся в лесу.

Как только Анборн удалился на достаточное расстояние, Эши отпустил дерево, выхватил меч из ножен и погрузил его в воду, которая тут же покраснела от крови.

Древесный дворец в Круге, Гвинвуд

Ллаурон вздохнул, когда тяжелая резная дверь его кабинета распахнулась, а потом с грохотом захлопнулась. С того самого момента, как две недели назад Анборн едва не сорвал дверь с петель, он знал, что рано или поздно появится Эши. Он поднял руку, когда дверь вновь открылась и в комнату вбежали стражники.

— Все в порядке, господа, вы можете заняться своими делами. — Он встал, подошел к своему пылающему гневом сыну и сам аккуратно закрыл дверь. — Ну, добрый тебе день, Гвидион. Неужели ты забыл про другой вход, или вы с дядей решили сломать древнюю дверь «Перекрестка Дорог»? Я вижу, ты посчитал возможным ему открыться. Ты находишь свое поведение разумным?

— Приведи мне хотя бы одну причину, по которой мне не следует, не теряя ни минуты, сжечь твой проклятый дом. — В голосе Эши полыхала такая ярость, что она могла бы спалить дворец Главного жреца филидов дотла.

— Хммм, дай-ка подумать… Как насчет того, что столько добра пропадет зря? Чем мой дом тебя обидел? Тебе давно пора научиться контролировать свой гнев. Твои выходки становятся смехотворными, король намерьенов не должен выставлять себя глупцом.

— Ты полагаешь, я собираюсь стать королем намерьенов? Тебе придется поискать нового кандидата на эту роль, поскольку и я, и Анборн намерены разорвать все связи с нашей семьей.

Впервые с того момента, как он появился, Эши увидел, что лицо Ллаурона потемнело от гнева.

— Будь осторожен, Гвидион, я слышу в твоих словах угрозу. Думаю, ты знаешь, как я отвечаю на угрозы.

Но Эши уже слишком далеко зашел, чтобы опасаться гнева отца.

— Как ты мог так поступить с Рапсодией? Почему ты пытался ее убить?

Лицо Ллаурона вновь стало спокойным. Очевидно, Анборн рассказал его сыну о спасении Рапсодии, но умолчал о ее плане.

— Какая чушь! Я не намерен отвечать на подобные обвинения.

— Во имя Единого Бога, что она делала в южном лесу? У тебя полно лесничих и разведчиков, которые прекрасно знают те места, а она там никогда не бывала.

— Я не собираюсь ничего с тобой обсуждать. Кстати, неужели ты бы предпочел, чтобы я изложил ей весь план? Я собирался послать к ней на помощь отряд во главе с Каддиром. К несчастью, пока ты занимался своими делами, помешавшими тебе вовремя прибыть в условленное место, выяснилось, что он и есть тот самый предатель, проникший в наши ряды.

— Каддир? — Эши не верил своим ушам. — Это Каддир? А не Ларк?

— Очевидно, я ошибался. Возможно, Ларк и вовлечена в заговор с целью меня убить, но теперь я не уверен. Однако в тот момент, когда я собирался посвятить Каддира в свой план и рассказать ему о месте встречи с Рапсодией, я обнаружил, что ему известны вещи, которые может знать только предатель, в частности о том, что отряд лиринских налетчиков двигался через Авондерр. Кроме того, несколько больных, находившихся на его попечении и способных указать человека, в теле которого обитает ф’дор, таинственным образом умерли. При таких обстоятельствах я счел за лучшее никого не посылать.

— Ты не послал никого? Ты что, сошел с ума? Она рассчитывала на Каддира, а ты никого не послал к ней на помощь?

— У меня не нашлось человека, которому бы я полностью доверял.

На скулах у Эши заиграли желваки.

— Никого? А как насчет меня? Ты знал, что я уже несколько недель нахожусь рядом.

— Ты тоже не подходил для этой миссии.

Голубые глаза Эши сузились.

— Может быть, объяснишь мне, что ты имеешь в виду?

Ллаурон, не мигая, встретил яростный взгляд сына.

— Нет.

Эши сердито заходил по комнате.

— Значит, ты решил, что Рапсодию можно оставить на растерзание стихиям? Анборн нашел ее умирающей в снегу, без провизии и одежды. Он сказал, что ее костюм не защитил бы от холода даже рядом с камином.

— Если не ошибаюсь, она — твоя возлюбленная. Возможно, тебе следует поговорить с ней о правильном выборе одежды.

— Это была твоя идея! — взорвался Эши.

Ллаурон ничего не ответил. Эши подошел к окну и, посмотрев сквозь замерзшее стекло, сердито провел ладонью по волосам. Потом он повернулся к Ллаурону, и его глаза запылали голубым огнем.

— Это конец, отец. Конец, неужели ты не понимаешь? Я раз и навсегда отказываюсь действовать по твоей указке, и Рапсодия больше не будет пешкой в твоих руках, тебе придется найти другой способ для достижения своих целей. Оставь ее в покое.

Ллаурон вновь помрачнел.

— Ты собираешься вмешаться?

— Да.

— Как?

— Я расскажу ей о твоем плане, отец, я ее предупрежу, запрещу ей, в конце концов, иметь с тобой дело.

Ллаурон рассмеялся:

— Однажды, если я не ошибаюсь, ты обвинил меня в том, что я самым бесстыдным образом использую Рапсодию, принимая за нее решения. А что делаешь ты, мой мальчик? «Есть вещи, которыми нельзя манипулировать, и есть поступки, которые невозможно искупить», — сказал ты. Что она почувствует, когда узнает, какое участие во всем этом принимал ты?

Эши потер сжатый кулак о ладонь другой руки.

— Она меня простит. Она все поймет.

— В самом деле? — Ллаурон налил немного бренди в бокал и поднес его к пламени камина. — Что ты мне сказал прошлой весной? Хммм, дай-ка вспомнить, фраза получилась лаконичной, если я ничего не перепутал. О да: «Нельзя рассчитывать, что тот, кого ты используешь в качестве пешки для достижения собственных целей, будет сохранять тебе верность». Да, ты выразился именно так. — Он сделал большой глоток, а потом пристально посмотрел на Эши. — Если ты вмешаешься, если отклонишься от намеченного плана, ты не только сделаешь неизбежной мою смерть — настоящую смерть, — но и вручишь Каддиру посох Главного жреца. Ты этого хочешь?

— Нет. Конечно нет.

— Относительно же Рапсодии… Как только Каддир посчитает, что она ему больше не нужна, что он с ней сделает?

Ллаурон почувствовал, каким холодом повеяло от Эши. Когда он заговорил снова, его голос заметно смягчился.

— Сейчас тебе не следует вмешиваться, Гвидион. Каждый из нас, в том числе и Рапсодия, должен сыграть свою роль. Она справится — и мы тоже. И если повезет, мы получим то, к чему стремимся.

— Почему я должен тебе верить, ведь ты обещал Рапсодии помощь, но оставил ее одну в холодном лесу? Как ты мог так с ней поступить? Как ты теперь можешь рассчитывать на ее верность, после того как оставил умирать?

— А тебе не кажется, что ты все преувеличиваешь? Она ведь не умерла, не так ли?

— Но не благодаря тебе. Тебе должно быть стыдно, хотя у меня складывается впечатление, что понятие чести тебе незнакомо.

— Избавь меня от своего праведного гнева. Твой дядя уже успел меня утомить.

— А ты бы предпочел слепую ярость? Это чувство мне гораздо ближе.

— Оставь свои чувства при себе, меня они мало интересуют. У меня кончается терпение, твое неуважение становится невыносимым.

— Неужели ты не понимал, что с ней случится в Сорболде, если она будет в таком наряде?

— Во всяком случае, с ней не произошло ничего такого, с чем она не сталкивалась раньше.

Глаза Эши вновь сузились.

— Что ты имеешь в виду?

— Перестань, Гвидион, она больше не наивная и легко краснеющая девушка, с которой я познакомился около года назад. И тебе, я полагаю, это известно лучше всех. — За спиной Ллаурона на куски разлетелась стоявшая на столе ваза с цветами. — Вот поступок зрелого мужчины! Ты обижен на меня за то, что ей теперь нет необходимости защищать свою честь?

— В одной пряди волос Рапсодии больше чести, чем во всей твоей эгоистичной жизни. Надеюсь, ты не хочешь сказать, что она заслужила то, что с ней могло случиться в Сорболде. Мне бы не хотелось добавлять отцеубийство к списку своих преступлений.

— Вовсе нет. Просто я имел в виду, что Рапсодия вполне способна справиться с подобными проблемами. Она ведь илиаченва’ар.

— Она всегда помогала тебе и никогда не сделала ничего плохого. Почему ты ее ненавидишь?

Ллаурон удивленно посмотрел на сына.

— Ты сошел с ума? О чем ты говоришь? Я люблю эту девушку, как собственную дочь, и всегда питал к ней глубочайшее уважение.

— О, конечно, как собственную дочь. Вот почему ты считаешь, что можешь оскорблять Рапсодию и безнаказанно ею манипулировать: ты принимаешь ее за члена семьи. — Теперь гнев горел не только в глазах Эши. — Значит, именно любовь заставляет тебя причинять ей боль? Ты ревнуешь и опасаешься, что она покорит сердца намерьенов, чего так и не удалось сделать нашей семье? Ты сомневаешься в ее мудрости и боишься, что они пожелают выбрать ее своей повелительницей?

— Конечно нет. У меня нет ни малейших сомнений в том, что из Рапсодии получится превосходная королева. Она обладает благородным сердцем и очень красива.

— Так почему? Если ты ее так любишь и уважаешь, если ты считаешь, что из нее получится прекрасная королева, почему ты пытаешься ее убить? Или ты полагаешь, что я ее не заслуживаю? В этом причина? А может быть, рассчитываешь, что она достанется тебе?

— Не говори ерунды.

— Тогда почему? Скажи мне, отец. Почему? Почему ты пытаешься уничтожить последнюю надежду на мое счастье? Неужели ты так ненавидишь меня, что вновь хочешь обречь меня на страдания?

Лицо Ллаурона исказилось от ярости, и он отвернулся.

— Какая глупость.

— Тогда объясни, отец. Объясни мне, почему ты вмешиваешься в мою жизнь, подвергаешь опасности мою будущую жену, единственного человека, который способен сделать меня счастливым и полноценным мужчиной? Она ведь помогла мне вернуть утраченную часть души!

Некоторое время Ллаурон молчал, потом подошел к окну и посмотрел в темноту. Его память блуждала по забытым и заброшенным дорогам прошлого. После долгого молчания он заговорил, но его голос звучал как-то бесцветно и слишком спокойно.

— Скажи мне, Гвидион, в тебе больше дракона, чем во мне?

— Конечно, больше, в противном случае мы бы никогда не договорились осуществить твой идиотский план.

— Хорошо. Полагаю, тебе известно, что произошло с твоей матерью, когда она родила ребенка от человека, в котором живет дракон? — Ллаурон почувствовал, как под капюшоном кровь отлила от лица Эши. — До настоящего момента я избавлял тебя от подробностей. Похоже, пришло время рассказать тебе правду. Ты хочешь знать, каково это наблюдать, как женщина, которую ты любишь, умирает в страшных муках, пытаясь родить для тебя ребенка? Давай я расскажу. Поскольку дракончик стремится разбить скорлупу яйца, он начинает царапать ее когтями, чтобы вырваться…

— Прекрати, — приказал Эши охрипшим голосом. — Зачем ты это делаешь?

— Отвечаю на твой вопрос, неблагодарный сын. Я знаю, что ты ее любишь. Я знал, что это произойдет, еще до того, как ты ее встретил. Разве можно ее не любить? Как ты мог не поддаться ее очарованию? Кроме того, мне хорошо известно, что полученное тобой воспитание не оказало на тебя должного воздействия, а врожденный стоицизм нашей семьи тебе не передался. Ты всегда был помешанным, что-то бредил о потерянной подруге, надоедал Энвин дурацкими вопросами… Как только я понял, что ты отдал сердце Рапсодии, мне пришлось предпринять шаги, чтобы напомнить тебе об ответственности, которая важнее жара чресл. Ты должен выбрать супругу, которая будет не только твоей партнершей в любовных играх, но и сможет произвести на свет наследника. И почти наверняка умрет, как это произошло с моей женой и твоей матерью. Твой ребенок будет драконом еще в большей степени, чем ты сам, так что шансы его матери невелики. Если твоя мать не сумела выжить, когда появился на свет ты, как ты думаешь, что произойдет с твоей супругой? Ты обвиняешь меня в том, что я тебя ненавижу. Как глупо с твоей стороны! Я не хочу, чтобы ты страдал. Если бы королева лиринов приняла мое предложение, я не испытал бы такой страшной боли, беспомощно глядя, как умирает Синрон, но жизнь сложилась именно так, как сложилась. Я стоял и с ужасом и скорбью смотрел в лицо той, что должна была стать величайшей радостью всей моей жизни. И я не хочу, чтобы ты повторил мою ошибку, не хочу, чтобы наш мир потерял Рапсодию. Утратив ее, ты не сможешь быть достойным правителем своего народа, наступят мрачные времена. Поэтому ударь меня, если это поможет тебе выместить твое разочарование и злость, но правда состоит в том, что я пытался избавить тебя от боли, которую ты не сможешь перенести.

Когда Ллаурон замолчал, наступила тишина; казалось, в комнате стало нечем дышать. Отец медленно повернулся, чтобы взглянуть на своего сына, застывшего посреди кабинета. Ллаурон сделал шаг к нему и увидел, что Эши расслабился — справился с обуревавшими его чувствами.

— Что ж, значит, у нас не будет детей, — проговорил Эши, и его голос был полон печали и облегчения. — Рапсодия усыновляет всех детей, которые встречаются на ее пути и нуждаются в заботе. Она не останется без ребенка. В нашей жизни будет достаточно любви и без собственных детей.

— Ты и сам прекрасно знаешь, что это невозможно, — холодно возразил Ллаурон. — Ты обязан иметь наследника, в жилах которого будет течь твоя кровь. Разве сможет человек ненамерьенского происхождения править намерьенами? Ты происходишь из рода Маквита, в твоих жилах течет кровь сереннских королей, а с драконами ты связан через стихии. Кто еще сумеет позаботиться о том, чтобы намерьены жили в мире? Кто другой способен исправить зло, причиненное твоими бабушкой и дедушкой?

Эши почувствовал, как его охватывает облегчение.

— Мэнвин.

— Что?

— Мэнвин четко и ясно сказала мне, что моя мать умерла, когда на свет появился я, но потом добавила, что мать моих детей не умрет, когда будет их рожать. Она в безопасности, отец. Рапсодия не умрет. Так сказала прорицательница.

Ллаурон задумался.

— А откуда ты знаешь, что она имела в виду Рапсодию?

Гнев засверкал в глазах Эши.

— Потому что другой жены у меня не будет. Никакая другая женщина не будет вынашивать моих детей. Рапсодии ничего не грозит.

Ллаурон вздохнул.

— У меня осталось совсем немного времени, которое я могу провести рядом с тобой, Гвидион, поэтому я постараюсь особенно тщательно сформулировать мои последние советы. Надеюсь, ты обратишь на них внимание. Остерегайся пророчеств, они не всегда оказываются тем, чем кажутся. Преимущества, которые можно получить от знания Будущего, часто не стоят опасности неправильной его интерпретации.

Дата добавления: 2015-10-24