Религии древнего Ирана

Религиозная система древних иранцев заметно отличалась от религиозных представлений Древнего Египта или Месопотамии, насы­щенных приключениями богов и героев. В ре­лигиоведческой литературе имеется мнение, что к древнейшим верованиям иранцев отно­сились анимизм, фетишизм и культ предков. Более верна, однако, точка зрения, согласно которой тогда повсеместно господствовал культ олицетворенных сил природы и небесных тел, превратившийся позже в полидемонизм (почитание множест­ва духов) и политеизм (многобожие). Древние иранцы почитали и обо­жествляли прежде всего четыре элемента природы: свет, воду, землю и воздух, ибо от них зависела их жизнь. Культ света существовал как бы в двух формах — дневной свет чтили в виде Солнца земледельческие племена, ночной же свет в виде Луны — кочевые племена. Этот культ, называемый астральным, обнаруживается в далеком прошлом у наро­дов Месопотамии (халдеев и др.), южной Аравии и некоторых других племен.

Древнейшие верования и религиозные культы иранцев имеют много общих черт с религиозными представлениями и обрядами индо-ариев. Когда-то индо-иранская общность раскололась, и со временем между ними возникло взаимное отчуждение. Этот факт раскола очеви­ден и четко фиксируется при изучении религиозных представлений и мифологии соответственно древних иранцев и индоариев. Оба ком­плекса представлений были знакомы с двумя противостоявшими друг другу классами божественных сил: у иранцев это были дэвы и ахура, и индоариев — дева и асуры. При этом весьма показательно, что первая группа божеств считалась благой, а вторая вредоносной. Главой группы дэвов (дева) был один и тот же Индра, но у индоариев он был великим и почитаемым богом, а у иранцев — злокозненным демоном.

Отчетливое противопоставление благих сил (дева) и демонов-асу-ров в Древней Индии не оказалось фундаментом религиозных пред­ставлений индоариев, где на передний план вышли иные мироустрои-тельные и космические концепции. Зато в Древнем Иране именно это жесткое противостояние стало основой основ всех генеральных рели­гиозных конструкций. Мифологическая картина мира здесь строилась на фоне противопоставления сил Света, воплощенных в этическом за­коне Арта и олицетворенных великим Ахура-Маздой (греч. Ормузд), и сил Тьмы и Зла, воплощенных в лжи и олицетворенных Ангро-Майнью (Ариманом). Этот ритуально-этический дуализм стал фундаментом всех доисламских религий Ирана.

С давних времен в Иране существовали признаваемые или терпи­мые властвующей элитой с царем во главе такие религии, как митраизм и анахитизм. Их истоки уходят в индийские и халдейские культы, в стародавние астральные верования. В клинописных надписях Артак­серкса II и Артаксеркса III (IV в. до н.э.) рядом с именем Ахура-Мазды находятся имена двух других божеств — Митры и Анахиты.

Культ Митры сохранился в Иране с индоиранской эпохи, о чем свидетельствуют надписи XIV в. до н.э., найденные на территории Кап-падокии, где имя Митры стоит рядом с Варуной, Индрой и Насатьями. Митра (новоперс. «солнце»), сначала, будучи олицетворением верности договору, стал почитаться как бог войны, сражающийся на стороне праведного и безжалостно уничтожающий нарушителей соглашения. Ему же поклонялись и как великому судье, беспристрастно оцениваю­щему поступки людей, и как солнечному божеству, такому же велико­лепному, как и Солнце, которое он сопровождает высоко в небе. После того как иранские вожди и воины стали использовать боевые колесни­цы, они изобразили своих богов на колесницах. Тогда о Митре стали говорить, что его везут по небу белые кони, подкованные серебром и золотом, не отбрасывающие тени. В колеснице — оружие каменного и бронзового веков: он вооружен булавой, «отлитой из желтого металла», у него есть копье, лук и стрелы, клинок и праща.

При господстве последних Ахеменидов Митра занял положение, равное Ахура-Мазде (Ахурамазде): он был основой царской власти, царь призывал его в свидетели при приношении присяги, обращался к нему за помощью во время битвы и т.д. Позже Митра приобрел эзоте­рические черты, стал богом тайной религии и получил множество сто­ронников за пределами Ирана. В первой половине I века до н.э. солдаты Помпея, принимавшие участие в походе против персов, принесли культ Митры в Рим. Вскоре митраизм охватил всю Римскую империю, в том числе и его далекие провинции: Дакию, Паннонию, Германию, Брита­нию и др. Во время правления императоров Константина Великого (274—337) и Юлиана Отступника (361—363) митраизм вполне успешно конкурировал с христианством. Следы митраистского культа в виде руин святынь сохранились во многих странах южной и западной Евро­пы.

Митраизм не был исконной иранской религией. Наряду с ирански­ми элементами он содержал элементы халдейских верований, основан­ных главным образом на культе небесных тел. Основное место в этом культе отводилось семитскому богу Солнца Шамашу. В нем имелись также и элементы индийских верований. Возвышенное учение о бес­смертии души, прагматический характер митраизма, высокий мораль­ный уровень, наконец, сопровождающие культ таинственные мисте­рии — все это было магнитом, притягивающим к себе многочисленные массы последователей. В V в. митраизм теряет свое привилегирован­ное положение и сохраняется только в некоторых провинциальных уголках Римской империи. И в наши дни он проявляется в Иране при праздновании дня осеннего равноденствия и в модных именах мужчин и женщин.

В близком родстве с культом бога-солнца Митры находился культ богини Анахиты, распространившийся преимущественно в Малой Азии, откуда он влиял на религиозные верования древних греков и римлян. Анахитизм — это остаток культа небесных тел, перенятого у халдеев. Анахита, богиня-заря, представлена в древнеиранской свя­щенной книге «Авеста» в виде прекрасной и благородной девы, обла­ченной в золотистый плащ с короной, украшенной драгоценными кам­нями, и державшей в руке ритуальную ветвь. Культ Анахиты-зари был еще жив при господстве Артаксеркса И (404—359 гг. до н.э.), а ее имя встречается в надписи этого же царя, обнаруженной в Сузах, рядом с именами Ахурамазды и Митры. Артак­
серкс II ставил Анахите статуи в Вавилоне, Сузах и Экбатане, откуда ее культ распространился до Дамаска, Сард и далее на запад. В пантеоне древнеиранских божеств Анахита занимала более низкое положение, чем Ахурамазда и Митра. За пределами древнеперсидской империи культ этой богини получил сильное распространение в Армении, где ей
были поставлены многочисленные статуи. Культ Анахиты вошел со­ ставной частью в митраистские мистерии.

Религиозный дуализм иранцев чаще всего связывается с зороастризмом — учением великого пророка Зороастра (Заратустры), которое зафиксировано в древнейшей священной книге «Авеста». Значит мость Зороастра состоит в том, что он сформировал маздаизм — древ-неиранскую религию. Верховным божеством и творцом всего сущего считался Ахурамазда, причем его первой и основной функцией, по мнению Л.С. Васильева, вначале было моделирование космических элементов Вселенной. Своего рода правой рукой и земным помощни­ком его был Митра, в функцию которого первоначально входили социальная организация людей и посредничество между божественным и человеческим. Позже он превратился в бога договора, согласия, а также стал богом Солнца и покровителем воинов. Третьей в верховной перво­начальной триаде древнеиранских богов была Анахита, богиня воды и плодородия, воспринимавшаяся в качестве дочери Ахурамазды. Параллельно с этой троицей существовал грозный бог времени Зерван; ему мифы приписывают рождение Ахурамазды. Глава мира дэвов Ангро-Майнью вначале был малозначащей фигурой в маздаистском пантеоне. Реформы Зороастра, как они запечатлены в «Авесте», были доста­точно радикальны и поэтому могли быть восприняты далеко не всеми и не сразу. Да и каста магов, ревниво оберегавшая основы маздаизма, мешала распространению зороастризма. Суть нововведений сводилась к резкому возвеличиванию Ахурамазды за счет всех остальных почита­емых богов и столь же резкому противопоставлению ему злобного Аримана, а также к приданию всем древним божественным силам явствен­ного этического акцента, к превращению их в некоторую абстракцию, символизирующую тот или иной аспект великого блага, абсолютного Добра (или соответственно Зла). Высшая божественная семерка (Аху­рамазда и шесть созданных им «излучающих свет существ») в трактов­ке Зороастра выглядела не просто как семь бессмертных святых (Амеша Спента), но как аллегории благих достоинств Ахурамазды, его шесть эманации — благая мысль, истина, божья власть, благочестие, благосостояние и бессмертие, соответственно связанные с шестью ос­новными первосубстанциями — скот, огонь, металл, земля, вода, расте­ния. Сам Ахурамазда возглавлял божественную семерку в качестве святого духа.

В интерпретации Зороастра этика получила божественный, поисти­не космический смысл, она была превращена в религию. Суть зороа­стризма сводится к тому, что все сущее делится на два полярно проти­воположных лагеря — мир света и добра и царство тьмы и зла, между которыми идет непримиримая борьба, составляющая основу мирового процесса как на земле, так и вне ее, в мире богов. Ахурамазде помогают в этой борьбе духи света и чистоты, истины и добра, Ариману — силы зла. И далеко не случайно древние маздаистские божества в зороа­стризме стали олицетворяться высокими понятиями справедливости, благочестия, благомыслия. Великий пророк как бы обращался к чело­веку с призывами помочь благородным небесным силам в их неприми­римой борьбе, став с этой целью лучше, честнее, чище и, сосредоточив все свои старания и чаяния на том, чтобы одолеть мир зла, покончить со всякой нечистью. Нет ничего удивительного в том, что в гимнах «Авесты» люди призывались быть доброжелательными, умеренными в помыслах и страстях, готовыми жить в мире и дружбе, помогать ближ­нему. Восхвалялись честность и верность, осуждались воровство, зло-

словие, преступление. При этом едва ли не основной идеей этической доктрины Зороастра был тезис о том, что истина и добро, равно как страдание и зло, зависят от самих людей, которые могут и должны быть активными творцами собственной судьбы.

Мифология зороастризма отнюдь не красочна и богата, однако весь­ма интересна. В ранних текстах «Авесты» описывается четырехъярус­ная модель Космоса: орбита звезд, соотносимая с благими мыслями; орбита Луны (благие слова), орбита Солнца (благие дела) и особая светоносная сфера, где обитает Ахурамазда со своим окружением; цар­ство же Аримана находится в преисподней. Ряд мифов подробно опи­сывает историю противостояния и борьбы добра и зла. Согласно одним вариантам, эта история, начавшись с золотого века, вступает затем в период ожесточенного конфликта, завершающегося катастрофой, при­чем перед концом мира наступает чудовищная зима, а он сам гибнет в огне, после чего все начинается заново. Другие версии более оптимис­тичны и предрекают победу силам добра; здесь в роли спасителя мира выступает сам божественный Зороастр.

Подлинным творцом всего сущего, в том числе и неба, земли и человека считался Ахурамазда, но первоначально в иранской мифоло­гии первочеловеком считался Йима (аналог индоарийского бога смер­ти Яме), который по велению Ахурамазды занимался земледелием и скотоводством и творил добро. Пришло время и возгордился Йима, перестал выполнять повеления Ахурамазды, за что был изгнан из рай­ских мест, и все люди лишились бессмертия. Именно после этого закон­чился золотой век идиллии и началась эпоха борьбы добра и зла. Текс­ты «Авесты» упоминают о том, что Йима стал на сторону лжи — совер­шил грехопадение. В них есть место, повествующее о предупреждении Ахурамаздой Йимы о гибели мира от наводнения, о том, что ему нужно построить крепость и поместить в ней по паре каждой породы всех животных и птиц, а также все виды растений. Связь последней мифо­логемы с ближневосточной идеей великого потопа очевидна.

Не исключено, что мифологемы райской жизни, греха и наказания, равно как и разработка проблемы бессмертия души, имеют древнеиран-ское происхождение. Идея бессмертия души связана с сутью зороа­стризма, которую лапидарно можно выразить так: «Добрые мысли, доб­рые слова, добрые дела», «Отрекаюсь от злых мыслей, злых слов и злых дел» (Авеста). Добрые мысли, слова и дела представляют собой три стадии, через которые проходят души благословенных в страну вечного счастья; злые мысли, слова и дела — стадии, кои проходят души осуж­денных в темные челюсти ада. Мифология зороастризма разработала эсхатологическое (пророческое и обращенное в будущее) учение о конце мира и своего рода «страшном суде», о делении всех людей на праведников и грешников. При этом сам Зороастр помогает душ перейти через грань, отделяющую мир живых от мира мертвых, по волшебному мосту Чинват: для праведников мост широк, для грешни­ков — узок, как лезвие бритвы.

Подчиняясь всеобщему закону эволюции, ортодоксальный мазда­изм в ипостаси зороастризма с течением времени расчленился на секты и стал основой многочисленных ересей не только в Иране, но и за его рубежами. Одной из ветвей зороастризма считается зерванизм — культ обожествленного времени, т.е. вечности. Зерванизм является следстви­ем существующих издавна в маздаизме монотеистических тенденций. Зерванисты исходили из того, что как Ахурамазда, так и Ариман от­нюдь не являются творцами мира, но сами представляют собой творе­ния высшего, единого бога — Зервана. Зерванизм был также выражени­ем фаталистических тенденций в маздаизме, которые окружным путем попали в ислам, став одной из главных черт этой мировой религии. Иранская концепция времени-вечности, исключенная из ортодоксального зороастризма, вошла в манихейство, где Зерван почитался как бог-отец света, господствующий в наивысшем царстве; его атрибутами являются божественность, мощь и разум.

Из корня маздаистско-зороастрийских верований на рубеже V и VI вв. выросло великое общественно-религиозное движение — мазда-кизм. Маздак был зороастрийским магом и придворным сасанидских царей, он создал свою религиозную систему на основе учений Бундоса, жившего в Риме в III в., и Мани, а также использовал идеи зороастризма. Подобно своим предшественникам, он утверждал, что основанием бытия служат свет и темнота, или добро и зло, но в противоположность им считал, что только свет обладает волей действия, сознанием и мыш­лением, тогда как темнота слепа и неразумна, действует только благо­даря случаю. В силу этого зло будет побеждено добром окончательно. Исходя из этого, Маздак утверждал, что результатом столкновения мощных космических сил является любое зло в мире: ненависть, клас­совое неравенство, несправедливость и связанные с ними войны, убий­ства и пожары как величайшие несчастья человечества.

Главную причину всех этих несчастий Маздак усматривал в нерав­ном разделе всех земных благ и женщин. Чтобы ее устранить, необхо­димо уничтожить частную собственность и ввести общность как иму­щества, так и женщин. Все должно делиться поровну между мужчина­ми наподобие воды, земли, пастбищ и пр. Острие доктрины Маздака было направлено против интересов господствующей элиты. Несмотря на суровые преследования, в том числе и при династии аббасидских халифов, маздакизм просуществовал до XIV столетия.

В III в. возникло манихейство — получившее широкое распростра­нение едва ли не во всем мире, от Рима и Северной Африки до Китая. Манихейство, которое может быть охарактеризовано как система тео-

софического синкретизма, впитало в себя элементы зороастризма, христианства, буддизма и гностицизма (религиозно-философская док­трина, включающая в себя христианство, восточную мистику и гречес­кую философию). Согласно манихейству, в основе мира лежат два эле­мента: свет и тьма, добро и зло; существуют два царства — света, где находится бог, и темноты с находящимся в ней сатаной. Между светом и тьмой идет вечная борьба. Этому дуализму Космоса соответствует дуализм человеческой жизни. Человек имеет две постоянно борющие­ся между собой души — добрую и злую; чистые мысли и чувства имеют своих противников в злых извращенных мыслях и чувствах. Из одной души излучаются добрая воля, милосердие, терпимость, знание и пр., из другой — эгоизм, ненависть, злость, глупость и т.п. Вся Вселенная когда-нибудь разрушится и попадет в преисподнюю, где сильный огонь выполнит дело всеобъемлющего очищения. Это произойдет тогда, когда поддерживающие небо и землю ангелы отойдут в сторону. Тогда избранные попадут в рай, а грешники — в ад. Те, которые только час­тично выполняли волю бога, перейдут в другие тела, а потом наступит конец мира. Добро и зло в этом случае снова вернутся к исходному положению; борьба между ними прекратится, однако оба царства будет разделять непроходимый барьер. Перед нами своеобразный песси­мизм, просуществовавший тысячу лет.

Нам, современным людям, не просто понять культ священного огня, сложную космогонию, миропонимание древних иранцев, ибо их виде­ние мира далеко от нашего. Здесь на помощь приходит знаменитая чаша Джамшида, чье имя упоминается в очень давние времена индо­иранского единства языков. Это была удивительная чаша: в ней отра­жалось все, что происходило в мире. В любой момент, глядя в свою чашу, шах Джамшид мог видеть все и знать обо всем. Фирдоуси подроб­но описывает процесс создания великой чаши:

...Четыре угла не годились. И странным И неточным был мир на листе шестигранном; И для зеркала круглое было дано Очертанье. Таким и осталось оно.

Очертания чаши Джамшида соответствовали представлениям иранцев о строении Вселенной, которая представлялась им в виде сферы, имеющей три сущности: небо, землю и подземное царство. Небо — это одновременно Солнце, Луна и звезды, причем за Солнцем лежит рай, обитель Ахурамазды, иранского Зевса, обитель добра. Земля — место добра и зла, смешивающихся в непрестанной борьбе. В нижнем царстве находятся духи клеветы, зависти, похоти и стихийных бедствий. В символическом образе чаши Джамшида видно желание видеть микрокосм в макрокосме, верить в связь всего сущего в природе, обретающего свое совершенство в реальном предмете — одно из удивительных свойств мышления древних иранцев. На основе такого миро­восприятия развилась богатейшая изобразительная мифология: хищ­ные грифоны, яростные быки — символы плодородия, пантеры и козлы, крылатые полузвери-полулюди, джинны. В музеях мира, в том числе и Эрмитаже, хранятся золотые браслеты с грифонами, гривны с головами орлов; перстни с оленями и грифонами; золотая двойная чаша, украшенная по внешней сфере птицами и пальметтой — знаком Солнца. Все это не просто красивые предметы; в каждом из них — часть, а иногда и полный комплекс мифологических представлений древних иранцев, для которых предметный и духовный миры были слиты во­едино.

Религиозные представления о вечном соперничестве Ахурамазды и Аримана в масштабах Космоса за души людей способствовали созда­нию философии стойкости человека и своеобразной этики. И эта рели­гиозная философия оказалась во всей долгой истории древнеиранского искусства тем стержнем, значимым и для заказчиков и для исполните­лей, благодаря которому оно никогда не было «искусством для искус­ства».

Наравне с древними греками, на философию и культуру которых оказала большое влияние идея борьбы света и тьмы, иранцы считали человека мерилом всех богатств мира и источником всех земных свер­шений, и, хотя в отличие от эллинского искусства в иранском было намного меньше скульптурных изображений богов, портретов героев в их человеческом облике, заинтересованность в человеке, в его духов­ном горении и правдивости просматривается в искусстве древнеиран­ского мира не менее ярко. Например, греки не стеснялись изображать титанические усилия человека победить тьму, демонов, чудовищ. Ка­менные рельефы с человеческими фигурами, напряженными, гневны­ми, оскорбленными, побеждающими врагов, скульптуры, вырубленные в монолитных каменных блоках дворцов, бесчисленные сцены борьбы героя с демонами лжи и предательства в живописи — открытие иран­ского искусства.

Идею священного Космоса, Вселенной выражал в иранском искус­стве такой символ, как небесная колесница, запряженная четверкой лошадей, воплощавшей четыре стихии: огонь, ветер, воду, землю. Точ­нее, эта космическая колесница олицетворяла собой идею связи Все­ленной и человека; позднее эта связь нашла свое воплощение в образе всадника, догоняющего врага. Такой колесницей, космической моде­лью, является небольшая, величиной с ладонь золотая повозка, найден­ная в Амударьинском кладе.

Не сразу постигается глубокий смысл композиции: кони, возничий, стоящий с вожжами в руках, седок, олицетворяющий огонь величия — Фарн. Но стоит немного сосредоточиться — и вот перед глазами огненная колесница, летят кони, быстрые, как само время. Мир кончается перед глазами изумленного возничего; он не знает, как справиться со стихиями, разошедшимися в беге времени. Кони грызут удила, кони дерутся, гаснет солнце, наступает ночь. Один из коней (этот конь — огонь Атар) пожирает остальных. Мир гибнет в погребальном проща­нии, сгорает дотла, чтобы возвратиться утром в изначальном своем величии, в нимбе огня Фарна, окружающем добрые дела. Жителями Древнего Ирана этот образ прочитывался во всех своих образно-поня­тийных связях сразу. Так что эта колесница — не только один из сюже­тов искусства, но и центральный мотив в мировоззрении человека ира­ноязычного Востока.

Еще одной линией связи между Космосом и человеком выступает в соответствии с мировоззрением древнего иранца архитектура погре­бальных сооружений. Не следует забывать, что иранцы-земледельцы предавали огню покойных, ибо священная стихия Ахурамазды — земля — не могла быть осквернена мертвым телом. По своему мироо­щущению они не могли, как, например, древние египтяне, допустить превращение тела в мумию и не могли строить для мумии пирамиду. Душа должна была воссоединиться с бренным телом в одной из сти­хий — в воздухе. Символика индоевропейского мира, которой следова­ли иранцы, должна была предпочесть для гробницы форму, уподоблен­ную их Вселенной. Такой формой и была мандала — «круг, вписывае­мый в квадрат», где круг — видимая линия чаши земли и чаши неба, а квадрат — четыре стороны света. Такими же были и сооружаемые гроб­ницы — дома для будущей жизни. Такими же были храмы и дворцы и города-храмы I тысячелетия до н.э. Заметим, что поздние мавзолеи му­сульманского времени — знаменитый Гур-и-Эмир, мавзолей Шах-и-Зинда в Самарканде или гробница Исмаила Семани в Бухаре — несут на себе архаическую печать, наследуют давние традиции зодчества. А традиция повелевала не нарушать сложившуюся за тысячелетия форму мандалы; архитектурные формы оказались более живучими, чем древ-неиранские верования.

В Древнем Иране религия играла колоссальную воспитательную роль. Совершенно особое значение для иранцев имела правда; Геродот подчеркивал, что они прежде всего презирают ложь, ибо она тесно связана с Ариманом. Соответственно воспитывались древнеиранские мальчики и юноши. Справедливость, имеющая в лице Аши своего не­бесного представителя, есть практическое выражение правдивости и основное понятие в «Авесте»; она — норма мировой жизни, как и вооб­ще Аша — принцип всех добрых жизненных отношений, а установле­ние и выполнение справедливости — цель мирового движения. Эсхато­логия «Авесты» приводит целый ряд юридических решений с точным взвешиванием и расчетом по принципу неподкупной справедливости.

Дата добавления: 2015-09-04