Суицид: протест и безысходность

На каком-то этапе лагерного срока у человека возникает сопротивление

режиму, самой жизни. Жизнь, она при тебе, но как бы отстраняется,

отчуждается, становится смешной и противной. Тогда человек, как Незнакомец у

Альбера Камю, убивает себя. Наступает неустойчивое равновесие между

желаниями жить и не жить. Малейший сигнал может быть толчком: окрик завхоза,

замечание прапора при входе в столовую, что не помыл хлорной водой руки,

шмон, подъем, отбой. Вы входите в ауру, в собственное безмолвие, в нирвану

перед смертью. Все становится ясно: надо уходить из жизни. Руки сами вяжут

петлю, они не трясутся, петля смазывается маслом, маргарином. Вспоминаются

счастливые лица повешенных, стихи Франсуа Вийона:

Я Франсуа, чему не рад.

Увы, ждет смерть злодея.

А сколько весит этот зад,

Узнает скоро шея.

Это еще жизнь и уже не жизнь. Протест. Пусть посмотрят, как будет

валяться голова моя, и тонкая проволока натягивается на шею. Проволока или

веревка могут висеть на шее как крест, до толчка. Человек ушел из жизни,

считайте, что он победил жизнь. А смерть торжествует в зоне, когда его

возвращают к жизни.

Эмиль Дюркгейм написал большой трактат о самоубийцах. Он вывел

зависимость самоухода из жизни от погоды, жизненных установок, болезней,

возраста. Философ писал еще до начала нашего века, ведь наш век начался не в

1900 году, а в 1914-м. Век не обязательно сотня лет. Некоторые года нашего

века стоят тысячи прошлых и они всей тяжестью ложатся на маленького

человека. Двадцатый век - это век очумелых толп, шагистики и шеренг,

погромов и вакханалий, колючих объятий многокилометровых заборов,

утонченного рабства, научного обмана, пулеметных очередей и всепроникающего

стронция. Век складирования трупов, как поленьев, в жутком безмолвии

сибирских зим. И, если человек в этом веке рвался умереть, то он слишком

любил жизнь, он еще оставался Человеком.

Разве не хочет человек жить, если вешается на проволоке локалок,

бросается на виду охраны в запретку, поджигает целлофан и дышит его гарью,

пьет ртуть и всякие нитролаки? Он разумно присоединяет себя к большинству,

чтобы напомнить, закричать живущим:

'Я все же человек, а не чучело!'

Руки советских зэков покрывает шпальная решетка шрамов - от вскрытии

вен. В строгих, тюремных режимах режут стеклом, гвоздями, заточками, мойкой

(бритвочками), в иступлении рвут вены зубами - хлещет бордово-красная

жидкость. Ныне почти всех вскрывающих спасают. Никто из них толком и не

объяснит, почему и зачем вскрывал вены. Выгода-то какая? Врачи вену зашьют и

снова бедолагу бросят в ту же камеру. Когда в прошлом целые камеры воров в

законе вскрывали себе вены, так что пол сплошь становился пузырчато-красным

от бега по нему и фырканья тюремных крыс, многие гибли от потери крови. В

основе протеста лежало игнорирование воровского кодекса администрацией. Воры

уважали администрацию и требовали такого же отношения к себе. В 1948 году

целый вагон воров отказался заходить в Черногорскую зону в Хакассии. Зона

была сучья и это оскорбило воров. Начальник конвоя применил силу - приказал

всех при сорокоградусном морозе облить водой из пожарных машин, но все равно

ни один не пошел, все стали Карбышевыми:

Равиль Муратов, вор-рецидивист с шестнадцатилетним стажем отсидки,

рассуждает: 'Когда я вскрываю вены, я отдыхаю, я ложусь, мне становится так

хорошо и свободно, словно сбросил с себя огромный груз'. Вешаются на чем

попало, обливаются бензином и сгорают, подставляют руки-ноги под прессы и

пилы множество зэков. Это порывы к жизни, поиски выхода из затхлости и

преснятины лагерного режима. Часто мостырятся молодые зэки, питомцы детских

домов и неполных, разведенных семей. Дети, которые никогда не видели

человеческой ласки, у них не было дедушек и бабушек, отцов в прямом

понимании этого слова, с ними никто никогда не разговаривал, их не целовали,

не носили в детстве на руках. Как назвать это явление, когда они

воспринимают тюремную администрацию, черствый медперсонал, давно забывший

клятву Гиппократа,.. как матерей и отцов, которые их якобы могут пожалеть.

Перевод в больницу ими воспринимается как жалость, как материнская забота.

Они для этого глотают иголки, пружины, ложки, наборы домино, прошивают свое

тело проволокой, втыкают ржавые гвозди в легкие, вдыхают сахарную пудру и

растертый в пыль целлофан пакетов, выдавливают пасту из шариковых ручек,

соскабливают слизь с зубов и втирают все это в порезы. Опухают руки, ноги,

начинается заражение крови, гангрена, гниют кости, предстоит ампутация. Надо

так трансформировать жизнь зоной, что ампутация воспринимается, как забота о

больном. Дефицит товаров и услуг экономисты научились подсчитывать, но еще

ни один психолог и социолог не вычислил вес, объем и размеры дефицита добра

в заэкспериментированной марксизмом-ленинизмом стране. Встают волосы дыбом,

когда видишь в скульптурах Эрьзи четырнадцатилетних пацанов в арестантской

серой форме. Их вина, определением которой занимаются тысячи специалистов,

чаще всего в детском озорстве и любопытстве. Вот Женя Шайдуров, уголовник,

ему только что исполнилось восемнадцать лет, сидит уже два года, маленький,

как все сибирские татарчата. Но его уже отчешежопили, он уже вскрывал вены,

живет пидором и думает, что сказки - это явь. В них ходят чудные Дюймовочки

и миниатюрные короли. Он совершил гнусное преступление, за которое получил

пять лет лагерей. Жил в колхозе с мамой, папа спился и замерз. С тринадцати

лет Женя стал водить трактора, пас коров, косил сено, собирал ягоду и

отгонял мух от лежащих по пьянке на навозе скотников. Мухи облепляли ноздри,

рот, уши, а он отгонял их от дядей Коль, Вань, которые спали в кровати его

мамы. Однажды (любимое слово сказочников) он на тракторе, оставленном в

поле, подъехал с такими же, как он сорванцами к магазину. Им хотелось

сладостей и было несколько рублей мелочью в карманах. Магазин был закрыт,

они постояли, раздумывая, а один из пацанов вставил гвоздь в замочную

скважину и замок открылся. Вошли, насыпали кулек конфет, взяли бутылку

портвейна и свои деньжонки высыпали на весы. Закрыли дверь, уехали в лес,

выпили. Здесь же их и арестовали (групповое хищение с

проникновением-взломом!!!). Приписали многое из того, чего и не было. Ребята

ничего не могли возразить, их запугивали, избивали. В камере Женю сразу же

посадили на хрящ любви. Он говорит: 'Сам я виноват, фуфло в карты проиграл'.

Из Толмачевской зоны решил убежать - в кузове машины завернулся в брезент.

Охранники заметили уже за зоной неполадки в свертке. Поймали, суд добавил

год за побег. Отныне он побегушник, будет проверяться трижды ночью:

прапорщики будут освещать его лицо фонариком и поднимать застиранное одеяло

над щуплым тельцем. Он будет носить красную полоску под фамилией на всех

видах верхней одежды, будет стоять сбоку в пятерке среди чертей и педерастов

при просчетах. Ему не положены ночные наряды, УДО - условно-досрочное

освобождение, 'химия' и расконвой, он отбудет свой срок от звонка до звонка.

- Объясните мне, - просит пидор Женя Шайдуров, - есть ли секрет

уменьшения. В сказках все могут быть маленькими, индейцы головы так

сморщивают, кукольными делают и волосы на голове их сгущаются, инженер

Сипливый в зернышках моторы размещает и они работают. Вот бы мне этот секрет

раскрыть, превратился бы я в клопика, жил бы так, не высовываясь,

припеваючи, в разных трещинах и щелях.

Как много знает человек, который окружен людьми, семьей, братьями и

сестрами, соседями, добрым пространством жития, молитвами и повествованиями,

древними обычаями и традициями - он связан с Богом в бессмертном круговороте

жизни. Если же человек этого лишен, он может удивляться тому, что,

оказывается, свиное сало можно жарить, можно жить, не донося (не сексотя) на

соседа, знать, что у тебя никто никогда не украдет вещи. Он, однако, не

приходит в изумление, когда встречаются два мира: Детства и Антидетства;

Бога и Дьявола. Мир Антидетства - дома ребенка, приюты, шагистика,

одинаковая однополая одежда, казенные воспитатели, грязь, запахи, кровати,

тумбочки:

Отрядник требует: 'Напиши рапорт на имя начальника колонии, почему ты,

осужденный Андрей Федоров, вскрыл себе вены'.

_Начальнику ИТК-2 от Федорова Андрея Петровича, 1968 года рождения,

осужденного в 1986 году по статье 144 часть 2 УК РСФСР к четырем годам.

общего режима. Начало срока 06.08.86, конец срока 06.08.90.

РАПОРТ

Я вскрыл себе вены потому, что вчера освободился по УДО дядя Коля

Сучилов. Мы с ним жили в одной семье. Он делился со мной посылками, одеждой,

подарил теплые носки, угощал и говорил: 'Держись, Андрюша, как выйдешь на

волю, так приедешь ко мне, будешь мне сыном.' В его колхозе много работы,

много пустых домов, где я буду жить человеком._

Дата добавления: 2015-09-04