ГЛАВА 9. Стемка проснулся оттого, что ему было невыносимо жарко

Стемка проснулся оттого, что ему было невыносимо жарко. И в горле так… Как уксуса глотнул. Веки не поднять… будто свинцом налиты. Н-да, повеселились они вчера на хмельном пиру. Последнее, что он помнил, – как они с Потворой тащили обмякшего княжича Ингельда через двор к дружинной избе: сын Эгиля и Гордоксевы даже тут, в родительском тереме, предпочитал ночевать с боевыми побратимами. Но все же, какого лешего, так жарко!

Стема поднял голову и… обалдел. Вот это дела, разрази гром! Оказывается, он голый лежал на одних полатях с такими же голыми Ингельдом и Потворой. Причем лежали они тесно сплетясь, вповалку, обнявшись, По крайней мере, рука Ингельда обнимала Стему, а между ними была нагая Потвора.

Стема потряс головой. Так вот оно как… Уж, видно, повеселились вчера.

Он скинул с себя тяжелую руку княжича, стал перебираться через Потвору. Видать, дали они тут чаду, когда задвинули за собой створку закута княжича. И хорошо, что хоть задвинули, а то потом те же побратимы дружинные могли подглядеть. Хотя вчера все так перепились… Но сегодня Стемке лучше убраться подобру-поздорову.

Он с трудом стал подниматься с полатей, едва не рухнул. Потом пошарил в ворохе разбросанной одежды, нашел свои штаны, натянул так быстро, как только сумел, долго путался в завязках рубахи, пока смог просунуть голову в вырез. Голова была тяжелой, самого его качало, да и в горле все пересохло, язык словно деревянный. Он налег на створку заслона закута, отодвинул и вывалился в общее помещение дружинной избы. Слава богам, все спят. Зычный храп, запах перегара, лежавшие как попало тела. Ставни задвинуты с ночи, в помещении полутемно, однако снаружи уже явственно доносился гул проснувшегося подворья, петушиное кукареканье, ржание лошадей, голоса дворни.

Выбравшись в сени, где у дверей стояла кадка с водой, он зачерпнул ковшом и стал долго пить. Хорошоооо! Сейчас бы еще квасу холодного – и жизнь вообще стала бы радостной. Но прежде чем удалиться, Стема подумал о Потворе. И отчего-то неуютно сделалось. Знал ведь девку едва ли не сызмальства, а чтобы так… И он вернулся, стал ее расталкивать.

– Шла бы ты к себе, а то немало найдется охотников позубоскалить.

Потвора очнулась гораздо быстрее, чем ранее Стема. Поглядела на него хмуро и сердито, прячась под накидкой Ингельда, рукой махнула, отгоняя.

– Глаза бесстыжие отведи!

– Ну вот. Уже и бесстыжие. А не сама ли их недавно цветами лазоревыми называла? Ну ладно-ладно! Давай одевайся, выведу тебя тихонько.

Она шмыгнула, как мышь, втянув голову в плечи, рыжая растрепанная коса моталась по разорванной на спине рубахе.

Стема вышел на крылечко, щурясь на ясный свет. По небу неслись легкие перистые облака, было тепло, вставшее солнце обещало еще один погожий день. Дни-то и в самом деле стояли погожие дальше некуда. В пору порадоваться, да только вокруг все чаще поговаривают о засухе. Но Стемка – воин, он о земле и урожае не больно задумывался. Вот скоро придет весть из Гнездово, протрубят о походе… Хорошо. Правда, многие твердят, что в этом походе дело дальше болтовни и переговоров не двинется, что сам Олег такого мнения придерживается, однако все равно любо, когда рать против рати становится. И чего они там в Гнездово тянут? Уже, почитай, неделю струги проверяют, оружие точат, обговаривают мелочи. А чего, спрашивается, обговаривать?

Обычно Стема с утра шел на стрельбище, чтобы навыков не растерять, а то и с мечом упражнялся. Однако сейчас, когда голова еще гудела после хмельной пирушки, решил отложить учение. И он отправился туда, где челядинцы вращали ручку ворота у колодца, доставая ведро. Первому же сделал знак: мол, поделись водицей. Но не стал пить, а щедро облился, с головы до ног. И второе ведро туда же – на голову. Эх!

Позже Стема лениво сидел на завалинке у поварни, когда увидел куда-то спешившую Светораду. Девушка шла в сопровождении двух чернавок (Потворы, конечно, не было с ними, она еще не скоро очухается) и няньки Теклы. Старушка набросила на плечи княжне длинную светлую шаль из тонко плетенного льна с длинной бахромой и все ворчала: дескать, и не стыдно носиться, как простой девке, в одной рубахе!

– Да отстань ты, Текла, голубушка, – отмахнулась девушка от кудахчущей Теклы. – День-то вон какой теплый… Еще шубу на соболях на меня накинула бы. Да я вернусь скоро.

Стема невольно улыбнулся, наблюдая за ними. Светорада, с ее золотистыми кудряшками у лица, длинной косой и мягко колышущейся под беленой рубахой грудью, показалась ему забавной и какой-то очень милой. С чего бы это? Неужели он забыл, какова она на самом деле, поддался ее очарованию, как все вокруг? Но Стема помнил, о чем у них с Ольгой договорено, и подошел к княжне.

– И куда ты так спешишь, Светка, радость наша! Никак на очередную гулянку?

Княжна при его приближении все же взяла у Теклы шаль, накинула на плечи, уперла маленькие кулачки в бока.

– Не отгадал, Стемушка. А иду я… Иду искупаться в трех росах для здоровья.

– Не поздновато ли собралась в росе купаться, княжна? Солнышко вон уже где, а роса нынче недолго лист увлажняет.

– Может, и поздновато, но как-то уж справлюсь. А ты, смотрю, уже успел искупаться, – кивнула она на его мокрые волосы, влажную, липнувшую к телу рубаху. – Шустрый, как погляжу.

– Да и ты не из медлительных. Однако если будешь мне в очи заглядывать и не поспешишь проститься со своим верным варягом, того и гляди он уплывет, не оглянувшись. Кто ты для него теперь? Невеста непросватанная, и все. О таком хочется поскорее забыть, чтобы не тревожить душу-то.

– Меня так просто не забывают. А Гуннар Карисон для меня не только бывший жених. Он мне как брат.

– Сама хоть веришь в то, что сказала? – хохотнул Стема. – Эх, Светка! Дай тебе волю, ты всех мужиков в хоровод выстроишь да за собой поведешь!

– А ты присоединился бы к тому хороводу, Стема? – спросила княжна, и ее отливающие золотом очи стали серьезными.

– А как же! Я ведь тоже был воспитанником Эгиля и Гордоксевы, так что, почитай, тоже тебе родня. Надеюсь, ты не забудешь этого, когда станешь княгиней нашей?

– Кого-кого, соколик, а тебя я не забуду. Ты всегда у меня вот здесь. – И Светорада прижала руку к груди, отчего тонкая ткань рубахи натянулась, четко обозначив маленький выпуклый сосок.

Стема неожиданно почувствовал, что взгляд от нее отвести не может. И разозлился на себя за это. Не хватало еще и ему бегать псом цепным за княжной. Она ведь бездушная, что бы ни говорила, расточает улыбки только перед теми, кого решила полонить своими чарами. И чары те… Стема глаз не мог оторвать от ее проступающей под рубахой груди, пока случайно не заметил довольной и насмешливой улыбки. Вот ведь коза!

– Ты бы шла, куда надумала, – буркнул Стема, злясь на себя за негаданное смущение. И добавил почти грубо: – Дуй давай! А то вон Ольга на крылечко вышла. Ведь если увидит, что ты со двора метнулась, вмиг жениху твоему донесет.

– Ну, а ты подсобишь ей в этом! – тоже начала гневаться княжна. – Что ж, беги, доноси! Тебе ведь не впервой.

И мотнув длинной косой, поспешила к воротам.

Самое обидное – правду ведь сказала. Стеме и впрямь сейчас следует оповестить обо всем Ольгу. Взялся же помогать.

Он откинул от глаз длинную челку и пошел через двор, посвистывая. Но присвистнул уже совсем удивленно, когда разглядел Ольгу. Конечно, прошлой ночью многие подгуляли, но чтобы она… Стема разглядывал Ольгу с удивлением. Рубаха на ней без пояса, штаны измяты, на ногах вместо обычных щегольских сапожек поршни: надетые кое-как завязки не оплетали щиколотку, а волочились по земле. Косы у Ольги растрепались и распадаются на волнистые пряди. Да и сама Ольга будто не здесь: взгляд отрешенный, яркие губы изогнулись в полуулыбке.

Стеме пришлось дважды окликнуть ее, прежде чем она повернулась.

– А, Стема, это ты. Светлого тебе дня.

– И тебе, красна девица.

Сам же подумал, что вид Ольги напоминает ему теремную девушку Потвору после любовного угара ночи. Те же круги под глазами, растрепанные косы, запекшийся рот.

– Видать, и тебя темная ночка не разочаровала, – хмыкнул Стема и вовсе не оробел, когда Ольга бросила на него строгий взгляд.

– Ну, а у тебя как с княжной? – спросила. Стема тряхнул волосами.

– Я об уговоре помню. Только не спешу голову под топор класть, пока сама не сообщишь, как слово держишь. Ты ведь всегда себе на уме, мудрая дева. А мне и о себе подумать не грех.

– Что ж, разве я не позабочусь о том, кто мне помогает? Не ожидала от тебя этого, Стемид. Однако есть кое-что, о чем переговорить с тобой мне должно. А самое важное…

Она оглянулась, не слышит ли их кто. Но никому до них не было дела. Служанки несли от колодца ведра с водой, прошли сменившиеся после ночного дозора охранники, худой, стриженный под горшок парнишка-раб мел длинной метлой двор перед крыльцом. Никто особенно на Ольгу со Стемой не глядел, однако она все же отвела его под ели, где можно было поговорить, зная, что никто не подойдет незаметно и не подслушает.

Ольга говорила убедительно:

– Твое дело расположить к себе княжну, доверия ее добиться. Она ведь тебя едва ли не родней считает. Разве не так?

– Гуннара-то уж точно считает родней. Вот и нынче побежала прощаться с ним на пристань. Конечно, в том ничего зазорного нет…

– Побежала, говоришь, – прищурилась Ольга. Стала машинально заплетать в косу растрепавшиеся волосы. – Не напрошалась, что ли, вчера на пиру? Кажется, еще и грек из Корсуня парус на корабле собирался поднять. А ведь милая княжна Светорада и ему наверняка пару слов на дорогу захочет сказать.

– Ну и что с того?

– Что? О, был бы ты княжеского рода, Стемид, понял бы, что это значит для того, чью невесту все на пристани будут лицезреть.

Они еще какое-то время шептались, пока их внимание не привлек шум. В открытые ворота во главе довольно большого отряда вооруженных гридней въехала княгиня Гордоксева. Лицо у обычно приветливой и милостивой княгини было каменным. У крыльца она соскочила с лошади, прошла в покои, едва кивнув вышедшему встречать ее князю Игорю. Это было неучтиво, и Игорь выглядел озадаченным. Расправив складки темной шелковой рубахи, стянутой кушаком, притопнул ногой в сапожке, словно гневался.

– Что произошло-то? – удивился Стема, обращаясь то ли к самому себе, то ли к Ольге.

Но Ольге уже было не до него. Ее серые светлые глаза так и заискрились при виде полюбовника. Стройный, сильный, нарядный, и эта седая прядь, упавшая на гневно насупленные брови. Ольга пошла к нему через двор, будто он поманил. Однако сейчас Игорю было не до нее. Он разговаривал с гриднями княгини и казался чем-то озабоченным. Когда подошла Ольга, взглянул на нее без особого внимания. Однако Ольга не стала ни о чем расспрашивать, да и сообщать сразу, куда отправилась с утра Светорада, не спешила. Зато начала плести умелую ложь: мол, люди поговаривают, будто к пристаням пришел челн из Гнездово. Может, вести какие о походе можно узнать?

Если ее обман раскроется, Ольга всегда сможет сослаться на пустые сплетни челяди. То, что Игорь уже который день нервничает из-за отсутствия вестей, она знала. Сам говорил ей этой ночью о том, что извелся весь от ожидания. Потому и клюнул на ее слова, велел подать коня к крыльцу. Даже прикрикнул, чтобы торопились, но ждать не стал, а быстро вскочил на лохматого конька одного из прибывших с Гордоксевой гридней. Ольга же только сдержанно улыбнулась, наблюдая, как он проехал под рубленой аркой ворот. Что ж, езжай, милый. Тебе будет на что поглядеть у пристани.

Тем временем Стема расспрашивал всех о том, что произошло. Странное он узнал: будто княгиня Гордоксева, защитница и почитательница волхвов-кудесников, этой ночью вдруг велела выгнать их с капищ в глухие леса. А отчего? Все пояснил ему старый приятель Бермята. Оторвался от ковша с квасом, поднесенного ему челядинкой, стянул с головы стеганую шапку, тряхнув потными, торчавшими во все стороны волосами.

– Дела тут у нас, – молвил, вытирая мокрый бритый подбородок. И к Стеме: – Ты, паря, крепко в богов веришь? Вот-вот, и я о том же, как же без них! А что мне теперь будет, когда я до ясной зорьки выгонял их служителей из капищ и почти что пинками погнал в леса? То-то и оно. Мало ли что теперь волхвы вымолят у небожителей? И вряд ли в том будет для нас удача.

– Не трясись только, – похлопал Бермяту по плечу Стема – У нас под Киевом уже давно волхвы все больше по лесам прячутся, а в городах только ритуалы на капищах справляют. И народ к ним спокойно относится, не боится их, как все вы тут. Ах, волхвы наколдуют, ах, напророчат! Тьфу, слушать стыдно! Ведь люди и сами могут молить небожителей. Небо вон оно – над всеми нами. Ау вас, в земле кривичей, служители такую волю взяли, что без них, кажись, и Перун молнию не пошлет. И что? Вон курят дым на капищах, требы выпрашивают, а Перун будто задремал где-то на облаках и не спешит посылать на землю тучу с дождем. Однако ты другое мне скажи: как это вышло, что столь почитающая служителей княгиня Гордоксева вдруг велела потеснить кудесников?

И он внимательно выслушал рассказ Бермяты о том, как волхвы, вопреки воле княгини Смоленской, порешили пророчицу-кликушу. А тело ее на дереве повесили. Да только с этим делом не все ладно. Кликуша и пару часов не провисела, как медведь забрался на то дерево и изгрыз тело до неузнаваемости. И когда это такое было, чтобы медведь в самую что ни на есть теплую пору вдруг мертвечинкой стал лакомиться? Да еще у самого города? Нет, что-то со всем этим не так. И хоть княгиня и разгневалась на волхвов за ослушание, но еще не ясно, что теперь будет.

«А что будет? – подумалось Стемке. – А ничего». В это время в ворота детинца въехал еще один верховой на взмыленном коне. Соскочив на землю, он так и кинулся к колодцу. По всему было видно, что это посланец, кое-кто из местных его признал и пытался расспросить, но гонец только мычал что-то, прильнув к бадейке с водой.

«И что это жажда сегодня всех мучает, словно после пожара?» – удивился Стема, и сам обругал себя мысленно. О пожаре при нынешней засухе вспоминать не следует – можно беду накликать.

Наконец стало известно, что князья уже сегодня прибудут в Смоленск. И во дворе все сразу зашевелились, забегали, кто-то поспешил к княгине с вестью.

Светорада еще не ведала о прибытии гонца. Она разыскала среди стругов у пристаней длинный драккар Гуннара с красной волчьей головой на штевне, а завидев его, помахала рукой, подзывая воспитанника отца. Его хирдманны на корабле с интересом наблюдали за тем, как их новый глава беседует с княжной, как взял ее руку в свои. Она же все больше смеялась.

– Пусть она хоть трижды дочь Эгиля Золото, – сказал наконец рыжий Ульв Щеголь, – но достоинства в ней не больше, чем у иной челядинки.

– Зато хороша, как солнечный эльф, – ответил ему покрытый шрамами Бьорн, поглядывая на стоявшую на пристани княжну с мечтательной полуулыбкой. – А когда она родит Гуннару сыновей да пришлет весточку в Сюрнес,[81] то родители не станут долго таить обиду на Гуннара. Ведь не чужой он им, вон какой пир вчера устроили для него! А нашей округе будет честь и слава, оттого что наша хозяйка – дочь конунга из Гардар.

– Это еще как у них сладится, – хмуро проворчал кормчий Хравн, сплюнув от досады.

А Светорада уже сказала Гуннару все, что хотела сказать в напутствие, но он все удерживал ее руку в своих ладонях, и в его пожатии чувствовалась такая огромная сила, что Светорада ощущала себя едва ли не пленницей. Почему-то под его пристальным взглядом ей стало беспокойно. Да что же это такое – во имя всех богов! Ведь перед ней всего-навсего Гуннар, к которому она привыкла с детства! Но это неожиданно возникшее ощущение боязни… И девушка вдруг почувствовала облегчение, оттого что Гуннар уезжает.

– Ну что ты держишь меня, будто свою добычу, Гуннар? Я ведь уже все сказала.

Его взгляд стал мрачным, а голос прозвучал как приглушенный рык:

– А если бы Эгиль согласился на наш брак, ты была бы рада?

– Ну конечно, Гуннар. Отец любит меня и не пожелал бы мне злой доли, если бы отдавал за тебя. Родители много значат для меня, потому я и приняла с готовностью их выбор. Но они выбрали не тебя.

Других слов ждал от нее варяг. Потому и вздохнул тяжело, отпуская ладонь княжны.

– Еще не известно, как сплетут наши судьбы вещие норны, Лисглада, но знай одно: я для тебя перевернул бы и небо, и землю. Даже оделся бы в женское платье, как Тор в стране великанов, и пел бы заклятия. Но, надеюсь, ты и сама вскоре это поймешь.

Светорада не обратила внимания на его последние слова, однако ее потешила мысль, что Гуннар может щеголять в женском платье, и она невольно улыбнулась. И так хороша она была в этот момент – с обрамлявшими красивое лицо золотистыми кудрями, в легкой белой шали, небрежно наброшенной на плечи, освещенная солнцем и сама словно излучающая свет, – что Гуннар вдруг порывисто подался к ней и обнял.

– Ну, ты, отпусти! – сразу же уперлась ему в грудь руками Светорада. И оглянулась быстро – не видит ли кто? Однако на пристани было многолюдно: вокруг сновали люди, катили бочки, заходили на суда, многие пялились на княжну, прощающуюся с варягом. Когда же тот обнял ее, в толпе засмеялись. Светораде стало стыдно, она с гневом отвернулась и пошла прочь, не оглядываясь. Иное занимало уже ее мысли. Ей надо было сказать на прощание слово еще одному верному поклоннику – византийцу Ипатию.

Вскоре она увидела его на причале, возле которого покачивался струг под уже поднятым светлым парусом. Ипатий стоял у сходней и глядел на толпу, словно высматривая кого-то. Когда Светорада окликнула его и помахала рукой, он шагнул к ней навстречу и, прижав руку к груди, низко поклонился.

– У меня душа была бы неспокойна, царевна, если бы не удалось сказать тебе последнего слова.

В его голосе звучала такая печаль, что Светорада сама расстроилась. Ипатий неизменно был с ней добрым и щедрым, умел увлечь рассказами о Византии, о богатствах Корсуня, был неизменно почтителен и любезен. Это не какой-то грубый Гуннар. Ипатий никогда не забывал, кто она, и почитал ее. Поэтому Светорада от чистого сердца сказала, что не забудет его, а если судьба еще сведет их, Ипатий Малеил всегда встретит у нее теплый прием и почтение, которого заслуживает.

«Еще бы не заслуживал! – усмехнулся про себя византиец. – Вся варварская Русь чтит и уважает могущество Византии». И он еще не так давно надеялся, что дочь Смоленского архонта станет его женой. А законной или нет… Эти варвары слишком много мнят о себе, желая, чтобы он, крещеный спфарий, ввел на законных правах в свой дом язычницу. И все же, как сладко было мечтать о том, что он привезет с собой это золотистое чудо Светораду! Многие тогда стали бы завидовать ему. Однако не сложилось. Что ж, теперь Ипатий и сам понимал, что мечтал о невозможном. Чтобы такая юная, богатая и прекрасная дева стала спутницей его жизни… Но ведь и впрямь горечь разлуки гложет его, как червь.

– Храни тебя Бог, прекрасная дева! А я всегда буду поминать тебя в своих молитвах.

И Ипатий бережно взял лицо Светорады в свои ладони и, прежде чем она увернулась, прильнул поцелуем к ее челу. Невинный, почти отеческий поцелуй. Да только прикоснувшись к ней, вдохнув ее свежий запах, он не смог отказаться от сладкого желания продлить это мгновение, и удержал ее, почти обнимая.

И вновь Светораде пришлось вырываться, вновь она ощутила досаду. Мелькнула мысль: может, она и не права, что прибежала на пристань, как простая дева, и поэтому все они готовы обнимать и целовать ее, забыв, кем она является. А тут еще нянька Текла на берегу стала громко и взволнованно звать ее, и голос ее звучал резко и неприятно.

– Молись обо мне, Ипатий, – выскальзывая из объятий византийца, молвила Светорада. – Может, мне и понадобится благосклонность твоего светлого божества. Я тоже буду помнить о тебе, не забуду, как ты был добр ко мне, как…

Она хотела добавить «почтителен», но не сказала. Она и без того оказала Ипатию Малеилу больше милости, чем полагалось. Ну, Гуннар-то был воспитанником ее отца, а этот почему лезет с поцелуями?

Она торопливо прошла по бревенчатому причалу, мельком взглянула на ожидавших ее служанок и старую Теклу, и увидела, что они выглядят испуганными. И тут же Светорада заметила поодаль Игоря, восседавшего на коне. Брови его были нахмурены, лицо мрачное. Ветер раздувал широкие рукава его темной шелковой рубахи, будто крылья, и Светораде вдруг показалось, что сам темный дух мести глядит на нее. И она только взволнованно подумала: долго ли он стоит здесь? Что видел?

Но то, что Игорь видел достаточно, было понятно по его виду.

– А ну давай сюда!

Светорада немного опешила. Он говорил о ней так, словно она рабыня, у которой нет своей воли. И все же, когда он свесился с седла и протянул ей руку, она повиновалась, как и в тот раз, когда он увозил ее с гулянки.

Сзади взволнованно кричала Текла: мол, куда, куда повез касатку нашу? Но Игорь и не обернулся на окрик.

Резвый конь, бренча сбруей, скоро вывез их за городские укрепления, мимо замелькали крытые соломой и дерном крыши окрестных поселений. Потом дорога свернула в лес. Светорада чуть покачивалась в седле перед Игорем, ощущая почти страх, но одновременно утешая себя тем, что Игорь не посмеет поступить с ней дурно – как-никак она княжна. К тому же она для него – Смоленск. А ощущать за собой мощь целого города было надежно и покойно. Поэтому девушка просто думала, как ей утихомирить разгневанного жениха, как добиться его расположения. Досадно было, что все так получилось (надо же, и с Овадией он ее застал, и сегодня видел, как с бывшими женихами прощается), однако Светорада надеялась, что Игорь поймет: Гуннар ей не чужой человек, а византийца стоило расположить уже потому, что торг с Корсунем им выгоден.

Игорь, наконец, придержал коня на лесной тропе. Пахло нагретой хвоей, было тихо, только пофыркивал после скачки конь да где-то вдали куковала кукушка. Они ехали не спеша, но молчание давило тяжелее камня.

Светорада заговорила первой:

– Ну, прямо похитил меня, как змей трехглавый Зарю-Заряницу, – попробовала пошутить она.

И даже погладила его удерживающую руку. Однако Игорь явно не был расположен к ласке. Подумать только: она льнет к нему, как только что делала это прилюдно на пристани… на глазах всего народа.

– Тебе ведь все равно, с кем ласкаться, – сказал он. – Что с хазарином в уборной, что с варягом на глазах у всех, что с этим заносчивым греком. О моей чести ты не думаешь!

– Думаю, Игорь, думаю. Однако я хочу, чтобы и ты мне внимание уделял. Вот, может, сейчас, когда мы одни, и никто не смотрит на нас, ты скажешь, чем я тебе мила? Ведь не только приказы Олега Вещего принудили тебя выбрать меня?

Она оглянулась на него, одарила золотистым блеском карих глаз – и словно солнечный луч осветил осеннюю листву над водами озерца. Знала ведь, как хороша, как нравится людям. А молодым парням в особенности. И этот вечно сумрачный Игорь тоже не устоит перед ее манящей прелестью.

Однако Игорь не подхватил предложенной игры.

– Я уже говорил тебе, что ты только и думаешь, перед кем бы покрасоваться, а я это или кто-то другой – тебе безразлично. И какого уважения ты ждешь от меня, если только и знаешь, что стрелять глазами, стоит лишь взор от тебя отвести?

– А ты не отводи, князь, – все еще стремясь избежать ссоры, почти умоляюще протянула Светорада. – А то я тебя подле себя едва ли не силком удерживаю. Разве так должно быть? Мне доброта и внимание от тебя нужны, а не злые осуждающие слова. Вот тогда один ты для меня в мире и останешься, как солнышко ясное.

Игорь промолчал. Он хотел бы поверить своей невесте, хотел бы чувствовать, что и вправду что-то значит для нее, однако сердце подсказывало: красивая, знатная, очень богатая и много мнящая о себе княжна Светорада просто была о себе более высокого мнения, чем это полагается женщине, и даже его гнев вызывал у нее только насмешку, будто он не ее будущий муж, а так, юнец подвернувшийся, на котором она хочет испробовать свои чары. И оттого Игорь чувствовал неприязнь к ней.

Он долго молчал, и Светорада постепенно забылась. Конь под ними медленно шел по тропе, в лесу по-прежнему куковала кукушка. Было душно. Может, к грозе? Светорада перевела взгляд на небо, по которому ветры раздули до белой пленки белесые облака. Нет, не будет дождя. Как и не будет к ней добр князь Игорь. Не люба она ему. Но отчего-то это не задевало обычно жаждущую мужской любви Светораду. Хорошо, если он хоть ругать ее не начнет. Есть отчего осерчать на нее, она понимала. И Светорада, смирив гордость, тихо произнесла:

– Ты прости, суженый, за то, что видел. Я ведь не ожидала, что так получится. Думала всего лишь проститься, по-теплому, по-хорошему. А вышло…

– Ну, сейчас, когда все женихи разбежались, тебе только и остается, что смириться с судьбой и обратить внимание на меня. Однако сдается, что ты и теперь найдешь, Перед кем подолом вертеть.

И Игорь крепко стиснул ее – не страстно, а будто хотел причинить боль.

«Это он оттого, что ревнует», – сама себя пыталась утеплить Светорада, но даже глянуть на сурового жениха не решалась.

– Ты избалованна и глупа, княжна, – тихим срывающимся голосом продолжал Игорь, по-прежнему с силой удерживая ее перед собой на коне. – Ты всякому кажешься легкой добычей, с которой можно поступить как с доступной девкой. И лишь то, что ты моя невеста, сдерживает их похоть. Но уж я позабочусь о том, чтобы ты впредь блюла себя. Ибо как тогда люди поверят, что ты невинной мне достанешься? При той-то свободе, которую дал тебе Эгиль Золото? И как только Эгиль мог воспитать такую дочь? Больше похожую на волочайку, бредущую за войском, нежели на достойную деву и будущую княгиню. Хотя, чего ждать от человека, которым помыкает жена? Не успел он уехать, а Гордоксева, лебезившая перед кудесниками, уже разгоняет их, глядишь, еще пожелает поверить в распятого сына плотника, которому поклоняются византийцы. А Эгиль что? Он все проглотит. Подкаблучник. По всему днепровскому пути стал посмешищем из-за бабы своей.

– Не одолжить ли тебе булавку, чтобы ты смог приколоть свой злобный язык! – неожиданно резко произнесла Светорада.

– Попробуй. Однако я сказал только то, что всем ведомо. Что отец твой не больно умен и пресмыкается перед своей княгиней… которую и поднял-то из низов.

Тут Светорада так рванулась, что Игорь невольно опустил руку, и девушка соскользнула с седла на землю. Глянула снизу вверх на Игоря; лицо ее побелело. Она могла стерпеть, когда он оскорблял ее, однако слышать напраслину на своих родных не желала.

– Вольно же тебе, Игорь, потешаться над тем, кто войско для тебя собирает! Ты за помощью к Эгилю пришел, хлеб-соль в нашем тереме ешь, и матери моей почет выказываешь, отчего-то позабыв, что она из низов поднялась. Или дочь смоленского боярина для тебя голь перекатная? Много о себе возомнил, сын пришлого Рюрика! Вот так – получай! И в тебе не много чести и благородства, ежели ты, при людях выказывая почет, за глаза возводишь на людей поклеп. Это подло, а подлость – удел слабых! Ты без конца говоришь недоброе, как… Как кикимора злобная из-под коряги!

При ее словах Игорь так резко дернул повод, что конь под ним завертелся на месте, осел на задние ноги, потом взбрыкнул копытами, так что княжне пришлось попятиться.

– Думай, с кем говоришь, княжна!

– Думаю. Но пока я еще не разула тебя в брачную ночь,[82] могу высказать все, что сочту нужным! Ты цены себе не сложишь, княжич, а, по-моему, только на то и горазд, чтобы более достойных порочить, сам же себя никак не проявил.

У Игоря напряглись желваки на скулах. Как она посмела! Сначала кикиморой обозвала, теперь… опять княжичем зовет. Эх, не о такой жене он мечтал!

– Будь моя воля, – тихо заговорил он, – не нуждайся я так в войске и золоте твоего отца, я и не подумал бы связываться с такой вертлявой пустышкой. Отдали бы тебя этому старому хлыщу греку или еще кому-нибудь. Мне бы только легче дышалось. Как подумаю, на какой вздорной и легкомысленной девице мне предстоит жениться…

– Не такая я и вздорная, – отвернулась Светорада. – Ты груб со мной, моих родных порочишь, а я все готова тебе простить. Я хочу быть с тобой в ладу… хотя ты делаешь все, чтобы между нами была вражда. Как же мы тогда жить с тобой станем?

– Как и положено. А станешь волю себе давать, я запру тебя в высоком тереме и будешь знать только свою прялку! И ни твоя родня, ни дружба с Ингельдом не заставят меня думать о тебе лучше, чем ты есть. Ибо ты любому готова кинуться на шею, забыв о родовой чести.

– Любому, кроме тебя! – дерзко оборвала его княжна. Она не желала больше слушать его злые слова и уже не думала ни о чем, когда выкрикнула в сердцах: – Что в тебе, Игорь Киевский, есть такое, отчего мне любой другой милее?!

Лицо князя словно окаменело, только рот чуть искривился в недоброй усмешке, а Светорада, сама испугавшись того, что сказала, закрыла лицо руками.

Повисла тишина, душная, неподвижная, даже кукушка устала куковать. А эти двое, пригожий молодой князь и красавица княжна, не ощущали ничего, кроме раздражения и тоски.

– Мы все равно должны пожениться, Светорада, – наконец сухо молвил Игорь, – хотя в том нет радости ни для меня, ни для тебя. Что ж, видно такова воля богов… и воля людей, которые мудрее нас. С этим стоит считаться. Но до того как нас соединят, я хотел бы встречаться с тобой как можно реже. Может, только тогда мой гнев немного уляжется.

– Вот и хорошо, – ответила княжна, невозмутимо оправляя легкую белую шаль. – Тешься своим положением и достоинством без меня, а я… Я буду сама по себе!

И пошла прочь. Игорь окликнул ее пару раз, но она ушла не обернувшись. Еще некоторое время Игорь видел, как мелькает ее светлая фигурка за стволами, потом она исчезла из виду.

– Пусть заберут тебя лешие! – выругался Игорь. Развернул коня и понесся прочь. Ибо со Светорадой ему и дышалось тяжело.

Он скакал не разбирая дороги, пока не выехал к первым поселениям за лесом. И тут вдруг задумался, сдержал коня. Как же он в Смоленске объяснит, отчего без княжны вернулся? А, леший ее забери! Так и скажет, что ушла от него невесть куда. От такой шальной чего хочешь можно ожидать, небось, свои не удивятся.

Вскоре он подъезжал к высившимся на холмах частоколам Смоленска. Тут уже было людно, в город тянулись возы с сеном, проехала пара верховых, впереди маячили срубные башни ворот. И чем ближе подъезжал Игорь, тем мрачнее он становился. Вот лихая девка! Что с ней, что без нее – одни неприятности!

Он въехал в ворота и по уложенной между заборами дубовыми плахами мостовой двинулся в сторону детинца. Задумчиво глядя прямо перед собой на дорогу, он не заметил крутившегося подле одной богатой усадьбы Стемку Стрелка. Зато Стема хорошо разглядел князя – хмурого, ссутулившегося в седле на чужой лохматой лошадке. До Стемки уже дошел слух, что Игорь уехал верхом со своей невестой, – нянька Текла раскричалась на все княжеское дворище. И о том, как княжна с женихами прощалась, и как Игорь негаданно появился у реки, а потом увез Светораду, аки коршун горлицу. Текла самой княгине падала в ноги: мол, пошли, сударыня, верных людей, пусть привезут нашу касаточку. Однако Гордоксева поступила мудро: Игорь и Светорада сговоренные жених и невеста, строго сказала она, им и наедине побыть иной раз не грех. А если Игорь и выскажет суженой упрек за легкомыслие, Светораде это пойдет на пользу. Кое-как успокоила Теклу. Стема согласен был с княгиней. Все уже судачили о том, как Светорада женихов провожала, любезничала да обнималась с ними. Людям языки не завяжешь, а Светка должна думать, чем ее заигрывание обернуться может. Вот потому Стема и перестал думать о Светораде с Игорем и отправился к восточной городской заставе, возле которой, как он проведал, находился богатый дом купца Некраса. Самого купца в Смоленске все еще не было, а вот повидать его жену Олесю Стемке ох как хотелось. Однако в ворота купеческого подворья его не пустили, сказали, что Олеся чужих не принимает, да и не полагается ей это, пока муж в отлучке. И сказано Стемке это было так строго, что он понял: родня бережет купчиху для Некраса, как ларь с дирхемами.

Но отступать просто так парень не намеревался, потому и стал неподалеку, прислонясь плечом к тыну и приготовившись к долгому ожиданию. Вскоре из ворот вышел парнишка с коротко обрезанными волосами, погнал за ворота стадо гогочущих гусей. Стема кликнул его, сказал, чтобы тот весточку госпоже передал: дескать, у ворот ее дожидаются. Но парнишка только зубы скалил, отшучивался: мол, коза в огород, а козел уже через тын глядит. Однако, получив подзатыльник от молодого дружинника, а потом и обещание угостить пряником, все же шмыгнул обратно. Стеме пришлось за его гусями следить, гонять их между тынами, чувствуя себя дураком, а тут как раз Игорь мимо проехал Стема поглядел на него и встревожился. За вертихвостку Светораду забеспокоился. И когда молоденький служка вышел к нему, стал шептать, что хозяйка обещалась к вечеру на дворище к отцу своему Михолапу заскочить, Стема едва дослушал его. Он бросился к детинцу.

Князь Игорь ехал между усадьбами по мостовой, а Стемка, еще не забывший всех закоулков Смоленска, кинулся напрямик, пробегая узкие переходы между усадебками и лавками, перепрыгивая через низкие заборчики, в одном месте даже до смерти напугал вышедших из баньки голых баб и еле успел увернуться от брошенного вслед березового веника. Однако в детинец успел как раз после самого князя.

Сначала только переводил дыхание, пробираясь сквозь толпу дружинников. Ведь уже князья Олег с Эгилем прибыли, а с ними и витязи их. Воины расхаживали перед хороминой, водили коней, переговаривались, у девок попить просили. Стема среди них затесался, выяснял, что и как, когда в поход. Но тут его с крыльца окликнул Кудияр, спросил:

– Что это ты так запыхался? Кто гонится?

– Просто так бегаю, чтобы салом при спокойном теремном житье не обрасти, – блеснув зубами, ответил сын. А сам в гридницу норовил проскользнуть. Он понимал: молодого князя за отсутствие дочери Эгиль хвалить не станет.

Он видел их всех от двери: и Олега Вещего, сидевшего у стены с ковром, и Эгиля, строго спрашивающего с Игоря, и Гордоксеву, всплескивающую руками. Игорь что-то отвечал, можно было даже разобрать слова:

– …Да она сама так пожелала. Я звал ее, а она ушла в лес, как будто мавки ее в свой хоровод покликали.

– А ты и отпустил ее? – воскликнула княгиня. – Я ведь полагала, что дочь под твоей охраной, а Светорада от тебя сбежала, как от хазарина лихого.

– Ну, от хазарина, допустим, она не бегала, – ворчливо ответил Игорь, косясь на Олега, словно требуя поддержки. – И варяга Гуннара она не больно-то сторонилась, а уж об этом византийском хлыще Ипатии и говорить нечего.

– Но ведь я никому из них дочку свою не доверил, – заметил князь Эгиль. – Поэтому вот тебе мое слово: собери-ка людей для поиска, и чтобы без Светорады не возвращался!

Последние слова он произнес громко и сердито. Игорь, отступая, вновь поглядел на Олега Вещего. Но, похоже, того сейчас интересовала только резьба на столбах гридницы. Разглядывал золоченые завитушки с таким видом, будто ему и дела нет до того, как его родича Игоря[83] отчитывают.

Вскоре во дворе собралось несколько верховых, согласившихся помочь Игорю в поисках пропавшей невесты. Стема тоже примкнул к ним. Поначалу он не рвался помогать, подумал было, что следует просто подождать: ну, расшалилась девка, сбежала от сурового суженого – как можно догадаться, Игорь не только расхваливал ее небесную красоту, после того как она с бывшими женихами лобызалась. Возможно, и повздорили они, как бывает порой у молодых, и княжна сбежала. Она каждую пядь земли в округе знает, не заблудится. Так, пошалит немного, побегает по зеленой траве-мураве, а как проголодается, то и явится к родительскому крыльцу. Но, с другой стороны, кое-что Стеме не нравилось. Та же вражда, возникшая между Гордоксевой и волхвами, убийство кликуши. Мало ли как захотят теперь кудесники с княгиней расквитаться за обиду? Да и вообще, как ни погляди, не простая девка сгинула, а самая знатная невеста на Руси. Игорь, конечно, был не прав, оставив ее одну в лесу.

О том, где Светорада ушла от Игоря, Стема расспросил по пути самого князя. Ехал рядом с ним во главе всадников, так как лучше всех знал окрестности; с одной стороны, дорогу указывал, с другой, – с расспросами подступал. Со слов Игоря выходило, что княжна ушла от него на тропе, ведущей к дальним капищам бога Рода. Место там не опасное, обжитое, хотя леса густые, осинник заболоченный с еловым бором перемежается. «Стоп!» – остановил себя Стема, вспомнив про осинник и про то, как Светорада обиделась когда-то и убежала в тот же недобрый лес. Осина – дерево, пользующееся дурной славой, да и в места те мало кто любит заходить. Люди поговаривали, что и нечисть всякая там кружит, и колдуны бродят в поисках своей силы. Но Светку все это не пугало. Не попробовать ли и теперь поискать ее там?

Стема придержал своего пегого, потихоньку отстал от дружинников, наказав напоследок своему дружку Бермяте поводить Игоря по окрестностям. Молодой смоленский гридень так и норовил проявить усердие и выслужиться перед Киевским князем. Вот пусть и ловит его милости, чтобы вместо серебряных браслетов гридня получить золоченые десятника. Возвыситься прислуживанием не казалось Стеме чем-то достойным. Прославиться же в настоящей сече, как некогда его отец, такое Стеме было любо. Потому и мечтал отправиться к варягам. Может, Стеме и повезет проявить себя там, где живут эти мужественные воины, которые считаются лучшими не только на Руси, но и на всем белом свете, если верить сведущим людям, доходившим до самого Царьграда, и рассказывающим, что и в палатах базилевса варяги слывут самыми достойными и сам император ромеев доверяет им охранять его. Но об этом пока думать было рановато. Сначала следовало выполнить то, что Ольга наказала. Да заодно доверие княжны заслужить, без этого их план вряд ли удастся.

Стема свернул с тропки, спешился и повел коня под мощными еловыми стволами. Солнечные лучи проникали сюда сквозь темень ельника светящимися стрелами. Елки внизу были сплошь в сухих сучьях, храня вечный полумрак и зеленый мох в прогалинах, но там и сям неожиданно возникали освещенные солнцем полянки, поросшие малинником и бузиной. И лишь когда Стема спустился к берегу протекавшего в низине ручья, он увидел за темной водой осинник. Тут уже не было елей, стояли одни зеленовато-светлые стволы осин, было тихо, словно и впрямь чародеи заколдовали это место.

Стема по коряге перебрался на противоположный берег, увлекая коня в поводу. Его пегий мерин, недовольно пофыркивая, вступил в темную воду, потом вышел на берег и негромко заржал, будто не радуясь, что попал в осинник. Стема прислушался на миг, дивясь тишине.

– И на кой леший я сюда забрался? – проворчал он, но тут же зачурался, даже сделал жест, предохраняющий от темных сил: поминать хозяина леса в таком месте не стоило. И чтобы развеять недоброе ощущение, Стема громко позвал: – Светка!

Только он мог ее так звать, только он так переиначил на свой лад ее имя. Ему почему-то казалось, что княжна непременно откликнется на его зов. Ни на чей иной не отзовется, а к нему прибежит. Как миленькая. Она ведь всегда его отличала, еще в детстве, да и нынче, похоже, не совсем чужим он ей был. Стрелку вспомнилось, как обрадовалась княжна ему на пиру во время обручения и как вызывала на пляс на гулянке. Нет, будь Стема хоть трижды зол на нее, в глубине души он чувствовал, что княжна Светорада неравнодушна к нему. А ее внимание могло принести как радость, так и горе. Улыбаться да глазами постреливать Светка известная мастерица, однако поди узнай, когда ее улыбка превратится в смех ведьмы?

Стема прошел вглубь осинника, чувствуя, как под ногами пружинит болотистая мягкая почва. Надо же, такая сухость, дождя с квитня не было, а тут сырость и влага.

– Светка! – вновь позвал он. – Отзовись, солнышко мое!

Хорошо, что этого никто не слышал. Так к невесте князя не обращаются…

Но тут внимание Стемы привлекла сорока: она вертелась над одним из кустов, верещала, пробовала опуститься, но почему-то вновь взлетала с пронзительным воплем. И этот крик, как недобрый смех болотной кикиморы, казался зловещим. Однако Стема уже догадался: пусть и считается, что в этом месте обитает нежить, однако лесную вещунью сороку мог спугнуть только кто-то живой.

Сначала за зелеными кустиками мелькнуло что-то светлое, потом Стема увидел и саму княжну – она сидела на поваленном стволе, смотрела перед собой с самым независимым видом, теребя длинную сережку.

– Отчего не откликаешься? – спросил Стема как ни в чем не бывало. – Тебя тут пол-Смоленска разыскивает, а ты молчишь, как нежить лесная.

– Я и хотела стать нежитью. Чтобы меня все в покое оставили и дали свершить свою ворожбу.

– Да ну? И на кого колдовала? Игоря ли чарами приманивала или… меня любезного?

Светорада только хмыкнула.

– Больно надо! Ты и так пришел, хотя я и не звала.

– Ну, меня ведь сердечко ретивое к тебе привело.

– Не сердечко, а сорока-стрекотунья.

Теперь она поглядела на него. Не улыбалась, но лицо ее осветилось каким-то теплым и лукавым светом.

– И как отыскал-то?

– Да как раньше. Помнишь, ты девчонкой убежала из терема, а я отыскал тебя в этом осиннике. Однако тогда ты была ребенком неразумным, тебе многое прощалось, сейчас же почти княгиня. Тебе в пояс надо кланяться, а мне выбранить тебя хочется.

Он подсел к ней так близко, что коснулся ее бедром, улыбнулся, заметив, как зарделись щечки княжны. Конь тыкался ему в шею длинной мордой, и Стема отвел его голову рукой, постаравшись при этом обнять княжну и привлечь к себе. Однако Светорада резко отстранилась.

– Хватит, угомонись!

– Отчего же? Чем я хуже других твоих женихов? Светорада повернулась к нему. Ее почти зеленоватые в этом лесу глаза замерцали.

– С чего ты взял, что хуже, Стема? По мне, так ты и краше, и веселее, и удалью не уступаешь. Да только не про меня… вернее, я не про тебя, Стемушка. И о том мне надо помнить.

И она вздохнула.

– Я уже получила сегодня отповедь, за то что мила с другими бываю. Любезной и милой мне надо быть только с женихом просватанным. Он же все равно злой, будто хорек. Вот и сбежала от него в лес подальше.

Стема промолчал, сдувая падающие на глаза волосы. Надо же, при нем никто так не отзывался о молодом князе Игоре, но это сравнение с хорьком позабавило его. Было приятно, что Светорада считает его лучше иных женихов. Уж лучше Игоря так точно. А всякому парню приятно, когда красна девица говорит, что он лучше самого князя. Но это были сладкие и опасные мысли. И Стемка осадил себя. Эгей! Не торопись поддаваться льстивым речам хитрой лисички. Пропадешь!

– Зря ты так о князе, – сказал. – Игорь и воевода умелый, и отец своему войску хороший. Его люди всегда обуты, одеты, да и не без добычи походной. А копье в бою Игорь как метает… что твой Перун молнию! Лихо, сильно, умело. Я не так давно сам видел, как наш князь степняка с коня сбил одним броском. Да с таким, как Игорь, люди в любую сечу пойдут!

Говоря все это, Стема разгорячился, зажестикулировал бурно, глаза его вспыхнули. И он не сразу отреагировал, когда княжна произнесла:

– Так это в сечу. А вот замуж за него идти… И вздохнула горестно.

Стема потер пальцем переносицу.

– Гм. Что тут скажешь? Сам вижу, что не ладится у вас. Признаюсь, радость моя Светка, что, как подумаю о вашем браке, так и слышу грохот разбивающихся горшков. Вот такая пара из вас получится. Это как боги святы.

– Думаю, что грохот посуды не самое страшное, что меня ждет, – вздохнула княжна. – Я другого начинаю бояться… Боюсь, что если стану княгиней Киевской, то сгину. Затравит меня ваш лихой воин Игорь Рюрикович, как пес травит угодившую в капкан лису. Только ошметки и полетят.

Стема опешил. Такой печальной и сникшей он и представить себе не мог веселую смоленскую княжну. Что ж, если все обстоит так, как ей видится… Правду сказать, и ему так казалось. Однако это если она все же станет женой Игоря. Ведь ему ведомо нечто такое, что может уберечь ее от подобной участи. Сам взялся помочь в этом деле. Выходит, что и тут разумница Ольга правильно все предусмотрела.

– Идем, Света, – позвал Стемка, но девушка не двинулась с места.

– Куда мне идти? Я тихонько сидела тут, и хорошо мне было. Словно мавки зачаровали меня, сделав невидимой, чтобы никто не отыскал. Шустрая белка пробежала близко, не заметив, черный дятел долбил прямо над головой, а маленькие пестрые птички, оживленно чирикая, садились совсем рядом. Знаешь, незадолго до того, как ты позвал меня, из лесу вышел олень. Прошел недалече, и я видела его пятнистый бок, почти сливавшийся с пятнышками света на листве. Может, я и впрямь была зачарованная?

– И просидела бы тут всю жизнь? Или так долго, что, когда вернулась бы, никого из дорогих тебе людей уже не осталось бы в живых, ибо тот, кто провел время в зачарованном лесу, теряет связь с жизнью, проходят годы, а ему кажется, что минул всего лишь день. Ведь так в сказках сказывают? Ох, Светка, не страшно ли тебе было бы превратиться в корягу? А как же все мы, кто любит тебя, кого веселят твои пляска и веселый смех? Нет уж, голубка моя, я рад, что пришел за тобой и смог отвлечь от горьких мыслей. Ну, а теперь идем.

– Куда? – отозвалась Светорада и улыбка, появившаяся на ее лице при последних словах Стемы, вмиг погасла. – Куда ты поведешь меня? К жениху отведешь, чтобы выслужиться перед ним?

– Разве мне красивую девушку и повести некуда? Или ты настолько не доверяешь мне?

Света глядела на него, на его протянутую в ожидании руку. Неужто и впрямь не потащит к Игорю? Но куда тогда? И вдруг ощутила любопытство и некую потаенную радость. Ведь как ни стремилась она казаться независимой, ей очень хотелось, чтобы за ней пришли. А то, что пришел именно Стема, наполняло ее радостью, гасило обиду на злые слова жениха. От судьбы-то конечно, не уйдешь, но разве нельзя ей провести некоторое время с другом детства? Да еще с ладным и пригожим, у которого и улыбка такая ясная, и глаза ласковые. Даже то, как падала ему на лоб длинная прядь, нравилось ей.

– Идем!

Стема легко подсадил княжну на своего пегого, увозя из притихшего осинника, и даже удивился, отчего раньше он показался ему таким мрачным. Теперь же и солнце отражалось на листьях, и птицы щебетали вовсю, и воздух словно ласкал. Может, действительно Светка наделена способностью окрашивать все окружающее той светлой радостью, о которой все твердят?

Когда осинник остался позади, Стема вскочил в седло за княжной, послал пегого вперед легкой рысью, и растрепавшиеся легкие волосы Светорады, развеваясь, приятно касались его лица.

– К Милюте, который лес жжет на варку мыла, тебя повезу. Мне сказывали, что он недавно убил в лесу матерого лося, а его огромные рога над порогом у себя повесил. Не хочешь ли глянуть?

– Хочу, – засмеялась Светорада. – Я тоже слышала, что мыловару Милюте диковинный сохатый попался. И про рога знающие люди рассказывали.

Сказано – сделано. Стема быстро вывел коня на тропинку, ведущую к жилищу мыловаров. Лес тут начинался ухоженный, огромные дубы далеко раскинули свои ветви, поляны между ними радовали глаз сочной изумрудной зеленью, кое-где поднимались группками среди дубравы темные ели, но даже они тут были освещены солнцем, стояли стройные, пушистые и нарядные, как девушки. Но одна нарядная девушка и так была подле Стемы, да еще какая! Он ощущал тепло тела сидевшей перед ним княжны и еле сдерживался, чтобы не прижать ее покрепче. А сама княжна была как-то по-особому тиха, замирала, когда он, удерживая поводья, склонялся вперед, будто обнимая ее. О чем она думает? Чувствует ли то же самое, что и он?

Где-то в глубине леса любовно стонала горлинка, кукушка прокуковала вдали три раза и умолкла, а на попавшейся полянке между елями оказалось полным-полно белых ландышей.

– Надо же, – восхитилась Светорада, – а матушка говорит, что их нет в этом году.

Они разговорились.

– Скоро настанет русальная седмица, – сказал Стема, – время, когда девицы поведут хороводы и станут плести венки и пускать их по реке, угадывая будущее. У варягов, кажется, будущее зовется «урд»?

Княжна засмеялась.

– Ты ведь с варягами не раз службу нес, Стема, а языку их так и не научился. «Урд» – это вещая норна, плетущая судьбу человека, да только «урд» – это не будущее, а прошлое. Будущее же – «скульд», а настоящее – «вёрданди».

– А может, ты поучишь меня языку варягов, а, Светоча, дочь Эгиля?

– Может, и поучу. Только зачем тебе?

Стемке это было нужно гораздо больше, чем она могла думать. И он сказал полуправду: мол, хочу однажды добыть себе воинскую славу в Варяжском море.

– Неужто уехать надумал? – ахнула княжна. – Меня оставить хочешь? А как же те милости, какими я тебя осыплю, когда стану княгиней Киевской?

– А ты только научи, княжна, а там я погляжу, как поступить.

– Ну ладно. Вон береза – «бьорк». А вон скворец у дупла. Скворец – «стари».

– Ну, а волк?

– «Ульв». У варягов, кстати, это распространенное мужское имя. Одного из хирдманнов, что за Гуннаром прибыли, так и зовут Ульвом. Это рыжий такой, у которого яркая рубаха с вышивкой.

«Ульв», – отметил про себя Стема. Сам же спросил, очень ли княжна будет скучать по Гуннару. Светорада вздохнула и сказала: очень.

«Ну что ж, ягодка, может, недолго твоя кручина протянется», – отметил Стема.

Вскоре деревья расступились, и они выехали к лесному селению. Несколько избушек под дерновыми крышами, плетни с выбеленными солнцем черепами домашних животных на шестах, чтобы отгонять проказливого лешего, далее огороды, на которых зеленели стебли гороха, редьки и лука, расползались по грядкам лопастные листья огурцов. Пока на высушенные без дождя поля надежды мало, люди больше уповали на свои грядки и репища[84] около жилья, щедро поливая их водой из колодца, расположенного в центре селения. Там и сейчас виднелась фигура девушки, вытаскивавшей из колодезного сруба ведро с водой. А само селение от леса отделяло поле, засеянное льном, и было видно, как женщины и дети выпалывали там пышно разросшиеся сорняки. Увидев едущих от леса княжну и Стему, они поспешили навстречу. Старшая из девушек, улыбаясь и вытирая о передник испачканные зеленью руки, поздоровалась с княжной, да и Стеме доброе слово молвила.

– Кто такая? Не припомню, – удивился парень.

– Да это же Млава, младшая сестра Милюты, – пояснила Светорада. – Когда он мыло в Смоленск отвозит, она всегда с ним напрашивается.

Стема тут же сказал что-то приветливое русокосой девушке, пожелал хорошего жениха, заметив, что у такой красавицы, небось, отбоя от ухажеров нет. Да и он сам готов ее на гулянку пригласить. И пока девушка хихикала, стыдливо прикрывшись рукавом, а меньшие дети задорно покрикивали, что вот и нашелся суженый для Млавы, Светорада строго спрашивала, где сам Милюта и жена его Ясна. Голос ее стал рассерженным, и, когда они тронулись прочь, сопровождаемые ватагой ребят, она шепнула Стеме:

– Совсем, что ли, ошалел – за сестру мыловара свататься?

– Но раз ты, краса моя, досталась другому, и мне не грех за кем-то приударить. Не век же бобылем ходить.

Стема шутил, а Светка хмурила черные брови.

– Вот-вот, породнись с простолюдинкой, тогда любая ватага варягов почтет за честь тебя в свой хирд принять.

– Ой, да уж не ревнуешь ли ты, Светка?

– Тебя?

– Меня-меня, голубушка. То-то осерчала, едва на другую внимание обратил. А девушку эту Млаву мне следует запомнить. Уж больно коса у нее хороша. Конечно, не чистое золото, как у княжеской дочки, однако куда мне до князей! Для меня и дочь мыловара сойдет.

И что он такого сказал? Отчего Светорада совсем скуксилась? Когда они подъехали к избе Милюты, перед входом в которую действительно висели гигантские рога сохатого, и на порог вышла молодая беременная женщина, державшая в руках деревянную лопату, на каких обычно сажают в печь хлеб, княжна прикрикнула на нее, велев почет оказать. Ясна, жена мыловара, испугавшись, бухнулась на колени, чуть не попав под копыта коня, так что Стеме пришлось поднимать бабу, у которой большой живот почти в землю уперся.

– Что ты людей пугаешь, княжна? Не хватало еще, чтобы баба прямо тут разродилась, и нам пришлось бы вместо трапезы роды у нее принимать.

– Ништо, ништо, – улыбалась веснушчатым лицом Милютина Ясна. – Я от нашей Светлой Радости и такую милость готова принять. От нее одно благо.

Но Светорада все равно оставалась хмурой и раздраженной. И пока Стема водил по двору коня да перешучивался с окрестными мальчишками, княжна разговаривала с Ясной, строго велев ей скорее просватать Млаву за кого угодно, только скоренько. Пообещала, что если поспешит, то она преподнесет девчонке несколько локтей льняного сукна на приданое.

– А то на прополке льна руки у нее вон какие грубые стали, – добавила Светорада, наблюдая за девушкой, скромно стоявшей в углу и не понимавшей, то ли милость ей княжна оказывает, то ли гневается на что-то, – уж больно тон у той сердитый был. Княжна даже заставила Млаву показать свои ладони.

– Погляди, ты только погляди на них! Как у кикиморы, – обратилась она к Стемке.

Узкие ладошки Млавы, зеленые после прополки, все в занозах, со следами грязи на пальцах, и впрямь выглядели не очень привлекательно. Но Стемка только сказал: ничего страшного, в баньке можно такие ручки отмыть. И все пытался обнять Млаву, пока Светка в сердцах за ворота кинулась. Пришлось парню гнаться за ней да возвращать. Он велел Ясне поторопиться с угощением. Ведь у Светорады маковой росинки нынче с утра не было. «Не так ли, милая?» – улыбнулся он ей.

Светорада только ахнула от такого обращения, а бабы и вовсе растерялись, переглядывались, гадая: уж не полюбовника ли княжна к ним в дом привела? Светораде осерчать бы на дерзкого парня, но она только отвернулась, пряча усмешку. Но тут, слава богам, мужики из лесу вернулись. Прознали, что княжна к ним наведалась, – и бегом к ней. Милюта тут же поспешил сообщить, что в следующий свой приезд в Смоленск запросит больше за свою работу: лес стоит сухой, значит, им грозит опасность, что загореться может от такой жаркой работы. Но княжна наступать на него стала: пусть мыловары только попробуют пожар устроить! Ну, а о цене за мыло Милюте следует с княжеским тиуном сговариваться, а не ее утомлять.

Пока суть да дело, Ясна поставила у входа в избу, прямо перед гигантскими рогами лося, стол, быстренько накрывала. Хлеба подала мало: где взять его в нынешнюю пору, последнее зерно прошлогоднего урожая по сусекам собирают. Однако проголодавшаяся княжна с удовольствием ела и пресные суховатые лепешки. А вот копченая лосятина в придачу с масленой ячневой кашей пришлась ей по вкусу. Милюта между делом развлекал гостей рассказом о том, как добыл лосиные рога. У него в лесу тут есть ловушка на сохатого, вот этот лось в нее и угодил. Да так, что рогами чуть всю ловушку не разнес. Буйствовал так, что не подступиться. Вот Милюта его стрелами и добил. Стрелы у него знатные, наконечники сам из местной руды ковал. Да и лук у Милюты отменный. Лесному жителю без охотничьего промысла. Да без надежного лука никак не обойтись.

Стема, как только услышал про лук со стрелами, вмиг оживился. Потребовал показать, а увидев, и своим мастерством решил похвастаться. Местные только языками зацокали, когда княжеский стрелок и в мишень стал бить без промаха, и в подброшенную шапку попал, и пролетавшую над деревьями сойку играючи сбил.

Светорада понаблюдала за ним и подозвала к себе.

– Ты недавно просил меня научить тебя языку варягов. Вот давай и договоримся: я тебя на их языке говорить научу, а ты меня – стрелять метко, как только ты умеешь.

Стема расхохотался, откинув назад голову.

– Ох, и княжна! Да чтоб так, как я, стрелы метать, надо особый дар иметь!

– Ну, Стемушка! – тянула его за рукав Светорада. – Ну, научи! За то и ты речь варягов скоро понимать станешь.

Ну что с такой делать? И селяне весело посмеивались, наблюдая, как дружинник учил Светораду из лука Милюты стрелять по мишеням, да еще и подзатыльник ей отвесил, когда стрела у нее свалилась с тетивы.

А вообще-то день выдался на редкость удачный. Княжна уже забыла, как он начался, забыла, что с женихом поссорилась, да и Стема будто запамятовал, что княжну по всей округе ищут. Спохватился только, когда солнышко заходить стало, припомнил вдруг, что к вечеру купчиха Олеся обещала на встречу явиться. Тут же начал поторапливать княжну, а той хоть бы что. Даже торг с Милютой затеяла, выпрашивая у него лосиные рога. В конце концов, сторговала-таки, пообещав отсыпать за лесной трофей мыловара зерна из княжеских кладовых. Хлеб сейчас особенно был в цене, а Светораде так хотелось получить рога сохатого! Говорили, они счастье и удачу приносят, если повесить их над порогом. Светорада же понимала, что счастье ей вскоре очень понадобится. Такое же, как сегодня, когда она была весела и свободна, делала, что хотела, а рядом неотлучно был Стемка Стрелок. И как смотрел на нее! Даже несмотря на то, что бранил за нерасторопность.

Взгромоздив по приказу Светорады широченные лосиные рога на спину пегого мерина, Стема, наконец, отправился с княжной в путь. Они шли лесом, под пение расшумевшихся перед закатом пичуг. В ветвях елей мелькали белки, огненные в лучах заката, теплый душистый воздух казался почти медовым. Светорада чуть отстала, поглядывая на идущего впереди Стему. И так нравилось ей смотреть на него, на его широкие крепкие плечи, быстрые стройные ноги, даже на то, как красиво перетягивал его беленую рубаху поблескивающий золочеными драконами пояс. Век бы за ним шла, как иголка за ниткой… И еще обнять его хотелось, ощутить сладкое томление в крови, как тогда, когда он вез ее на коне перед собой. Когда Светорада сидела перед Игорем, ничего подобного она не чувствовала. И почему только Стемка не князь? Светорада даже хихикнула от подобной мысли. Удумает же такое. Но все равно, хоть и не князь, он нравился ей больше всех. Настолько, что… Но она запретила себе додумать эту мысль до конца.

– Хватит фыркать там, – оглянулся на отставшую девушку Стема. – Топай скорее.

Княжна улыбалась ему, совсем не рассердившись на грубость. И сказала неожиданно:

– Мне так хорошо с тобой, что и домой не тянет.

Она глядела на него вызывающе и лукаво. Почему он так торопится? Когда еще им наедине побыть удастся? Но Стема не поддержал ее игры.

– Спешить надо, Светка. А тут еще эти рога нужно тащить. Всю спину лошади заняли, самим сесть некуда.

– Ты так торопишься избавиться от меня?

Он порывистым движением откинул назад длинные волосы.

– Вот что, Светка, я не сказал тебе еще, что Эгиль Золото и Олег Вещий уже вернулись в Смоленск. И, как поговаривают, долго там не задержатся. Так что и мне следует поспешить со сборами в поход.

Светорада ахнула и, догнав, схватила за локоть, повернув к себе:

– Так ты скоро меня покинешь?

Стему удивило, что она только о нем и спросила. Не об отце волновалась, не о брате, даже не о женихе. Они-то, конечно, с Игорем поругались, но все же…

– Покличут – я и поеду. Но отчего-то мне кажется, что Эгиль Золото не пожелает меня в своей дружине видеть.

– Вот и славно, – облегченно вздохнула Светорада. А через минуту спросила все-таки о женихе: – Игорь тоже отбудет?

– Да откуда мне знать! – развел руками Стема. – Это все Вещий и отец твой решают. А ты что, уже спешишь с суженым распроститься, а, душа моя?

Она какое-то время что-то обдумывала. Шла рядом, покручивая волнистую прядь у щеки.

– Если Игорь здесь задержится, то, небось, он и девку свою, Ольгу Вышгородскую, при себе оставит?

Стема промолчал, только лицо его посуровело. Светораде это не понравилось.

– Мне что, и спросить о ней нельзя?

– Нельзя. И никакая она не девка, а самая что ни на есть почтенная и разумная госпожа.

– Да ну? И что в ней такого, что вы все сразу защищать ее бросаетесь? И братец мой Асмунд, и Игорь, и ты. Что она за краля такая, отчего всякий почтение ей оказывает, хотя она всего лишь простолюдинка возвысившаяся?

– А ты сама подумай, княжна, почему мы за нее горой стоим, – ответил Стема, даже не поглядев на горячившуюся девушку. – А не поймешь… значит, не по твоему разумению Ольга.

Дальше они шли молча, и Светорада опасалась, чтобы Стема Стрелок в сгущавшихся под кронами сумерках не заметил ее слез, негаданно навернувшихся на глаза. Вся радость сегодняшнего дня словно улетучилась. Потому, возможно, она и не огорчилась, когда впереди показался едущий верхом Кудияр с отрядом всадников. Подскакали к ним. Светорада так и кинулась навстречу:

– Вот и славно, что вас встретили! Отвезите меня к отцу, к матушке!

Кудияр тут же помог ей сесть на коня. Сам же поглядел на сына с укором. И Стемка вспылил:

– Не видишь, за рогами сохатого мы ходили! Княжне их выторговать у мыловара Милюты приспичило. Вот и возимся теперь с ними. Да заберите их хоть кто-нибудь у меня, этакую обузу.

Светорада только с вызовом поглядела на него, когда Кудияр развернул лошадь и поскакал прочь. Стеме же пришлось устраиваться на крупе одного из отцовских кметей. Да еще и пегого тащить за собой на поводу, следя за тем, чтобы лосиные рога от быстрой скачки не отвязались и не свалились по дороге.

Как только они въехали в городские ворота, Стема соскочил с коня и, отдав повод пегого кметю, поспешил в ближайший переход между частоколами. Солнце уже совсем село и, если он хотел еще застать Олесю на дворе Михолапа, следовало поспешить.

Дата добавления: 2015-09-02