Часть II 3 страница

Кабинет Далстрёма был в цокольном этаже его виллы с видом на парк и ели у дороги на Фрогнерсетер.

– Вы по-прежнему ее научный руководитель? – спросила Лисс, сев в мягкое кожаное кресло.

– А вы это знали? – Казалось, он удивился. – Майлин обычно не распространяется о том, кто ее руководитель.

– Мне она много чего рассказывает. Она мне доверяет.

– Я не это имел в виду, – уверил ее Далстрём.

Она не поверила. Но поняла, что Майлин рассказывала ему о ней, а теперь она сидит тут с неотвязным ощущением, что он знает, что происходит в ее голове.

Он принес кофе, попробовал его и скорчил гримасу, предложил сварить новый. Она отказалась, в соседней комнате сидела девушка ее лет и ждала.

– Я не много времени у вас отниму, я знаю, вы очень заняты.

– Я рад, что вы захотели со мной пообщаться, – сказал он.

Лисс всегда была начеку, разговаривая с коллегами сестры. Когда она была совсем юной и Майлин представляла ее своим однокурсникам, у нее возникло ощущение, что психологи видят людей насквозь и что малейшая ее фраза или действие могут выдать ее. Постепенно эта вера в магические способности утихла, и теперь ей приходилось сдерживать раздражение. Она старалась не дать распуститься желанию провоцировать, пробуждаемому в ней психотерапевтами. Дважды она сама начинала курс и оба раза прерывала его после первых сеансов. Она поклялась больше никогда не ходить к психологам, уж точно не к психиатрам.

А Далстрём был как раз психиатром.

– Мне тоже непросто сейчас вести себя как обычно, – добавил он. – Нелегко думать о чем-то, кроме Майлин.

Казалось, он был искренен. Он стал расспрашивать о настроении дома в Лёренскуге, и ей ничего не стоило рассказать о реакции матери и о благонамеренных, но бесполезных попытках Таге ее утешить. Но Далстрём захотел узнать, как чувствует себя она сама.

– А что вы думаете о ток-шоу, в котором Майлин должна была участвовать? – прервала она его.

Он потер переносицу, кривую, вероятно сломанную. Когда они сидели в ресторане «Вермеер» в Амстердаме, он шутил, рассказывая, как в юности занимался боксом.

– Я руковожу Майлин по поводу лечения пациентов, – ответил он. – Что до остальных ее дел, разумеется, меня это не касается. Но она спрашивала, не против ли я, если она вмешается как-то в деятельность Бергера.

– Вам он не нравится, – признала Лисс. – И вам тоже.

Далстрём, кажется, задумался.

– Всякий наглец с минимумом таланта и достаточным запасом жестокости обречен на успех, – изрек он.

– Разве может повредить самоирония?

– Нет, это очень полезно, Лисс. Но для нас, работающих с жертвами цинизма, мир выглядит по-другому. – Он скрестил ноги и откинулся в кресле. – Мы можем болтать о чем угодно. Ты не нарушаешь никаких табу, когда говоришь о сексе, смерти или Боге. Пока говоришь с иронией. Табу нашего времени – серьезность. Табу сместилось от содержания к форме.

Тут же Лисс ответила:

– Майлин что-то про него выяснила. Что-то, что Бергер наделал. Она хотела разоблачить это по телевизору в тот вечер. Она собиралась поговорить с ним перед самым эфиром, чтобы дать ему шанс отменить передачу.

– Откуда вы это знаете?

– Вильям, ее парень.

«Но я не уверена, можно ли ему доверять», – собралась она было добавить.

Далстрём выпрямился и внимательно посмотрел на нее:

– А полиция знает об этом?

– Вильям попытался им это рассказать. Но кажется, им неинтересно. По крайней мере, он так считает.

– Они вынуждены работать с огромным количеством информации.

– Мне кажется, они вообще ни с чем не работают.

– Это неправда, – заявил Далстрём. – Но я сделаю один звонок. Я знаю одного человека в полиции, с кем стоит поговорить.

Лисс приготовилась закончить разговор. Она заметила, как уютно сидеть рядом с этим человеком, которым так восхищалась Майлин и которому она так доверяла. Если просидеть здесь подольше, она расскажет то, что ему знать не надо.

– Невозможно представить себе, что кто-то хотел причинить зло Майлин.

Далстрём кивнул:

– Майлин я называю основополагающе хорошим человеком. И в то же время она мужественна. Поэтому она создает себе противников. Кроме того, она давно работала на минном поле. – Он сидел, наморщив лоб, и смотрел в окно.

– Понятно, что вы ничего не можете рассказать о пациентах Майлин, – сказала Лисс. – Но я знаю, что она пишет диссертацию об инцесте и прочем. Это ведь не тайна?

Он ответил не сразу:

– Конечно нет. Она же будет опубликована… Она рассматривает группу молодых людей, подвергавшихся серьезным нападениям.

– А кто-нибудь из них не мог ей повредить?

Далстрём поднял чашку, передумал, поставил обратно на стол.

– Когда Майлин начала свое исследование пару лет назад, она выбрала семерых мужчин, за которыми собиралась наблюдать долгое время. Она с большой осторожностью находила жертв, которые сами не стали насильниками. Именно это она и хотела изучать – что приводит к тому, что замкнутый круг сексуального насилия и унижения вдруг разрывается, что кто-то предпочитает нести боль, причиненную ему, и не вымещать ее на других невинных.

Лисс задумалась.

– Вы же не знаете наверняка, вдруг кто-нибудь из этих семерых мужчин имеет склонность к насилию? – возразила она. – Пусть даже они и отрицают это, когда их спрашивают.

– Верно. Майлин приходится верить им на слово и тому, что они не были судимы. Но теперь мы подошли к границе дозволенного разговора с вами, Лисс. Надеюсь, вы понимаете.

– Но вы бы отправились в полицию с вашими сведениями, если кто-то из пациентов стал ей угрожать?

– Можете быть уверены, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы предотвратить несчастье…

– Но ее нет уже шесть суток! – возмутилась Лисс. – Мы не можем просто сидеть и ждать.

– А я и не жду, – уверил он. – Я уже говорил с полицией и поговорю еще.

– Надо бы и мне, – пробормотала она.

Далстрём посмотрел на нее вопрошающе. «Вот и скажи теперь, – пронеслось в ее голове, – ты убила человека, Лисс Бьерке».

– Я же ее сестра, – добавила она быстро. – Я знаю ее лучше всех.

Далстрём следил за ней неотрывно и ничего не упускал. Он бы ни секунды не сомневался, как ей следовало бы поступить… Она должна сейчас же подняться с этого кресла, пока не начнет рассказывать без остановки.

Вечером она отправилась на автобусе в Лёренскуг. Больше ей некуда было ехать. Таге дал ей запасной ключ. Он ничего не сказал, просто сунул его в руку, когда она выходила накануне.

Она открыла дверь.

– Таге, это ты? – услышала она голос матери из гостиной.

Лисс потащилась к ней. Мать сидела на диване ровно там же, где сидела полтора дня назад. Но она зажгла свет, на столике перед ней лежала стопка газет, а в руках она держала книжку.

– Ты голодная, Лисс? Могу что-нибудь тебе разогреть.

Лисс не хотела есть. Запихнула в себя половину кебаба по дороге к автобусу. Хотела только подняться в комнату, забраться в кровать.

Лисс села в кресло в торце стола.

– Мне очень жаль, – сказала мать.

– Чего?

Мать отложила книгу:

– Я рада, что ты здесь, Лисс.

Лисс коротко кивнула.

– Но сейчас так трудно радоваться, – продолжала мама.

– Знаю.

– Я так о многом хотела тебя спросить. Об Амстердаме. О том, чем ты там занимаешься.

Лисс встала, вышла на кухню, поставила кофе. Вернулась с чашками, стаканами и кувшином воды.

– У тебя новая одежда? Это разве не Майлин вещи?

– Пришлось у нее одолжить. Не успела даже взять во что переодеться.

Мать подняла руку и потрогала кашемировый пиджак бутылочного цвета. На лице ее появилось подобие улыбки.

– Сколько ты можешь здесь пробыть? – спросила она.

Лисс налила воду. Она была холоднее льда. Лисс опустошила весь стакан, боль пробежала тонкой нитью вниз по горлу к плечам.

– Не уеду, пока мы не узнаем.

«Пока не найдем Майлин», – добавила она про себя.

Чтобы избежать молчания, она спросила:

– Что ты читаешь?

Мать подняла книгу. «Пармская обитель».

Она подержала книгу на весу, будто доказывая Лисс, что существует книга с таким названием.

– Стендаль, – продолжила она. – Я всегда читаю Стендаля, когда мне нужно убежать от себя.

Лисс села в кабинете Таге, включила компьютер. Он дал ей гостевой пароль.

Открыла «Гугл». В строке поиска набрала «убийство по неосторожности + срок». Стерла. Вместо этого набрала «Death by water», то, что было нацарапано у Майлин на стикере и висело на доске в кабинете. Получила 46 700 ответов. Статьи об отравлении воды, Силиконовой долине и шекспировской Офелии. Беспокойство не дало ей отсортировать всю кипу. Поискала «Бергер + Табу». Больше 12 000 ответов. Кликнула на «Википедию». На самом деле ведущего ток-шоу звали Элиас Бергерсен Фрельсёй, пока он не взял псевдоним Бергер. По образованию теолог. Основал рок-группу «Баал-зебуб» в 1976 году, потом был известен как солист. В середине девяностых выпустил пару хитов. Постепенно стал более заметен как комик, а в последние годы прославился благодаря телевидению и ряду широко обсуждаемых программ.

Она нашла много комментариев к ток-шоу «Табу», которое шло по Каналу-шесть с ранней осени. В статье в газете «Наша страна» под заголовком «Пора подвести черту» было написано, что Бергер является членом международной сети, целью которой является уничтожить христианство и заменить его сатанизмом. Какой-то сайт под названием «Магазин» призывал всех христиан бойкотировать компании, оказывающие финансовую поддержку его телепередачам. Одна статья в интеллектуальной газете «Моргенбладет» называлась «Бергер – дитя своего времени» и выглядела одой создателю «Табу»: «Многие деятели плещутся в мертвой воде после открывшейся в последнее десятилетие иронии и освобождения от политической корректности, в то время как Бергер играет в собственной лиге. Он откровенно использует самого себя и других и тем самым раздвигает границы, определяющие место развлечения в нашей жизни, расстояние между развлекающим и зрителями. Он пробивает себе путь в норвежской действительности и выводит из спячки потребителей культуры. Есть тут кто живой?»

Лисс услышала, как к гаражу подъезжает машина, вскоре в прихожей появился Таге. Было ближе к полуночи. Она выключила компьютер, поплелась на кухню. Он заглянул туда:

– Привет, Лисс. Рагнхильд уже легла?

Она предложила ему чашку кофе. Будто это она здесь жила.

– Я больше не переношу кофеин, – отказался он. – Особенно так поздно. – Он достал им обоим пиво и сел за стол. – Я волнуюсь за нее.

– Майлин? – спросила Лисс, сознательно ошибаясь.

– Да, конечно. Но и за Рагнхильд. Не знаю, переживет ли она. Если вправду что-то случилось. У них всегда были особенные отношения, у Рагнхильд и Майлин. – Он снял очки, потер глаза и сощурился, близорукий, как старый крот. – Ни ты, ни я не займем ее места. – Он нацепил очки обратно на нос и посмотрел на дверь, потом продолжил: – Впрочем, я всегда думал, по моему скромному разумению, их отношения слишком близки. Во всяком случае, со стороны Рагнхильд. Но Майлин хорошо справлялась. Она казалась самой надежной из всего окружения.

Он отпил прямо из бутылки. Почти ее осушил в два мощных глотка.

– Но, дорогая Лисс, могу ли я что-нибудь сделать для тебя…

Он похлопал ее по руке. Она покосилась на него, как всегда начеку, когда кто-нибудь к ней притрагивался. Отметила, что это ее не раздражает. Даже это его постоянное натужное «дорогая Лисс», которое она всегда презирала, ее больше не раздражает. Таге с самого начала хотел познакомиться с Майлин и с ней. Все годы, что они жили под одной крышей, его презирали и над ним смеялись. «Так и должно быть, – думал, наверно, он, – когда оказываешься заменой отсутствующему отцу». После свадьбы он взял их фамилию, и преданность его Рагнхильд была такой глубокой, что он был повсюду. Как воспитанная собачка, думала Лисс, но на секунду отпустила свое презрение к нему и почувствовала благодарность к этому мужчине, нашедшему свое место в доме с женщинами, которые его не любили, ни одна.

*

Она закрылась в своей бывшей комнате. Там был порядок и чистота. Никаких плакатов на стенах, но стены по-прежнему карминно-красные, а двери и плинтусы черные. Лисс заставила покрасить комнату в эти цвета, когда ей было шестнадцать. Мать в конце концов сдалась и почему-то не перекрасила их даже семь лет спустя после ее отъезда.

Она выключила свет и голой забралась под одеяло, лежала и терла пятки друг о друга, чтобы согреть их. Все еще замерзшая, она впала в состояние между сном и явью. Кто-то ей привиделся, мужчина в длинном пальто, поднимающийся по лестнице. Его зовут Воутерс, Лисс. Ты никогда не сможешь это забыть. Она бежит в темную гостиную. Наклоняется над Зако и прислушивается к его дыханию. Оно глубокое и неровное.

В дверь стучат.

«Не открывай, Лисс. Не открывай».

Майлин стоит посреди комнаты. Пижама на ней не голубая, а желтая и светится в темноте. И она подстриглась.

Лисс вскочила, стояла и слушала в темноте, уверенная, что кто-то стучался на самом деле.

По спине струился холодный пот, она открыла окно и включила свет. Достала блокнот из сумки и взяла его с собой в кровать. Долго сидела и гладила плюшевую обложку, потом открыла блокнот и написала:

Может, это было не один раз, Майлин, ты приходила сюда и запирала дверь? Забиралась в кровать и обнимала меня. Затыкала мне уши, чтобы я не слышала, как колотят в дверь. Чтобы я не слышала голос снаружи и что он кричал нам.

Четверг, 18 декабря

Лисс заперлась в кабинете Майлин и включила свет. В этот день она тоже не знала, что ищет, но у нее родилась идея, с чего начать. Она подошла к полке и сняла три папки с надписью «Докторская». Две из них были заполнены статьями, многие распечатаны из Сети. Она отложила их в сторону, открыла третью. Она содержала документы, написанные вроде бы Майлин, систематизированные нумерованными листками. Спереди был список литературы. И титульный лист: «Жертвы и насильники. Исследование восьмерых молодых мужчин, подвергшихся сексуальному насилию». Она пролистнула несколько заметок, некоторые были написаны от руки. За следующим разделительным листком она нашла нечто напоминающее связный текст:

«Исходя из тезиса Ференци (см. „Confusions of tongues between adult and child“,^[6]1933), следует отметить два пункта. 1) Детское стремление к нежности может приобретать инфантильные эротические черты, но и это направлено на игру, надежность и удовлетворение. Напротив, взрослая страстная сексуальность в напряжении между любовью и ненавистью является движением к переизбытку, которое также может нести черты разрушения. 2) Насилие происходит, когда ребенок ищет нежности и заботы и встречается со страстью взрослого. Страсть может иметь характер сексуального вожделения, или быть агрессивной/наказующей, или также состоять в том, что на ребенка налагается чувство вины со стороны взрослого».

Лисс пролистала дальше до третьего разделительного листка: «Я хочу в этой главе представить восьмерых пациентов мужского пола, которые подверглись сексуальному насилию. В данный момент исключено, что они сами осуществляли акты насилия. Эти восемь человек были проинтервьюированы перед началом лечения, затем каждый седьмой месяц в течение трех лет. В качестве инструмента оценки агрессивного поведения, а также депрессии, страха и общего качества жизни будет использовано…»

Несколько страниц с описанием использованных методов, но Майлин, естественно, не хранила сведения об этих восьми пациентах в папке на полке. Может, остальная часть работы лежала в архивном сейфе, который она делила с коллегами?

Лисс взглянула на мокрые пятна, размазанные по серо-желтому фасаду на другой стороне улицы Вельхавена. За городом, в лесу, было наверняка достаточно холодно, чтобы снег уже не таял. Она могла отправиться на автобусе в Лёренскуг, взять лыжи из маминого гаража и отправиться на дачу. Пока тишина ее не обступит. Она решила поехать туда на следующий день.

Еще раз она рассмотрела открытку с Цветочным рынком в Амстердаме, которую она отправила Майлин. Удержалась от соблазна снять ее с доски. Всегда болезненно перечитывать собственные записи. Вместо этого она схватила стикер. «Спросить его о „Death by water“», нацарапала на нем Майлин. Мысль очень быстро, кажется, пролетела в ее голове, пока она была занята чем-то другим, но почему-то не захотела ее упустить. Лисс сунула стикер в блокнот, который забрала в прошлый раз.

Когда она опять вышла из кабинета, дверь на другом конце приемной была открыта. Мужчина, вышедший оттуда, был среднего роста, с узкими плечами, в пиджаке и синих джинсах.

– А, это ты! – воскликнул он и вдруг остановился и посмотрел на нее. Потом он пересек комнату и неожиданно оказался слишком близко. Она отступила на шаг назад, к двери в кабинет Майлин.

Пол Эвербю стал старше и отрастил жидкую бороденку, но пахло от него так же. Табаком и чем-то вроде жевательной резинки, смешанной с дезодорантом от Кельвина Кляйна.

– Слышал, ты заходила пару дней назад, – сказал он тихо.

– Хотела посмотреть ее кабинет, – выдавила Лисс.

Пол Эвербю покачал головой:

– Эта история с Майлин, это просто… – казалось, он ищет подходящее слово, – немыслимо, в общем-то.

Она не ответила. Разговор о Майлин был просто предлогом навязаться, дошло до нее. Но она не могла поднять руки, чтобы оттолкнуть его.

В этот момент открылась дверь в приемную. Пол Эвербю вздрогнул. Лисс узнала заглянувшую женщину, это была Турюнн Габриэльсен, которая сидела этажом ниже.

– Я жду, – сказала она нетерпеливо, и Лисс поняла по тону, что Пол Эвербю – ее собственность.

– А, это ты, – добавила она Лисс и помахала рукой, будто решая, что тут без нее происходило.

Только теперь Лисс поняла, насколько была раздражена.

– Я тут кое-что в прошлый раз забыла, – проворчала она.

– Ужасно, – пожаловалась Турюнн Габриэльсен и вдруг сменила подозрительный тон. – Ходить вот так и ничего не знать. Я, можно сказать, не сплю по ночам. – Она не выглядела измученной бессонницей.

– Присядь, Лисс. Нам надо немного поговорить.

– А мы разве не собирались?.. – спросил Пол Эвербю.

– Лисс хуже, чем нам, Пол, и мы можем хотя бы поинтересоваться, как обстоят дела.

– Вовсе это не обязательно, – возразила Лисс, но села в одно из кресел. – Я справляюсь.

Пол Эвербю стоял у нее за спиной. Она заерзала, хотела понять, где он.

– Я знаю, что вы с Майлин были очень близки, – сказала Турюнн и плюхнулась на диван.

Лисс слышала, что она старалась придать сочувствие своему голосу.

– Наверно, – сказала она и попыталась перевести разговор: – А вы вместе работали?

Психологи обменялись взглядами. Пол Эвербю сказал:

– У нас общая столовая. Мы обедаем все вместе.

И у него все еще был этот смешной американский акцент. Лисс он всегда казался деланым.

– Майлин была здесь в четверг после обеда. Вы ее видели?

Снова эти двое переглянулись, Лисс показалось, они договариваются между собой, как им отвечать.

– Мы говорили об этом с полицией, Лисс, – сказала Турюнн Габриэльсен по-матерински. – Ее машина была припаркована на этой улице, но нас здесь не было, когда она заходила. – Турюнн Габриэльсен щурилась сквозь очки, может, они были слабоваты для нее, и, казалось, она не меняла их с восьмидесятых годов.

– А насколько хорошо вы знаете, над чем Майлин работала? – поинтересовалась Лисс.

– Иногда мы обсуждаем сложные случаи за обедом, – ответил Пол Эвербю. – Это необходимо в нашем деле – друг друга поддерживать.

Он был любовником Майлин. Уже почти десять лет назад. Лисс не могла вообразить, чтобы сестре нужна была вот такая поддержка.

– Мы с Майлин раньше сотрудничали очень тесно, – сказала Турюнн Габриэльсен. – Мы даже несколько статей вместе написали.

– О чем?

– Насилие над женщинами. Угрозы, психический террор, сексуальное насилие. Мы хотим жить в городе, безопасном для всех, невзирая на пол.

– А больше вы не сотрудничаете?

– Не так много. – Турюнн Габриэльсен застегнула пиджак.

– Они не могут договориться, – хмыкнул Пол Эвербю. – И все время ссорятся.

Она холодно на него посмотрела:

– Ты не понимаешь, Пол, и нечего мучить этим Лисс. Ей и без того хватает о чем подумать.

Лисс вмешалась:

– В тот четверг Майлин должна была принять пациента в пять часов. Его инициалы Й. X. Вы не знаете, кто это может быть? – Она почувствовала на себе их взгляды, они давили на нее с обеих сторон.

– Такое ощущение, будто ты расследуешь дело, – прокомментировал Пол Эвербю. Он улыбался так, словно Лисс пришла к нему на свидание.

– Успокойся, Пол, – зашипела Турюнн Габриэльсен. – Даже ты понимаешь, почему она хочет знать, что случилось. – Она снова повернулась к Лисс. – Я не знаю, с кем Майлин договаривалась в тот день. Мы не знаем пациентов друг друга.

Казалось, она с усилием сохраняет спокойствие, и Лисс подозревала, почему она так злится.

– Но у вас же общий сейф?

Турюнн Габриэльсен встала:

– У нас нет доступа к заметкам Майлин. У нее свои ящики под замком.

Турюнн Габриэльсен закончила работу с последним пациентом и выпустила его из офиса. Весь день она была очень рассеянна и плохо работала, но умудрялась держать лицо. В мыслях она проклинала то, что случилось утром. Когда она поднялась в приемную на третьем этаже и застала Пола, подъезжающего к Лисс Бьерке…

Турюнн видела ее фотографии в приложении к «Дагбладе» несколько месяцев назад. Лисс была совершенно не похожа на сестру, с особой красотой, и даже ее идиотские высказывания о доле молодой женщины не могли испортить впечатление. На самом деле ее лицо обладало еще более притягательной силой, чем на фотографиях, – смесь чего-то наивного и самоуверенного, и это сбивало с толку. Майлин часто говорила о сестре. У Турюнн создалось впечатление, что Лисс была вроде паломника на опасном пути в мир. Эти истории о хрупкой и ранимой младшей сестре ее мало интересовали, пока она не узнала про Пола и Лисс.

Она сунула руку в сумку под столом, достала телефон, ей нужно было с кем-то поговорить. Уже больше года она не говорила с Турмудом Далстрёмом. Она сама предложила ему закончить руководство ее проектом. Надеялась, он будет возражать, уговаривать ее продолжить, объяснить причины, по которым она решила бросить диссертацию. Ничего такого он не сделал. Он принял названную причину, хотя наверняка подумал иначе, и это только разожгло в ней злость.

Вместо того чтобы позвонить ему, она закончила запись в журнале и швырнула несколько документов в ящик, закрыла его, взлетела вверх по лестнице. Дверь в кабинет Пола была приоткрыта, как обычно, когда у него не было пациентов. Она один раз стукнула, распахнула дверь и остановилась внутри. Он щелкал по клавишам, будто ничего не случилось. Она закрыла за собой дверь.

– Что ей от тебя было надо? – начала она.

Он наморщил лоб, словно не понимал, куда она метила:

– Ты имеешь в виду Лисс? Лисс Бьерке?

Она не смела подтвердить, что речь идет о Лисс. Она знала, когда он врет, когда блефует и когда только собирается, потому что она знала каждую черту на этой физиономии и читала ее, как детскую книгу. Он оставил эту бессмысленную игру, так сказать, еще до ее начала.

– Ты же сама слышала. Она пытается выяснить, что случилось с Майлин. Не всем, знаешь ли, наплевать, когда исчезают близкие.

Если он намекал на нее, он вел себя очень грубо. Она сделала несколько шагов вглубь кабинета.

– Держись от нее подальше, – сказала она жестко. – Очень далеко.

Снова он наморщил лоб и теперь действительно удивился:

– Что за хрень?! Кто-то запирается в кабинете Майлин, я иду посмотреть, кто там копается. Понятия не имел, что это младшая сестра.

Турюнн ненавидела, когда он ругался.

– Я говорю только, чтобы ты держался от нее подальше.

Она заметила, как он начинает злиться. Сначала вытянул шею, потом злость появилась в глазах.

– Если бы она пришла из-за меня, ты, – он показал на нее, – Габриэльсен, к этому отношения не имела бы, ни в малейшей, черт подери, степени!

Она еще на шаг приблизилась к нему.

– Я ради тебя соврала полиции, – сказала она сквозь зубы. – Во время допроса. Надеюсь, ты не забыл. Дала ложные показания. Это наказуемо. Я могла бы изменить показания, дорогой Пол. Могла бы прийти и рассказать правду: что ты не был дома в шесть часов вечера в день, когда пропала Майлин, что ты появился только после девяти и что был не в себе. И что дело не касалось одного из твоих пациентов, как ты пытался меня уверить.

– Я сказал это, думая о тебе.

– Ах, ты, значит, меня защищаешь? Бедная Турюнн, надо о ней позаботиться. Избавь меня от своего притворства, меня от этого тошнит.

Он сдался. Всегда сдавался. Мог швырнуть что-нибудь со злости. Больно ужалить ее, но потом он сдавался. Он был не в состоянии это терпеть, будь то ссора или наоборот.

– Мне надо поработать, – сказал он сдержанно. – Надо закончить. – Он показал на какие-то документы на столе, но она не верила, что он собирается заниматься бумажной работой. Он ненавидел ее, и едва ли оставлял журнальные записи, и заявлений никогда не писал. – Или ты сама заберешь Уду из садика?

Она так и думала. Что все закончится этим. Бросит что-нибудь насчет дочери.

– Ты ее забираешь, – сказала она как можно холоднее. – Разве мы не договорились?

Он пожал плечами:

– Ну так дай мне закончить.

Его высокомерие разожгло в ней ярость.

– Она тогда все узнала про тебя и Лисс.

– Кто что узнал?

Турюнн поняла, что в нем что-то перевернулось. Он ничего больше не сказал, но, очевидно, догадался, что она имела в виду.

– So what?^[7] – попытался он казаться невозмутимым, но она заметила, как он втянул шею. Либо он взовьется, либо притихнет и заскулит. Она победила и добавила для верности:

– Я рассказала Майлин.

– Выйди! – прошипел он, продолжая стучать по клавишам.

Вернувшись в свой кабинет, она снова достала мобильник и открыла «Контакты». Связаться с Турмудом Далстрёмом, когда Майлин понадобился новый руководитель три года назад, предложила она. Она же порекомендовала Далстрёму свою подругу, назвала ее совестливой, талантливой и основательной. Если бы только она знала, что Майлин так его охмурит, даже уговорит руководить исследовательским проектом, она бы никогда их не свела. У Далстрёма было очень мало свободного времени, – в частности, он отказался руководить проектом самой Турюнн, когда она просила его за год до этого. Она давно уже анализировала свою злость, признала, что в основе всего зависть и ревность, но это ничуть не уменьшило ее ярости. А то, что Далстрём поддерживал Майлин в их профессиональных спорах, только усугубило ситуацию. Но после всего случившегося, может быть, можно про все это забыть и двигаться дальше.

Она сидела, уставившись на экран. Подумала, что теперь делает Уда. Был четверг, в садике кормили обедом. Наверное, они уже поели и играют на улице… Надо выяснить отношения с Полом. Узнать, что он делал вечером, когда пропала Майлин. Она не могла жить в этой неизвестности. Она встала и подошла к двери, но остановилась, взявшись за ручку. Надо подождать, пока он успокоится, сообразила она. Погладить его по головке. Когда он ворчит, его клинит. Когда он злится, он деструктивен для самого себя. В последнее время он много пьет. И снова начал напоминать ей, что был с Майлин почти три года. Использует это против нее. Все, чем была Майлин и никогда не будет она сама. Турюнн делала вид, будто ничего не слышит, не хотела показывать свою слабость. Во время какой-то ссоры пару недель назад он проболтался о Майлин. Потом добавил что-то о Лисс. Турюнн сделала вид, что ей это совершенно неинтересно. Но ее затошнило от ярости, когда она поняла, что его пьяный бред обоснован. Она сделала так, чтобы он выдал и все остальное. Потом он называл это все болтовней. «Пьяные бредни», – говорил он. И правда, он частенько придумывал какие-то невероятные вещи по пьяни. Но не это, про Лисс.

Всего около недели назад Турюнн обедала вместе с Майлин. В последнее время это случалось нечасто. После всех ссор из-за статей Майлин было тяжело сидеть и есть вместе. И снова Майлин выразила беспокойство о своей младшей сестре, которая, очевидно, заплыла в опасные воды. Может, она заговорила об этом, потому что оно никак не было связано с их профессиональным конфликтом. Турюнн воспользовалась возможностью расспросить побольше о Лисс, и Майлин, казалось, стало легче оттого, что она заинтересовалась сестрой. Осторожно Турюнн приблизилась ко времени девяти- или десятилетней давности, когда Майлин была вместе с Полом. И получила подтверждение того, чего знать не хотела.

Лисс сидела в кафе рядом с заводской проходной, разложив перед собой газеты. Был четверг, прошла уже целая неделя с исчезновения Майлин, и теперь сестра выбралась на первые полосы центральных газет. Накануне к матери обратились из полиции. Они хотели расширить информацию, с именем и фотографией, в надежде получить больше зацепок. Мать спросила Лисс, что она думает, хотя, конечно, уже приняла решение согласиться.

Лисс все откладывала чтение газет. Но фотография Майлин встречалась ей в каждом киоске и супермаркете. Отворачиваться не помогало. В «ВГ» она обнаружила большой материал о Бергере под заголовком «Не жалеет». Ведущий ток-шоу не видел ничего плохого в том, что высмеивал гостя передачи, не явившегося на «Табу». Была процитирована одна из его реплик с передачи: «Кажется, молодая психолог-феминистка так и не удостоит нас своим визитом. В последнюю секунду, видимо, ее снова призвало к себе быдло».

Дата добавления: 2015-09-05