|
Читайте также: |
испытала у постели Никиты.
Мария уже свернула с кленовой аллеи на тропку, ведущую к флигельку
Корсаков, как услыхала цокот подков на улице, а затем звук открываемой
калитки. "Неужели Алеша вернулся,-- подумала она с радостью,-- значит мой
визит сейчас неуместен. Однако он никогда не приезжает верхами..."
Она вернулась в аллею и столкнулась с молодым человеком в форме
поручика. Он пронзительно глянул на Марию бедовыми, черными глазами и тут же
отвел их вбок. Он вообще был какой-то черный. Брови -- как два прямых мазка
сажей, волосы, а может, парик, тускло-серого с чернотой цвета, тщательно
выбритые щеки отливали синевой. Костюм на нем был мят и неопрятен, однако
сапоги начищены до блеска. Он вежливо поклонился, слегка до-тронувшись до
эфеса, и шпага подпрыгнула под его рукой, задрав полу короткого, не по
форме, плаща. Так с задранной по-лой, решительно впечатывая каблуки в
гравий, он отправился к дому Луиджи.
Мария внимательно проводила его взглядом. Откуда она знает этого
человека? Наверно, видела у отца... Мало ли народу в Петер-бурге желают
заказать себе или невестам своим драгоценные уборы? Однако поношенный вид
поручика наводил на мысль, что изделия Луиджи вряд ли сейчас ему по карману.
Мария опять повернула к дому Корсаков, но сразу поняла, что
разговаривать сейчас с Софьей ей не хочется. Чем-то смутила ее не-давняя
встреча, сбила с толку. Она обошла дом, мимо отцветших сиреней и жимолости
вышла по тропинке к дальней беседке. Проле-тевший над Петербургом шторм
учинил здесь большой беспорядок. На лавке и на полу валялись сорванные
листья и целые ветки ломких ив, любимые розы ее были поломаны, видно было,
что сюда давно никто не приходил.
Она смела листья со скамьи, села, в задумчивости теребя кре-стик на
груди. Со всей уверенностью Мария могла сказать, что уже видела лицо
посетителя, такие лица не забываются. Знакомыми были походка -- ходит так,
словно колени плохо гнутся -- и задираю-щая подол плаща шпага. Помнится, она
еще подумала тогда, что посетитель носит шпагу как рапиру. Но когда это
было?
Ночь... Она услыхала, как к дому подъехала карета. К окну она подбежала
прямо в сорочке, очень хотелось увидеть, как Софья с Никитой после маскарада
пройдут мимо ее дома. Потом она долго ждала, когда же Никита распрощается с
Софьей и вернется к каре-те. Наконец он вышел. Мария очень удивилась, что
Никита идет со стороны их дома, однако скоро она поняла, что ошиблась. Это
был не Никита, а этот -- черный. Она еще подумала тогда: что за странные
посетители являются к отцу ночью,
Никиту она тоже дождалась, он вышел много позже. На лужайке под ее
окном он задержался. Марии показалось даже, что он смотрит в ее сторону, и
она спряталась за штору, а когда выгля-нула, его уже не было.
-- Надо сказать отцу, чтоб завел, наконец, садовника,--сказала Мария
вслух, поправила розы и, тут же забыв об этом, направилась к дому. В
гостиной было пусто и темно. Она не стала зажигать свежей, а прошла сразу в
узкий коридорчик, ведущий в кабинет от-ца. Слышны были два голоса, один
отцовский, громкий, другой глухой, невнятный. Оба спорят, вернее сказать --
ругаются, о чем -- не разобрать, Мария проследовала по коридорчику дальше,
зашла в крохотную отцовскую спальню, которая граничила с кабинетом и
отделялась от него узкой, в тонкую доску, дверью. Вот здесь уже можно было
расслышать каждое слово.
Ах, как жалко, как глупо, что она не догадалась прийти сюда сразу ч
услышать начало разговора. Сейчас ясно одно, поручик грозит отцу шпагой, а
тот кричит: негодяй, позову слуг, я не ростов-щик, а честный ремесленник!
Вдруг стало тихо... Раздался шум отодвигаемого стула, кто-то из них
сел, наверное, поручик, отец погрузнее.
-- Если вы честный ремесленник,-- сказал вдруг четко и очень спокойно
поручик,--то не взяли бы в счет долга чужой вексель.
-- С паршивой козы хоть шерсти кусок,-- огрызнулся звонким голосом
отец.
Мария невольно улыбнулась, отец так и не смог выучить ни одной русской
пословицы, и при его акценте они удивительно смешно звучат. Однако поручику
было явно не до смеха. Он заурчал что-то тревожно. О! Показалось ли ей, или
он впрямь упомянул имя Гольденберга? Вначале она услышала это имя от Софьи,
но запом-нила его вовсе не потому, что какого-то там купца убили, а пото-му,
что Никита обнаружил его убитым. Со временем имя немецкого купца приобрело
новое, ужасное значение -- в убийстве обвиняют ее любимого! Какой бред,
какая нелепица! Ненавистный ей Гольденберг даже снился по ночам, он был
маленький, кривоногий и, к ужасу Марии, имел бычьи рога. Это большой грех,
видеть покойника рога-тым. После страшного сна Мария пошла в храм и
поставила за упокой души убиенного немца свечку. Имя Гольденберга слышалось
в бое часов, в цокоте копыт, этакое звонкое имя, а сейчас оно позвякивало за
дверью, словно ложечкой по стакану. А может, это шпага лязгает в ножнах? И с
чего им вздумалось перейти на шепот? Не поймешь толком, кто говорит.
-- Позвольте предложить настоящую цену...-- и по нисходящей та-та-та...
Это отец.
-- Но я требую у вас не брильянты в плохой оправе!-- крик по-ручика, а
потом бу-бу-бу...
- Да говори ты громче, дьявол тебя побери!-- прошептала Ма-рия, она с
трудом поборола в себе желание приоткрыть дверь и на всякий случай спрятала
руки за спиной.
Тут, видно, у отца иссякло терпение, и он закричал в полный голос.
Мария от удивления вытаращила глаза и даже присела. Поду-мать только, как
все оборачивается! Оказывается, отец стал облада-телем векселя Гольденберга,
а поручик требует его назад. Но отец почему-то не отдает...
Тут -- о, счастье!-- чернявому посетителю вздумалось подойти к двери.
Очевидно, он даже привалился к дверному косяку; каждое его слово было не
только слышно, но, кажется, и видно, как божью коровку на руке.
-- Я вас в последний раз предупреждаю,--угрюмо сказал он.---У вас будут
крайние, непредсказуемые неприятности. Надеюсь, вы помните оба имени,
которыми подписан сей документ? Канцлер России не позволит, чтобы честь его
семьи находилась в руках како-го-то ювелирщика!
-- Вот именно!--в голосе отца послышалось удовлетворение.-- И передайте
графу Антону Алексеевичу, что если он так печется о своей чести, то пусть
найдет подобающую сумму, а то его за-граничные подвиги в сей же миг станут
известны его отцу.
Дверной косяк вздрогнул, раздался вопль: "Негодяй!" Дальней-ший грохот
в кабинете был подобен тому, который возникает при землетрясении или обвале
где-нибудь в горах. Мария с силой толк-нула дверь, но, к ее удивлению, она
оказалась запертой. Девушка бросилась в коридор звать на помощь слуг,
Когда она в сопровождения камердинера и двух мастеровых вор-валась в
кабинет, он был уже пуст.
-- Бегите, догоните!--крикнула она.--Он только что был здесь, неужели
этот черный крикун похитил отца?
-- Я здесь,-- раздался стонущий голос.-- Вытащите меня отсюда. Тучный
Луиджи был плотно вбит в узкое пространство между стеной и шкафом. Рука его
была украшена неглубокой, но обильно кровоточащей раной; очевидно, поручик
пустил в ход шпагу. Не-малого труда стоило вытащить ювелира из его
неудобного зато-чения.
-- Отец! Какое счастье, ты жив! Я случайно оказалась подле двери. Кто
этот ужасный человек? Что ему от тебя нужно? И зачем он разломал твое
кресло?
-- Это не он разломал. Это я разломал. Об его голову.-- Луиджи
подмигнул дочери и, довольный, захохотал.--Больше гос-подина Бурина на порог
не пускать!-- крикнул он слуге.-- А теперь пойдем ужинать.
-- Но твоя рана? Нужен лекарь!
-- Не лекарь, а портной. Такой камзол, каналья, испортил! За столом
Мария пыталась вытянуть что-нибудь из отца относи-тельно ужасного визитера,
но ей это не удалось. Конечно, она могла бы прямо спросить: "Какое право
имеет господин Бурин на вексель покойного Гольденберга?" Но таким образом ей
пришлось бы сознаться, что она подслушивала, а это Луиджи считал смертным
грехом, сродни воровству или распутству. Но даже сознайся она в своем грехе,
у нее не было никакой уверенности, что она получит у отца ответ, а то, что
нареканий и обещаний отослать ее к тетке в Венецию будет достаточно, в этом
уверенность была полная.
О, только не тетка! Заподозри Луиджи излишний интерес дочери к делам
князя Оленева, он немедленно бы привел свою угрозу в ис-полнение. Оставалось
только хвалить мясо, хорошо прожаренное, и восхищаться сиропом из морошки,
до которого отец был большой охотник.
Сразу после ужина Мария бросилась к Софье. Разговор с подру-гой должен
прояснить что-либо в столь запутанном деле с векселем. Софья слушала очень
внимательно, потребовала пересказать все еще раз, сама себе задавала
вопросы, а итог был тот же --"ничего не понимаю". Больше всего ее поразило,
что поручик Бурин был у Луиджи в тот самый вечер, когда на маскараде был
убит Голь-денберг.
-- Возможно, это простое совпадение,--утешала она себя.--Ка-бы Алеша
был дома, Саша на свободе, кабы Никита был здо-ров!
-- Вексель принадлежит сыну канцлера. Анастасия не может нам помочь? Ты
говорила, что она свой человек при дворе. Она может знать что-то такое, о
чем мы и не догадываемся.
-- Нет, Анастасия не поможет,-- грустно сказала Софья.-- Я видела ее
после ареста Саши. Она не выходит из дома, плачет, молится. Анастасия
говорит, что это возмездие. Есть один человек.-- Софья пытливо взглянула на
Марию.
-- Я знаю, о ком ты говоришь.
В этот же вечер Софья послала казачка с запиской к Лядащеву. В записке
значилось, что она может сообщить нечто весьма важное относительно покойного
купца Гольденберга, что готова при-нять господина Лядащева, когда он
пожелает, и просит уведомить, что послание ее получено.
Удивительно, как в иные поворотные минуты уплотняется время! Правда,
это касается только людей деятельных, а не тех особ, кото-рые в
ответственный момент, руководствуясь глупыми понятиями этикета или
сомнительной мудростью "утро вечера мудренее" откладывают решение важнейших
проблем на завтра, на послезавтра или на месяц.
Лядащев ничего Софье писать не стал, а несмотря на поздний час явился
сам. Достаточно было нескольких минут, чтобы понять -- необходима длительная
беседа с Луиджи. В старые добрые времена* беседу эту было бы вести куда
проще, потому что называлась бы она допрос, и добропорядочный ювелир выложил
бы все без утайки. Теперь же предстояло играть некую роль, чтобы каплю за
каплей вытрясти из этой непроливайки все сведения. Здесь хороши были лесть,
притворство, даже угрозы.
_______________
* Будь они прокляты старые, добрые (прим. автора)
_______________
Однако вышеозначенные приемы не производили на Луиджи серь-езного
впечатления. Естественно, он не отказался принять для частного разговора
господина Лядащева, коли об этом его попросили милейшая Вера Константиновна
и невестка ее Софья Георгиевна. Для позднего гостя зажгли камин и принесли
бутылку старого бургундского. Что, кажется, дождь пошел? В такую погоду
особенно приятно глядеть на живой огонь, потягивать доброе винцо и морочить
голову странному гостю. "Что это за вопросы он задает?--сам себе говорил
Луиджи, потирая ноющую руку.-- И с чего сей господин взял, что я буду на них
отвечать? Моя родина Венеция, а не крепость Петра и Павла!"
Вот что удалось узнать Лядащеву после часовой беседы. С гос-подином
Гольденбергом хозяин дома отнюдь не знаком, никогда его не видел, что было
чистейшей правдой. С господином Буриным он имел дело. Это тоже было правдой.
С молодым графом Антоном Бестужевым он знаком не очень коротко, зато жена
его, очаро-вательная Авдотья Даниловна, в девичестве Разумовская, является
одной из его постоянных заказчиц. Видится он с ней часто, потому что сия
прелестница совершенно неумеренно любит драгоценности, предпочитая
изумруды,, которые менее всего идут к ее изнуренному, простите, зеленому
лицу, но... О вкусах не спорят! Не желаете ли еще вина, сударь? Хотя
бургундское не в пример всем прочим французс-ким винам излишне горячит кровь
и никак не способствует за-сыпанию... а время сейчас позднее.
Хозяин зевал, тер глаза, и разговор бы неминуемо кончился полным
пшиком, если бы вдруг в комнату вихрем не ворвалась Ма-рия. Видимо, в этот
момент итальянский темперамент ее взял верх над спокойным русским. Она
вначале воздела руки, повернулась к иконе и, призывая деву Марию в
свидетельницы, прокричала:
-- Ну что ты такое говоришь?--Руки ее сжались в кулаки.-- При чем здесь
твоя Авдотья? Мы сами вызвали господина Лядащева, чтобы он помог нам во всем
разобраться. У него такие связи! А ты сидишь пнем, мямлишь, греешь свои
глупые ноги...
От неожиданности Луиджи немедленно отодвинул башмаки от ка-минной
решетки, а потом и вовсе подобрал ноги под себя.
- Дочь моя, почему ты не спишь? Да и уместно ли девице вот так вбегать?
Что о нас подумают люди?.
-- Люди подумают, что мы дураки.-- Мария выразительно посту-чала себя
по лбу.-- Я сама слышала, как этот Бурин угрожал от-рубить тебе голову! Я не
подслушивала, нет1 Но вы оба кричали на весь дом! И ты бы видел, как
посмотрел на меня этот Бурин. Он ни перед чем не остановится. Наш дом
сожгут, а меня похитят. И не смотри на меня так! Изволь немедленно все
рассказать господину Лядащеву!
С этими словами Мария повернулась на каблучках, тряхнула го-ловой и
столь же стремительно, как появилась, выбежала из комна-ты.
Потрясенный Луиджи повернул к Лядащеву лицо:
-- Дело действительно столь серьезно?
-- Думаю, что да,-- строго сказал тот. Во время только что увиденной
сцены он не позволил себе даже намека на улыбку.-- Купец Гольденберг убит, и
дело приобрело политическую окраску.
-- Пресвятая дева Мария!-- Луиджи сотворил католический крест.-- И
зачем я только связался с этим паршивцем? Не изволите ли пройти в кабинет?
Разговор, тихий, почти шепотом, затянулся далеко за полночь. Вот
главная мысль, которую Лядащев вылущил из эмоционального и зачастую
бестолкового рассказа ювелира: поразительно, как страх оглупляет людей!
Праздношатающийся поручик Бурин, человек негодный, ненадеж-ный и
крикливый, но со связями и деньгами, еще год назад заказал якобы для невесты
драгоценный убор -- ожерелье и серьги. При этом он оставил нацарапанный на
бумаге дрянной рисунок-- макет будущего ожерелья -- и велел следовать ему
неукоснительно. Даже один из брильянтов у застежки должно было вставить в
оправу надтреснутым, а спереди все камни должны быть чистейшей воды. Убор
был готов в срок и с указанным дефектом, однако заказчик его не выкупил. Это
уже потом Луиджи узнал, что он игрок и мот. Убор следовало продать, однако
Луиджи из-за обилия заказов все никак не мог собраться поменять надтреснутый
камень на це-лый.
Однако месяца полтора назад, а может, и более, точного срока Луиджи не
упомнит, но если надо, сверится с книгой, Бурин явился к нему в глухое время
и предложил в качестве залога весьма ценный документ. О, если бы в этот
момент руку Луиджи держал ангел, то постыдная сделка никогда бы не
состоялась, потому что он никогда не занимался ростовщичеством. Но, видно, в
этот момент не иначе как бес подтолкнул его в спину, потому что он
немедленно принес убор и взял вексель. Сумма, в нем указанная, была
зна-чительно больше стоимости убора. Уговор был таков: как только Бурин
приносит деньги за драгоценности, Луиджи тут же возвращает вексель. В ночи
была составлена бумага за подписью обоих, Бурин спрятал ее в карман, и они
расстались.
Не корысть руководила ювелиром, о нет! Не последнюю роль в сделке
сыграла подпись на векселе, а именно -- Бестужев. Проживая в России в
качестве иностранца, Луиджи никогда не мог считать как себя, так и свое дело
в полной безопасности. А здесь благодаря бесовским козням он возомнил, что
вексель будет в его руках как бы охранной грамотой. Каждый хочет жить там,
где творил непревзойденный Тициан, где витают прекрасные мелодии Вивальди,
но многие вынуждены жить на грешной земле, которая называется Россия. Кроме
того, он был убежден, что Бурин никогда не соберет нужной суммы для выкупа
векселя.
-- Однако Бурин нашел деньги?--полюбопытствовал Лядащев.
-- Отнюдь нет. Он выложил передо мной половину стоимости
драгоценностей, обещая принести недостающую сумму через неделю. Понятно, я
ему сказал, что, мол, через неделю и будем говорить. На это он начал
кричать, что он русский дворянин и не позволит, чтобы итальяшка - ювелирщик
не верил ему на слово. Глаза у него бы-ли бешеные, алчущие, устрашающие,
весьма противные были глаза, и он все время дергал свою шпагу.
-- А потом и вытащил ее из ножен?
-- Вот именно. Она описывала в его руке страшные круги. Он кричал: "Я
тебя заарестую, и Антон Бестужев мне в этом поможет. А уж если сам граф
возьмется за это дело, то мы тебя, негодника венецкого, в одночасье изрубим
в мелкие куски!" И называл при этом какие-то странные, неведомые мне
оружия... Это и услы-хала моя дочь, простите.
-- Вы могли бы показать мне документ?
Луиджи замялся, заерзал в кресле. Покажет, если угодно, поче-му не
показать вексель человеку, который желает защитить его дом от разбойников?
Но документ спрятан в надежном месте, достать его оттуда сложно, это требует
труда,.
-- Вот и потрудитесь, а я выйду ненадолго,-- сказал Лядащев, понимая,
что ювелир остерегается выдать тайну своего хранилища.-- Бургундское не
только возбуждает и отгоняет сон,--добавил он со смехом,-- но, очевидно,
способствует... э... Куда пройти?
Был позван слуга, который немедленно препроводил Лядащева в нужное ему
место. Когда Василий Федорович вернулся, вексель лежал на столе. Рядом сидел
Луиджи, придерживая пальцем бумагу, словно птицу держал за лапку, опасаясь,
что она улетит. Уважая опасения хозяина, Лядащев пододвинул ближе свечу и,
не беря в ру-ки вексель, углубился в его изучение.
Вексель был составлен год назад в Вене между купцом Гольденбергом, с
одной стороны, и графом Антоном Бестужевым, с другой. Означенный купец выдал
под проценты 20 000 золотых дукатов озна-ченному Бестужеву с условием, что
деньги, включая проценты, будут возвращены купцу через год, а именно в мае
1748 года.
-- Очень интересная бумага,-- задумчиво сказал Лядащев.
-- Да, но как мне с ней теперь поступить? Я не могу, да и не хочу
требовать вексель к оплате у Бестужева.
-- Понятно, у вас нет купчей, и вы приобрели его не за 20 000 зо-лотых
дукатов, а Бурин вправе потребовать вексель назад, если оплатит стоимость
драгоценностей. Вы не знаете, как вексель попал к Бури ну?
-- Конечно, нет!-- пылко воскликнул Луиджи.-- Он мог его на улице
найти, в карты выиграть, убить мог, поверьте моему слову. Темный человек,
очень темный!
-- А это что такое?-- Лядащев поскреб ногтем бурый уголок бумаги.
-- Уж не кровь ли?--свистящим от волнения голосом прошептал ювелир.
-- Скорее красным вином кто-то облил,-- беспечно сказал Ляда-щев,
наклонился к самой бумаге, понюхал и стал серьезен.-- Слушайте меня
внимательно. Как только Бурин появится у вас, а это будет непременно, тут же
дайте мне знать. И задержите его у себя под любым предлогом, не будет
возможности -- разбейте еще один стул. Очень хочется поближе познакомиться с
этим господином.
Однако встреча Бурина и Лядащева произошла не в кабинете ве-нецианца, а
в другом, куда менее приятном месте.
</b></b></b></b></b><ul><b><b><b><b><b><a name="44"></a></b></b></b></b></b><h2><b><b><b><b><b>-18-</b></b></b></b></b></h2></ul>
<b><b><b><b><b> В достопамятные времена дуэли Саши Белова одним из секундан-тов
молодого Бестужева был некто Яков Бурин, поручик Щ-ского полка. Отношения
дуэлянта и секунданта многие обозначали словом дружба, и не без основания.
Как ни прекрасно это слово, оно связывает узами не только
до-бропорядочных людей: граф Антон и поручик Бурин почитались в обществе
порядочными негодяями. Определение "порядочный" в дан-ном случае не
усиливает понятие, а ослабляет его, но автор употре-бил его намеренно.
Например, некто говорит в порыве: я счастлив!-- и в этом полнота ощущения.
Но стоит этому же человеку и в этих же условиях сказать: я очень счастлив!--
и картина счастья как бы уже размыта, состояние человека сразу приобретает
какой-то быто-вой привкус, являясь как бы уже и не счастьем, а вежливой
отго-воркой. Поэтому понятие "порядочный негодяй" несет в себе куда меньше
отрицательной нагрузки, чем просто негодяй.
А где их взять -- подлинных, дистиллированных негодяев, чтобы с
рождения -- и уже видно на детском челе: негодяй! Сразу ведь вспоминается и
трудное детство, и дурное влияние среды, и общий нравственный упадок в
государстве. Трудное детство случается не только в крайней бедности, в семье
нищих и каторжан. У Ивана Грозного, например, было трудное детство, и всю
жизнь он люто мстил за него всей России. Упрощаю, конечно, но такая точка
зре-ния бытует среди историков. Или, скажем, будущая Екатерина II-- наша
прелестная Фике. У нее было нищее детство. Этим хотя бы частично объясняется
необычайная пышность ее двора. И не будем за-бывать, что для сохранения
своего положения эта блистательная женщина убила вначале мужа, а потом сына,
естественно, чужими руками. Граф Антон был пьяница, и отец канцлер не раз
пенял ему за это. А где младший Бестужев выучился пить, как не в собственном
доме? И кто был его первый учитель в искусстве двурушничать и лицемерить,
как не папенька. Но лицемерие отца называлось "по-литика" и клалось на
алтарь отечества, потому думалось, что в своей сердцевине канцлер как бы и
чист. Граф Антон же занимался политикой со своими ближними, и это сразу
приобретало вид порока.
Во хмелю в отличие от отца граф Антон был буен, непредска-зуем, буйства
его носили самый низменный характер, а у канцлера Алексея Петровича
воспитание и долгая жизнь в Европах буйство это приглушили, оно всегда
умещалось в берегах, но не потому что поток слаб, а просто берега высоки.
Яков Бурин происходил из мелкопоместных, голодных дворян, мать его была
существом забитым и довольно жалким, но сын по-читал ее образцом святости и
рядом с нательным крестом на голбтане* всегда носил ладанку с ее
изображением. Отец был бражник, бабник, но жил весело, азартно: и все бы
ничего, если бы не вспыхи-вала вдруг в нем запредельная жестокость, которую
он вымещал на сыне. Бил он его зверски- И тем еще усиливалась его
жестокость, что мальчишка, весь уже исполосованный кнутом, все равно смотрел
в глаза отцу едким, непокорным взглядом. Эх, что говорить... Без малого
пятнадцать лет прошло, как покинул Бурин отеческий дом, да и родителей давно
Господь прибрал, но и по сию пору вскрикивает от ненависти, если привидится
вдруг во сне покойный папенька.
_____________
*Голбтан - шнурок, на котором носят крест.
_____________
Карьеру Яков Бурин сделал себе сам, то есть если у него и были
радетели, то отнюдь не из родственников. В регенстве Анны Леопольдовны был
он на хорошем счету и будущее имел вполне ясное, поскольку грелся у
Брауншвейгской фамилии и всей ее грибницы. И вдруг все разом изменилось. На
трон взошла Елизавета, Брауншвейгское семейство было сослано в Ригу, затем в
Холмогоры, сразу все горизонты Бурина затянуло мглой, надежд на будущее не
стало никаких.
И не потому, что Россия не нуждалась в его службе, ей как всегда
необходимы были энергичные люди (нужны-то нужны, только не всегда ценила их
по достоинству горькая моя Родина). Беда Бурина в том, что главную ставку в
жизни он делал на немцев. Он и дружбу с ними водил и благодеяния из их рук
получал, и, что главное, преданно любил и уважал все курляндское,
голштинское, прусское, одним словом --, не отеческое. Тут и уважение к
обра-зу жизни, и к одежде, и к чистоте, и к умеренному пьянству -- сам он не
любил и боялся пьяниц. Эта любовь к иноземщине не им придумана. На всю жизнь
поразила царя Петра немецкая слобода. Уж как ему хотелось, чтобы и в России
улицы были чисты и шпа-лерные розы цвели в палисадах. Но если людей кнутом с
утра до вечера полосовать, подгоняя их к своему счастию, розы в палисадах не
вырастут. И еще помнить надо, что половина нашего отечества занята вечной
мерзлотой, на полгода вся страна засыпана снегом, а за ним -- то весенняя
распутица, то осенние хляби.
С приходом к власти Елизаветы настала мода всех немцев нена-видеть. Это
наша российская особенность -- шарахаться из одной крайности в другую. То
учились у немцев, набирались европейской премудрости, и много достойных
людей с нерусскими именами соста-вили славу России, а то вдруг стали сажать
их в крепость, устраивать мнимые казни, а потом расселять по необозримым
просторам Сиби-ри. И каждый раз -- та государыня, которая сейчас правит, во
всем права, а все прочие до нее суть ошибка, обман. Забыть, выбелить при
Елизавете Петровне, государыне мягкой и неглупой, все связанное с правлением
Анны Леопольдовны старались не толь-ко из книг и календарей, но и из памяти
народной.
Вот здесь и попал Бурин в разряд "праздношатающихся". Более того,
угодил в крепость, в которой, однако, не задержался надолго, поскольку
"заложил" со зла всех прежних благодетелей. Обретя сво-боду, он, как в омут,
бросился в новую жизнь, главными составляю-щими которой стали интриги, карты
и драки.
Дружба с графом Антоном возникла почти случайно. Они не служили вместе.
Бурин был на семь лет старше Бестужева. Они очень разнились и по достатку.
Граф Антон по смерти отца стано-вился одним из самых богатых людей в России,
а Бурин жил на офицерское жалованье, кабы не карты,, коня приличного не
купишь. Познакомились они в гостиной у иностранного вельможи и, как
говорится, сразу сошлись. Знакомство их случилось еще до же-нитьбы графа
Антона и ознаменовалось тем, что Бурин привез в стельку пьяного графа на
убогую свою квартиру и до утра приводил в чувство. Ехать домой Бестужев
отказался категорически: папенька назиданиями изведет. Никому другому Бурин
не оказал бы подобной услуги, но здесь -- сын канцлера, и этим все сказано.
Мы забыли сказать, что у Бурина была сестра. Проживала она на руках у
бездетной тетки, не очень богатой, но состоятельной. Скончавшись, тетка
оставила несовершеннолетней племяннице впол-не приличную сумму денег и
кое-какие драгоценности. Брат был назначен опекуном сестры, примерной
девицы, ни плохой, ни хоро-шей. Нельзя сказать, чтоб он ее любил, но считал
себя, однако, обя-занным устроить ее судьбу. Благими намерениями, как
известно, мостят дорогу в ад. Бурин и опомниться не успел, как спустил
скромное состояние сестры. Драгоценности ее тоже оказались за-ложенными. Тут
и жених, как на грех, сыскался, а где взять прида-ное? Даже выкупить
драгоценности не представлялось возможным. Ростовщик умер, а шустрый его
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 23 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 22 страница | | | Нина Соротокина. Свидание с Петербургом 24 страница |