|
Читайте также: |
Столик в современном кафе. Журналист и госпожа Сорок Дырок читают меню.
Сорок Дырок. Мне что-нибудь, чтобы проснуться…
Журналист. Тогда просто двойной э к кспрессо.
Журналист подзывает официанта и делает заказ. Достает диктофон, микрофон прикрепляет госпоже Сорок Дырок на грудь. Госпожа Сорок Дырок воспринимает со стоическим спокойствием все непонятные для нее манипуляции.
Журналист. Госпожа Сорок Дырок, прежде всего, хочу вас поблагодарить, что вы согласились дать интервью для нашего журнала.
Сорок Дырок. Это большая честь для меня…
Журналист. Расскажите о вашем великом земляке…
Сорок Дырок. Земляк, да… Родился в Париже в 1619. Но до двенадцати лет они жили в шато Мовьер-Бержерак в 25 километрах от города. Потом имение продали, семья переехала в Париж…
Журналист. Я вас перебью. Вы рассказываете общеизвестные факты… А наших читателей нашей газеты интересуют ваши непосредственные впечатления. Каким человеком он был? Как вы познакомились?
Сорок Дырок. Он тогда только поселился в Латинском квартале...
Журналист. Вот-вот, про Латинский квартал подробнее…
Сорок Дырок. Латинский квартал. Пространство между набережной Сены и бульваром Сен-Жермен. Там находится Парижский университет. Студентов обучали на латинском языке, поэтому квартал называется латинским.
Журналист. Студенты безобразничали? Ведь это был квартал ночной жизни, не так ли?
Сорок Дырок. Безобразничали. Но квартал в первую очередь замечателен тем, что здесь находятся многочисленные памятники культуры, архитектуры…
Журналист. А как безобразничал господин Мовьер?
Сорок Дырок. Зачем вам это?
Журналист. Читателям интересно. Сирано де Бержерак достаточно популярен у публики, большая удача, что благодаря вашей болезни у нас появилась возможность пообщаться с тем, кто знал его лично.
Сорок Дырок. Болею, да… Ехала к дочке, простудилась в дороге… Слегла. Брежу. Так хорошо.
Журналист. И нам хорошо. Благодаря этому у нас есть возможность узнать больше о том, как проводил свои молодые годы легендарный Сирано.
Сорок Дырок. Много учился.
Журналист. У него много дуэлей было?
Сорок Дырок. Дуэли, да…
Журналист. А женщины у него были?
Сорок Дырок. Конечно.
Журналист. А вы… Общались с ним близко? Я напрямую спрошу: интимно вы с ним общались?
Сорок Дырок. Не помню уже. Столько всего было. Может, и общалась.
Журналист. Как вы могли такое забыть?
Сорок Дырок. Деточка. Я же блядь. Если буду каждый член помнить, с ума сойду.
Приносят кофе. Сорок Дырок вежливо говорит официанту «спасибо». Журналист – нет.
Сорок Дырок. Хороший кофе.
Журналист. Ну хоть что-нибудь вы можете мне рассказать?
Сорок Дырок. Почему не могу? Могу.
Журналист. Что вам запомнилось… Самое яркое воспоминание?
Сорок Дырок. Я помню как он прибежал ко мне, это осенью было… Взволнованный очень.
Журналист. Очень хорошо.
Сорок Дырок. Я таким его не видела…
Журналист. Прекрасно…
Сорок Дырок. На Луне, говорит, есть признаки жизни. Я просто рухнула. (Говорит, все больше увлекаясь.) Сразу так очень представила – громадное небесное тело в относительной близости от Земли. Населенное существами, чей внешний вид не похож на наш. Но они точно так же чувствуют, страдают, их волнуют те же проблемы, что и нас – где пределы Вселенной, что будет, если христианин съест мусульманина…
Журналист. Вас это волнует?
Сорок Дырок. Очень.
Журналист. А меня нет.
Сорок Дырок. Почему вас это не волнует?
Журналист. Не волнует, и все…
Сорок Дырок. Странно.
Журналист. Расскажите о его романтических приключениях.
Сорок Дырок. Я же и рассказываю. Он верил в то, что если бросить апельсин, а на апельсине будет сидеть человек и он тоже бросит апельсин, то второй апельсин будет двигаться со скоростью в два раза превышающей скорость первого апельсина. А, если на втором апельсине тоже будет сидеть человек…
Журналист. Но это же скучно.
Сорок Дырок. Вы просто не поняли. Ведь это он описал принцип, благодаря которому можно достичь невероятных скоростей. Долететь до небесных тел. Как же это может быть скучно?
Журналист. Я вас просила о приключениях…
Сорок Дырок. Я и рассказываю. У него каждый день были приключения. Однажды он представил себя испанцем. В другой день ему показалось, что он стал различать стихи по запаху. Ему завязывали глаза и приносили книгу. А он отгадывал – какой поэт. А с романами так не получалось. Романы все мышами пахнут.
Журналист. А когда он влюбился в кузину?
Сорок Дырок. Он в кузину влюбился? Не знала.
Журналист. Такое ощущение, что я о нем больше вас знаю.
Сорок Дырок. Мне сложно судить. Я ж неграмотная.
Журналист. Честно я могу вам сказать – вы мне очень мало помогли. Совсем не помогли. Никакой полезной информации я от вас не получила. Мне придется сейчас за ваш кофе платить, а мне не хочется, мне никто денег не вернет. Очень надеюсь, что вы не поправитесь. Жила под забором и сгниешь под забором. Возвращайся к себе, в свою вонючую Францию. Никогда ты не доедешь до своей внучки. Подыхай, сука!
Сорок Дырок страшно кричит. Просыпается. Поняла, что это был только сон. Засмеялась.
ПЕРЕЦ
Чижевский разговаривает с Мовьером.
Чижевский. Отравиться это не выход. Пойми меня правильно, я не мораль тебе читаю, я говорю об ответственности перед талантом.
Мовьер. Мне больно. Мне просто больно. Я устал.
Чижевский. Ну, я не знаю… Есть другие способы. Не пробовал как-нибудь развеяться? Девочки – то-се.
Мовьер. Я не могу.
Чижевский. Ну да. Сифилис есть сифилис.
Мовьер. Не в этом дело. Физическая боль – полдела. Я изнурен, я не могу больше нести бремя своих фантазий.
Чижевский. Знаешь, может двадцатый век ничего особенного не создал. Но в одном я его очень поддерживаю: с фантазией он покончил. Так что не пытайся меня в этом пункте разжалобить.
Мовьер. Но мои видения превосходят все, что знало до сих пор человечество. Смертное тело неспособно вместить их вселенскую широту. Меня пригибает к земле груз неведомых миров.
Чижевский. Детский лепет. Еще раз говорю: Аушвиц, Хиросима.., 9-11. После этого твои видения не котируются.
Мовьер. Я не знаю, что такое Аушвиц…
Чижевский. И слава богу.
Мовьер. Но мои видения…
Чижевский. Что ты называешь видениями?
Мовьер. Мои чудесные путешествия. Я был на Луне, бродил по Эдемскому саду, беседовал с пророком Илией…
Чижевский. Тамара. (Пресекает протест Мовьера.) Тихо. Тома, бегом сюда!
Вбегает испуганная Тамара.
Тамара. Что случилось?
Чижевский. Тамара. Тамара, ты человек 21 века. Ты аккумулируешь в себе исторический опыт прошлого. Теоретически, хотя бы… Я тебе сейчас расскажу историю…Ты сядь. Я тебе расскажу историю. Это роман одного модного писателя 17 века. А ты мне скажешь – вставило тебя или не вставило.
Мовьер. Это нечестно.
Чижевский. Тома, ты поняла, что от тебя требуется?
Тамара. Поняла.
Чижевский. Значит, история такая… Один перец пришел к себе домой, у него на столе лежит книга. Книга начала светиться и перенесла его на Луну. Там он наступил на райское яблоко, поссорился с местным главным, потом его подобрали четвероногие люди. Приняли за самку испанца – там почему-то уже был испанец к тому времени. Их посадили в одну клетку, чтобы у них были дети. Но детей не было. И четвероногая принцесса поняла, что он не животное и стала с ним разговаривать. Потом он освоился…
Тамара. Перец?
Чижевский. Перец. Освоился. И, типа, стал изучать местные нравы. Пообщался с такими персонажами, как демон Сократа, пророк Илия, еще кто-то. Все осмотрел, все описал. И полетел назад. Приземлился в Канаде. Тебя вставило?
Тамара. Вставило.
Чижевский. Уйди. Уйди, пожалуйста.
Тамара уходит. Мовьер хихикает.
Чижевский. Это ничего не значит. Она мне назло.
Мовьер. Я тоже так считаю.
Чижевский. Ты, наверное, думаешь, что ты крутой. Но ты не крутой.
Мовьер. Кто еще может похвастаться, что был на Луне?
Чижевский. Давай поговорим начистоту, как графоман с графоманом.
Мовьер. Давай.
Чижевский. На примере твоего романа «Ля-ля-ля Государство Луны».
Мовьер (хочет поправить, но передумывает). Хорошо. Ля-ля-ля Государство Луны.
Чижевский. Как ты понял, я с ним ознакомился тут на досуге… Очень слабо по событийному ряду… Вообще слабо. Дешевая, неполная, туманная аллегория… Разорванная логика. Происходит что-то. Потом происходит еще что-то, но второе событие никак из первого не следует, никак с ним не связано. Просто ляп, ляп, ляп. Накидал всего в кучу, кое-как прилепил одно к другому – роман! Может, для твоей эпохи неплохо. Но проверку временем этот текст, скажу откровенно, не выдержал. Вот чем велик Шекспир? Если он использует образ, то этот образ находится в системе. Он не с потолка взят, он взаимодействует с другими образами. Получается как бы ассоциативная гроздь. Благодаря этому все приобретает какую-то цельность.
Мовьер. Формально соглашусь. Но! Надо исходить из задач, которые ставит перед собой автор? Что такое Шекспир?
Чижевский. Только не надо старых басен, что Шекспир не оригинален…
Мовьер. Насквозь вторичен.
Чижевский. После этого даже разговаривать с тобой не хочу.
Мовьер. Признаю за ним задатки сильного поэта. Но как мыслитель – курица!
Чижевский. Кто бы говорил!
Мовьер. Шекспир – виртуозный, образованнейший компилятор. Да и как сказать образованнейший: неуч, хам, паразит.
Чижевский. Вон из моего дома!
Мовьер. Падальщик, глодатель ободранных сюжетов.
Чижевский. Дорого бы я дал, чтобы иметь честь быть бредом сэра Вильяма.
Мовьер. В этом твоя беда, критик Чижевский. Ты не его бред, ты мой бред, бред несчастного, больного, умирающего Мовьера де Сирано.
Чижевский. Если бы ты знал, как меня это бесит.
Мовьер. Что, не нравится… А ведь, если вдуматься, это очень хорошо характеризует мое воображение. Я, а не Шекспир, представил эту комнату, я создал в своих болезненных грезах тебя, Тамару, ваши отношения, балансирующие на грани катастрофы. Я вложил в твои уста фразы, содержащие непонятные мне самому смыслы. Я – суперсозидатель! Я создал странный, несущийся к гибели мир, который отвергает меня самого и настолько совершенен, что продолжает развиваться даже тогда, когда я не слежу за ним.
Чижевский. Хочешь, чтобы я как-то тебя поощрил? Не будет этого. Мир ты создал плохой. Говно мир.
Мовьер. Но это мир, в котором ты существуешьи твой мир. И другого у тебя нет. И сам ты ввне его не существуешьтебя нет.
Чижевский. Допускаю. Но это не повод лизать тебе жопу. Ты знаешь, что в этом мире слабых людей обижают? Тем, кто не нужен, не перезванивают? Ты знаешь, что «Севпромзерноовощ» купили с постыдным нарушением процедуры открытого аукциона? Ты знаешь, что режиссер Мартынов спит с артистками, а ролей им не дает?
Мовьер. Нехорошо.
Чижевский. Нехорошо! Плохо. А ты знаешь, что в этом, твоим бредом созданном мире, есть лживые газеты, продажные телевизионные ведущие, мелкий мстительный тролль, управляющий огромным, несправедливым государством…
Мовьер. Кто конкретно, фамилия?
Чижевский. Буш.
Мовьер. Буш?
Чижевский. Буш. А ты что подумал?
Мовьер. Ничего. Из всего, что ты сказал, я понял только слово «газета».
Чижевский. Вот, кстати… Могу тебя поблагодарить за свою карьеру главного газетного дурачка. Спасибо, всегда мечтал садить с утра до вечера глаза за компьютером.
Мовьер. Что-то я не заметил, чтобы ты особенно напрягался.
Чижевский. Да, я не буду больше напрягаться. Потому, что когда надо газете – Чижевский въъябывает, а когда надо Чижевскому – на фестиваль в Карловы Вары едет Пташук. Ты знаешь Пташука?
Мовьер. Нет.
Чижевский. Конечно, ты его не знаешь. Если бы ты его знал, ты бы отравился.
Мовьер. Я и так отравился.
Чижевский. ЯИзвини, я забыл.
Молчат какое-то время.
Чижевский. А ты как… трагично отравился? Или просто – напомнить о себе?
Мовьер. Думаю, что трагично.
Чижевский. Раз «думаю», значит не трагично.
Мовьер. Знаешь, сударь… Всему есть предел. Я, несчастный, истомленный болезнью и нищетой, сбегаю в мир предсмертных снов, сбегаю безвозвратно, безрассудочно, повинуясь секундному порыву.
Чижевский. Уши надо отрывать за такие порывы.
Мовьер. Я принимаю смертельную дозу снотворного, чтобы снова – последний раз увидеть порождение собственного больного гения, найти у него финальное понимание… А что встречаю? Грубость, равнодушие, оскорбительные намеки. Это низко.
Чижевский. Вот ты и сказал.
Мовьер. Вот я и сказал.
Чижевский. Я для тебя низкий..
Мовьер. По событийному ряду…
Чижевский. ННу и флаг тебе в руки.
Мовьер. Ты хоть осознаешь, что когда я умру, ты тоже исчезнешь?
Чижевский. Осознаю, осознаю. Проваливай.
Мовьер. Ты понимаешь, что это может быть, навсегда.
Чижевский. Если «может быть», значит не навсегда.
Мовьер. Низкая, низкая душа.
Мовьер в бессильной злобе трясет кулачками перед лицом Чижевского. Исчезает.
Чижевский. Достал, честное слово.
Дата добавления: 2015-09-05; просмотров: 61 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| НА УЛИЦАХ ПАРИЖА | | | ПРОМЫВАНИЕ |