Дмитрий Леонтьев 6 страница

Отец Юрген Квант, директор евангелического обшества «Дом Центра»:

Молодёжный подвал нашего евангелического центра на протяжении многих лет был основным местом встречи молодёжи из Гропиусштадта и Нойкёлльна. Каждый вечер в клуб приходило до пятисот ребят и девушек, пока в декабре семьдесят шестого года мы не были вынуждены закрыть его ввиду растущего потребления героина среди молодёжи. Этим мы надеялись привлечь внимание общественности к катастрофической ситуации, сложившейся в районе…

Что нас, педагогов, удивило, так это скорость, с которой Гропиусштадт превратился в район чрезвычайно неблагополучный в этом отношении. За какие-то считанные месяцы тридцать-тридцать пять ребят из нашего микрорайона пристрастились к героину – сели на иглу. Все предпринимаемые нами попытки убедить молодёжь аргументами и дисциплинарными мерами в опасности употребления наркотиков, были восприняты ими совершенно в противоположном смысле – буквально как приглашение к столу! Мы расписались в своей беспомощности и несостоятельности, – эффективно противостоять этой проблеме мы не смогли. При работе с молодёжью в «Доме» проявилось именно то, от чего так упорно открещиваются государственные социальные службы: и речи идти не может о якобы схлынувшей волне наркотиков! Напротив, проблема приобрела размеры, сопоставимые и количественно и качественно с ситуацией в Америке. Ситуация в экономике страны образует всё большее количество безработной и не учащейся молодёжи, молодёжи из рабочей среды. Всё, что нам, педагогам, оставалось сделать, так это выступить с открытым протестом против чиновничьего равнодушия.

Закрытие молодёжного клуба должно было пролить свет на то, что многие определённо не хотели замечать. И это случилось: сегодня в Берлине идут активные дискуссии по этому вопросу. Государство было вынуждено признать проблему.

Сейчас молодёжный клуб снова работает… Несколько необходимых условий для этого оказались выполнены: в Нойкёлльне появился существующий при государственной поддержке консультационный пункт по проблемам наркомании, в Гропиусштадте – Сlean Вus для постоянной работы с неблагополучными подростками и некоторыми возможностями для терапии. Проблема наркомании за эти два года не потеряла своего значения, и это даже несмотря на то, что мы активно работаем со следующим – ещё только подрастающим – поколением молодёжи.

Многих подростков из Гропиусштадта, которые начали употреблять героин дватри года назад, уже нет в живых. Жизненные условия, в которых находится молодёжь, за прошедшее время также не улучшились. Наряду со старыми проблемами очевидно появляется и новая: всё больше и больше подростков в Гропиусштадте носят при себе оружие и готовы в случае сомнительной необходимости пустить его в ход. Неоднократно было замечено, что эта картина часто дополняется соответствующими националистическими аксессуарами и готовностью разделить фашистскую идеологию…

Большинство подростков, с которыми мы работаем в «Доме», растут в рабочих семьях. Ситуация там, несмотря на очевидный рост благосостояния, в последние годы характеризуется лишь постоянным ухудшением условий жизни. Возросшие профессиональные требования и постоянный стресс в школе, переполненные классы, нехватка учебных мест на производстве и безработица, конфликты в семье – вот конкретные проявления этого ухудшения.

В районах новостроек, таких как Гропиусштадт, – где проживает около сорока пяти тысяч жителей, ситуация многократно отягощается высокой концентрацией населения: то есть там много безработной молодёжи, много семейных конфликтов, повышенная нехватка мест в школах и т. д. Кроме того, «естественная» обстановка таких районов, как правило, не может похвастаться ни природными условиями, ни какими-то особыми возможностями для отдыха. Страдают в первую очередь самые незащищенные группы общества – дети, молодёжь и старики фактически брошены на произвол судьбы в этих разрушительных условиях. По окончании застройки Гропиусштадта – то есть после планового освоения каждого участка под застройку, оказалось, что там катастрофически не хватает пригодных площадок для детей и подростков, центров проведения досуга для молодёжи и взрослых и, прежде всего – живой природы. Нет там ни больших парков, ни лесов, ни лугов – ничего, где дети могли бы на легальной основе пошуметь, а взрослые погулять.

Логика появления таких городов как Гропиусштадт основывается на понятии рентабельности капитала, и совершенно не направлена на удовлетворение необходимых жизненных потребностей человека. Приходится констатировать, что последствия такого полуфабрикатного образа жизни – ранее только предполагаемые – сегодня проявляются всё чётче.

Материальная нужда – причина очень многих конфликтов и семейных проблем.

Высокая стоимость аренды и постоянно растущая величина прожиточного минимума принуждают людей ко всё большей нагрузке на работе, к выходу на работу и мужа и жены, что подвергает жизнь человека неразрешимому противоречию – каждый день приходится мобилизовывать всё больше и больше времени для работы, совершенно не имея возможности пополнить запас жизненных сил, и не становясь ни счастливым, ни зажиточным.

Всевозможный дурман издавна является тем испытанным средством, которое способно лишить человека печального сознания того, что он принадлежит к числу жертв общественного развития. Алкоголь уже многие годы выполняет эту функцию в рабочей среде, – только в последние годы ему на смену пришли и другие средства: психофармацевтика – легальный и прибыльный бизнес – и наркотики, такие как кокаин и героин, – бизнес хоть и нелегальный, но тем более доходный. А учитывая ситуацию, невозможно удивляться растущему злоупотреблению наркотиками, возросшему уровню преступности, увеличивающейся брутальности общества и широкому распространению фашистских идей в молодёжной рабочей среде.

Также невозможно серьёзно спорить и с тем утверждением, что между ростом потребления наркотиков среди молодёжи и постоянным ухудшением условий их жизни существует прямая связь. Связь, превосходно используемая в коммерческом смысле…

На следующих выходных после моего первого героинового эксперимента я встретила Детлефа в «Саунде». Он сразу же насел на меня: «Ну что, и ты туда же – вся в говне, да?! С ума сошла, что ли?!!» Астрид уже сказала ему, что я нюхачу.

Я тихо ответила ему: «Успокойся, старик. Посмотри лучше на себя, ты же настоящий игловой! Я тебе отвечаю, со мной так далеко не зайдет!» Что мог Детлеф сказать? Он действительно сел на систему, и был теперь полностью зависим. У него ещё не было ломок – эта фаза ещё не наступила, – но ему постоянно хотелось вмазаться. Жутко хотелось… Короче, под конец он сказал мне, что у него нет денег, и что он бы охотно прикупил бы себе гарика.

Я сказала: «Вот видишь, старик, – и это ты меня учишь!» Я предложила ему вместе настрелять денег на порошок. Он согласился, хотя и знал, конечно, чем это закончится. За двадцать минут перед «Саундом» я собрала двадцать марок, У Детлефа касса оказалась гораздо тоще, но и этого с запасом хватало на двоих – много нам не надо было тогда. Вопрос, что достанется мне, в тот вечер даже не обсуждался. Это было и так ясно… Детлеф вмазался в тот вечер, а я раскатала дорожку. Так из моего намерения подойти к героину только через четыре недели ничего и не вышло…

Детлеф и я, мы снова были вместе, как будто и не разлучались. Никто не говорил о тех неделях, когда мы проходили друг мимо друга в «Саунде». Всё снова было как в наши лучшие времена…

Да…, всё складывалось как нельзя лучше. Если бы я не подсела на героин, то я никогда не сошлась бы снова с Детлефом. Я сказала себе, что буду нюхать только по выходным. Каждый, кто начинает употреблять героин, даёт себе такую клятву, хотя и не знает никого, кто бы оставался героинщиком по выходным. Более того, я вообразила себе, что спасу Детлефа от героина, не дам ему стать настоящим игловым.

Я обманывала себя и была счастлива тем.

Нет, ну вероятно, я отдавала себе отчёт в том, что это просто ложь, и, если кто-то заговаривал со мной о героине, я вскипала. Я затыкала уши и орала: «Тихо, ты, вали» – ну как тогда на Астрид. И я как-то странно начала ненавидеть всех девушек в моем возрасте, всех ровесниц. Смотрела на них и понимала, что они идут по моему пути. Я узнавала их в метро и в «Саунде» – этих маленьких пробовальщиц гашиша и кислоты.

Двенадцати-тринадцатилетние бродяжки шатались по «Саунду», копируя в одежде и поведении взрослых наркоманов. Я говорила себе: «Ну, эта дурочка сядет на иглу, и эта сядет!» Я буквально выходила из себя при виде этих идиоток! Я их просто ненавидела! И мне как-то не приходила в голову мысль, что это я себя ненавидела, себя, а не их!

После нескольких героиновых уикендов я решила сделать двухнедельный перерыв. Это не составит мне никакого труда, думала я. Да, физически мне не стало хуже, – я практически ничего и не заметила. Но все говно снова вернулось ко мне, и эти домашние драмы и эта школа! Это было незадолго до пасхальных каникул семьдесят шестого года…

В первую субботу каникул я сидела на лестнице в «Саунде» и опять не знала, почему и зачем я там сижу. Две девушки спускались вниз по лестнице. Обоим было лет так по двенадцать, они носили бюстгальтеры, были жирно накрашены и подстрижены под шестнадцатилетних. Я тоже рассказывала всем, кто меня не очень хорошо знал, что мне шестнадцать – ну и гримировалась соответственно… Я испытывала отвращение к ним обоим, отвращение и презрение, но они меня заинтересовали, и я не выпускала их больше из виду.

Потому, как они рыскали по «Саунду», я сразу просекла, что они ищут знакомства.

Они хотели в компанию… Конечно – в героиновую компанию. Они уже знали Ричи, шеф-повара «Саунда». Он был единственным престарелым сотрудником «Саунда», ему было где-то около сорока. Он торчал от девушек такого возраста. Такой добрый и нежный дядя для всех бродяжек… Они стояли у бара и болтали с Ричи. Потом заметили, что я наблюдаю за ними, и мы переглянулись. Ну, просто так, потому что были одного возраста… Одна из них подошла ко мне. У неё было такое невинное ангельское личико. Её зовут Бабси, сказала она, и спросила, нет ли у меня колеса для неё.

Я медленно молвила: «Забей – молодая ты ещё. Это же вредно! Зачем тебе колесо?» Я наслаждалась своим преимуществом… Я хотела показать ей, что некрасиво подваливать к настоящим героинщикам, чтобы просто стрельнуть какое-то идиотское колесо. Она смотрела на меня как на икону, широко открыв глаза, так, как ещё недавно и я смотрела на ребят, стоящих на ступеньку выше. Она сказала, что хочет угостить меня вишнёвым соком и скоро вернётся.

Когда Бабси ушла, ко мне подошла другая. Её звали Стелла. Она спросила, что Бабси от меня хотела. Я сказала: «Колесо». Стелла сказала: «Она тебе уже отдала деньги? Давай обратно! У меня пропало пять марок. Старуха их определенно свистнула!» В этом была вся Стелла… Такая, какой позже я должна была выдерживать её часами. Со временем Бабси и Стелла стали моими лучшими подругами. Мы действительно дружили. До тех пор, пока в газетах не появились статья о Бабси…

Тут как-раз подошла Бабси с вишнёвым соком. Ничего, кроме презрения, я к ней не испытывала, но как-то одновременно она была мне очень-очень симпатична. У неё было ангельское личико и наивное какое-то, несложное поведение. Мы стояли и болтали о том, о сём. Бабси и Стелла недавно со свистом вылетели из школы.

Прогуливали девочки, понимаю… Попали в компанию, в которой бешено садили – конечно, тут не до школы, понимаю… Домой сунуться они не могли, бомжевать им надоело, и теперь вот они хотели узнать что-нибудь покруче, чем их старая гашишная компания… Бабси было двенадцать лет, Стелле тринадцать.

На следующий день я пригласила Бабси к себе домой и подарила ей пару своих старых футболок и трусы – у неё почти ничего не было из одежды. Потом она заснула у меня в кровати, а я стала готовить… Бабси мне действительно нравилась. Да и со Стеллой мы тоже неплохо ладили. Они так напоминали мне меня саму, только на несколько месяцев моложе. В их окружении я чувствовала себя как-то приятней, чем с совершенно заколотыми игловыми… Девочки курили гашиш и закидывалась кислотой. Благодаря им я немного отошла от героинщиков. Только по субботам я немного нюхала. Все наши ребята смеялись, что я вожусь с подростками, но меня это не задевало…

У нас у троих было о чём поговорить. Дома были похожие проблемы. Отец Бабси покончил с собой, когда она была ещё совсем маленьким ребёнком. Мама её работала танцовщицей в Восточном Берлине и фотомоделью в Западном и поэтому скоро у Бабси появился отчим. Отчим был пианистом. На весь мир известным пианистом, как говорила Бабси. Она очень гордилась своим отчимом… Когда мы заходили в какойнибудь музыкальный магазин, она первым делом бросалась к пластинкам отчима.

Пластинок действительно было немало. Но отчим не слишком-то заботился о приёмной дочери, и поэтому Бабси жила у бабушки с дедушкой. Жила как принцесса… Я бывала у неё несколько раз. Огромная комната, обставленная отличной мебелью, сумасшедший проигрыватель и масса пластинок. Все как надо! И просто горы шмотья… Но со своей бабушкой – настоящей фурией – она всё никак не уживалась, говорила, что с удовольствием жила бы у своей мамы. Короче, Бабси и знать ничего не хотела о своей роскошной бабушке с её роскошной комнатой и потому бомжевала.

У Стеллы была очень красивая мама. Стелла её очень любила. Отец Стеллы погиб на пожаре. Когда это случилось, ей было десять. С тех пор её маме приходилось самой двигаться по жизни, времени на дочь у неё не хватало. Кроме того, она много пила. У Стеллы в то время был настоящий заскок. Она влюбилась в Мохамеда Али, восторгалась его силой. Я думаю, он был в её фантазиях и отцом и возлюбленным одновременно…

Мы трое шли-катились по одной дорожке. Ещё в первый день, когда я их увидела, мне было ясно, что девочки закончат героином, но пришла в ужас, когда однажды Стелла действительно попросила у меня порошок. Я бешено разозлилась и заорала на неё: «Ты что несёшь? И думать забудь об этом, ты ни от кого не получишь тут ни полграмма! Я тоже бросаю это дело! Это вообще ничего не даёт!» Я так ничего и не выдала Стелле, и всех своих попросила ей не давать. Через пару дней Блэки, парень из моей компании в «Саунде», с которым она теперь дружила, всётаки дал ей немного порошка. Бабси, конечно, сразу же уцепилась за подругой. Но приторчать им так и не удалось, – с этим порошком они попали в облаву, и полицаи отбуксировали их домой. Несколько недель я их не видела.

Приближалась весна, и на улице становилось всё теплее. Первые солнечные деньки всегда были для меня особым праздником – так было с самого детства. В саду распускались цветы. Бегать босиком, раздеваться и загорать, барахтаться в воде – что может быть лучше? Но в этом году напрасно я ждала это весеннее счастье. Казалось невозможным, как это – солнце светит всё ярче и греет всё теплее, а жизнь не становиться лучше? Я вся с ног до головы была завалена какими-то проблемами и даже не знала, что это за проблемы. Я нюхала героин, и тогда проблемы вроде как исчезали. Исчезали ровно на неделю…

В мае я отпраздновала свой четырнадцатый день рождения. Моя мама поцеловала меня и дала пятьдесят марок. Пятьдесят марок она сэкономила на хозяйстве… Я могла сама купить себе и подарить что-нибудь, чего мне особенно хотелось. Это-то меня и радовало. Подарок, подарочек!

Этим же вечером я рванула на Курфюрстендамм. На точку, понятно. Сорок марок ушли на две четверти героина. Столько порошка в один раз у меня ещё никогда не было! На шесть марок я купила сигарет, – я курила теперь как сумасшедшая, одну сигарету за другой; пачка вылетала за два-три часа. И вот четыре марки у меня оставалось на «Саунд».

В клубе столкнулась нос к носу с Детлефом. Он нежно поцеловал меня и поздравил с днём рождения. Я тоже поздравила Детлефа, потому что его день рождения был только за два дня до моего. Детлеф был немного в печалях и рассказал, что родители в этот раз его поздравить не удосужились. Оказалось, что только я вспомнила о нём… Да – ему было ещё хуже, чем мне! Я попыталась его утешить своим обычным «не переживай, старик», и кроме того, у меня был припасён отличный подарок для него. Доза! У меня было так много порошка, что мы оба спокойно могли торчать аж до воскресенья.

После этого совместного дня рождения, гигантской дороги для меня и порядочного дозняка для него, мы снова стали ходить вместе. До этого Детлеф шлялся то с одним приятелем, то с другим, а я часто бывала с Бабси и Стеллой, – но теперь мы всё время проводили вместе, если я могла выбраться в центр. Детлеф как раз бросил свою учёбу – он учился на водопроводчика и поэтому время у него было всегда… Если у нас хватало денег, мы оба покупали героин.

Пришли летние каникулы.

В первый день каникул мы с Детлефом и другими ребятами из компании поехали загорать на Ванзее. Обгорели там страшно, но – нет худа без добра! Там мне пришло в голову, как так на пляже подобраться к вещичкам, которые потом было бы легко реализовать. Мы перебрались повыше, туда, где в рощице лежали бабушки. Они там лежали себе в теньке, поскольку не переносили уже солнца.

Начали с мелочей, просто чтобы приобрести навык и заодно перекусить чегонибудь. Мы подбирались к какой-нибудь подстилке с холодильным ящиком, чей владелец как раз ушёл купаться. Тогда я громко говорила: «А бабушки-то и нет!» Потом быстро залазила в ящик. С первой попытки мы разбогатели на две банки колы, в следующий раз я свистнула платок и покрывало. А вечером вытащила переносное радио и пару мелочей, а Детлеф – часы.

Радио в пять минут ушло в «Саунде» за полтаху. Да, это был наш день! И я была уже совершенно счастлива, предвкушая вечер. Мы получили деньги, и я сразу сказала Детлефу: «Слушай, это нюхачество мне уже надоело! Я сегодня вмажусь».

Детлеф запротестовал. Но что это – пустые слова! В принципе, было уже все равно, колюсь я, или нюхаю… Просто, если только нюхаешь, нельзя считать себя настоящим игловым. Некоторые ребята у нас кололись только от случая к случаю…

Мы отправились к точке прямо на углу Курфюрстен-штрассе. Наш дилер признавал нас уже издалека, и сейчас он увидел нас, прошёл два квартала и остановился, дожидаясь. Безопасность, что поделаешь! Я купила у него две четверти за сорок марок… Я хотела в конце концов вмазаться! Когда нюхаешь – долго ждать прихода. Если вмазаться, то героин падает как молоток. Многие сравнивали это с оргазмом, и теперь я просто хотела испытать это чувство, не дав себе труда даже секунду подумать, что назад пути уже не будет.

Мы зашли в общественный туалет на Потсдамер-штрассе. Мерзкое местечко…

Перед туалетом как тюлени на льдине лежали какие-то алкаши. Они там и ночевали обычно… Мы дали им пачку сигарет, чтобы они постояли на стрёме. Они уже давно знали – что к чему, и очень обрадовались подачке.

С нами была ещё одна девка из «Саунда» – Тина. Детлеф достал из пакета шприц, ложку и лимон. Высыпал порошок на ложку, накапал туда воды и немного лимонного сока, чтобы порошок, который был, конечно, не очень чистым, лучше растворялся.

Вскипятил раствор над зажигалкой и втянул его в шприц… Этот его старый шприц был совершенно засорен, игла была тупой как вязальная спица. Сначала кололся Детлеф, потом Тина, ну а потом игла полностью забилась и не пропускала уже ничего. По крайней мере, они оба так утверждали. Скорее всего, они просто не хотели, чтобы я начала ставиться. Меня весь этот цирк просто вывел из себя…

Идиоты.

Слава богу, в сортире был ещё один фиксер – он только что вмазался. Полностью убитый тип, полностью опустившийся, полностью заколотый. Я спросила у него, не одолжит ли он мне машину. Не проблема, он одолжил. Теперь, правда, когда нужно было всадить себе игу в вену на локтевом сгибе, я ужасно струсила – боялась ведь шприцов. Закрыв глаза, я ударила, но ничего не получилось, хотя я много раз видела, как это делают. Детлеф и Тина вели себя так, как будто их это не касается… Так мне пришлось попросить этого убитого помочь мне! Он понял, конечно, что я в первый раз… Короче, выставила себя полной дурой перед ним – старым игловым!

Он сказал, что это полное говно, не стоило бы этого делать, но, однако, взял шприц. У меня на руках вен почти не было видно, и ему было сложно попасть в артерию. Пришлось трижды втыкать иглу, пока в канюлю не стала поступать кровь.

Бормоча что-то там о полном говне, он с размаху вогнал мне всю четверть…

Героин ударил как доской по затылку. Честно говоря, оргазм я представляла себе как-то иначе, – а теперь я просто отупела. Окружающий мир в одну секунду перестал для меня существовать – я его просто не воспринимала больше. Вряд ли я вообще думала… Я просто пошла в «Саунд», воткнулась в какой-то угол и стала пить вишнёвый сок.

Всё было отлично… Теперь я была с Детлефом… Мы были как настоящая супружеская пара, только что не спали друг с другом. Между нами, кстати говоря, вообще не было никаких сексуальных контактов. Для этого я чувствовала себя ещё не совсем взрослой, и Детлеф принимал это без долгих объяснений… Это тоже очень мне нравилось в нем. Да, что говорить, он был просто сказочным парнем!

Я была уверена, что когда-нибудь мы переспим. И я была рада, что ещё ничего не имела с другими ребятами. У меня не было никаких сомнений – я знала, что мы всегда будем вместе. Когда мы гуляли в «Саунде», Детлеф провожал меня домой.

Верные два часа. А потом ему приходилось топать из Кройцберга в Ланквиц, где он жил у отца…

Мы говорили с ним о каких-то нереальных вещах… Никаких отношений с реальностью я больше вообще не поддерживала. Действительность была для меня недействительна. Меня не интересовали ни вчера, ни завтра. У меня не было никаких планов – одни только мечты… Больше всего я любила говорить с Детлефом о том, что было бы, если бы у нас были деньги… Мы хотели купить большой дом, большую машину и модную мебель. Только одно не входило в наши планы – героин.

Ну, скоро у Детлефа возникла реальная идея как разбогатеть. Он сказал мне, что возьмет у дилера на реализацию героина – марок на сто, не больше. Эту кучу порошка он хотел разделить на десять чеков – каждый по двадцать марок. На вырученные от продажи деньги мы бы опять купили героин и, таким образом, каждый раз удваивали бы наш капитал. Я нашла идею роскошной… Тогда мы представляли себе очень просто всё это дилерство…

Детлеф действительно получил кредит в сотню марок. Очевидно несколько мелких торговцев с нашей сцены выдвинулись наверх и искали теперь новых уличных дилеров себе на смену… Хорошо. Но появляться с нашим товаром прямо на точке мы не осмеливались – торговали в «Саунде». Детлеф, добрая душа, так прямо волновался за тех, кого ломало и у кого ни копейки не было за душой, что давал им порошок в кредит. Конечно – эти уроды так никогда и не расплатились! В общем, к вечеру половина героина ушла так, другую мы раскололи сами, и когда чеки кончились, у нас не оказалось ни пфеннига…

Этот тип, который кредитовал Детлефа, страшно обозлился, но так ничего и не предпринял, чтобы вернуть товар. Наверное, он просто хотел проверить, катит ли Детлеф под дилера, и теперь убедился, что у того нет ни малейших способностей к торговле… Ну, бывает – производственный риск.

Первые три недели летних каникул я провела с Детлефом. Мы встречались с ним уже в полдень и не расставались до вечера; как правило, большую часть дня мы, сбиваясь с ног, носились в поисках денег. Я делала такие вещи, которые раньше сочла бы невероятными для себя. Я воровала как сорока в супермаркетах. Все подряд, но прежде всего то, что можно было легко загнать в «Саунде». Получить деньги, купить героин… Редко когда выручки хватало на два укола в день. Но постоянно порошок нам вроде не был нужен – можно было перетерпеть. К счастью, мы легко могли обходиться без герыча целыми днями, – серьезной физической зависимости у нас ещё не было…

* * *

Во второй половине каникул я должна была отправиться к бабушке в Гессен.

Бабушка жила там в маленькой деревне. И что смешно – я страшно радовалась и бабушке и деревне, а с другой стороны, не могла себе представить эти две-три недели без Детлефа. То, что я выдержу хотя бы несколько дней без «Саунда» и огней Кудамма, казалось мне вряд ли мыслимым. И всё-таки мне так хотелось в деревню, – к детям, которые ещё и слыхом не слышали о наркотиках, а просто плескались в ручье и катались верхом! Я сама уже не знала, кто же я всё-таки…

Не долго думая, я разделила себя на две полностью противоположные половины, и стала писать письма сама себе. Это называлось: Кристина пишет Вере. Вера это моё второе имя. Кристина была маленькой девочкой, которая хочет к бабушке, Вера была игловой. И теперь они спорили в письмах…

Уже когда мама сажала меня в поезд, я была только Кристиной, а когда оказалась у бабушки на кухне, это было так, как будто я никогда и не ездила в Берлин. Я почувствовала себя снова дома, по-настоящему дома всё из-за бабушки. Я любила её очень! Бабушку и её кухню! Кухня была как из книги с картинками. Настоящая крестьянская кухня с печью, огромными кастрюлями и сковородками, в которых всегда что-то жарилось и парилось на слабом огне… Так уютно!

С двоюродными братьями и сёстрами да и с другими ровесниками в деревне я быстро нашла общий язык – пришлось заново познакомиться. Они все были совершенно нормальными детьми… Ну как и я. Среди них я снова чувствовала себя ребёнком. Я ведь уже почти забыла это чувство! Туфли на высоком каблуке я забросила подальше в угол – одалживала себе у других ребят в зависимости от погоды то сандалии, то резиновые сапоги. К косметичке так ни разу и не притронулась. Здесь никому и ничего не надо было доказывать…

Я много каталась верхом. Мы играли в догонялки и на лошадях и пешком. Нашим любимым местом для игр был по-прежнему тот самый ручей… Мы все подросли теперь, и плотины, которые мы строили, были просто огромными! Там, у ручья, возникали настоящие водохранилища, и когда мы вечером открывали плотины, то возникал фонтан в три метра как минимум!

Ребята хотели знать, конечно, – как оно там в Берлине. Но я не рассказывала им много. Я вообще не хотела вспоминать о Берлине. Удивительно – но я ни разу не вспомнила о Детлефе! Собственно говоря, я собиралась писать ему каждый день, но так ни разу и не написала. Иногда вечерами пыталась подумать о нём, но с трудом могла даже вспомнить, как он выглядят… Он был из одного мира, а я из другого.

И каждую ночь в постели мне становилось страшно… Эти типы из «Саунда» вставали передо мной как привидения, и я с ужасом думала о том, что мне скоро обратно. В такие вечера я очень боялась Берлина… Потом я подумала, что могу попросить бабушку позволить мне остаться у неё, наверное… Но как объяснить ей, почему… – ей и моей маме, кстати? Пришлось бы рассказать всё о наркотиках… Нет, так не годится! Я думаю, бабушка свалилась бы замертво со стула, узнай она, что её малышка колется героином.

Надо было возвращаться в Берлин… Шум, огни, вся эта лихорадка – всё, что раньше так нравилось мне в Берлине теперь только раздражало. Я не могла спать ночью при шуме. И на Курфюрстендамм, среди потоков машин и толп людей, меня охватывал настоящий ужас! Я даже не пыталась сжиться с Берлином потому что уже через неделю после моего возвращения мы с классом отправились в путешествие.

Мне было так противно всё здесь, что получив в подарок от моей супертётки пятьдесят марок, я и не вспомнила о героине. Я даже не стала разыскивать Детлефа, – о нём я слышала, что он больше не ходит в «Саунд», – оставалась совершенно чистой, и поехала с классом в Шварцвальд.

Я очень хотела в эту поездку, но спустя пару дней она показалась мне достаточно нудной. У меня постоянно болел живот после еды, и я с трудом выдерживала переезды. И вот, когда мы ехали на шоколадную фабрику в Лоррах, Кесси, которая сидела рядом, сказала мне вдруг: «Слушай, да ты просто вся жёлтая! Твою мать, да у тебя желтуха!!!» Кесси сразу же отодвинулась от меня…

Я подумала ну вот и моя зараза пришла! Все игловые раньше или позже заболевают гепатитом – из-за грязных старых шприцев, которые часто переходят из рук в руки. Это впервые за долгое время напомнило мне о героине… И я сразу вспомнила о том грязном шприце, которым старый мертвяк вогнал мне четверть в туалете. Потом мне показалось, что Кесси просто пошутила. И впрямь, подумала я, – этого не может быть после двух вмазок, тем более что уже прошло столько времени с тех пор!

Перед тем как пойти на шоколадный завод, я добыла себе в какой-то палатке пластмассовую ложку, и вперед – в страну шоколада! В каждый бочонок, содержимое которого казалось мне хоть немного аппетитным, я лезла со своей ложкой, и если мне особенно нравилось, то я задавала руководителю какой-нибудь вопрос, чтобы пока он отвечает, поесть ещё. С завода я прихватила столько конфет, что моя доверху застёгнутая куртка чуть не разошлась по швам…

Уже в автобусе я поклялась себе никогда в жизни не прикасаться больше к шоколаду! Я только дошла до гостиницы, и моя печень капитулировала перед всеми шоколадными продуктами, которые я килограммами напихала в себя. Мне было очень плохо.

Теперь и учитель заметил, что я вся желтая. Всполошился, вызвал врача, и я в машине скорой умчалась в университетскую клинику Фрайбурга… Изолятор детского отделения представлял собой безупречно чистую и белую комнату площадью в два квадратных метра. Никаких картин на стенах, ничего. Всё стерильно. Сёстры молча приносили еду и пилюли и также молча исчезали. Иногда заходил врач и спрашивал, как я себя чувствую. Мне нельзя было покидать комнату, даже чтоб пописать. Ни радио, ни книг у меня не было, и я часто думала, что так, наверное, и становятся сумасшедшими…

Дата добавления: 2015-09-04