Читайте также:
|
В марте 1911 года вернулся Гумилев.
В царскосельском доме ящики, коробки, упаковки, чемоданы. Митя с женой, мать путешественника Анна Ивановна, толпа встречавших друзей — все получили подарки. Затем — торжественный обед и ритуал рассказов… Когда речь зашла о кулинарных пристрастиях аборигенов и впечатлениях Николая от дегустации личинок и червей, Анна демонстративно вышла из-за стола:
— Тошнит от вашей Африки!
Ей вслед обернулись удивленные лица. Что тут скажешь, жена Николая не считала нужным даже приличия соблюсти. Демонстрирует вздорный характер.
Она получила гору даров — шелка ручной росписи, экзотические украшения из серебра и кости. Вдобавок — маленького розового попугайчика, спавшего в клетке, накрытой платком. Какая прелесть — розовый какаду!
— Ты ждала меня? — Уведя жену в свой кабинет, Николай накинул ей на плечи черное кружево — шаль с длинной бахромой. — Это испанская работа. Купил в порту, она так похожа на тебя, прямо в руки просилась — как живая.
— Спасибо. — Анна ответила на полуофициальный поцелуй в щеку. — Мне не было одиноко. Я писала стихи, общалась с интересными людьми. И знаешь, решила твердо: не отговаривай, прошу тебя, это мой путь, мое дело. Никем другим я в этой жизни не буду. И стихов у меня уже набралось на приличную книжку. Думаю, сотни две.
— Да, каждому свое. Ты погружена в поэзию. Я, как видно, только и думаю что о путешествиях. Мир так велик и так заманчив… Девочка моя морская, ну не дуйся… И вот что я решил: давай издадим твои сочинения?.. Прочти что-нибудь! — Он сел у камина и закурил сигару с лицом серьезного, придирчивого критика.
— Хорошо… — У Анны на щеках выступили два красных пятна. Николай был строгим и справедливым судьей… Но как же ей не терпелось нанести ему удар! За пренебрежение к ее стихам, за унижение бросаемой на полгода молодой жены, за обманутые надежды на его деловую помощь.
Он любил три вещи на свете:
За вечерней пенье, белых павлинов
И стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
Не любил чая с малиной
И женской истерики…
А я была его женой.
Анна воинственно вздернула подбородок. Николай хлопками изобразил восторг.
— Точно подмечено! Поздравляю — ты очень добра и наблюдательна! И знаешь, у меня есть чем ответить. Немного смешно вышло, хотя юмор, ты знаешь, не мое призвание. Тебе, разумеется, известно, что Киев считается городом ведьм?
— А разве не в Африке обитают самые могущественные колдуны?
— На меня они не произвели впечатления. Другое дело — киевские мастера. Слушай…
Из логова змиева,
Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью.
А думал — забавницу,
Гадал — своенравницу,
Веселую птицу-певунью.
Покликаешь — морщится,
Обнимешь — топорщится,
А выйдет луна — затомится,
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то, — и хочет топиться.
(…)
Молчит — только ежится,
И всё ей неможется,
Мне жалко ее, виноватую,
Как птицу подбитую,
Березу подрытую
Над очастью, Богом заклятою.
— Очасть — как я понимаю, омут? Страшная картина! Сейчас заплачу над участью несчастного мужа! — Анна закусила губу, но сделала вид, что шутка не обидела ее. Виноватая, он считает? Богом заклятая? Хорошо же! — Выразительный крик души вышел у тебя, Николушка. Считай — меня сразил наповал! — Смеясь, она пошла к двери. — Постараюсь реализовать подмеченные характеристики. Кстати, я с супругами Чулковыми думала прокатиться в Париж. Все сомневалась, теперь решилась. — И не найдя нужным что-то объяснять, вышла из комнаты.
На следующий же день Анна уговорила Георгия съездить в Париж — он любил этот город в мае. Поездка поначалу вышла не совсем удачная. Чулков взял с собой жену Нину Владимировну, с которой Анна быстро подружилась. Но жена под боком — не лучшее условие для романтического вояжа. Да и не в Чулкове, собственно, было дело. Анна только и ждала, как от них отделаться.
Через неделю супруги решили поехать в Италию.
— А я, пожалуй, останусь. Записалась на курсы античного искусства при Лувре.
— Надолго? — удивилась Нина.
— А посмотрю, как пойдет. Надо ликвидировать пробел в образовании.
— Что передать Николаю Степановичу? Если курсы затянутся? — Догадливый Чулков хитро улыбался.
— Что люблю страстно и рвусь домой, но хочу подучиться. В этой области у меня совершенный провал! — Анна расцеловалась с его супругой: — Следите там за нашим красавцем, Ниночка!
…Амедео она увидела совершенно иным. Худой, бледный, осунувшийся от пьянства и бессонных ночей в кругу своих любимых натурщиц. Всклокоченная борода состарила его сразу на много лет. Однако для Ахматовой ее страстный итальянец был самым красивым на свете. Всякие Кики и Мими вмиг исчезли, и они остались вдвоем во всем мире — будто и года не прошло. Он, как и раньше, обжигал ее таинственным, пронзительным взглядом, у нее, как и прежде, что-то обрывалось под сердцем. Страсть захлестывала, оглушала. Тяжело дыша, он выпускал ее из объятий, шептал пересохшими губами:
О нет, любимая, будь нежной, нежной, нежной!
Порыв горячечный смири и успокой.
Ведь и на ложе ласк любовница порой
Должна быть как сестра — отрадно-безмятежной.
Стань томной; с ласкою дремотной и небрежной,
Размерь дыхание, взор сделай мирным твой.
Объятий бешеных дороже в час такой
Твой долгий поцелуй, хоть лжет он неизбежно.
— Это не Верлен, и не ты сочинил. Это кто-то придумал за меня. И речь обращена к тебе! Ты бешеный итальянец, ты душишь меня поцелуями, я теряю сознание в объятиях — «порыв горячечный смири и успокой!
Он потянулся за вином, выпил прямо из горлышка и расхохотался:
— Ты! Ты! Ты виновата… Радость моя нежная, а поесть у нас ничего не завалялось?
— Был кусочек вчерашней ветчины.
— Увы, я его ночью съел. Не грусти, царица. — Он вскочил, натянул широкие холщовые штаны и стал заворачивать в холст подрамник с портретом криволицего краснорожего мужика. — Пойду в «Ротонду». Лурьен мне обещал притащить клиента. Жди — приду богатым и устроим гульбу!
Его вымело, словно по комнате прошел сквозняк. Хорошо, что взял этот портрет — хоть глаза у кривого и были просто замазаны синей краской, а следили за ними не отрываясь. Анну осенило: живописью Амедео руководила некая мистическая сила. Он шел, ведомый ею, и это была его особая дорога. Что найдет на ней, что потеряет? Вопрос и в том — кто решится купить такой портрет?
Увы, он не разбогател, попытки сделать крошечный вернисаж в магазинчике друзей обернулись штрафом за изображение раздетой натуры в витрине лавчонки. Амедео был так беден, что не мог не только пригласить Анну в ресторан, но и предложить ей платный полотняный шезлонг в Люксембургском саду, и беднягам приходилось сидеть на обычных скамейках. Ахматова рассказывала, что они гуляли по ночному Парижу, по старинным, темным улочкам, а однажды даже заблудились и пришли в мастерскую Модильяни лишь под утро.
В крохотной, заставленной холстами комнатке Ахматова позировала художнику, естественно, одетая. В тот сезон Модильяни нарисовал на бумаге, по словам поэтессы, шестнадцать ее портретов, которые сгорели потом во время пожара в Слепнево. Однако до сих пор некоторые искусствоведы считают, что Ахматова скрыла рисунки, не желая представить миру откровенные «ню», рассказывающие всю правду об их отношениях… Ведь, по утверждению Анны Андреевны, наброски обнаженной русской Модильяни делал по памяти у себя в мастерской, в то время как она отдыхала в гостинице. Три месяца? Поразительный альтруизм петербурженки — работать натурщицей у бесперспективного и малоинтересного «мазилы», страдающего к тому же склонностью к наркомании. Да еще каждый раз волноваться, не слишком ли откровенно прописана поза?
О, не морочьте нам голову, уважаемая Анна Андреевна! Зачем так стесняться волшебных молодых порывов, данных на радость долгой жизни? Три месяца счастья и терзаний совести — любимое сочетание поэтессы. Оно рождает чудесную мелодику стиха. Жаль, что все сожжено… В рассказе Анны Андреевны запечатлены лишь ситуации, приличествующие гостившей в Париже замужней даме. Так, согласно документу, днем Модильяни водил ее по музеям, особенно часто они заходили в египетский подвал Лувра. Амедео был убежден, что лишь египетское искусство может считаться истинным. Художник отвергал прочие направления в живописи. Русскую подругу он изображал в нарядах египетских цариц и танцовщиц.
Когда же наступала ночь, влюбленные выходили из мастерской и гуляли под открытым небом. По воспоминаниям Ахматовой, в те дни шли обильные дожди, и заботливый Дедо (так называли его в семье), прихватив на случай дождя огромный черный зонт, раскрывал его над Анной, словно пряча ее от всех житейских забот. В такие минуты для Ахматовой существовал лишь он — ее странный друг, казавшийся малым ребенком, нелепый романтик, воспевающий неземные миры.
Ахматова утверждала, что никогда не видела Амедео пьяным. Лишь однажды, накурившись гашиша, он лежал и в растерянности держал ее руку, повторяя: «Sois bonne, sois douce». «Но ни доброй, ни нежной, — добавляла поэтесса, — я с ним не была». Анна Андреевна считает, что замужней женщине приличествует быть строгой и нравоучительной с художником, позволяющим себе лишнего. Нельзя отрицать: ее не могли не страшить его увлечения, так легко подчиняющие его мягкую волю и ломающие и без того хрупкое здоровье. Она пробовала нажать на его тщеславие, угрожать разрывом, уходить. На следующий день он приползал, как провинившийся щенок, и клялся, клялся, что «никогда больше»… Но вырваться из алкогольной зависимости он уже не мог. Страдал, проклинал судьбу, и все повторялось снова.
Провинившись, Модильяни часто бродил ночами у ее отеля, бросая в окно сорванные на клумбе цветы или ветки жасмина до тех пор, пока она не выходила из темного парадного — непреклонная, гордая «святая блудница». Гумилеву для создания идеала не хватило маленького условия — он не сумел стать любимым мужчиной своей Примаверы.
Однажды Анна повторила трюк: не застав Амадея в мастерской, забросила ему в окно мелкие алые розы, целый букет которых только что купила у старушки.
— Как ты проникла сюда? — удивился он, обнаружив цветы.
— Они сами влетали в окно.
— Этого не может быть! Цветы лежали так красиво!
Эпизод с розами описан Ахматовой в воспоминаниях как самая милая и интимная деталь их взаимоотношений.
Когда Ахматова, покидая Париж, прощалась с Модильяни, он отдал ей свертки рисунков:
— Окантуешь и повесишь в своей комнате. Здесь шестнадцать лучших и вполне невинных зарисовок.
— Я буду все время смотреть на них… — Анна краем глаза следила за людьми, наводнявшими платформу — в Петербург всегда ехал кто-то из знакомых, и горячие прощания с далеко не респектабельным мужчиной не входили в ее планы.
— Ты приедешь?
— Непременно. Если ты бросишь убивать себя.
— О, за это не беспокойся. Я сильный! — Он согнул руки, демонстрируя бицепсы, и улыбнулся. — Брошу — все!
«Это конец, — поняла Анна. — Он никогда не станет прежним. Несчастная звезда. Линия на ладони не соврала. Интересно, попали бы его картины в хорошие музеи?»
Дата добавления: 2015-09-04; просмотров: 82 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| Глава 4«Я надела узкую юбку,Чтоб казаться еще стройней». А.А. | | | Глава 6«Ты совсем, ты совсем снеговая,Как ты странно и страшно бледна!» Н.Г. |