Ограниченность естественного отбора

В глыбе мрамора заключено бесчис­ленное множество форм, которые из нее можно создать. Остается отсечь все лишнее и выявить какой-то один, наи­более совершенный образ.

Нечто подобное выпадает на долю естественного отбо­ра. Перед ним масса живого вещества. Преобразуя ее на разные лады, придавая ей случайные формы, отбор (т. е. внешние природные условия, условия внутри биоценозов, сообществ) сохраняет лишь самые совершенные создания, прошедшие экзамен «на живучесть». Меняются условия, и отбор несколько изменяет свои творческие «вкусы». По­являются новые виды, пропадают прежние.

Казалось бы, все ясно. Однако возникает недоумение. Если мы вручим миллио­нам обезьян по резцу, молотку и куску гранита, сможет ли хоть одна из них — даже за миллиард лет непрерывного труда — случайно высечь роденовского мыслителя? Теоре­тически такая вероятность имеется. Практически она не должна реализоваться ввиду своей ничтожной малости.

А ведь создать живого мыслящего человека из бесфор­менного первобытного студня — куда более сложная за­дача!

Естественный отбор предполагает выживание самых приспособленных. Если усложнение нервной системы дей­ствительно дает решающие преимущества организму, тогда благодаря ему должны были бы несказанно расцвести и размножиться виды, стоящие на высочайшей (для своего времени) ступени цефализации.

Но не раз уже приходилось доказывать и подчеркивать: исключая нас, царят на Земле отнюдь не са­мые сложные создания. Даже все животные, об­ладающие нервной системой, составляют немногим более сотой доли всей биомассы Земли. От этой, вовсе не льви­ной доли лишь сотая часть приходится на высокоразвитых позвоночных. А из них на наших родственников, прима­тов, остается лишь несколько процентов. Одних червей на Земле в десять раз больше по весу, чем людей.

Абсолютное преобладание и процветание растений и простейших как будто указывает на них как на избранни­ков естественного отбора. И все-таки, добившись совершенства (создав организ­мы, процветающие сотни миллионов и миллиарды лет), жи­вое вещество продолжало усложняться, обогащаясь нерв­ной системой и централизованным мозгом.

Случайные равновероятные события должны реализо­вываться по строгим закономерностям. Скажем, мы бро­саем две игральные кости. Наиболее часто должна выпа­дать сумма 7 (потому что она может образовываться шестью различными сочетаниями), а реже всего 2 и 12 (достигаемые лишь одним способом: две единицы или две шестерки).

При отборе на основе случайности, чем дальше отклонение от среднего, тем меньше вероятность такого события. Следовательно, чем сложнее творение, чем более удалено оно от среднего, тем реже должно встречаться подобное отклонение, а стало быть, эволюция в этом направлении должна замедляться со временем. Регресс и прогресс должны, казалось бы, одинаково зату­хать или, во всяком случае, протекать равномерно.

В геологической истории живого вещества регресс, пожалуй, замедляется. А вот прогресс — во всяком случае, в эволюционной линии наших предков — неуклонно наращивал темпы. Следовательно, суще­ствует какой-то механизм ускорения. И не случайный, а вполне закономерный.

Можно предположить, что все способ­ности живой материи заложены изначально, в «день творе­ния». Каким образом? Почему непрерывно пополнялись запасы энергии и возрастала сложность? Ведь иначе тотчас бы началась деградация.

Представьте себе завод-автомат, производящий... ну, скажем, заводные игрушечные автомобильчики. Завод сам заменяет испорченную аппаратуру и т. п. При этом, конеч­но, он претерпевает некоторые перемены. Изменяются и выпускаемые им автомобильчики. Можно вообразить, что со временем уклонения от стандарта (по цвету, размерам, материалам, конструкции) будут достаточно велики. От­дельные линии, ранее выпускавшие однотипную продук­цию, начнут производить разную. К тому же специальный автоматический контроль будет поощрять выпуск наиболее удачных моделей и браковать дефектную продукцию.

Можно ли надеяться, что через какое-то время хотя бы одна автоматическая линия (скажем, одна из миллиона) начнет сама собой случайно выпускать вместо заводных автомобильчиков настоящие «кадиллаки»? Вероятность тако­го события практически равна нулю. А как же тогда оценивать вероятность случайного образования из скопища однотипных клеток — хотя бы за миллиарды лет — человека с его мозгом? Не похоже ли это на то, что артель, выпускающая бухгалтерские счеты, вдруг случайно — по ошибке — смастерит первоклассный компьютер? А ведь вероятность и этого события теоретически отлична от нуля.

Обычно на производстве происходит наоборот. Без ра­зумного вмешательства человека, без творчества изобретателей и ученых станки, автоматические линии, цеха со временем ухудшают свою работу (ломаются детали, появляются дефекты в оборудовании, дезоргани­зуется процесс и т. д.). Так и должно быть, по закону воз­растания энтропии в закрытой системе.

Блее ста лет назад английский естествоиспытатель, современник Дарвина Д. Пэдж писал: «Достаточно самого краткого размышления, чтобы сразу почувствовать, что естественный подбор есть один из самых могучих деятелей в процессе прогрессивно­го развития; но чего нельзя никак допустить, это — то, что­бы естественный подбор, сам по себе, мог быть причиною прогрессивного развития органической жизни, совершаю­щегося в определенном порядке, хотя бы это развитие шло миллионы веков».

С той поры мнение это неоднократ­но оспаривалось и вновь утверждалось. Возможно, первое впечатление было, в общем-то, верным.

Естественный отбор — именно тот, который происходит в природе, а не в искусственных условиях — благоприятствует стабильности и неизменности (при несущественных вариациях) наиболее просто и надежно устроенных организмов. Цефализацию так объяснить невозможно.

Дата добавления: 2015-08-27