Вторая книга 1 страница

ГЛАВА ПЕРВАЯ
(И. Д. ХVII, 8, 4—9, 3)
Архелай дает народу траурный пир по поводу смерти Ирода. Скоро после этого происходит восстание, и он отправляет против восставших войско, которое убивает около 3000 человек.

1) Поездка в Рим (74 до раз. хр.), которую должен был совер­шить Архелай, дала повод к новым волнениям. Оплакав своего отца семь дней и дав народу богатый траурный пир (обычай у иудеев, вслед­ствие которого многие разорились; наследники бывают почти вынуждены угостить участников в похоронах, в противном случае они рискуют прослыть неблагодарными к умершему), он в белом одеянии отпра­вился в храм, где был восторженно встречен народом. Он приветствовал народ, сидя на золотом троне, воздвигнутом на вы­сокой трибуне, благодарил его за усердное участие в похоронах его отца и за выражение ему верноподданнических чувств, точно он уже в действительности был царем; «но, — прибавил он, — он удер­живается пока не только от проявления власти, но и от принятия титула, пока не будет утвержден в престолонаследии императором, которому завещанием предоставлен решающий голос во всем. Он и в Иерихоне не принял диадемы, которую солдаты хотели возложить на него. Но когда он высшей властью будет утвержден царем, тогда он отблагодарит народ и войско за их добрые чувства к нему. Все его стремления будут направлены к тому, чтобы быть к ним во всех отношениях милостивее, чем его отец».

2) Обрадованный этими обещаниями, народ тут же пожелал испы­тать его истинное намерение высокими требованиями. Одни желали облег­чения податей, другие—упразднения пошлин^[249], а третьи требовали осво­бождения заключенных. Чтобы снискать расположения народа, он обещал все. Вслед за этим он совершил жертвоприношение и вместе со своей свитой предался пиршеству. Под вечер же собралась немалочислен­ная толпа домогавшихся нового порядка, которые, по окончании официального траура по государе, открыла свой особенный траур. Они оплаки­вали тех, которых Ирод казнил за уничтожение висевшего над храмо­выми воротами золотого орла. Этот траур не был тихий и сдержан­ный; душу раздирающие стоны, искусственно возбужденные крики и плач, и громкие вопли огласили весь город. Таким образом они оплакивали тех, которые, по их словам, пали за веру отцов и святыню. Тут же раздался крик: «будем мстить за них Иродовым избранникам! Прежде всего должен быть устранен назначенный им первосвященник— долг и обязанность требует избрать более благочестивого и непорочного!»^[250].

3) Как ни досадовал на это Архелай, но, в виду своей неотлож­ной поездки, он на первое время удержался от казней. Он боялся, что если восстановит против себя народ, тогда волнения могут уси­литься и сделают его поездку совершенно невозможной. Он пытался, поэтому, успокаивать недовольных больше добрым словом, нежели си­лой, и отрядил начальника, который должен был призвать народ к порядку. Но, как только тот явился в храм, мятежники прогнали его каменьями, не давая ему начать говорить, и других, которых Архе­лай посылал для их вразумления, они также с негодованием оттолк­нули от себя. Было ясно, что если они получат еще подкрепление, тогда их совсем нельзя будет унять. Так как предстоял тогда праздник опресноков (который именуется у Иудеев Пасхой), когда совершается много жертвоприношений, то со всей страны стекалась в Иерусалим не­сметная масса народа. Те, которые оплакивали законоучителей, оставались сплоченными в храме и здесь раздували пламя восстания. Все это вну­шало Архелаю серьезные опасения. Боясь, чтобы мятежная горячка не охватила весь народ, он втихомолку послал трибуна во главе одной когорты^[251] — с приказанием схватить коноводов. Но вся толпа бросилась на нее; большая часть солдат была истреблена каменьями; сам трибун был тяжело ранен и обратился в бегство. Как ни в чем не бывало, они вслед за этим приступили к жертвоприношениям. Но Архелай убедился, что без кровопролития толпа не даст обуздать себя. Он приказал поэтому выдвинуть против нее все свои военные силы: пехота густыми рядами вступила в город, а всадники высыпали в поле. Эти войска внезапно напали на жертвоприносителей, убили около трех тысяч из них, а остальную массу загнали в ближайшие горы. Недолго спустя явились герольды Архелая, возвестившие приказ о том, чтобы каждый возвратился к себе на родину. Так все разошлись не продол­жая празднования.

ГЛАВА ВТОРАЯ
(И. Д. ХVII, 9, 4—7)
Архелай едет вРим в сопровождении своей многочисленной родни. Обви­няемый Антипатром перед императором, он благодаря защите Николая, выходит победителем из затеянного против него дела.

1) Он сам, в сопровождении своей матери и друзей, Поплы, Пто­ломея и Николая отправился морем, оставив Филиппа в качестве ре­гента и опекуна над его домом. Вместе с ним ехали также Сало­мия с ее детьми, равно как и братья и зятья царя, с виду для того, чтобы поддержать притязания Архелая на престол, на самом же деле,— чтобы обвинять его пред императором за его бесчинства в храме.

2) В Кесарее они встретились с сирийским прокуратором Саби­ном, собиравшимся как раз в Иудею с целью принять под свою охрану сокровища Ирода. Архелай поручил Птоломею убедительно просить Вара удержать его от дальнейшей поездки. Из любезности к Вару, Сабин^[252] действительно отказался от прежнего своего намерения поспе­шить в крепость и запереть пред Архелаем казнохранилища его отца; он даже обещал ничего не предпринимать до решения императора и остался в Кесарее. Но как только из удерживавших его один отпра­вился в Антиохию, а другой, Архелай, отплыл в Рим, он быстро двинулся в Иерусалим, завладел царским дворцом и потребовал к себе комендантов и казначеев, желая от первых перенять власть над крепостями и выведать от других о состоянии запасных фондов. Начальники, однако, остались верными инструкциям Архелая: они не покидала своих поставь, «охраняя их собственно не именем Архелая, а больше от имени императора».

3) Между тем Антипа также отправился в путь с целью защи­щать и свои права на престол. Он полагал, что само завещание, в котором он назначен царем, должно иметь больше силы и значения, чем приложение к нему. Саломия и многие из его родственников, ко­торые отплыли вместе с Архелаем, еще раньше обещали ему содействие; и мать свою, и брата Николая, Птоломея, он взял с собою. Влияние последнего, думал он, будет иметь большое значение, так как он был высоко поставлен у Ирода и пользовался его доверием^[253]. Но самые большие надежды он возлагал на хваленое красноречие ритора Ири­нея. В надежде на него он отклонил всякие увещевания о том, что ему следует уступить Архелаю, как старшему и назначенному по заве­щанию. В Риме все родственники окончательно перешли на его сторону, потому что Архелай был ненавистен. Собственно говоря, каждому из них хотелось больше всего обладать независимым положением под вер­ховной властью римского наместника. Но на тот случай, если б эта цель оказалась недостижимой, они все предпочитали иметь царем Антипу.

4) И Сабин споспешествовал их целям своими письмами, в которых он во многом обвинял пред императором Архелая и высоко хвалил Антипу. Когда Саломия и ее партия изложили на письме свои обвинения, и подали их императору, тогда Архелай также письменно изложил главные основания своих притязаний и вместе с перстнем отца и его сче­тами вручил их чрез Птоломея императору. Император обсудил про себя права обеих партий, величину государства, размеры его доходов и много­численность семейства Ирода; затем он прочитал также письма Вара и Сабина по спорному вопросу и после всего собрал совет из знатнейших римлян, в котором он в первый раз представил право участия и голоса усыновленному им сыну Агриппы и дочери его Юлии, Гаю^[254]. По открытии собрания он представил слово тяжущимся партиям. 5) Поднялся Антипатр, сын Саломии, наиболее красноречивый между противниками Архелая, и начал читать свою обвинительную речь. «На словах, сказал он, Архелай как будто теперь только домогается царства, но в действительности он уже давно состоит царем, и только для насмешки утруждает теперь уши императора своими просьбами. Он не счел нужным выждать решающего слова императора, но сам после кончины Ирода тайно подставил людей, которые бы увенчали его диаде­мой. Он сел на трон, отдавал распоряжения, точно царь, изменил организацию войска, раздавал чины, обещал народу все, чего последний просил у него, как у царя, освободил тех, которых его отец за серьезнейшие преступления держал в заточении, и после всего этого он является теперь, чтобы испросить у своего властителя только тень того цар­ства, которое он в сущности давно уже присвоил себе и делает таким образом императора судьей не над предметами, а лишь над одними именами. Далее он упрекнул его в том, что «и траур его по отце был только лицемерный: днем бывало он собирал угрюмые складки на лице, а ночью предавался кутежам и в пьяном виде чинил самые скверные про­казы. Уже одно поведение его служило поводом к народному восстанию». Но центр тяжести всей его речи лежал в кровавой резне, произведенной во дворе храма: «люди прибыли на праздник и тут же возле их собственных жертв самым жестоким образом были заколоты. В храм собрана была такая огромная куча трупов, которая не могла бы остаться даже после внезапного нападения внешнего неприятеля. Предвидя жестокость Архелая, его отец не думал предоставить ему даже самые отдаленные виды на престол; лишь только впоследствии, когда он, страдая душевно более чем телесно, не был уже способен к здравому обсуждению вещей, он в приложении к завещанию назначил своим преемником того, которого раньше и знать не хотел, и даже без того, чтобы фигуриро­вавший в первоначальном завещании, которого он наметил престоло­наследником в здравом состоянии и совершенно бодром духе, подал ему хотя бы малейший повод к неудовольствию. Но если захотят не­пременно придать больше значения решению человека, лежавшего на смертном одре, то Архелай во всяком случае за его многочисленные преступ­ления против страны должен быть лишен власти над ней. Каков же будет он царь после утверждения его императором, если он еще до своего утверждения убил такую массу людей»?

6) Сказав еще многое в этом духе и ссылаясь при каждом обвинительном пункте на свидетельство большинства из родственников, Антипатр закончил свою речь. Тогда со стороны Архелая выступил Николай, старавшийся объяснить резню в храме необходимостью: «Убитые, сказал он, были враги не только государства, но и императора— судьи по настоящему делу». Относительно других пунктов обвине­ния он заметил, что сами жалобщики советовали Архелаю действо­вать так, а не иначе. Прибавлению к завещанию, по его мнению, следует придать особенное значение в виду уже того, что именно в этом прибавлении императору предоставлено утверждение престолонаследника. «Тот, сказал он в заключении, который был настолько разумен, что предал свою власть в руки владыки мира, тот наверное и о своем преемнике не имел ложного мнения. Нет! в здравом уме представил он его к утверждению,—он, который так хорошо знал от кого зависит это утверждение».

7) Когда Николай кончил, Архелай приблизился к императору и безмолвно опустился к его ногам. Император очень благосклонно поднял его и этим дал понять, что он его считает достойным унасле­довать трон отца. Окончательной резолюции он все-таки еще не объявил, а распустил на тот день собрание и обдумывал про себя все заслушан­ное, не решаясь—признать ли престолонаследие за одним из значив­шихся в завещании, или же разделить государство между всеми членами семьи. Их было столь много, и надо было подумать об обеспечении всех их.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
(И. Д. XVII, 10, 1 — 3)
Ожесточенная борьба иудеев с солдатами Сабина и страшное кровопролитие в Иерусалиме.

1) Прежде чем император принял определенное решение, заболела мать Архелая, Малтака и умерла. Одновременно с этим получены были от Вара из Сирии письма, известившие о восстании иудеев. Вар, соб­ственно, это предвидел; чтобы предупредить могущие произойти волне­ния (так как было ясно, что народ не останется в покое), он вслед за отъездом Архелая прибыл в Иерусалим и, оставив здесь один из взятых им в Сирии трех легионов, возвратился обратно в Антиохию^[255]. Но вторжение Сабина вызвало взрыв неудовольствия и дало иудеям повод к восстанию. Сабин вынудил гарнизоны цитаделей к сдаче последних и с беспощадной суровостью требовал выдачи ему царских сокровищ. При этом он опирался не только на оставленных Варом солдат, но и на многочисленную толпу своих собственных рабов, которых он вооружил и превратил в орудие своей алчности^[256]. Так как приближался праздник семидесятницы (так иудеи называют один из своих праздников, совершаемый по истечении семи недель и носящий свое название по числу дней), то не только обычное богослужение, но еще более всеобщее ожесточение привлекало народ в Иерусалим. Бессметные массы людей устремились в столицу из Галилеи, Идумеи, Иерихона и Пе­реи Заиорданской. В числе и решительности жители собственно Иудеи пре­восходили, впрочем, всех других. Они разделились на три громады и разбили тройной стан: один на северной стороне храма, другой на южной стороне, у ристалища, а третий на западе, близ царского дворца. Таким образом они оцепили римлян со всех сторон и держали их в осадном положении.

2) Сабин, устрашенный многочисленностью и грозной решимостью неприятеля, посылал к Вару одного гонца за другим с просьбой о скорейшей помощи: если он будет медлить, говорили послы, то весь легион будет истреблен. Он сам взошел на высочайшую из башен крепости—Башню Фазаелеву, названную по имени погибшего в парфян­ской войне брата Ирода (I, 13, 10. V, 4, 3), и оттуда дал знак ле­гиону к наступлению; испытывая сильный страх он даже боялся сойти к своим. Солдаты, повинуясь его приказу, протеснились к храму и дали иудеям жаркое сражение, в котором они, благодаря своей военной опытности, до тех пор имели перевес над неопытной толпой, пока никто не затрагивал их сверху. Когда же многие иудеи взобрались на галереи и направили свои стрелы на головы римлян, то они падали массами; ибо защищаться против сражавшихся сверху они не могли так легко, да и против тех, которые бились в упор, они с трудом могли дальше держаться.

3) Стесненные с двух сторон, солдаты подожгли снизу колоннады— это удивительное произведение по великолепию и величине. Многие из находившихся на верху были тотчас охвачены огнем и погибли в нем; другие падали от рук неприятеля, когда соскакивали вниз, некоторые бросались со стены в противоположную сторону, а иные, приведенные в отчаяние, своими собственными мечами предупреждали смерть от огня; те же, наконец, которые слезали со стены и схватывались с римля­нами, находились в таком смущении, что их легко было обессилить. После того, когда одна часть таким образом погибла, а другая от страха рассеялась, солдаты набросились на не охраненную храмовую казну и похитили оттуда около 400 талантов. Все, что не было украдено тайно, собрал для себя Сабин.

4) Гибель колоннад и огромной массы людей до такой степени возму­тила иудеев, что они противопоставили римлянам еще более многочислен­ное и более храброе войско. Они оцепили дворец и грозили римлянам поголовным истреблением, если они тотчас не отступят; если Сабин уйдет с легионом, то они обещали ему безопасность. Большинство царских солдат перешло также на сторону восставших; но к римлянам примкнула храбрейшая часть войска, в числе 3000 человек, так называемые Себастийцы^[257], и во главе их Руф и Грат: один предводитель всадников, другой—царской пехоты, оба—люди, которые, независимо от подчиненных им частей войск, личной своей энергией и осмотрительностью должны были иметь большое влияние на исход борьбы. Иудеи усердно продолжали осаду, производя вместе с тем нападения на стены цитадели и приглашая людей Сабина удалиться и не мешать им, когда они после долгого терпения хотят, наконец, возвратить себе сво­боду их предков. Охотно бы Сабин отступил втихомолку, но он не верил их обещаниям и боялся, что их великодушие только заманить его в западню; вместе с тем он надеялся на скорую помощь Вара. Он решился поэтому выдержать осаду.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
(И. Д. ХVII, 10, 4—8)
Бунт прежних солдат Ирода. Разбойничьи набеги Иуды. Симон и Афрон­гей присваивают себе царский титул.

1) В это же время в разных местах страны также произошли беспорядки. Положение дел подстрекало многих протянуть руку к царской короне. В Идумее взялись за оружие две тысячи ветеранов Ирода и открыли войну с приверженцами царя. Ахиаб, двоюродный брать царя (I, 33, 7), боролся с ними, скрываясь за сильнейшими крепостями, но избегая всякого столкновения с ними в открытом поле. Дальше, в Сепфоре, в Галилее, Иуда—сын того Езекии, который некогда во главе разбойничьей шайки разорял страну, но был побежден царем Иродом (I, 10,5)^[258], поднял на ноги довольно многочисленную толпу, ворвался в царские ар­сеналы, вооружил своих людей и нападал на тех, которые стре­мились к господству.

2) В Перее нашелся некто Симон, один из царских рабов, ко­торый, надеясь на свою красоту и высокий рост, напялил на себя корону. Собрав вокруг себя разбойников, он рыскал по открытым дорогам, сжег царский дворец в Иерихоне, многие великолепные виллы и легко наживался на этих пожарах. Еще немного он бы опустошил огнем все пышные здания, если бы против него не выступил начальник царской пехоты, Грат, со стрелками из Трахонеи^[259] и самой отборной частью Себастийцев. В завязавшейся между ними схватке легло хотя значительное число пехоты, но сам Симон был отрезан Гратом в тесной ложбине, чрез которую он хотел бежать, и, получив удар в затылок, упал мертвым. В другом восстании, вспыхнувшем в Перее, были обращены в пепел царские дворцы возле Вифарамата^[260], у Иордана.

3) Даже простой пастух, по имени Афронгей^[261], дерзал в ту минуту посягать на корону. Его телесная сила, отчаянная храбрость, презрение, к смерти и поддержка четырех ему подобных братьев внушали ему эту надежду. Каждому из этих братьев он дал вооруженную толпу, во главе которых они служили ему как бы полководцами и сатрапами во время его набегов. Он сам, как царь, был занят более важными делами. Одев на себя диадему, он затем вместе с братьями еще долго опустошал страну. Преимущественно они убивали римлян и царских солдат; но не щадили они и иудеев, если последние попадались к ним в руки вместе с добычей. Раз, возле Эммауса, они даже осмелились оце­пить целую когорту римлян, подвозивших легиону провиант и оружие. Центурион^[262] Арий, и сорок наиболее храбрых солдат пали под стрелами. Та же участь угрожала остальным, как вдруг примчался Грат с Се­бастийцами и спас их. После многих подобных насилий, совершенных ими в течение всей этой войны над коренными жителями и иноземцами, трое из них были, наконец, схвачены в плен: самый старший—Ар­хелаем, два следующих—Гратом и Птоломеем; четвертый сдался Архелаю после миролюбивого соглашения. Этот конец постиг их уже впослед­ствии; но тогда они исполосовали всю Иудею своей хищнической войной.

ГЛАВА ПЯТАЯ
(И. Д. ХVII. 10, 9, 10)
Вар подавляет мятеж иудеев; из восставших он около двух тысяч приказывает распять.

1) Получив письма Сабина и других начальников, Вар, беспокоясь о судьбе всего легиона, решился поспешить ему на помощь. Он поэтому выступил в Птоломаиду с оставшимися у него двумя легионами и принад­лежавшими к последним четырьмя конными эскадронами, туда же он назначил собраться вспомогательным отрядам царей и князей. Проходя мимо Берита, он и оттуда взял с собою 1500 тяжеловооруженных. Когда в Птоломаиде, кроме других союзных войск, присоединился к нему еще аравийский царь Арета, который из вражды к Ироду прибыл с многочисленными отрядами пехоты и всадников, он одну часть армии немедленно отправил под начальством своего друга Гая в бли­жайшую к Птоломаиде часть Галилеи. Гай отбил назад всех ставших против него, покорил город Сепфору, предал его огню, а жи­телей продал в рабство^[263]. Сам Вар со всем своим войском вторгся в Самарию, не трогая, однако, ее главного города^[264], так как он нашел, что последний не принимал участия в волнении других городов. Он раскинул свой стан у деревни Ар, принадлежавшей Птоломею (I, 24, 2, 33, 8) и разграбленной поэтому арабами, которые свою злобу против Ирода вымещали и на его друзьях. Затем он двинулся вперед и остановился у другой укрепленной деревни Самфона; и ее разгромили арабы точно также, как они разграбили все попадавшиеся им в руки государственные запасы. Смерть и огонь царили повсюду, и ничто не могло укрыться от хищнической алчности арабов. И Эммаус, жители которого заблаговременно спаслись бегством, Вар также приказал уничтожить огнем в наказание за то, что последние убили Ария и его людей.

2) Отсюда он отправился на Иерусалим. Один только вид римских сил^[265] рассеял иудейское войско (3,1); оно поспешно отступило и раз­брелось внутри страны. Городские же жители, приняв римлян, ста­рались умыть себе руки от соучастия в восстании, объявляя, что они лично ни в чем не нарушали спокойствия; ради праздника они были вынуждены впустить в город народную массу, но не только ни­чего общего не имели с мятежниками, а, напротив, вместе с римлянами были осаждены последними. Еще до них вышли навстречу Вару Иосиф (троюродный брать Архелая), Руф и Грат во главе царского войска и Себастийцев, а также оставшейся части римского легиона в обычных воинских доспехах. Сабин же не смел даже показаться ему на глаза и заранее еще ушел из города к приморью^[266]. Вар отрядил часть сво­его войска во внутрь страны против мятежников; многие из них были схвачены; менее опасных из них он велел заключить в тюрьму, а бо­лее виновных, в числе около двух тысяч, он приказал распять.

3) Тогда ему было донесено, что около Идумеи десять тысяч стоят еще под оружием. Так как он на опыте мог убедиться, что арабы не ведут себя, как союзники, а ведут войну довольно своенравно и из ненависти к Ироду разоряют страну больше, чем ему самому было желательно, то он распустил их и поспешил навстречу мятежникам только со своими собственными легионами. По совету Ахиаба те сдались, однако, добровольно, не доведя дело до сражения. Большей массе из них Вар даровал прощение; предводителей же он отослал к императору для дальнейшего расследования. Император помиловал всех, за исключением только некоторых родственников царя Ирода, тоже примкнувших к мятежникам, которых он велел казнить, так как они поднимали оружие против родственного им царя. Потушив, таким образом, восстание в Иерусалиме, Вар возвратился в Антиохию. Легион, еще раньше находившийся в Иерусалиме, он там же оставил^[267].

ГЛАВА ШЕСТАЯ
(И. Д. XVII, 11)
Иудеи, взводя на Архелая целый ряд обвинений, заявляют, что предпочи­тали бы жить под римским владычеством. Август их выслушивает, но затем разделяет царство Ирода между детьми последнего по собственному желанию.

1) Архелаю в Риме предстояло между тем выдержать также борьбу с иудеями, которые еще до начала восстания прибыли с разрешения Вара в Рим в качестве делегатов, с целью хлопотать пред Августом о даровании народу автономии. Посольство состояло из пятидесяти иудеев, к которым присоединилось свыше 8 000 из живших в Риме иудеев^[268]. Император назначил собрание знатнейших римлян и своих друзей в палатинском храме Аполлона—одном из воздвигнутых им самим зданий, блиставшем удивительной роскошью. Здесь стояло множество иудеев с их делегатами; против них поместился Архелай с его друзьями. Друзья же его родственников занимали нейтральное положение^[269]: нена­висть и зависть к Архелаю не дозволили им стать на его сторону; робость пред императором удерживала их от того, чтобы пристать к обвинителям Архелая. Явился, кроме того, еще и Филипп, брат Архелая, которого благоволивший к нему Вар послал сюда с двоякой целью: во-первых, для того, чтобы он поддерживал интересы Архелая, а во-вторых,—чтобы и он получил свою долю, в случае если император разделить царство Ирода между всеми его потомками.

2) Получив позволение говорить, обвинители прежде всего изобразили беззакония Ирода. «Не царя они имели в нем, а лютейшего тирана, какой когда-либо сидел на троне. Бесчисленное множество он убил, но участь тех, которых он оставил в живых, была такова, что они завидовали погибавшим. Он не только по одиночке пытал своих подданных, но мучил целые города. Иностранные города он украшал, а свои собственные — разорял; чужие народы он одарял кровью иудеев. На месте прежнего благосостояния и добрых старых нравов наступила, таким образом, полнейшая нищета и деморализация. Вообще, иудеи за немногие годы терпели от Ирода больше гнета, чем их предки за весь период времени от выхода из Вавилонии и возвращения на родину в царствование Ксеркса. Привычка к несчастью до того пода­вила дух народа, что он даже готов был терпеть жестокое раб­ство под властью того, которого Ирод назначил после себя преемником: сына такого тирана, Архелая, он сейчас же после смерти его отца добровольно приветствовал как царя, вместе с ним оплакивал смерть Ирода и молился Богу за благополучное царствование его. Архелай же для того, вероятно, чтобы показать себя настоящим сыном Ирода, открыл свое царствование закланием трех тысяч граждан. Вот сколько жертв он принес Богу, чтобы испрашивать у Него благоден­ствия своему царствованию — и вот какой массой трупов он наполнил храм в праздничный день. И поэтому-то те, которые уцелели от стольких бедствий, задумались, наконец, о своем печальном положении и хотят стать на военную ногу и открыто выставлять свои лица неприятельским ударам^[270]. Они просят римлян сжалиться над развалинами Иудеи и не бросить остаток народа на съедение жестокому тирану, а соединить страну вместе с Сирией и властвовать над нею собствен­ными правителями. Тогда можно будет видеть, что те иудеи, о которых прокричали, как о неукротимых мятежниках, прекрасно умеют ладить со справедливыми правителями»^[271]. Этой просьбой Иудеи заключили свою жалобу. После них поднялся Николай в старался обессилить обви­нение против обоих царей, С другой стороны, он изобразил иудеев народом, по природе своей, трудно управляемым и склонным к неповиновению своим царям, и выставил также в невыгодном свете родственников Архелая, присоединившихся к обвинителям.

3) Выслушав обе партии, император распустил собрание. Несколько дней спустя, он предоставил Архелаю половину царства с титулом этнарха и обещанием возвести его в царский сан, как скоро он покажет себя этого достойным. Вторую половину он разделил на две тетрархии, которые предоставил двум другим сыновьям Ирода: одну Филиппу, а другую Антипе, оспаривавшему престол у Архелая. Антипа получил Перею и Галилею с доходом в двести талантов. Батанея и Трахонея, Авран и некоторые части владений Зенона, возле Иам­нии, со ста талантами дохода в год, достались в удел Филиппу. Этнархию Архелая образовали: Идумея, вся Иудея и Самария, которой отпущена была четвертая часть податей за то, что она не принимала участия в восстании остальной страны. Точно также сделались ему под­властными города: Стратонова Башня (Кесарея), Себаста (Самария), Иоппия и Иерусалим. Греческие же города—Гадару и Иппон император отрезал от государства и присоединил к Сирии. Доходы Архелая с его вла­дений достигали 400 талантов. Саломия, в прибавление к назначен­ному ей по завещанию Ирода, получила еще господство над Иамнией, Азотом и Фазаелидой (I, 21, 9); кроме того император подарил ей также дворец в Аскалоне; доходы всех этих владений оценивались 60 та­лантами в год; но ее область была подчинена этнархии Архелая. Остальные потомки Ирода получили то, что им оставлено было по заве­щанию. Двум его незамужним дочерям император подарил, кроме полученного ими от отца наследства, еще 500 000 серебряных монет и обручил их с сыновьями Ферора. Уже после окончания дележа император подарил наследникам и ту тысячу талантов, которая была ему самому завещана Иродом, и оставил себе лишь некоторые из его вещей небольшой ценности на память об умершем.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ
(И. Д. XVII, 11, 1)
История лже-Александра. — Архелай идет в ссылку и Глафира умирает. Обоим предстоящая им участь предсказывается сновидениями.

1) К тому же времени прибыл в Рим иудейский юноша, воспитан­ный в Сидоне у римского вольноотпущенника, который, обладая внешним сходством с Александром, убитым Иродом (I, 27, 6), выдавал себя за последнего в надежде, что никем не будет изобличен. Соотечественник его, посвященный во все новейшие события Иудеи, помогал ему в исполнении роли; по его наставлению он рассказывал, «что палачи, посланные для умерщ­вления его и Аристовула, скрыли их из жалости в безопасное место и подло­жили похожие трупы». Этим объяснением он ловко обманул критских иудеев и, блестяще снабженный ими всем необходимым, отплыл в Мил. Здесь он также приобрел полное доверие, собрал еще больше средств и уговорил своих гостеприимных хозяев ехать вместе с ним в Рим. Прибыв в Дикеархию, он получил от тамошних иудеев массу подарков, а друзья его мнимого отца провожали его, как царя. Сходство его наружности было до того обманчиво, что даже те, которые видели Александра и хорошо знали его, клялись, что это именно он. Все рим­ское иудейство устремилось ему навстречу, и бесчисленное множество лю­дей наполняло улицы, по которым должны были его нести. Милиане при­шли в такой экстаз, что носили его на носилках и на свой собствен­ный счет приобрели ему царское одеяние.

Дата добавления: 2015-08-26