Последнее наступление

За одного битого двух небитых дают

Русская поговорка

На Западном фронте мой герой сменил генерала Гурко, отправленного Керенским в отставку по политическим мотивам. Деникин попал в заколдованный круг, в котором тогда метались, лихорадочно отыскивая выход, многие честные военачальники армии старой России. Демоны революции в адской пляске наносили смертельные удары вооруженным силам России.

Что было делать честным военным профессионалам? Идти с Керенским и ломать собственными руками здание, которое солдаты Отечества строили всю сознательную жизнь? Совесть не позволяет! Уйти, оголив фронт противнику? Да ведь это же дезертирство!

Оставалось одно: стиснув зубы, выполнять воинский долг, как бы это ни было трудно. Что и делал Антон Иванович.

Приняв под главное командование армии Западного фронта, генерал Деникин стал претворять в жизнь свои наработки по летнему наступлению русской армии, сделанные в Ставке. Появилась реальная возможность проверить правильность расчетов.

Соотношение сил и средств было примерно равным (см. прил.6). Правда, у немцев было превосходство по тяжелым орудиям и гаубицам.

Особое значение приобретал моральный фактор. Между тем, моральный дух Русской армии становился все слабее. Временное правительство, объявив о «войне до победного конца», похоронило надежду на скорое завершение опостылевшей всем войны. Тлетворное влияние Приказа №1, разложившее в одночасье тыловые гарнизоны, стало все больше ощущаться и на фронте. А тут еще Керенский подлил масла в огонь, издав знаменитую «Декларацию прав солдата»…10

Причем, во всех армиях воюющих сторон налицо элементы разложения личного состава. Это нашло проявление в таком действе как братание. В борьбу за армию вступают политические партии, в первую очередь, большевики и эсеры.

Подобное не могло обойти стороной Западный фронт: моральный дух войск все больше падал. Только с 19 по 31 мая из запасных частей дезертировало 2931 человек. Главком воочию, а не по сводкам штаба Ставки, столкнулся с таким явлением, как митинговая демократия. 169 пехотная дивизия, например, на митинге приняла резолюцию против наступления, считая его изменой лозунгам «провозглашенным революционной демократией».

У Антона Ивановича имелись все основания написать 25 июня (8 июля) 1917 года Ксении Васильевне:

«Крайне медленно, с большим трудом и с большими трени­ями налаживается боевая работа. Едва ли не самая неблагодар­ная почва, вспаханная успешными руками противогосударст­венных и пораженческих элементов, оказалась на моем фронте».

Не помогли и уговоры приехавшего на передовую Главковерха генерала Брусилова. Тогда Верховный, видимо, с целью показать, что он что-то предпринимает нечто эффективное для успеха наступления, сместил с должности командующего 10 армией генерала Кислевского. Это в то время, когда до наступления оставалось 10 дней! Деникин с трудом отстоял своего кандидата командира 8 корпуса генерала Ломновского, который принял командование армией всего лишь за три дня до наступления.

С приездом Брусилова вышло досадное недоразумение: штаб армии ошибочно уведомил войска, что едет Керенский. Не­ вольный подмен вызвал сильное неудовольствие и брожение в войсках; многие части заявили, что их обманывают, и если сам товарищ Керенский лично не велит им наступать, то они наступать не будут. 2-я Кавказская дивизия послала даже де­легацию в Петроград за справкой. С трудом удалось успокоить их обещанием, что товарищ Керенский приедет на днях. Пришлось пригласить военного министра.

Керенский при­ехал с неохотой, уже разочарованный неудачным опытом сло­весной кампании на Юго-западном фронте. Несколько дней объезжал он войска, говорил, пожинал восторги. Умел красиво говорить Александр Федорович, настоящий трибун революции! Даже на боевого русского генерала произвел впечатление, о чем написал невесте 28 июня (11 июля) 1917 года:

«Сегодня вернулся с фронта, где был с Керенским. Он про­изнес поистине вдохновенную речь комитетам. В газетах она пе­реврана и бледна. Впечатление, несомненно, произведено».

Были и неожиданности. Керенский прервал объезд, будучи приглашен в Петроград 4 июля; вернулся с новым подъемом и новой темой дня, использовав в полной мере «нож, воткну­тый в спину революции». Но, окончив объезд фронта и вер­нувшись в Ставку, решительно заявил Брусилову:

— Ни в какой успех наступления я не верю.

Деникин и его штаб, в отличие от Керенского, некогда было оттачивать мастерство публичного выступления. Хорошо понимали опасность ситуации. Главкозап непрерывно анализировал поступающую информацию. Реакция на сложившуюся обстановку соответствовала духу и логике боевого генерала как военного профессионала: осознав сложность обстановки, он не паниковал, а действовал. Последовательно и настойчиво.

Причем, Антон Иванович не теряет оптимизма. Он пишет 25 июня (8 июля) 1917 года Ксении Васильевне:

Будет ли толк? Несомненно. Должна армия переболеть. Не может быть длящаяся анархия».

30 июня 1917 года за 20 (!) дней до начала наступления Главнокомандующий армиями Западного фронта отдал приказ войскам, который был напечатан в газетах.

«Русские армии Юго-западного фронта нанесли сегодня поражение врагу, прорвав его линии. Началась решительная битва, от которой зависит участь русского народа и его сво­боды. Наши братья на Юго-западном фронте победоносно двигаются вперед не щадя своей жизни и ждут от нас скорой помощи. Мы не будем предателями. Скоро услышит враг гром наших пушек Призываю войска Западного фронта на­прячь все силы и скорее подготовиться к наступлению, иначе проклянет нас народ русский, который вверил нам защиту своей свободы, чести и достояния».

Подобный приказ — жест отчаяния Глазкозапа, который был бессилен двинуть войска в наступление, облегчив тем самым положение соседей. Генерал Деникин, знаток стратегии, пошел даже на элементарное нарушение условий скрытности операции. Он рассчитывал столь неординарным поступком удержать против себя немецкие дивизии, снимаемые с фронта и отправляемые против Юго-Западного фронта и союзников. Антон Иванович в данной связи вспоминал:

«Не знаю, поняли ли всю внутреннюю драму русской ар­мии те, кто читал этот приказ, опубликованный в газетах в полное нарушение элементарных условий скрытности опе­рации. Вся стратегия перевернулась вверх дном. Русский главнокомандующий, бессильный двинуть свои войска в на­ступление и тем облегчить положение соседнего фронта хотел, хотя бы ценой обнаружения своих намерений, удер­жать против себя немецкие дивизии, снимаемые с его фрон­та и отправляемые против Юго-западного и против союз­ников».

Если, с точки зрения законов ведения войны, генерал совершил воинское преступление, то, учитывая положение дел в стране и на фронте, в войсках, он совершил отчаянно смелый акт гражданского мужества.

Немцы откликнулись на неординарную психологическую операцию Главкозапа тотчас же, прислав на фронт про­кламацию, в которой говорилось:

«Русские солдаты! Ваш главнокомандующий Западным фронтом снова призывает вас к сражениям. Мы знаем об его приказе, знаем также о той лживой вести, будто наши позиции к юго-востоку от Львова прорваны. Не верьте этому. На самом деле тысячи русских трупов лежат перед нашими окопами. Наступление никогда не приблизит мир. Если же вы все-таки последуете зову ва­ших начальников, подкупленных Англией, то тогда мы будем до тех пор продолжать борьбу, пока вы не будете лежать в земле».

Тоже мощный ответный ход генерала Людендорфа в плане информационно-психологического противоборства с противником.

20 июля 1917 года Деникин отдал 10 Армии приказ атаковать противника, а прочим армиям — «поддерживать и развивать удар».

22 июля 1917 г. в 7 часов войска ударной группы под прикрытием мощного огня артиллерии перешли в наступление. Начало было обнадеживающим: сломили сопротивление противника, прорвав линию его обороны.

Особенно успешно развивалось наступление на участках 1 Сибирского и 38 корпусов. Их части почти сходу заняли прорванную линию окопов противника, а 175 дивизия проникла во вторую линию. 1 Сибирский корпус взял в плен 140 офицеров, 1250 солдат, захвачено 56 пулеметов, 28 бомбометов, 38 корпус взял в плен 100 офицеров, 4 прапорщика, около 650 солдат.

Но успех был утрачен. Началось дезертирство. Солдаты многих частей поодиночке, группами, целыми ротами уходили с позиций, захваченных у противника, считая, что свои задачи они выполнили.

Начальник штаба Западного фронта генерал Марков доложил в Ставку Главковерха выводы из оценки обстановки после первых двух дней наступления. В донесении успех 1 Сибирского и 38 корпусов расценивался как результат обычной артподготовки, что подтверждалось показаниями пленных, свидетельствующих о больших материальных и людских потерях противника, о моральном потрясении11.

Главная причина неудач — отсутствие боевого духа войск, общая усталость и разочарование в самом характере войны, ее все большая отстраненность от интересов России, ее народа.

Ряды бойцов, докладывал в Ставку генерал Марков, «редеют быстро не только от огня, но и от разбегающихся»12.

Судьба фронта была предрешена, и Деникин понял это через три дня после начала наступления.

Хотя соотношение сил и средств было в пользу Главнокомандующего армиями Западного фронта. На 13-ти километровом фронте он располагал 184 батальонами против 29 немецких батальонов. 138 батальонов Деникина были введены в бой против 17 перволинейных батальонов противника13. Но разложенные русские войска потерпели поражение даже при таком колоссальном превосходстве в силах и средствах.

Небезынтересно отметить, что противостоящий тогда Главкозапу немецкий генерал Э. Людендорф, оценивая факт очищения русскими войсками занятых окопов первой линии писал:

«Положение в течение нескольких дней представлялось очень тяжелым, пока наши резервы и артиллерийский огонь не восстановили фронт. Русские оставили наши траншеи. Это были уже не прежние русские солдаты...».

Потерпев тяжелое поражение, Деникин осмысливает случившееся, анализируя причины и следствия катастрофы. Главную причину он видит, и вполне обоснованно, в том, что войска разложились, моральный дух офицеров и солдат упал. В этом генерал обвиняет Временное правительство, которое дилетантской политикой в военном строительстве создало условия для гибели армии. Подтверждение его правоты — поражение войск Западного фронта при превосходстве над противником в силах и средствах.

Правда, Керенский впоследствии в своих мемуарах попытался снять ответственность с себя и правительства за провал июльского наступления армии. В частности, он обвиняет Деникина в поражении войск вверенного ему фронта.

Если бы Деникин не поддался пессимизму, не бросил фронт, вернувшись в свой штаб в Минск, «быть может те несколько дней, когда положение казалось крайне серьезным, не пришло бы к такому неожиданному концу» — пишет мемуарист.

По-моему, Керенский здесь излишне категоричен. Конечно, можно упрекнуть Деникина в отсутствии таланта военачальника. Но если бы генерал командовал нормальными войсками, а не уставшими от войны, во всем разуверившимися солдатами и офицерами, разлагающимися под воздействием пропаганды социалистических партий и дилетантской политики Временного правительства в военном строительстве, то, можно предположить с большой долей вероятности: Главкозап смог бы реализовать свое колоссальное преимущество в силах и средствах и развить первоначальный успех. А Керенский не хочет признать того, что армия к моменту июльского наступления была небоеспособна в силу обвального разложения. Управление ею все больше терялось.

Анализируя свое поражение, Деникин выдвинул и ряд дискуссионных положений. Он утверждает, что июльская трагедия, несомненно, произвела на солдат несколько отрезвляющее впечатление. Они почувствовали какую-то власть, какой-то авторитет и поэтому несколько присмирели, заняв выжидательное положение. Главкозап подметил также, что прекращение серьезных боевых операций и вечно нервного напряжения «вызвало временную реакцию, проявившуюся в некоторой апатии и несопротивлении».

И здесь же он утверждает, что это был второй момент в жизни армии (первый — в начале марта), который, будучи немедленно и надлежаще использован, «мог стать поворотным пунктом в истории русской революции».

Я думаю, то, что солдаты стали чувствовать больший авторитет офицеров — следствие субъективного отражения объективной реальности генералом как непосредственным участником событий. Оно не лишено оснований.

Но нельзя не учитывать, что армия в тот период была до предела политизирована, находилась под влиянием пропаганды, особенно большевистской и эсеровской. Обе партии умело использовали позор июльской катастрофы для укрепления своих идеологических и организационных позиций в армии. А ведь одно из направлений их пропаганды, как известно, было тогда углубление раскола между офицерами — проводниками государственной линии и солдатами, в основном, крестьянской массы в шинелях.

Относительно тезиса об углублении апатии среди войск, заметим, что психологически все обосновано. Спало напряжение, нет активных боевых действий.

Гипотеза же Деникина о возможности взять руководство армией в твердые руки после провала летнего наступления, весьма проблематична. По крайней мере, неудача, корниловского выступления свидетельствует об излишнем оптимизме и субъективизме генерала.

Вскоре после своего фиаско Деникин был назначен Главнокомандующим армиями Юго-Западного фронта. Должность освободил генерал Корнилов, назначенный Верховным Главнокомандующим. Но как военачальник Антон Иванович не смог здесь себя проявить, так как в этой должности находился короткое время и занимался рутинной работой по восстановлению боеспособности изрядно потрепанных войск. Кроме того, вскоре началось корниловское выступление.

Итак, перед нами Деникин — военачальник-неудачник. Но здесь не вина его, а беда: русская армия в ходе революции 1917 года быстрыми темпами шла к своему концу. Однако нельзя утверждать, что генерал Деникин не приобрел никакого опыта. Отрицательный результат — это тоже результат.

Дата добавления: 2015-08-20