14 страница. — Они думали, что я задохнулся под палаткой, — Наль наконец совладал с собой и

— Они думали, что я задохнулся под палаткой, — Наль наконец совладал с собой и поднялся на трясущихся ногах. — Оттащили в сторону и бросили. А сами — словно пьяные… или бесноватые. Забыли про меня совсем, а сначала хотели мечом ткнуть. Их главный не велел. Я откатился и в кусты… метель была, не видно ничего…лошадей порубили почти всех, скотину тоже…зачем?

Губы мальчика, белые, искусанные, кривились, но он не плакал.

— Башни? — Мэлвир уже бросил надеяться, что спит.

— Башни целы…а сэн Эверарт…у них и мечей нету ни у кого! — выкрикнул Наль.

— У вас что? — Мэлвир перевел взгляд с шатра на земляной вал, покрытый телами, темными на сивом снегу.

Смотреть куда угодно, только не на Марка.

Одинокий всадник, похоже, кто-то из хинетов, неспешным шагом проехал мимо, направляясь к деревне. В лучах заходящего солнца его фигура казалась черной.

Голова гудела, как с похмелья.

— У нас был бой, тяжелый. Ты не заметил?

Заржала лошадь, глухо, точно из-под воды.

— Днем повалил снег, и они напали тут же, быстрые, как демоны. Сотни две, не меньше.

Рыцарь тяжело закашлялся, его согнуло пополам.

— Прорвались в лагерь, никакой вал их не сдержал. Дрались, как черти, никогда такого не видел. Мары болотные, не успел я сесть в седло, как мне срубили наплечник и разнесли в щепки щит. Топором.

Марк говорил, задыхаясь, серые глаза блестели от лихорадки.

Мэлвир не отвечал, слушал молча.

Еще пятно на валу, на сей раз светлое, рыцарский плащ расплескался крылом. Один из Доранов.

Соледаго не хотел спрашивать, кто это, Кунрад или Ворран. Не хотел знать.

— Снег застил все, стеной сыпал. Собственного меча было не разглядеть. Я отвел людей из лагеря, и построил там, у ограды. Эти… они сражались как звери, как одержимые… — Марк переглотнул. — Мэл, я промахивался — так быстро они двигались. И другие тоже…

— У тебя жар.

Кто же там лежит. Который из братьев?

— К черту жар. Я отвел своих, мы закрепились, а Хасинто ударил с тыла. Поднял хинетов, они снесли ограду к дьяволу и ударили все вместе. Если бы не легкая конница и не собаки, мы потеряли бы половину войска.

Мэлвир как слепой, двинулся к лежащему лицом вверх рыцарю.

Светлые волосы перьями рассыпались в темной луже, глаза распахнуты. Через нижнюю губу идет старый шрам.

Кунрад.

— Где его брат?

— В лазарете. Получил по башке.

— Что с вами, королевские рыцари? Что с вами, если толпа разбойников творит здесь, что пожелает? — очень тихо спросил Мэлвир, чувствуя, что его подташнивает от злости.

Кунрада ткнули под подбородок, точно и безжалостно, похоже, рогатиной. Рядом, черное с белым, ничком лежал зарубленный найл.

— А ты бы помолчал, молокосос! — вызверился Марк. — Я двадцать лет сражаюсь! Ты не видел, что тут творилось.

— Мы четверть тому назад смяли точно таких же разбойников, как скорлупу! — глаза застило от ярости. — А эти… опились какого-то зелья! Воспользовались вашей беспечностью! Вы должны были покрошить их, как цыплят, черти б вас драли кверху задницей!

Марк закаменел лицом, потом в воздухе мелькнул затянутый железной рукавицей кулак. Мэрвир уклонился, отводя удар левой, тут же ударил в ответ.

— Какого черта!

Где-то за спиной выругался Элспена и кошкой повис у Мэлвира на плечах.

Наль, молча, закусив губу, кинулся наперерез Марку, заставив рыцаря остановиться.

Мэлвир зарычал и рванулся, его перехватил еще кто-то. Потом недрогнувшая рука сунула ему за шиворот комок мокрого снега.

Соледаго взвыл, перед глазами все покраснело.

Марк, тяжело дыша, отпихнул раделева оруженосца и прижал руку к груди.

— Охолони, золотой полководец.

Радо, а это был его язвительный голос, протер для верности снегом еще и лицо.

— Хочешь еще трупов добавить? Правильно, поубивайте друг друга, а мы с Элспеной примем командование. Героями домой вернемся.

Мэлвир с трудом отдышался, чувствуя, как колотится сердце, открыл рот, чтобы рявкнуть на засранца и понял, что у него свело губы и язык. В ушах нарастал тяжкий гул.

Его противник выглядел не лучше. И тоже молчал.

— Вы понимаете, что нам теперь придется идти на переговоры с бунтовщиками? — выговорил он наконец. — Если только лорд Гертран и впрямь еще жив.

— Я понимаю, что крепость надо штурмовать немедленно, если только целы башни, — зло ответил Марк. — Иначе мы столкнемся еще с каким-нибудь «зельем» и идти на приступ будет некому…

Он осекся, оглянулся.

Через поле бежала растрепанная девица, та самая, что слушала песенки Хасинто. Мэлвир узнал ее по роскошным пшеничным косам.

— Ой, беда, обороните нас, добрые сэны! — закричала она, вцепившись в мэлов плащ. — Вы же священника с собой привезли, так скажите ему!

Девица заплакала, лицо ее некрасиво сморщилось.

Мэлвир испытал жгучее желание рубануть ее мечом, чтоб заткнулась. Аж пальцы свело.

— Да что ты… прекрати… что еще?

— Мужики, кого на лесопилку не погнали, как обезумели, передрались все! Брата моего ножом порезали! — судорожный всхлип. — Хорошо…не до смерти… мы думали, хоть об эту осень вы нас избавите… Шиммель встал, по лесам скачет, в деревню заехал!

— Да с чего ты взяла?

— Амбар, в котором вы разбойника пленного держали, нараспашку стои-и-и-т….

Подошла Котя, хлопотавшая над ранеными, и молча принялась отдирать девицу от плаща. Губы ее были плотно сжаты.

— Нараспашку, а в нем мертвец лежит, заледенелый весь… и собаки ваши… мертвые.

* * *

Молодой найл, назвавшийся Лаэ, привел Ласточку на второй этаж донжона. Здесь находилось около десятка комнат, выходящих на общую галерею. Внизу пропастью темнел большой зал.

Два хмурых найла, молчаливых или не разговаривающих по-альдски, несли на плаще бесчувственного лорда. Сознание к нему еще не вернулось, и Ласточка гнала мысль, что, может, вообще не вернется.

— Милорду нужна комната с камином, — заявила Ласточка категорично. — И с окном. И с кроватью. Не сломанной!

Лаэ отворил очередную дверь, и Ласточка покачала головой. Если в комнате имелся очаг, то вся мебель, включая кровати, давно уже туда перекочевала. Эти скоты спали на полу, на каких-то драных тряпках, среди хлама и грязи. Вереть пропитывал тяжелый запах сырости, гари и старого пота, в комнатах воняло еще хуже.

— Выбирать не из чего, прекрасная госпожа, — сказал Лаэ. — Везде одинаково. Зато тут есть камин, и он почти не дымит.

— Тогда пусть твои люди набьют несколько мешков сеном и принесут сюда. Сено же у вас найдется? Или солома на худой конец.

— Сено найдем.

Ласточка, хрустя мусором, вошла в комнату, огляделась. Здесь кто-то жил, везде разбросаны вещи, на старых плащах валялась раскрытая сумка, куски кожи, дратва и сапог с оторванной подошвой. У стены — что-то вроде стойки для оружия, пустой. Каминная полка засыпана покрытыми пылью осколками.

— Кладите лорда Раделя сюда, — Ласточка стряхнула сапог и сумку на пол. — Временно, пока я не вычищу эту конюшню. Мне нужно: шесть мешков, набитых сеном, несколько одеял или теплых плащей, простыни… все, какие найдутся. Полотно. Полотно в сундуках осталось или все изгадили?

— Не знаю, прекрасная госпожа, поищу. Может, женщины знают.

— Здесь есть женщины? — удивилась Ласточка, опускаясь на колени рядом со свертком и раскрывая его. — Совершенно незаметно. О, проклятье! Я так и знала. Черт, он как печка, весь горит… Черт, черт! И бинты все мокрые… — Ласточка подняла глаза на найла. — Ну что стоишь, прикажи своим людям, пусть принесут горячей воды, полотна, уксус… У вас тут ничего нет? Вообще? Никаких лекарств?

— Сейчас позовут Коновала.

Лаэ что-то быстро проговорил на гортанном найльском языке, двое его людей вышли, закрыв за собой дверь.

— Ты понимаешь, что лорд Радель очень ценный заложник? Пока он жив, вы можете требовать выполнения своих условий, если он умрет…

— Я это понимаю, прекрасная госпожа. Кай тоже понимает, уверяю тебя.

— Да ну? А мне показалось, ему голова нужна только чтобы хлам разный на нее цеплять… Кай? Ты по имени его зовешь? Не служишь ему разве?

— Служу. Но мы друзья, потому и зову по имени.

Хрипло вздохнул лорд Радель. Замычал, завозил головой по плащу.

— Пусть хоть воды принесут! — Ласточке оставалось только отирать ладонью его лоб и щупать пульс под челюстью. — Потерпите, милорд, миленький. Потерпите немножко…

Скрипнула дверь, в проем всунулась кипа белой ткани. Протиснулась и вплыла, верхом на торчащем далеко вперед животе, а следом появилась владелица живота — молоденькая чернявая девица. Она робко улыбнулась Ласточке.

— Это Лана, — представил девицу Лаэ. — Будет тебе помогать. Лана, эту даму зовут Ласточка.

— А это — лорд Гертран Радель, — Ласточка не смогла скрыть усмешку в адрес «дамы». — Давай сюда полотно. Очень хорошо. Принеси теперь горячей воды. Лаэ, доставай кинжал, сейчас нарежем бинтов.

— М-м-м… — мычал Радель, ерзая затылком. Влажные волосы свивались кольцами, цеплялись за лисий мех. Лорду было жарко. Он тяжело, с хрипом дышал.

Лана принесла воды, с трудом опустилась на колени. Поддержала голову лорду, помогая Ласточке напоить его.

— Я видела милорда этим летом, — сказала девица. — Веселый был, щедрый. Жалко его.

— Подержи здесь, — велела Ласточка, завладев кинжалом найла. — Да чтоб у меня руки поотсохли, опять все разошлось! Лана, вот я его чуть поддержу, а ты подсовывай полотно… Сумка у меня с собой была, там и осталась, под палаткой…

— М-м-м… — застонал Радель и вдруг хрипло принялся звать: — Марк! Марк… пп… подойди…

— Тихо, тихо… Лана, придави ему рукав коленом. Так, держи теперь здесь… Проклятье, чем мне его лечить, слюнями?

— Ему бы чудова молочка, — вздохнула жалостивая Лана. — Враз бы жар сняло.

— Кто его видел, это чудье молочко?

— Я видела. — Ласточка мельком заглянула в темные, честные глаза. Девица покивала для убедительности. — Дядь Зарен ходил, приносил молочко-то. Стеше, сеструхе моей приносил, когда она Веську рожала. Чуть не померла Стешка от горячки, на молочке только и выкарабкалась.

— А еще осталось? Молочко это. У дяди твоего?

— Да не… Он принес-то чуточку совсем. Да и расходится оно враз. У всех что-нить болит, или мает, или сон нейдет…

— Ну и нечего мне голову морочить тогда! — рявкнула Ласточка с досады.

Девица моментально съежилась и закусила губу.

У двери забубнили, вошли несколько человек. Приволокли мешки с сеном и резаный торф для камина.

Один, здоровенный громила, лысый, с бровями как два можжевеловых куста, протопал к куче тряпья, на которой лежал Радель и смерил его взглядом.

— Это чтоль лорд старостержский?

Голос у него был как из колодца, гулкий.

— А ты, что ли, Коновал? — Ласточка ответила таким же неприязненным взглядом. — У тебя лекарства есть? Хоть какие-нибудь?

— А то! — громила сунул большие пальцы за пояс, уложил щетинистый подбородок на грудь и пошевелил бровями. — Собачий жир есть. Сера еловая топленая, деготь, льняное масло. Сулема.

— Хотя бы ивовая кора, прах тебя побери, есть?

— Нет. Мазь есть из лягушачей икры. Тока ему, — он кивнул на Раделя, — оно уже не поможет. Горячка у лорда вашего. Гнилой огонь начинается.

— Сама знаю что горячка. Поди и надери коры! Коновал!

Громила хмыкнул.

— Я те не коза, кору драть. Вон пусть мальчишка найльский дерет. Или девка брюхатая, им все равно делать нечего. Тока и кора ваша ему не поможет.

— Проваливай тогда отсюда! Помрет лорд, тебя первого к воротам приколотят! — в сердах заорала лекарка.

— Ты меня не пугай, пугало нашлось, — Коновал преспокойно развернулся и исчез, даже не посмотрев на раненого.

Ласточка закусила рукав и молча засопела. В комнате стало тихо, только слышно было, как кричат во дворе и стонет лорд Гертран.

— Я пойду, постараюсь сделать что-нибудь, — подал голос Лаэ. — Может у Кая найдется это… снадобье.

— Что там еще? — Кай полулежал в кресле, закрыв глаза.

У кресла была жесткая деревянная спинка и все остальное не мягче, поэтому он свернулся немыслимым образом, перекинув ногу в грязном сапоге через подлокотник.

Лаэ внимательно оглядел круглую комнату, принюхался.

— Твой учитель тебя не убил, за то, что ты в таком виде?

— Кто мне учитель? Чума, ха! — Кай приоткрыл один глаз. — С какого перепрыга он мне учитель? Меня учить не нужно. Ушел наверх, не желает на меня смотреть, такого некрасивого. Змеенышем обозвал. Сговорились они, что ли?

— Наверх?

— На крышу. Стоит, поди, обозревает земли, которые я ему завоюю.

Кай перестал ухмыляться, сел, выпрямился.

— Чего там? С лордом этим?

Лаэ внимательно смотрел на друга, словно не узнавая.

— Ну и что ты так на меня уставился? Все-таки думаешь, я демон?

— Я думаю, что ты иногда сам не осознаешь, что делаешь, — спокойно сказал найл. — Довольно часто.

— Хорош меня поучать, ладно? Я устал. Будто все кости повытаскивали.

Кай потянулся, потом зевнул с подвыванием.

— С лордом Гертраном не все ладно, — сказал найл. — Госпожа Ласточка просила…

— Вот как? Ласточка? Уже познакомились? — Кай прищурил зеленые глаза, голос его стал холодным.

— Ты же рассказывал о ней, — Лаэ глянул с недоумением. — Конечно, я знаю, как ее зовут. Что с тобой, а?

— Забудь, что я о ней рассказывал. Я думал… ладно, неважно, обойдусь.

— Лорд очень болен. У него жар.

— Я вне себя от горя.

— Она просила какое-то снадобье… называется чудье молочко, — найл старательно выговорил незнакомое название.

— Чудье молочко? Луну с неба не надо ей?

— Кай.

— Я не понял, почему она тебя посылает? Пускай сама придет, скажет, обсудим, что ей там нужно. Для красивой женщины ничего не жалко! — он презрительно скривил рот.

— Она очень занята, лорд без сознания, и еще Лана с ней там…

— Ясно, нашла, кого можно лечить, и счастлива. Кто бы сомневался.

— Я пойду, позову ее?

— Стой, подожди, — Кай вскочил с кресла, подошел к двери, ведущей к лестнице на крышу, и аккуратно заложил засов. — Еще придет старый хрен и помешает. Ну-ка, полей, я весь в кровище.

Лаэ взял кувшин с водой, стоявший у каменного умывальника, плеснул другу на руки. Потекли ржавые и бурые струйки, железистый запах резанул ноздри.

— Мне кажется, что это не отмоется, — рассудительно заметил Лаэ. — У тебя плащ с правой стороны даже не сгибается.

— Ну и ладно, пускай зато видит, что я пытался, — Кай извернулся, пытаясь посмотреть на плащ сзади. — Мда… В окно его.

Лаэ покачал головой.

— Я ее позову.

Кай содрал плащ, скомкал и вышвырнул в окно. Хлопнула ставня. Потом быстро оглядел комнату Чумы, передвинул пару предметов на столе, придавил карту стопкой книг, поставил поближе золотой кубок и рухнул обратно в кресло.

Дверь приоткрылась, Ласточка вошла неторопливо, как всегда, остановилась посреди комнаты. Кай небрежно глянул на нее, оперся локтем о стол. Перелистнул страницу толстого фолианта.

Серые внимательные глаза осмотрели опрятно убранную комнату, ровно горящие свечи, заправленную койку. Во взгляде Ласточки отразилось удивление.

— Так чего тебе? — спокойно спросил Кай, глядя на нее поверх кипы бумаг. — Что там нужно твоему…лорду?

Лекарка поджала губы.

— Девушка одна сказала… про чудье молочко. Есть оно у тебя?

— А, Ланка что ли, — Кай хмыкнул, повертел в руках гусиное перо. — Без нее не обошлось. Чудьева молочка тебе, значит? Для лорда.

— Для лорда.

— Да я понимаю, как не понять. Я понятливый.

Болван ты последний, отразилось в серых глазах. Лекарка сжала губы сильнее, чтобы не ляпнуть что-нибудь.

— Что ж тебя понесло в наши трясины? — болотный лорд ухмыльнулся самым мерзким образом. — Жить надоело?

Ласточка не опустила глаз.

— Кай, потом поговорим. Если будет у тебя такое желание. Есть у тебя это снадобье или нет? Умрет лорд — вам тоже не жить.

— Тебе что с того? Советы мне давать приехала?

Кай в сердцах схватил кубок, отпил добрый глоток, страшно скривился и замолчал.

— Снадобье. Или иди и прикончи Раделя сам, — лекарка скрестила руки на груди. — Своими руками.

Молчание.

Дьявол! Опять Чума намешал в свое питье какой-то невыносимой дряни!

Кай махнул Лаэ рукой, уводи ее, мол. Тот сделал бровями вопросительный знак, Кай непримиримо вздернул подбородок.

Чертово лекарство воняло, как стая дохлых мышей, ни проглотить, ни сплюнуть.

— Да что же ты с собой сделал! — воскликнула Ласточка, приходя в отчаяние. — Ты же был… казался… умным парнем. Кай! Что ты молчишь!?

— Прошу, прекрасная госпожа, — Лаэ учтиво отворил дверь. — Я уверен, что наш лорд найдет способ отыскать то, о чем вы просите.

Найл выпроводил женщину, вышел в коридор, Кай, не в силах больше сдерживаться, выплюнул пакость прямо на ковер.

Чертова дура, предательница!

Он шарахнул кулаком по стене, ободрав костяшки.

Нашла себе кого получше.

Предательница.

Она еще пожалеет, что разговаривала с ним так нагло.

* * *

Плохо дело. Ласточка понюхала бинт с пятнами скудных выделений и поморщилась. Гнилостный запах был ей слишком хорошо знаком. Бледная сухая рана с отечными краями, грязноватый налет. К вечеру жар у Раделя спал, после проливного пота начался озноб. Лорд очнулся, но сознание оставалось спутанным. «Голова болит, — пожаловался лорд. — Позови Марка».

Ласточка почистила рану, превязала ее заново. Напоила лорда вином, разбавленным теплой водой — вино в маленькой баклажке принес найльский паренек. Он же принес пучок лент ивовой коры, нарезанной под стенами крепости, на берегу Лисицы. Ласточка который раз за сегодня поблагодарила бога, что им достался такой заботливый страж.

Беременная девица перетащила в комнату свою подстилку, и без особой нужды за дверь не выходила. Снаружи несколько раз шумели и ругались — это приходили бывшие жильцы, рвались внутрь, требовали хотя бы вернуть вещи. Лана сгребла в охапку кучу вшивых тряпок и демонстративно вышвырнула их за порог. Постояла, послушала ругань и угрозы, потом сморщила носик и улыбнулась Ласточке.

Ласточка криво улыбнулась в ответ. Ничего не кончилось, глупая девочка, подумала она. Пока лорд Радель жив — мы отделены от разбойников запертой дверью и парочкой суровых найлов. Если Господь таки приберет его, найлы и дверь испарятся, как не было… Да и защита разве те найлы? Когда их хозяин своим же людям головы походя рубит. Про Шиммеля тоже сказывали, что он ни своих, ни чужих не жалел.

И ты теперь такой, Кай?

— Ммммм, жарко… — промычал Радель, только что стучавший зубами под плащами и одеялами. — Окно открой… дышать… нечем…

По полу дуло, тянуло сквозняком. Кособокий ставень завесили рогожей, но спасала она мало. Гертран Радель метался и царапал желтыми пальцами шнуровку на груди.

— Милорд, миленький, потерпите. Нельзя окно открывать. Простынете, еще хуже будет. Давайте отвара выпьем, надо больше пить, чтобы жар вымыло… Лана, поддержи-ка милорда… подсунь ему мешок под спину, вот так. Вам удобно, милорд?

— Мммм… гадость… — взрослый мужчина морщился и отворачивался от чашки, как мальчик.

Стукнула дверь, открытая пинком. Вошел Лаэ, как-то странно вошел, мелкими шажками, закусив губу и не сводя глаз с чего-то маленького, то ли живого, то ли очень хрупкого в своей ладони. В другой руке у него болтался фонарь. Лаэ остановился посреди комнаты, твердо встал обеими ногами, и только тогда перевел взгляд на Ласточку.

— Вот, — сказал он. — Ты просила, прекрасная госпожа. Снадобье.

Ласточка подошла и заглянула в найльскую ладонь. Там лежало яичко — охристо-серое в пляшушем свете каминного пламени, с темным крапом, с обоих концов залепленное пуговками из древесной смолы.

— Что это?

— Бери. Кай передал. Осторожнее!

— Ох… — яйцо оказалось неожиданно тяжелым, а скорлупа такой тонкой, что прогибалась под пальцами. — Там молочко? Как его оттуда достать?

— Не знаю. Разбить над чашкой?

— Я знаю! — Лана сунула любопытный нос. — Сейчас покажу. Клади его вот сюда, тетенька.

Она нашла на полу подходящий черепок, потом выколупала из мешка соломинку, переломила ее на две неравные части и аккуратно воткнула обе половинки в верхнюю пуговку, под небольшим углом друг к другу.

— Марево в воду добавляют, по капельке, — объяснила Лана. — Вот смотрите, берем чашку, наливаем воды, а потом делаем так…

Она подставила чашку под короткую соломинку, а в длинную подула. На соломинке выступила и налилась изумрудно-зеленая капля. Сорвалась в чашку, как спелая ягода, потянув за собой длинную медовую нить. Ударилась о воду и потонула, распуская зеленые пальчатые щупальца, окутываясь молочным дымом.

Лана покачала чашку в руке, перемешивая. Жидкость побелела, сделалась и правда похожа на молоко, только в глубине зажегся радужный опаловый огонек. Ласточка принюхалась, но никакого особенного запаха не уловила. Или ей обоняние отшибло от тутошней вони.

— Он звезду с неба достанет, если захочет. — Девица вздохнула, сунула чашку Ласточке и отвернулась. — Вишь, приказал — чудь сама прибежала, марева принесла, в тот же день, солнце еще не село. А дядь Зарена в Чаруси змеюка укусила, полноги выгнило, и молочка он принес чуть-чуть, самому хлебать пришлось…

Ласточка взглянула на Раделя. Тот раскинулся на плащах, мешки с сеном разъехались. Волосы потемнели от пота, глаза провалились, а губы обметало.

Ласточка не привыкла давать своим больным непроверенное лекарство. Пусть даже и хваленое сто раз. Если уж мы потравимся, то оба, подумала она, поднося чашку к губам.

У марева оказался слабый горьковато-сладкий вкус и необыкновенно приятное сливочное послевкусие. Захотелось сделать еще один глоток, потом еще и еще…

— Теть Ласточка! — в голосе Ланы зазвучала обида. — Это же для лорда Раделя! Ты так все выпьешь! Тебе-то зачем?

А девчонка явно надеется, что ей тоже достанется пара капелек, поняла Ласточка. Может, и достанется, чем черт не шутит. Штука интересная, посмотрим, как подействует. Ласточку познабливало от усталости, ныли ноги и гудела голова.

Любопытно, из чего чудь молочко делает? И для чего? Неужели детенышей им выкармливают? А проводник на болотах рассказывал, что чуденыши новорожденные человека живьем зажрали, и вообще они из яиц выводятся…

Ласточка прислушалась к себе и успела заметить, как постепенно, словно талая вода, отступает ноющая боль в ногах. Как гул в висках сменяется благословенной легкостью и уходит гнетущее напряжение, сутулившее плечи.

Привычная усталость, которую Ласточка почти не замечала, сгинула, сдернув серую пелену с глаз. Ого, подумала лекарка, а я забыла уже, каково это — когда ничего не болит, не ноет, не ломит и не отваливается.

— Ну-ка, милорд, выпейте, это вам поможет. Точно говорю, поможет, в кои веки деревенские побасенки оказались правдой… Поддержи его, Лана. Пейте, милорд, миленький, пейте, попустит вас с божьей помощью…

Может ли Господь действовать руками дьявольского отродья? Ласточка фыркнула. Господь все может, а отродье…

У отродья есть душа живая… по крайней мере, была. Хорошее было отродье, неглупое, незлое. Взбаламошное, конечно. Замечательное было отродье, чего уж там говорить. Самое лучшее на свете. Любимое. Что ж теперь… ничего не осталось?

— Передай спасибо господину твоему, — Ласточка подняла голову и посмотрела на молодого найла, с любопытством наблюдаюшего за лечением. — Каю то есть. Спасибо передай.

А спасибо передать дайствительно было за что. Радель кое-как, с уговорами, опростал чашку марева, и ему получшало на глазах. Жар сократился, пот выступил и высох, дыхание выровнялось. Исчезли алые пятна на скулах. Белки больше не блестели обморочно меж слипшихся ресниц, веки сомкнулись, и мучительное забытье перешло в сон.

— Заснул, — шепнула Лана, сидевшая на своей свернутой подстилке у изголовья лорда. — Теперь на поправку пойдет. От единой капельки сон хороший, здоровый сон, две капельки маету ночную вылечат… — Она растопырила пятерню и принялась загибать пальцы. — Три — сон будет тяжкий, с кошмарами, четыре — пару суток будешь спать беспросыпу. А если пять накапать — то и не проснешься.

— А следующую порцию когда можно милорду давать? — спросила Ласточка, поправляя меховой плащ…

— А вот проснется — и наново напоим. Ты, теть Ласточка, тоже спать ложись, я подежурю. Я тут, рядышком, посижу, посторожу…

— Марево маревом, а кормежка нужна лорду хорошая. Супчику бы ему сварить куриного. Лаэ!

Но молодого найла в комнате не оказалось. Когда он ушел, Ласточка не заметила. Дрова в камине прогорели, Ласточка встала, чтобы подкинуть еще. Спать ей не хотелось. Открылось второе дыхание, будто десять лет свалились с плеч долой. Надо найти Лаэ и потребовать супу, или курицу для супа, и котелок, и соли, и…

Дерюга, прикрывавшая косой рассохшийся ставень, шевельнулась от сквозняка. Скрипнула дверь, Ланка вдруг пискнула и мышью шарахнулась в темный угол.

Ласточка обернулась.

На пороге стояло дъявольское отродье, картинно прислонившись к косяку, сложив на груди руки. Глаза сумрачно мерцали из чащи волос, из пестрого хлама. Мерцали не менее таинственно, чем бусины и монетки в колтунах, и не менее ярко, чем золотное шитье на сапогах. Сапоги были другие, чистые. И плащ другой, целый. А отродье было все то же, с надменной позой и лицом оскорбленной принцессы.

Пришел, подумала Ласточка. И чего же ты пришел, красота моя несравненная, любопытно стало?

Оказалось, что она произнесла это вслух, Кай вздернул голову, зазвенели побрякушки в черной гриве.

— Любопытно, да, — сказал он, и голос у него был хриплый, то ли простуженный, то ли надорванный. — Любопытно, что у тебя за спасибо такое. Лаэ сказал, ты тут спасибо направо и налево раздаешь…

Ласточке вдруг сделалось весело. Весело и просто.

Или да, или нет — куда уж проще.

Я ничего не теряю.

Ничегошеньки.

Она улыбнулась, разглядывая отродье. Замурзанное. В глазах укор. Щеки горят. Такой весь из себя растакой. Явился за спасибом.

Сейчас получит.

Она шагнула вперед — раз. Как по воздуху, как во сне. Хороший сон, на поправку сон.

Два — маету ночную вылечит.

Три — тяжкий сон с кошмарами.

Четыре — пару суток без просыпу.

Пять — не проснешься никогда.

Заглянула в лицо, близко-близко. Ей казалось, что она смотрит на Кая сверху вниз. Подцепила пальцем завязку у ворота.

Дернула на себя.

— Эй! — удивилось отродье. — Ты что…

Дальше он только мычал. Шестой шаг они сделали вместе — Ласточка вперед, Кай — назад. Он ударился спиной о дверь и начал медленно проваливаться вовне, вместе с дверью, вместе с Ласточкой, прижавшейся раскрытым ртом к губам, грудью к груди, животом к животу, воткнувшей колено между ног, скрутившей ворот расшитой рубахи, как петлю.

— М-м-м!!! — наверное, он что-то сказать хотел.

Потом скажешь, мой прекрасный.

Она отпустила ворот, позволив ему вздохнуть, провела руками по ребрам, сжала ладонями бедра его сквозь одежду. Притиснула к себе, притиснулась сама — пахом к паху, накрепко, м-м-м-м, мой хороший, больше не вырываешься? Вот тебе спасибо, спасибо, спасибо, все спасибы для тебя, ни одного не утаю, спасибо такое, спасибо сякое, спасибо разэтакое! Спасибо огромное!

Дверь распахнулась, Кай вцепился в косяк, чтобы не упасть — но он уже отвечал, отвечал, да.

На спасибо отвечал.

Пожалуйста, отвечал. Всем телом. Особенно, одним местом.

Пожалуйста!

Ну, пожалуйста!!!

С хмурого неба снова посыпал снег — тонкими белыми лепестками, светлым пухом — словно черемуха опадала или цвели тополя.

Земля засыпала смертным, холодным сном.

Мелодично звонил колокол.

Священник, молодой, узколицый парень с яркими глазами маркадо, выпевал слова господней мессы.

Растерзанный лагерь привели в порядок, тела погибших лежали в ряд, накрытые плащами.

У раскрытой полотняной палатки, в которой шла служба, стояли рыцари с непокрытыми головами.

Светлые, темные, рыжие головы. Золотая. Тальеновы вороные пряди.

Ворран, притащившийся из лазарета, со злым, бледным лицом, узкие губы сжаты, глаза темны.

Второй священник-вильдонит сидел у походной исповедальни — попросту пары досок с решетчатым окошком, установленных на распорках, принимал покаяние у запоздавших. С другой стороны доски преклонил колени кто-то из хинетов, истово кивал, стучал в широченную грудь кулаком и покаянно встряхивал черноволосой головой.

Дилинь-дилинь, — снова зазвякал колокольчик над накрытым белой тканью алтарем.

Бомм! — ответил ему гонг.

— Святая заступница Невена, святые заступники Кальсабер и Альберен, предстоят за нас перед Господом, — кобальтово-голубые, как у всех Маренгов, глаза священника горели несокрушимой верой. — Да сохранит Он нас от всякого зла, укрепит души наши и дарует победу в грядущем бою, как даровал ее святому Кальсаберу в сражении с диаволом.

Дата добавления: 2015-08-20