Екатеринбург 2.11.2006 год. 2 страница

А дальше все понеслось в привычном ритме популярной группы. Быстрые, почти экстренные, собирания, одевания. Выскакиваешь из гостиничного номера, извинившись за бардак, погружаешься в машину и едешь к клубу. Настройка звука, настройка света, репетиции, репетиции, какие-то скромные перекусы, вечные проблемы и вечный смех по каким-то там причинам. Вечные «исключения», - дочери директоров, организаторов, толстые дяденьки с большими кошельками, и каждому нужно свое. В гримерке, по каким-то причинам, опять полно народу, все бегают туда-сюда, кто-то кого-то вечно ищет, что-то чему-то не хватает, вокруг сплошные маты, все такие нервные, что хочется забиться в угол и сидеть. Отсчет времени до выхода, все бегают еще быстреё, матов все больше, Волкова быстро красится, при этом орет, как оглашенная, а я мирно сижу на диване и наблюдаю за ней. Организаторы вбегают в гримерку, сообщают о выходе через пять минут. Музыканты уже уходят играть интро. Последние минуты…

Идем к выходу, по пути слышим орущий зал, сердце бьется чуть быстрей, пальцы покалывают от прилива эмоций. Интро плавно заканчивается. Вздох. Выход из-за кулис. Рука в руке. Свет в глаза. «Чужого не бери, свое не отдавай…». Дико орущие фанаты. Это наша жизнь…

Концерт проходит мирно и спокойно, от Юльки ни разу не было никаких выкрутасов, никаких фокусов, тех, что в её стиле. Тех, которых я жду каждый концерт, каждую песню. Но сегодня она почти не касалась меня, будто боялась обжечься. Но разве можно обжечься об лед? Все прошло настолько мирно, что я успела заскучать, и готова была сама выбросить какой-нибудь фокус в её сторону. Почему бы и нет? Ведь Ваня всегда придерживался этого принципа, а чем я хуже его? Почему бы и нет? Во время очередной песни я подхожу к ней, бесцеремонно притягивая её к себе за талию, и широко улыбаюсь ей. Она выглядит растерянной, что это с ней происходит? К сожалению, в ответ она меня так и не обняла, а свой взгляд настойчиво приковала к залу. Странная она. Я обижено отошла от неё, но не подала виду. Так, игра в «невидимок» продолжилась до конца выступления. А когда зал взревел на проигрыше «Я сошла с ума», мне казалось, что она даже не улыбнулась, скореё удивилась такого настроению. Будто нашего запретного поцелуя, в запретных блузках и в запретных клетчатых юбках, никогда и не было. Может, это все придумала я? Может я тупо сплю, а моя безграничная фантазия придумывает такие истории, которых не могло было быть. Может, и Юльку я себе придумала? Короткостриженную, черноволосую, строптивую, хитрого лисёнка, с голубыми ледяными глазами, с губами цвета запекшейся на солнце вишни, с концептуальными возбужденными темно-розовыми сосками, с острыми лопатками, с дрожащим от интереса подбородком, с ярко выраженными скулами, мою любимую девочку. Может, я все это придумала? Я кидаю на неё взгляд и озадачено думаю об этом. Я боюсь подойти, и, прикоснувшись кончиками пальцев к ней, понять, что её нет. Она просто исчезнет, растворится, и я окажусь в ловушке собственной фантазии…

Но ничего подобного не произошло. Я устало вздохнула, и чтобы немного унять свой пыл, подошла к Свену, который добродушно тут же заулыбался мне, а потом спросил, прошел ли мой синяк на попе? Это я поняла по его губам. Странно, я еще и по губам читать умею. В ответ – я засмеялась, хоть кто-то в силах поднять мне настроение. Пожав плечами и кинув на него кокетливый взгляд, я снова удалилась к краю сцены, где стояла Волкова, размахивающая в воздухе руками. Казалось, её ничего не беспокоило, она была полностью поглощена фанатами и их плакатами: «Тату, я вас люблю!!!». Подумаешь…

Затем какое-то невнятное завершение концерта, привычное прощание, обещание еще раз приехать. Воздушные поцелуи в зал и удаляющиеся наши спины.

Уфа 7.11.2006 год.

«Понимай, как хочешь». Юлина фраза крутится в голове уже несколько часов подряд, и я всё ещё не понимаю, что она хотела этим сказать. Может, она сама оставила выбор понять, как хочется? Именно так и понять? Я не хочу, или попросту боюсь, понимать её по-своему, ведь моей Юле выводы не понравятся. А не нравиться ей значит выглядеть глупой, посмешищем. А мне так хотелось всегда быть для неё чем-то особенным. Но разве у меня была такая возможность? Любить взахлеб, - все, что мне разрешалось, еще со времен Вани. Все так же оставалось неизменным.

«Понимай, как хочешь», - её фраза не даст мне спать, не даст мне есть, выступать, думать о чем-то другом. О, кто как ни Волкова, знала, что и когда нужно сказать. Она всегда умела убивать словом, моя девочка. Зачем ей пистолет, если сказав всего лишь пару слов, она могла лишить человека всякого чувства свободы, воли, разума? Она всегда знала, чем нужно брать людей, и пользовалась этим напропалую.

И снова все по стандартному сценарию. Вряд ли она оставила мне выбор. Она все уже давно решила для себя, и без всякой моей помощи? Зачем ей такие, как я?

«Привет, Уфа!», - радостно кричит моя девочка, в эйфории прыгая по сцене.

Похоже, она действительно чему-то радуется. Знать бы чему. Быть бы мне этой причиной, хочу быть причиной её счастья.

Сегодня наша песня «All About Us» звучит как-то по-другому, болеё интимно что ли. В том плане, что мы поем её будто друг другу, не обращая никакого внимания в зал, хотя так, конечно, поступать нельзя. Ну что уж тут поделаешь? У меня нет другого выхода, как утонуть в её ледяных голубых глазах, и вообще забыть о том, где ты, и что ты тут собственно делаешь. Но меня это меньше всего волнует. У меня есть она – её глаза, и в эту минуту это самое главное. Остальное подождет.

На «Loves me not» она убегает от меня, и я вновь теряю её глаза из виду. Это самое страшное, и она нарочно добивается этого. Иногда ей совсем не нужны слова, чтобы убить человека. Но она напропалую пользуется всеми своими хитростями. Ведь она лисёнок. В ней столько энергии, что я в тайне завидую ей, глядя на то, как моя сумасшедшая девочка прыгает, скачет по сцене, да еще умудряется петь. Все-таки она уникальная, даже раритетная какая-то. Таких одну на миллион. Точнеё, таких вообще больше нет. «She loves me… she loves me», - пропевает она хриплым голоском, перед тем, как начинается самый классный проигрыш из всех песен, и она оборачивается ко мне, лукаво улыбаясь, будто утверждает своими словами что-то. Пусть это слова даже из наших песен. Ведь наши песни – всего лишь отражение наших сложных взаимоотношений, наших душ. Я грустно улыбаюсь ей в ответ, будто она разгадала все мои тайны. Зачем тогда все самые сложные ребусы она доверяет мне? Той, которая никогда их не разгадывала…

«А теперь прозвучит песня, она очень трогательная, и одна из Ленкиных любимых, я не знаю почему», - на последних словах Волкова смеётся, - «Лен, почему?».

«Мне вообще больше лирика нравится, она красивая очень, со смыслом…».

«Да?», - она притворно удивляется.

«Ты знаешь! Моя Ничья!», - разворачиваясь, я ухожу в другую сторону – противоположную ей.

Пока мы поем мою любимую песню, я все еще думаю над её фразой: «Понимай, как хочешь», я думаю на разгадками ребусов и всеми вопросами, ведь на многие я так и не нашла ответа. А если и нашла, то получала очередной. Так, как было с кулоном, ну вот, казалось бы, нашелся он (или он вообще не терялся?), а в ответ мне еще одна тайна, которую Юля мне никогда не раскроет. Я должна сама! Наверное, это такая тренировка. Но, пожалуй, это не волновало меня больше всего. Сейчас я по-настоящему была озадачена её фразой, и тем, что творится у неё в душе. Эту тайну, этот наисложнейший ребус я должна разгадать. Но есть ли у меня возможность? Хоть малейшая попытка приблизится к разгадке? Ведь Юля это Юля. И ничего уж тут не поделаешь. Она сплошная загадка, которую вряд ли кто-то сможет разгадать. И вряд ли кто-то разгадает. А может она нарочно подсунула этот ребус для того, чтобы я, будучи непрерывно ломая голову, так и не получила ответ? Может она загадала мне неразрешимую задачу? Ведь от неё можно ожидать что угодно. Или же наоборот – она дала шанс проникнуть в её душу, вывернуть её наизнанку, изучить вдоль и поперек, а потом просто напросто она захочет убить меня. Ведь это так сладко умереть, зная все её тайны, страхи (которые она никогда и никому не доверяла), желания, чувства. Я не побоялась бы умереть в обмен на все это…

«Что не хватает тебе?», - спрашивает она меня, будто на зло.

Но нет, всего лишь закончилась песня…

«Любви, наверное… большой и чистой…».

А что я могу еще сказать? Я давно уже сдалась ей, еще с того дня, как она зашла в офис, деловито протянула руку Ване, а потом, сняв солнцезащитные очки и повернувшись ко мне, расплылась в улыбке. И даже тогда я уже сдалась, потому что понимала, что играть с ней бесполезно. Такие, как она – выигрывают по определению. Такие, как она – устанавливают правила. И я сдалась без малейшего сопротивления, так и не узнав правила игры. Сложила лапки, поджала хвост и сдалась, отдав ей свое сердце. Только вряд ли таким, как она – нужны эти сердца. Их бросают сотнями к её ногам, а она проходит мимо, по некоторым топчется. Ей никто не нужен. Моей девочке не нужна ничья верность, а предательство она и вовсе счастливо не заметит. Но это не значит, что она не влюблялась. Даже наоборот.

Она любила. По-своему. Я ведь всегда могла найти для неё оправдание, даже когда мое сердце, кинутое к её ногам, где-то затерялось среди остальных… Ведь я предпочла найти ей оправдание, не разочаровываться в ней. Я предпочла жить во лжи, чем без неё. Таким, как я – ничего иного не остается.

«Show me love!», - и после всего она просит показать мою любовь. Неужели всего мало? Мало, мало, мало!?

Я отчаянно иду за ней по сцене, и едва ли успеваю вцепиться пальцами в её спину, которая стремительно холодеёт. Неужели я настолько ей безразлична? Эту мысль я просто не могу выносить! Я ловко обвиваю её талию руками, не давая шанса выбраться. Странно, но она и не пытается, лишь накрывает мои руки своими. Он кончиков пальцев проходит разряд. «Show me love, show me love, give me all that I want», - неожиданно для меня, наши руки сцепляются в замок, и она улыбается мне. Неужели, ей не настолько безразлично? Это радует меня, и я отвечаю ей улыбкой.

«Сейчас снова медленная композиция прозвучит, называется она ‘Gomenasai’, эту песню мы посвятили Японии», - стандартный набор слов, за которыми следует коронное: «Коля, выключи пушки. Сделай интимный нам свет! У нас романтика!».

Волкова, не теряя времени, подходит ко мне и молча обнимает, положив голову на мое плечо. Затем как-то рассеяно целует его, крепче прижавшись ко мне, будто боится, что я оттолкну её, брошу. Но такого не случится. И вряд ли теперь случиться. От радости и эйфории, я прикрываю глаза, обняв её за талию. Её руки мягко обнимают мою шею, зарывшись в непослушные рыжие волосы. На проигрыше она стоит, грустно держа меня за руку, не позволив себе ничего. Но неожиданно наши взгляды сталкиваются. Она трясет рукой, будто ей так хочется поцеловать меня, затем не сдерживается и посылает мне воздушный поцелуй. Я притворно отхожу от неё, и залепляю себе пощечину. Она шлет еще один поцелуй, улыбаясь. Затем подходит ко мне, обняв шею рукой, и на секунду её губы вспухают на моих губах. Затем снова любимые объятия… Что же ты делаешь, Юлёк? Не знаю откуда во мне столько ностальгии, но я снова думаю о прошлом. Что за привычка дурацкая?

Помню, наши концерты в 2001, когда все только начиналось. Господи, насколько все было глупо, фальшиво, зато все тащились. И только попробуй забыть какой ногой топнуть, какой рукой хлопнуть на какой-нибудь песне, настолько все было отрепетировано! И меня тошнило от этого! От этих фальшивых эмоций и чувств. Считаешь себя обезьянкой в цирке, куклой в руках. Поначалу было прикольно, весело, пришла жажда денег, которые кружили голову, и тебе даже не верилось, какая власть, какое влияние в твоих руках. Но влияние – это всегда ответственность за тех, на кого ты как раз и влияешь. А сколько потом было писем, после того, как оказалось, что Тату – вовсе не лесбиянки? А всего лишь «игравшие в любовь» две абсолютно гетеросексуальные девочки, одна из которых даже успела залететь. Хотя на счет гетеросексуальности (абсолютной) можно было бы поспорить, но заострять внимание на этом уже никому не хотелось. И все это настолько наскучило мне потом, что меня тошнило от этой игры. Зато сейчас – стоя на небольшой сцены Уфы, совсем не собирая Tokyo Dome, самые крупные площадки самых крупных стран, я чувствовала себя по-настоящему счастливой. Я знала, что она обнимает меня искренне, что Ваня не стоит за кулисами, и не говорит ей: «Юля, запусти руки под майку Лены», «Лена, потрогай Юлю за попу» и прочие глупости. Я знала, что это искренне, это по-настоящему!!!

Я замечаю, как у меня дрожат пальцы. Наверное, это от нетерпения все рассказать. Или же от страха. Или от холода, сковывающего мое тело? Я сижу в номере на нашей кровати и понимаю, что ждать больше нечего. Мне нужно рассказать ей, просто нужен момент. Но разве в этой чертовой суете мог бы найтись такой? Мне нужно все обдумать, последний раз…

… Когда мне было четырнадцать, я едва ли думала о том, сколько всего может произойти в моей жизни. И тогда, в ту самую теплую солнечную осень, я не могла подумать о том, что в моей жизни может появиться человек, который перевернет мою жизнь с ног на голову. Когда она вошла в купе, ничто еще не предвещало нашей общей славы, нашей дружбы, нашей бесконечной привязки друг к другу. Но все, так или иначе, нарастало, как снежный ком. Сначала её рассказ о кастинге, который я случайным образом прошла, потом Ванина идея присоединить еще одну девочку, никаких инь янь, просто еще одну, которая если уйдет, ничего не произойдет. Которую можно было бы заменить. Но разве нас мог кто-то заменить? А потом его самая сумасшедшая во всем мире концепция – одна любит другую. Черт подери!!! Как же это просто – одна любит другую! И плевать, что мы две натуралки, ведь это досадное недоразумение легко забыть, плевать! Главное – одна любит другую! Мы – две противоположности, которые бы при других условиях, никогда бы не общались, не дружили. Ну ведь любой дурак мог бы придумать эти юбки, блузки, поцелуй малолеток под дождем, но никто ведь не придумал!!! Идеи сумасшедших всегда побеждают! А его концепции!!! И когда это приобрело мировой характер, мне казалось, что весь мир в моих руках. В наших руках – двух девочек, любящих друг друга. Полюбила я её не сразу. Преодолев сотни её истерик, десятки романов, тысячи ссор, измен, я влюбилась в неё. По-настоящему. И как это могло не пугать меня? Я грустно смотрела на неё, когда она говорила мне: «Слушай, все, надо сменять эти юбки уже. Надоели, чесн слово!», и думала, что мы уже сами не замечаем, что мы всего лишь те, - что Ваня нам навязал. И вряд ли от этого когда-нибудь избавимся. Мне проще бы было умереть, чем любить её, на такие способны только сумасшедшие. А как я могла быть нормальной? Они, они сделали меня такой! Со своими непристойностями, со своими мокрыми майками на голое тело, с откровенными вопросами, с Юлькиными поцелуями, с её руками, грудью, со всеми концептуальными фигнями, с книгами, с интервью, с шоу, со всем грязным шоу-бизнесом!!! Черт бы их всех побрал! Как я могу не бояться любить её, зная, что она не ответит мне тем же? Или я плохо её знаю? Мне стыдно за свою любовь, мне страшно. Мне давно не 16, и Юльке давно не 15, мы взрослые девушки, а я думаю о таком… Наверняка, она просто сойдет с ума, узнав об этом. Странно, но слов для всего этого я попросту не могла найти. Для самых важных слов – слова не нужны.

- Ну что скажешь, рыжая? Как тебе концерт? – Она медленно вошла в комнату, расслабленная после контрастного душа.

С кончиков её волос стремительно падали капли, разбиваясь о пол, на неё лице застыла удовлетворенная улыбка, а глаза не выдавали ничего, кроме усталости. И я её понимаю. Очнувшись, я открыла глаза и бегло пробежалась по ней взглядом, восхищенно вздохнув.

- Хорошо, все было круто. – Ответила я, устало откинувшись на кровать. – Впрочем, почти как всегда.

Я готова была расплакаться от негодования. Что-то разрывает меня изнутри. И мне кажется, что терпеть это невыносимо. Разве нужно терпеть головную боль? Нет, поэтому, вы пьете таблетку. Но тут было только одно лекарство – рассказать ей. Хотя и ядом это вполне могло оказаться, но я почти ничего не боялась. Что суждено, того не избежать. Только мои пугливо дрожащие лопатки сжимались от страха, только мое небо пересыхало, а язык прилипал к нему, только мои руки непослушно дрожали, а глаза время от времени наполнялись слезами. Этого разговора было не избежать. Неизбежное – всегда страшно.

- Чего ты какая-то невеселая? – Юля подошла ближе и села на край кровати, мягко опустив руку на мои волосы. – У тебя что-то случилось? Милая моя, ты выглядишь такой взволнованной...

Она грустно смотрела на меня, тихо и блаженно скользя взглядом по моему лицу, буксовала на пересохших от волнения губах, и еще долго оставалась там, а затем скользила дальше, перебираясь на шею, отчего у меня пробегал холодок. Затем её взгляд, с томным вдохновением скользил вниз, огибая грудь. Она всегда восхищалась ею, не то, чтобы завидовала, просто любила её, и как только у неё был шанс – непременно тискала её, сжимая в своих маленьких аккуратных ладошках. Она, как маленький ребенок, который изучает что-то новое вокруг него. Но моя грудь давно перестала быть новым предметом роскоши в её окружении, она любовалась ею еще с самого начала. Она никогда не скрывала, что самая красивая часть тела у человека – грудь. И только женская. Своим размером она тоже была довольна, и никогда не комплексовала по этому поводу, да и я не раз говорила ей, что размер «что надо», маленькая, аккуратная, я бы даже сказала концептуальная и сексуальная. Она всегда могла контролировать ситуацию только своей грудью. Другое дело – я. Я никогда не занималась подобным, мне хватало восторженных, притихший взглядов Юльки, которая никогда не отказывала себе в удовольствии наблюдать за моей грудью, а потом самым соблазнительным образом улыбаться, видя, как от её взглядов, мои соски серьезно твердели и возбужденно выпирали сквозь ткань какой-нибудь футболки. Она никогда не отказывала себе в удовольствии схватить меня, ласково обхватив своими пальцами. И совсем не важно где это происходило: в машине, в номере, в ванной, в постели или даже на концерте. Её это ничуть не смущало. Вряд ли была хотя одна вещь в её жизни, которая бы смогла смутить мою девочку.

- Да устала просто. – Отмахнулась я. – День такой выдался, что толком не выспались, и тут же на площадку побежали. Короче, как обычно. Кстати, сколько уже время? Наверное, поздно…

- Не знаю, около двух, наверное. – Она пожала плечами, и огляделась в поисках часов. – Чем займешься? Спать будешь?

- Нет. Я не хочу. – Неожиданно я открыла глаза и уставилась на Волкову. – Поговори со мной просто, мы так редко с тобой разговариваем не о работе. – Я грустно выдохнула и снова прикрыла глаза.

Она все еще сидела рядом, перебирая своими пальчиками мои волосы, затем аккуратно нагнулась и поцеловала меня в закрытые глаза. Я засмеялась, и она тут же подхватила мой смех. Странно, но ведь для счастья действительно так мало надо! Я чувствую себя самой счастливой и самой несчастной одновременно. Вот хрень, ведь может же быть такое? Плюс ко всему я не могу думать ни о чем, кроме как о своей «болезни» под названием Юля. Вот хрень, а я и правда сумасшедшая. От этого я начинаю смеяться еще сильней. Благо, что Волкова так и не знает этой причины. Она беззаботно щекочет меня, дурачится, и заявляет, что мы как обычно. Как обычно, Юлёк, только я теперь люблю тебя, - думаю я, и, открыв глаза, пронзительно смотрю в её голубые глаза, теряясь там без конца. Ну что, принадлежат ли твои глаза кому-то? А твои спекшиеся губы? А твои руки? Нет, руки только мои! Я только крепче сжимаю их, будто подтверждаю свои мысли, и она даже не сопротивляется меня, только наваливается на меня всем телом и почти невесомо целует в шею, будто боится, что нас заметят. Так мы и лежим, она придавливает меня, мирно и ровно дыша где-то в районе уха. От умиления я прикрываю глаза, и, не удержавшись, обхватываю её спину двумя руками.

- Как же я счастлива, что у меня есть ты… - Тихо-тихо бормочу я себе.

- А как я рада, что у меня есть ты! – Так же тихо шепчет она мне на ухо, едва касаясь мочки губами.

- Юлек, ты можешь мне кое-что пообещать? – Спустя мучительную минуту счастья, спрашиваю я, дрожа от нетерпения.

- Конечно, что? – Её подбородок тоже дрожит от нетерпения.

Теперь мне становится по-настоящему страшно. Взяв с неё обещание, я буду думать об этом всегда. Но Юля это Юля, дав обещание, совсем не факт, что так будет. И ничего с этим не поделаешь. Таким нежным и одновременно дерзким, как она, таким строптивым, таким голубоглазым, таким черноволосым, - прощают все. А я простила ей уже все давным-давно, даже то, чего она не делала. Я прощаю ей все, держа её за руку, вдыхая запах её тела, от которого у меня кружится голова. И знаете что?

Я не боюсь быть брошенной. Я знаю, что она всегда со мной…

- Обещай, что ты никогда не оставишь меня.

- Никогда не говори никогда, - улыбается она, приподнявшись и склонившись надо мной, - но я обещаю тебе! А ты можешь мне кое-что пообещать?

- Что? – Растеряно спрашиваю я, затаив дыхание, любуясь её свисающими смольными волосами, которые вот-вот набьют мой рот, и устоятся вместе с моим языком под пересохшим небом. – Что, Юлёк?

- Обещай, что ты всегда будешь только моей…

Она рассеяно улыбается. И только собственницы могут сказать такое, взять обещание. Но я всегда была только её, с кем бы я не находилась физически рядом, о ком бы я не думала, с кем бы не целовалась, с кем бы не флиртовала, о ком бы не говорила, - я всегда была только её. Тотально. И это такое сумасшествие принадлежать тому, кто никогда и никому не принадлежит.

- Обещаю. – Я продаю ей это обещание с потрохами, и даже мое сердце тоскливо-сладко сжимается, продавая это слово.

От нахлынувших эмоций я зажмуриваюсь, ослабив хватку рук на её спине. Но она и не думает отступать. Её волосы мягко касаются моих сухих от волнения губ, я чувствую, как они сладко пахнут шампунем, я чувствую, как капельки, скатывающиеся вниз, даруют мне необходимую влагу. Я приоткрываю глаза и вижу её губы в такой близости, что невольно облизываюсь, но выражение её лица ничуть не меняется. Она продолжает смотреть на меня с переполняющей нежностью, заботой, и тогда меня посещает мысль: «Почему бы тебе не поцеловать меня, Юлёк?», но она не спешит это делать. И вряд ли вообще собирается.

- Может, ты поцелуешь меня? – Самым трусливым образом спрашиваю я, не выдержав напряжения.

- Чего??? – Она, кажется, совсем не ожидала этого вопроса, и даже на какое-то расстояние отпрянула от меня, взмахнув непослушными волосами.

- Я говорю… почему бы тебе не поцеловать меня, Юлек? – Пугливо повторяю я, будто я не я.

Зачем я это делаю?

- Ну… это… ладно. – Совсем растеряно бормочет моя девочка и, опустившись ниже, осторожно целует меня в уголок губ.

Затем снова отстраняется. Совсем разочарованная я, не показываю виду, безразлично наблюдая за всем вокруг.

- Может, ты хочешь перекусить что-нибудь? Ты какая-то бледная совсем…

- Не отказалась бы! – Я грустно улыбнулась ей, перевернувшись на другой бок. – На твой вкус закажи, пожалуйста…

На самом деле даже кушать мне не особо хочется. Разве меня может волновать чувства голода в такой момент? Даже глупые и блондинистые овцы не думают об этом, особенно в таких ситуациях. Ну и черт с ним! Неужели она и в правду думает, что моя бледнось от не забитого желудка? Или она попросту не хочет думать о настоящей причине. Или она не догадывается.

Не догадывается? Такие, как она – за долю секунды смекают все, что таким, как я – не понять и за час, за день. Она же – полная противоположность мне. И быть может она знала о моей проблеме еще до её возникновения? Ведь она сама могла бы предположить, что такое может случится. Что в этом такое? Но быть может, она и не думала об этом, считая, что у глупых блондинистых овец просто не хватит смелости любить черных и строптивых. Но даже это досадливое недоразумение я смогла переплюнуть. Удрученно вздохнув, я вновь обратила внимание на ухмыляющуюся Юльку. Ну что опять?

- Ну, и где я закажу? Время помнишь сколько? – Она засмеялась и затрясла своей мокрой головой.

- Черт, точно! А что делать? – У меня совсем вылетело из головы сколько сейчас времени, сейчас времени не былою

- Ну, в холодильнике тут, наверное, что-нибудь будет, я гляну сейчас. – Тут же встав с кровати, она направилась к холодильнику. – Что-то я устала так, вообще ужас.

- Ну еще бы, после Волгограда только в пять утра приехали, если хочешь спать, я могу не утомлять тебя своими разговорами… А то навязалась, как не знаю кто. Я все понимаю, не дура же, блин, ну вот я не подумала, прости, если ты устала, ты конечно же можешь…

- Ой, перестань, Ленок, мне только в радость! – Она резко прервала меня, обернувшись ко мне, одарила ослепительной улыбкой. – Смотри, что у нас тут: какие-то салатики, о мяско-о!!!

- Салатиков хватит, - засмеялась я, заражаясь веселой Волковой, - ты будешь что-нибудь?

- С тобой перекушу! – Она быстренько достала продукты из холодильника и подошла ко мне, присев на кровать. – Ты же не против?

Намного снизив тон, поинтересовалась она, эротично облокотившись на диван. Её полуприкрытые глаза уставились прямо на меня, на губах заиграла игривая улыбка. Я снова забилась в кровать, как пугливый котенок, и несмело подняла на неё самые влюбленные, самые испуганные глаза на свете. В ответ она несмело поправила мои сбившиеся волосы и устроилась рядом, не дожидаясь ответа. Ведь она заранеё знала его. Просто моя девочка страх как любит провоцировать всё и всяк. Это Юлька и ничего уж тут не поделаешь.

Скромно разложившись, мы стали уплетать все за обе щеки, Волкова при этом довольно улыбалась, будто маленькому ребенку принесли коробку конфет. Еще бы, почти весь день не ели! Время от времени она что-то спрашивала у меня, что не имело никакого значения, мы смеялись, дурачились. Все как обычно. Все почти как обычно. И мое сердце практически ровно бьется, находясь рядом с ней, но моя любовь ничуть не притупляется. Напротив, сидя рядом, я иногда бросаю на неё взгляды рассчитанные только для неё, будто невзначай качаюсь своими пальцами её ладони, а она, одергиваясь, смеётся, дурачится. Я игриво улыбаюсь в ответ, пряча в глазах самую искренную нежность и грусть, ведь такие, как она вряд ли когда-нибудь будут с таким, как я. И, так или иначе, они никогда и никому не будут принадлежать. Они слишком строптивы, слишком дики, чтобы быть прирученными кем-то. Но на самом деле, эта мысль не так убивает меня, сейчас, я болеё притихшая, и радуюсь тому, что она хотя бы банально со мной – рядом. Сидит, смеётся, забавно пережевывая еду, откидывается на кровать, прикрывая рот, смыкая ресницы. И я ловлю её каждый вздох, боясь пропустить что-то важное. Кажется, я окончательно свихнулась. Хотя чего еще стоило ожидать? Я просто напросто влюбилась. И все настолько просто и банально, что я не могу дышать. Что уже тут поделаешь?

Справившись с нехитрым ужином, мы довольно откинулись на спинку кровати, поглаживая свои животы. Волкова обняла меня одной рукой, прижавшись ко мне. И теперь этот вечер казался мне идеальным, не хватало только свеч и самая романтичная обстановка обеспечена. Моя девочка со мной, притихшая, и вовсе не строптивая, откинулась, довольно урча мне на ухо, как кошка, а я прикрыв глаза могу только наслаждаться этим, мягко играя с её пальчиками. Она никогда не была сентиментальна, как я, но романтиком, бывало, ей приходилось становится. Она же девушка. И даже строптивые и дикие, могут быть нежными и влюбленными. Не так, как я – по-другому. Я едва не таю в её объятиях, совсем позабыв обо всем, но она, как обычно, оживляет меня своей невнятной, бормочущей речью.

- О чем ты думаешь?

- О том, что я самый счастливый человек на Земле! – Будто опьянев, отвечаю я ей, и уже ничего не мешает мне…

Не мешает мне признаться ей. Это дело времени. Нужно просто подождать…

- Почему? Я тоже так хочу, Ленок! – Она зарывается мне в волосы губами, осторожно найдя мочку уха, целует её. – Что у тебя такого случилось? Поделись, я тоже хочу знать!

- Я просто счастлива оттого, что ты сейчас рядом. Правда! – Несмело развернувшись к ней, я так же несмело улыбаюсь, скользя по её неизменно детскому личику взглядом. – Не думала, что когда-то это доставит мне такое удовольствие, но в данный момент мне больше ничего не нужно, честно. Я так счастлива, что ты есть у меня!

- Девочка моя! – Она сильнеё обвивает мою шею руками, прильнув ко мне. – Я тоже безумно счастлива, что ты есть у меня! Не знаю, что бы я делала, если бы тебя не было у меня!

- Без тебя я не я… - Грустно пою я, уставившись куда-то в стену.

- Без тебя меня нет, - улыбается та, подпевая мне, - с чего ты вспомнила вдруг?

- А они говорят, говорят – это бред! – Не обращаю на её вопрос никакого внимания, только слова из песни крутятся в голове.

- Это солнечный яд, золотые лучи. – Тихонько продолжает Юля, не парясь ни над чем, ей просто прикольно, наверное.

- А они говорят- надо срочно лечить! – Совсем на эмоциях произношу я, встав с кровати.

Мой язык совсем не подчиняется мне, и я не могу выдавить из себя жалкие три слова. Хотя они совсем не выглядят жалко, разве что с моей стороны. Но это – самое большое, что я могу позволить. Я не разбрасываюсь такими словами, я не дарю их каждому встречному. И возможно я хранила их именно для неё, больше всего боясь сказать. Влюбиться в неё, будучи взрослой девушкой, такая глупость, о которой никто и не мог подумать. Понять меня, будучи молодой мамой, такая нелепость. Но все равно, мне безумно сложно держать это в себе, это практически нереально. Поэтому, я ухожу. Я всегда ухожу, чтобы избежать проблем. Убегаю, молча, трусливо, поджав хвост, прижав уши. Ничего другого мне не остается.

Дата добавления: 2015-08-17