|
Читайте также: |
Истомленный по близости сладкой надеждою,
Я унес тебя в степь на руках.
Твой божественный стан ощутив под одеждою,
Я не шел, а парил в облаках.
Ты таилась в себе удивительной сказкою,
Красотой обращенною в дар.
И тебя согревал шелковистою ласкою
Благодарный и нежный мой жар.
Мы легли у реки на постель необъятную.
Расправляя крыла над тобой,
Твой девичий пушок, как траву ароматную,
Я вдыхал, возносясь над землей.
Трепетал во вселенную вход замирающий –
Космос в лоне таился твоем.
И в него проникал я кометой сияющей,
Словно в заводь небесным лучом.
Жизнь притихла вокруг!
Звезды в руки нам падали!
Ты душою природы цвела!
Вот и все о Любви. Добавлять что-то надо ли?..
Обвенчала нас алая мгла.
Но против меня был целый мир манящих иллюзий. Каждый день её у меня забирал наплыв умножающихся чиновников и глянцевых юнцов, ездящих на машинах своих обогатившихся воровством папочек, а точнее «крёстных отцов».
Сердце тронула синь небес
Да у речки зеленый лес.
Песня иволги из глуши
Изливается в глубь души.
Нежно свет обнял полутень –
То к весне прильнул ясный день.
Их любовь теплом разлилась,
И природе дышится всласть.
Соскользнула ткань с плеч весны,
Опустилась в цвет бузины.
Я ль не молодец озорной,
Околдованный той весной!
Цикатит жучок на пеньке,
Жизнь трепещется на листке.
На цветок порхнула с куста
Смутным призраком красота.
По траве иду босиком,
Обдуваемый ветерком.
Пустячок такой небольшой,
Только что творится с душой?
Глава 4
Тем не менее, мной всё яснее ощущалось сумасшествие народа. К моему сожалению, в городе, меня окружал наряд масок и одежд, за которым исчез человек. Казалось не люди, а индивиды, по общим взглядам понимают, как играть, какую маску надеть, чтобы заполучить от жертвы то или это. Мои бывшие, каким то образом не спившиеся, не умершие от туберкулёза и оставшиеся в живых дружки по лагерю, стали выбиваться в начальники, быстро богатели. Звали меня присоединиться к ним. И хотя я себя чувствовал удовлетворительно и среди уголовников, и среди интеллигентов, меня тянуло искать Истину. Хотелось найти хоть одного старца. Просто, читать писания, для меня было мало, да и в среде батюшек я учителей не находил. Их религия мне представлялась фальшивой. Много масок пришлось мне сорвать в те годы, в наступившем пире во время чумы, и под ними, как мне казалось тогда, зияла пустота, не было личности, не было человека. Однажды, я пригласил батюшку, освятить мою квартиру. Его звали отец Николай. Я часто приходил к нему на исповедь, каялся в своих грехах. С виду, этот человек представлялся очень внимательным и сердечным. Но когда он пришёл ко мне, оказалось, что батюшка гомосексуалист. Он пришёл с шампанским, и всё время пытался меня погладить. В итоге, пришлось его прогнать с ругательными словами.
А Демон где-то рядом был,
Со мной он нежно говорил:
«Смотри, вот этот грешный мир.
Я царь его, его кумир.
Давно здесь все – мои рабы.
Все – пленники слепой судьбы.
Ты хитрым стал, украсть мастак.
Играй людьми – не будь дурак.
Владей всем миром, я с тобой.
Смелей, смелей, мой дорогой!»
И я властителей земных
Увидел во дворцах своих.
Кто поискусней, похитрей,
Тот и владел страною всей.
И видел я простой народ,
С утра который спину гнёт.
Весь мир похож был на тюрьму,
Где нет пощады никому.
Помню, для моего выступления, друзья хотели взять в аренду театральный зал, напечатали рекламные афиши. Мне предоставлялся случай спеть мои песни под гитару и прочитать стихи. Нашлись спонсоры для моего продвижения. Но я избрал уединение и поиск духовного. Ценности моего существования поменялись. Из этого состояния я мечтал увидеть новую счастливую жизнь. Естественно, что такое положение дел, не устраивало мою юную избранницу. Пять лет райской жизни с нею, стали оборачиваться в ад. Моя вторая жена тогда училась в мединституте, и устроилась работать врачом скорой помощи. Ездила на вызовы к больным. Стала подмечать, как некоторые люди богато и красиво живут. А я, живущий почти в шалаше, её, красавицу, королеву, тяну в какие то кущи, в лесную глубь и глушь. Она – прекрасный городской цветок, на который нацелилось столько разнообразных, манящих своей неповторимостью и многообещающею загадочностью мотыльков, и я – уходящий от мирского быта чудак. Много раз мне приходилось видеть, как она грациозно идёт по улице, а за нею выстраиваются несколько шикарных машин. Из них высовываются юнцы, сигналят и приглашают сесть в их «фирменные автомобили». Но моя Богиня не поддаётся искушениям. Она гордо идёт в мой рай в шалаше.
Я, как тонкий ценитель искусства,
Тронул взглядом твою красоту.
Подарив мне блаженные чувства,
Удалялась ты в чью-то мечту.
Красотой вырываясь из платья,
Окрыляла безусых юнцов.
Заключил тебя вечер в объятья
У поросших сиренью холмов.
Безрассудный, тепличный цветочек,
Кто сорвёт тебя? Кто изомнёт?
Что подарит тебе твой дружочек –
Солнце жизни иль сумрак невзгод?
Ездить со мною по донским степям и пойменным лесам она отказалась. Пришлось купить видеокамеру, чтоб показать ей все чудеса, которые я подмечал в уединении.
Я всё больше путешествовал. С собою брал моего сына от первого брака. К тому времени у меня появилось внутреннее чутьё окружающего. Были и первые мистические опыты. В лесной тишине я понял, что атеизм, это не единственная точка зрения, как, и Буддизм, и Христианство. Когда я был маленьким, я гулял во дворе, огороженном забором. Мой мир мне представлялся песочницей, асфальтом с цветочной клумбой и серой деревянной окантовкой. Но когда я подрос, я смог заглянуть за этот высокий забор, и увидел нечто новое и потрясающее. У взрослых людей познавших духовную основу, моральная позиция полностью меняется. Человеческий взгляд зависит от его духовной дальнозоркости. Но тому, кто не развил это видение, глупо рассказывать о духовной природе всего живого. Изменение во взглядах, ставит людей на разные ступени жизни потому, что полностью меняется людское мировоззрение. Люди на разных ступенях познания живут в разном мировом пространстве. Каждая моя поездка, всё больше отдаляла меня от моей избранницы. Ксения оставалась далеко позади, не смотря на то, что я шёл на природу за словом для неё. В уединении, в лесной красоте я учился любви и потом делился ею с любимой. Помню, как сын и я, в очередной раз отправились в путешествие по верхнему Дону, от станицы Казанской до Вёшенской. Мы плыли по реке, вливающейся в горизонт, - будто в солнце.
О, многоликая Жизнь Тишины!
Солнце играет на гребнях волны.
Призрак сияющий вышел из вод,
Крылья расправил и взмыл в небосвод.
Колокол звонкий бездонных небес
Оповестил о заутрени лес.
Преобразилась Природа во мне,
Кланяюсь в ноги Царевне-Весне.
Облако бабочек ветер спугнул.
Сел на плечо. В складках ткани уснул.
Дуб с меня сдвинул прохладную тень,
Чтоб я узрел, как рождается день.
Завеса голубого молчания небес стала потихоньку распахиваться. Где то высоко послышалась космическая колыбельная мелодия, и с белых ладошек облаков стали рассыпаться, толи искорки звёзд, толи разноцветные, раскрашенные солнечными лучами, бабочки. Умудрённый день изъяснялся, словно мудрец сердцем, на основании духовного опыта, говоря без слов восхитительными образами, не больше и не меньше, просто о том, что существует. В его солнечных лучах, осязаемо, таилась душа Создателя и бесконечное явление любви - чистого и светлого дара изобильного бытия. Сын в то же время черпал в тёплой влажности июльского дня вдохновение и новые впечатления. Вдоль берегов звучали трели птиц, стрекотали кузнечики. Мои отношения с природой всегда были, как между больным и целителем. Естественно приходилось прислушиваться к наставлениям целителя, ведь Ксения не должна заметить мои слабости и болезни. Для её молодости в удовольствиях не выносим некомфортабельный партнёр. Она ещё не понимала, что мои боли, мои шрамы, моё истерзанное тело, благодаря этой муке и обрело понимание мира и её. Она хотела, чтобы я был накаченный и всегда в форме. Она всё сильнее уходила в вещизм. Ей не хватало собственной пережитой боли, в которой она смогла бы меня дождаться, или пойти мне на встречу. От всех болей я её на свою беду огородил. Она даже стала называть меня папочкой.
- Бедное дитя – думал я о Ксении, - я ещё сам не готов для тебя, но я ищу путь к тебе. Я обязательно наполнюсь светом и пролью его тебе. Я дал себе задание не мечтать об ангеле, а стать им самому. Ведь в настоящем, чем больше от меня исходило тепла и света, тем больше вокруг было женщин и друзей – настоящих любящих сердец.
Река плавно уносила меня и сына в обитель говорящей тишины, в которой всё явственней вырисовывался чарующий план побега для горожан, живущих в золотых клетках. В глубине сердца я понимал, что плыву по реке жизни, между берегов желания и страха, между берегов радости и печали, попадая в водовороты бесчисленных символов, имён и форм, кружащихся и исчезающих в неведанных глубинах. Водная гладь мне показывала ложное представление о себе. Я всё ясней осознавал, что у меня на самом деле не одно, а несколько тел – личное и вселенское. Личное, приходит и уходит, как видимые мелькающие образы в водовороте, а вселенское всегда со мной, как речная глубина. Я омывался росой и одевался в туманы ароматических трав. Вокруг были не цветущие луга, а поляны раскрывшихся трепещущих сердец. Меня окрыляли мелодии поющих цветов. Образный язык природы выразительными символами живописных местностей и погодными явлениями, насыщал мои, пока ещё несколько туманные прозрения, такими поэтическими озарениями, которые можно понять и прочувствовать только посредством любви через открытое сердце, когда разум начинает распознавать самого себя, свою духовную основу, заточённую в тески телесного бытия. Мне, после моего тюремного заточения, казалось, что я и есть сама свобода, а окружающее, это миллионы моих переживаний. На природе разум пасует перед Духом, отключается, давая любви проявиться. В таком состоянии я будто вырывался из оков этой планеты, и возвращался, к пока ещё плохо ощутимому мною неизменному Духу. Отбрасывая все мысли, я весь состоял из радостной пустоты, и моя сущность наполнялась учением о том, что все мною видимые чудеса проходящие, что нельзя прельщаться соблазнами этого мира. Мне стал необходим в моей жизни Бог. Я всё дальше шёл к своей внутренней красоте, в эти завораживающие мазки образного бессознательного, в цветущее соприкосновение, с пока ещё размытым, вселенским образом себя, с вроде бы внешним волшебством живых красок, и животрепетанием пушистых травинок?
- Сирень моей души колышет вразумляющий ветерок, или чарующий многоцвет высшего объединяющего тождества, этот застенчиво просыпанный бисер, сверкающий высоким уровнем космического сознания, единства и любви, всё настойчивей пробуждает моё осознание? В душе ли эта красота, или красота распахнувшегося сердца разлита вокруг? Кто я? Что я, Господи? - вот что постоянно рождалось с мыслями в моём уме.
Заканчивался первый день нашего путешествия. Пора было подумать о ночлеге. По правую сторону Дона расположился, нежащийся в солнечных лучах, пойменный лес. Издали, это местечко казалось очень светлым, уютным и гостеприимным. Туда мы и направили нашу скользящую меж вод познания лодку. Но чем ближе мы подплывали к весёлому и прежде манящему приюту, тем мрачней и пугающей он становился. Причалив к берегу, мы попали в объятия сырого, поросшего мхами и кустарниками пойменного леса. Стало жутковато. Мы оказались в том самом месте, про которое поёт в своей песне В. Высоцкий: «Где кикиморы живут, где икоты защекочут и на дно уволокут. Будь ты трезвый, будь ты пьяный, заграбастают. Ну, а лешие по лесу так и шастают. Страшно жуть!»
Да, это было одно из замаскировавшихся пагубных мест. Сын и я быстро сели в лодку и отчалили от этого манящего обмана.
Видишь сынок, сказал я, не всё прекрасно, что блестит. Не всё, что на первый взгляд завораживает – благостно. Так и у людей, человек с первого взгляда может быть красив и притягателен, но глубина его может быть тёмной и пагубной.
Некоторое время мы плыли молча. Потом я направил лодку к противоположному берегу. Причалив, я попросил сына разжечь костёр, а сам пошёл осмотреться и поискать место для ночлега. Под весёлое стрекотание кузнечиков, я вышел на поляну. Тут предо мной и предстала чарующая женственность – София. Красоту увиденного дива, описать невозможно. Нет таких возвышенных, тонких и прекрасных слов. Её бытие не нуждалось в доказательстве, оно само доказывало всё. Я видел её не глазами, а очами сердца. Ко мне по тропе меж цветов шла полупрозрачная, обнажённая, белокурая девушка, но достаточно зримая, чтоб разглядеть её божественный силуэт. Вся она была тончайшим великолепием, привлекающим светом, осознанностью и свидетельствованием чистоты и сокровенности. Это было очевидное проявление божества в движении, и в то же время очеловеченный образ. Её душу я ощущал, как пламя свечи, которое зажигает, и нить, и воск, во имя моления, чему то высшему, сокровенному. Это были, и огонь, и образ одновременно. Так же я понимал, что это божественное явление стало зримым в том виде, в каком я мог его увидеть на данной стадии моего развития. Я думаю, что Вселенская Любовь во всё проникающая, всё пронизывающая, соединившись с моей любовью, смогла сделать для меня видимыми и ощутимыми свои мысли и образы, и в данном случае совершенный во всех отношениях Лик Софии. Всё возвышенное объединилось в облике Вечной Женственности.
По девственному пушку с её груди, скатилась сверкающая росинка, и прежде чем упасть, отуманила очи искрой света. Я затрепетал от волн неописуемого блаженства. Не было никакой страсти, лишь моление всего моего существа на проявившую себя Любовь. Слёзы радости хлынули из глаз и затмили всё окружающее. Я опустился на колени и стал молиться на счастье, обличенное в девственную невинную красоту. Она была своего рода живой очеловеченный цветок. По телу пробегали новые и новые волны блаженства. Не было никаких сексуальных помыслов, это было чисто эротическое состояние, без которого ни одна пчёлка не полетит на цветок, ни одна волчица не оближет своего волчонка. В это мгновение я ощутил, что я не являюсь, ни внешним миром воспринимаемого иллюзорного, ни внутренним миром представляемого, что я не тело и не ум, что я владелец тем и другим, что я неизменное бытие. Мы слились в единое сияние неизменного. Лучи этого света проникали во все бездны непознаваемого и освещали любую непроглядную тьму. Вселенная была ясной и понятной. И снова, мной владели радость, блаженство и покой…
Но как скупы оказались слова, когда чуть позже я попытался описать мною видимое.
Облик Твой не скрывают луга и леса.
В них Твоя отразилась, София, краса.
Мне тобой улыбается каждый цветок.
В этот рай меня взгляд Твой небесный завлек.
Мир меня переполнил Твоей красотой.
Ты навстречу мне вышла тропою лесной.
Был наряд Твой воздушен, прозрачен и бел.
Долго я на Тебя, восхищенный, смотрел.
Еле-еле сдержал я свой радостный крик
И, счастливый, к Тебе всей душою приник.
Под Твоими крылами прилег отдохнуть.
Стал отныне крылатым мой жизненный путь.
Вдруг я услышал голос моего сына: - Папа, что с тобой?
Открыв глаза, через пелену счастливых слёз, я снова увидел свет. Это был светло-вишнёвый потрясающий закат. А рядом стоял мой сын. Мне стало неловко - в какой позе я находился. Стою на четвереньках и рыдаю от счастья, как корова. Главное, чтоб сын не заметил моих слёз.
- Вот пуговицу искал. Ответил я. - А, да вот она…
Сгущались сумерки. Мы сварили вкусную уху, из пойманной, по ходу плавания рыбы. С аппетитом поужинали. Поставили палатку и ещё долго, чаёвничали, мечтали у костра, ведающего нам о далёких странствиях. Потом поднялись на высокий холм, склонившийся казаком-воином над рекой. Улеглись на ароматные травы. Под нами зацвела даль переплетённая огоньками станицы и небесными звёздами, как бы подтверждая единство всего живого. Восторженно поговорив о ночной красоте, мы замолчали, чтобы послушать тишину. Без нашего прежнего говорливого шума тишина не была бы сейчас так услышана. Видение образов может быть вызвано словами, истина же безмолвна, недвижима и вечна. Поэтому я полюбил слушать умудряющую тишину. Сын сладко задремал у меня на руке, и сокровенное безмолвие мне открыло, то, что всё познаваемое всегда в движении, как в танце, что оно меняется и не имеет постоянной формы, и что дух – это неизменная основа всего движущегося, и всего познаваемого. Смотря на звёзды, я думал - Вот я создал поэтический образ из тишины и потом прочёл его, озвучил:
- Когда я жил в тиши лесной –
Мечталось мне в дремоте поздней.
Взглянул на небо в час ночной,
А надо мной собрались звезды.
Одна, к которой я взмолил,
Ко мне сошла из синей дали.
И женский лик ее был мил,
Глаза приветливо сияли.
Как свет зари, мерцала ткань
Вокруг груди ее и бедер.
Она сказала: «Отрок, встань!
Воспой Любовь в своем народе!»
Прозрачно осмотрясь кругом,
Земных стихий я видел лики.
Опочивала Жизнь во всем –
В воде переливались блики.
Река ласкалась о песок
Душой живой огнесловесной.
По травам бегал ветерок.
Я обнят был рукой небесной.
Ночь, сняв прозрачный сарафан,
Звала меня на откровенность.
Росой земли омытый стан
Я ощущал, как драгоценность.
Я в ноги кланялся Любви,
Смотрел в глаза бессмертной Жизни.
И пели песни соловьи
О красоте моей Отчизны.
Когда я жил в тиши лесной –
Мечталось мне в дремоте поздней.
Взглянул на небо в час ночной,
А надо мной собрались звезды.
Но куда этот образ делся после того, как я его озвучил? Он снова слился с тишиной, в которой были, и начало, и конец мною прочитанного стихотворения. Всё снова замерло, остановилось. Это и есть бессмертие. Было время, данное на танец и явление образа, и оно остановилось. Тишина до явленной жизни, и тишина после жизни. Но это не исчезновение, а состояние бесконечно более реальное. Исчезновение, это подготовка к новой жизни.
Сын крепко спал. Я подложил ему под голову курточку, лёг поудобней, пытаясь не о чём не думать. Но объяснения приходили без вопросов и ответов. Явленный лик Софии не давал мне уснуть. И в то же самое время душа моя испытывала тепло и материнскую заботу от лежащей под нами земли. Человек делает себя смертным сам, считая себя только телом и ища заменители истинного удовольствия и телесного бессмертия. На самом деле он ищет не истину, а вечного комфорта отделённого от Бога и от других людей, что и доказали последствия перестройки девяностых годов. Бюрократы стали всё подламывать под себя, а не для других. И как всегда в правительство прорвались самые дерзкие и бездушные, желающие власти. Без Бога нельзя построить не одного гармоничного государства. Любое государство держится, либо на Боге, либо на кнуте. Хотя злодеи, и в прошлом, сохраняя власть, пугали народ Богом. Вот только простолюдина Богом не испугаешь, любой обычный крестьянин всегда чувствовал Бога и Божью Любовь душой, в отличие от своих городских господ, потому, что душой он был всегда ближе к Земле Матушке, которая по-своему всё ему растолкует и успокоит. Жизнь природы гармонична и праведна. Да и в людских организмах все клетки и органы взаимосвязаны, все части тела живут друг для друга, иначе организм бы погиб. Почему же в человеческом мире царит пагубное самолюбие и разобщённость? Как то мне один из знакомых станичников, сказал -Дух духу – рознь.
Я задумался над его словами. А ведь и правда Дух тоже находится в процессе эволюции, что мы и наблюдаем вокруг. Вся окружающая нас природа с миллиардами живых существ, это разумные формы незримого Духа, с их сознаниями, плоскостями, энергиями, вибрациями, затверделостями, глубинами и красочными или пугающими поверхностями. Человек, вместо того, чтобы искать вечный Дух, Бессмертие, заменяет эти истины подделками, к которым относится поиск вечной жизни на земле. Вместо того, чтобы ощутить себя Космосом, ощутить в себе Вселенную, он пытается завладеть этой Вселенной, поработить Её. Вместо того, чтобы прийти к своему Отцу-Создателю и стать единым с Ним, он лишь надевает маску Бога, оставаясь несчастным дьяволом. Отсюда полнейший эгоизм и разделение друг с другом. Каждый считает себя правым и божественным, потому не может найти истинное единство, стать одним друг с другом, ведь Единство, - это чистота, святость, отсутствие обмана и измены. Единство требует смерти эгоизма-дьявола. По той же причине несчастный народ устремляется к вечному поиску удовольствий и заменителей истинного блаженства. Отсюда истекают все обманы, измены, войны. К сожалению, многие люди совершенно не понимают, что другой, это их продолжение, что другой, это часть их самих, что богатства земли, это и народное богатство. Без понимания этого люди погубят, и себя, и землю.
Если твой друг подойдёт к тебе и скажет: - Ты дурак, а ты ответишь, ты сам придурок, это значит вы два сапога пара. Но если ты ответишь, а может ты прав, обзывая меня дураком, может со стороны это виднее, в этом случае ты по мудрости сердца превосходишь его.
Страдания, как праздники я чтил.
Они являлись поводом к прозренью.
Когда на счастье не хватало сил,
Я радовался Духа пробужденью!
О! Тишина, тишина! Сколько прекрасных откровений она таит в себе. Она очищает от роя ненужных мыслей ум. В грязном уме не увидишь прозрачную истину. Зато прозрачность ума беспрепятственно сливается с прозрачной истиной. Нежная песня вечной женственности убаюкала моё сознание. Я и сын спали сладко, хотя кругом таились беды и опасности исходящие от правителей мира сего. Ведь рыба гниёт с головы.
Глава 5
Наступил новый день нашего путешествия. Я всё ещё был под впечатлением Вечной Женственности явившейся мне со вчерашним закатом. Сын ловил удилищем рыбу.
По берегам из зарослей нам улыбался казачий край с оврагами между холмов, в которые были вплетены пряди дымка. Изредка виднелись единичные палатки туристов и слышались звуки из станиц, ослабленные многокилометровым расстоянием. Одухотворённая Природа предстала предо мной символикой духовных ритуалов и библиотекой сокровенных знаний, где знания были начертаны на берестяных письменах и открыты на нужных страницах. Происходило безмолвное впечатляющее наставление моей души Вечной Женственностью. Я, как бы постигал земную любовь по её разнообразным символическим жестам и внешним проявлениям. Мы плыли между белыми меловыми холмами, как будто через райские врата, через череду последовательных посвящений. Дон слепил очи круговоротами искрящегося, отражающегося света. Во всём чувствовалось сострадание и единство. Летний день делился с нами всем что имел, и чем жил. Небо бессознательно нас умудряло, став верным собеседником - тишиной. Луг живописной нравственности трогал наши сердца лепестками откровений.
Река, цветы, роса, деревья, небо!
Дымится пруд. Из трав заря встает.
Таким счастливым никогда я не был!
Проснулся луг. Все пахнет и поет!
Природа смотрит девушкой нарядной.
Прекраснее России в мире нет!
И солнце зачерпнув с водой прохладной,
Я сладко пью колышущийся свет.
Теперь оно в груди моей сияет.
Единство жизни чувствую во всем.
Мой дух сквозь плоть в бессмертье прорастает,
Готовый всех согреть земным теплом.
Качнулась лодка, гладят весла воду.
Несет течение меня в медовый край.
Обняв душой цветущую свободу,
Я проникаю в затаенный рай.
Порхаю с одуванчиком воздушным,
Глотаю хмель пахучей тишины,
И становлюсь простым и благодушным –
Премудрым отроком Святой страны!
Так, благоговейно, подплыли мы к станице Мигулинская.
- Капитан, куда путь держишь? – вдруг услышал я громкий голос, звучащий через рубку стоящего у причала баркаса. Я поднял глаза и увидел на судне усатого человека, по всей видимости, капитана с рупором в руках.
- Да вот в Ростов плывём, ответил я с юмором, хотя до Ростова от Мигулинской с тысячу километров плавания, да и то если только без речных изгибов.
Мы обменялись любезностями, пожелали друг другу счастливого пути. Течение реки понесло нас дальше.
- Хороший мужик - подумал я о капитане, даже не подозревая какую роль ему предстоит сыграть в дальнейшем в нашей судьбе.
Дон поэтично петлял между лесов, степей и холмов. В моей голове роились образы и рифмы к новым стихотворениям.
Скользит река и… тишина такая!
Красноязычно откровенье рая.
Люблю, когда молчанье говорит…
Но что за дивный образ у ракит?
Своим лицом волшебным предо мною
Явилась Музыка, пленив меня игрою.
Она тропою меж цветов ко мне
Шла, словно по натянутой струне.
И каждый шаг я слышал нотой разной,
Взлетающей, божественно-экстазной.
Имели ноты свой наряд и цвет
И пахли, будто луговой букет.
Вот Музыка к моей груди прижалась,
Проникла в сердце, так там и осталась.
Сын вытащил карту, чтоб определить место нашего очередного ночлега, и только разложил её у себя на коленях, карта соскользнула и упала в воду. Помню, что перед этим, я говорил ему о добре, о красоте и любви, о Боге, но в момент падения карты, я рассердился. Стал выговаривать ему,- что вот он, безрукий, такой сякой! Чтоб быстрей доставал карту!
Откуда не возьмись, налетел ветерок. Я ещё более рассердился, видя, что сын замешкался. Что-то ещё ему крикнул, и…
Вдруг гармония и радость мигом разбежались, попрятались в зарослях кустов, а тени угрожающе нахмурили брови. Загремел сильный гром, и сверкнула молния. Я едва успел надеть на сына плащ. Полил проливной дождь. Нашу резиновую лодку понесло ветром и течением реки. Она потеряла управление и налетела на торчащий из воды камень. Получилась пробоина. Правая часть надувного болона стала пропускать воздух. Лодка наклонилась на правую сторону, и из неё попадали в воду некоторые вещи. Кое-как я догрёб вёслами до острова на реке. Когда мы вышли на берег, большая часть наших съестных припасов утонула. Намок и испортился фотоаппарат. Наша одежда, так же промокла, вместе со спальниками и палаткой. Я негодовал от злости. Как же так, я поставил перед отъездом по Дону, свечи Серафиму Саровскому, и другим святым, попросил их быть нашими хранителями и заступниками, а оно вон как!
- Где ж Ты Бог! – возмущался я. Всё промокло. Почти вся еда утонула. С непогодой - похолодало. Что будет с моим сыном? Простынет! Заболеет! А, может, нет никакого Бога? Может его придумали, а я глупец поверил? Я обычный сумасшедший человек, один из многих на земле? Может всё мною видимое и ощущаемое только плоды моей болезни? А созерцание Софии - Вечной Женственности, результат прогрессирующей шизофрении?
Тревога за жизнь моего сына росла всё сильней. Ему в то время было двенадцать лет. Я кое-как разжёг костёр, раскрыл зонт и посадил сына у костра обсушиться. Сам побежал по острову искать спасение.
- Может на домик лесника, или на какой приют набреду – подумал я. Но, сколько я не бегал под дождём, места спасения не было. Я поднял к небу, ослепшие от дождя и обиды, глаза и, продолжая метаться по острову, абсолютно сломленный непредвиденным обстоятельством, стал чуть ли не плача, восклицать:
- Боже, Боже, помоги! Будь нашим защитником! Я ведь отправился искать Тебя, искать Твои Премудрости! Со мною маленький мальчик. Я доверился Тебе, но почему Ты, Отец Небесный, не огородил нас от опасности?
Мои «почему» быть может, продолжались ещё долго, но вдруг я услышал голос, вырвавшийся из моего сердца: - Остановись сын мой. Зачем ты в такой панике и недоумении? Если ты шёл искать меня, и обращаешься ко мне, зачем снова ищешь помощи у людей? Ты же сам сказал, что люди безумные. Все ли безумные? Да и что страшного произошло? Подумаешь дождь пошёл и лодку проткнул. И за сына не беспокойся. Я храню его, как ты и просил. Не будь сам безумцем дорогой мой! Ничего страшного нет. Всё в твоих руках! Подумай! Многие даже помыслить ради своего спасения не хотят. Ох уж паникёры несчастные! О, род ленивый и прелюбодейный! Всё в твоих руках. В таких мелочах тебе ли ко мне обращаться? Там где ты сам себе можешь помочь, зачем нужен Бог? А вот гневаться по пустякам тебе не следует. Ты сам вызвал своим гневом непогоду. Гром и молния это результат твоего гнева.
После такого откровения извергнувшегося из меня, я застыл как вкопанный. Сначала я подумал, что и вправду схожу сума. Но вовремя вспомнил, как говорил мне когда-то психиатр, что во мне живут, и мужчина отец, и мужчина ребёнок. То, что в сердце моём мог заговорить Творец, я и подумать не мог. Но как бы там не было, надо было искать выход из сложившегося неприятного положения. И первое, что пришло мне на ум:
Дата добавления: 2015-08-20; просмотров: 45 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| В камере | | | О сокровенном 2 страница |