Читайте также:
|
В области естественной истории между 1775 и 1795 годами
можно констатировать подобные же изменения. Основной принцип
классификаций сомнению не подвергается: по-прежнему их цель
-- определение "признака", который группирует индивидов и
виду в более обширные единства, отличает эти единства друг
от друга и таким образом образовывать таблицу, в которой все
индивиды и все группы, известные или неизвестные, могут
найти свое место. Признаки эти выводятся из целостного
представления индивидов; они расчленяют его и позволяют,
представляя эти представления, создать какой-то порядок.
Общие принципы таксономии, управлявшие системами Турнефора и
Линнея, методом Адансона, сохраняют силу и для А.-Л.Жюсье,
Вик д'Азира, Ламарка, Кандолля. Однако приемы, позволяющие
установить признак, отношение между видимой структурой и
критериями тождества, стали иными, подобно тому, как у Адама
Смита стали иными отношения между потребностью и ценой. В
течение всего XVIII века составители классификаций
устанавливали признаки сравнением видимых структур, то есть
выявлением отношений между однородными элементами, каждый из
которых мог в соответствии с выбранным принципом организации
послужить представлению всех остальных; единственное
различие заключалось в том, что у систематиков элементы
представления фиксировались заранее и сразу, а у методистов
они вычленялись постепенно, в результате последовательного
сопоставления. Однако переход от описываемой структуры к
признаку-классификатору происходил целиком на уровне
репрезентативных функций, в которых видимое выражалось через
видимое. Начиная с Жюсье, Ламарка и Вик д'Азира, признак
или, точнее, преобразование структуры в признак стало
обосновываться на принципе, лежащем вне области видимого, --
на внутреннем принципе, не сводимом к игре представлений.
Этот принцип (в области экономики ему соответствует труд) --
органическая структура. В качестве основы таксономий она
проявляется четырьмя различными способами.
1. Прежде всего -- в форме иерархии признаков. В самом
деле, если, не располагая в ряд все великое разнообразие
видов, взять, чтобы ограничить сразу же поле исследования,
обширные бросающиеся в глаза группы -- такие, например, как
злаки, сложноцветные, крестоцветные, бобовые, -- среди
растений; или черви, рыбы, птицы, четвероногие -- среди
животных, то можно заметить, что некоторые признаки обладают
абсолютным постоянством и наличествуют во всех возможных
родах и видах; например, способ приклепления тычинок, их
расположение по отношению к пестику, способ приклепления
венчика, несущего тычинки, число долей, которыми обладает
зародыш в семени. Другие признаки, хотя и часто встречаются
в том или ином семействе растений, не достигают, однако,
такой же степени постоянства; они образованы менее важными
органами (число лепестков, наличие или отсутствие венчика,
взаиморасположение чашечки и пестика), это вторичные, "не
вполне единообразные" признаки. И наконец, третичные,
"полуединообразные" признаки могут быть и постоянными, и
переменными (однолистковая или многолистковая структура
чашечки, число долей в плоде, расположение цветов и листьев,
характер стебля); с помощью этих полуединообразных признаков
невозможно определять семейства или порядки -- не потому,
что они неспособны, будучи применены ко всем видам,
образовывать всеобщие единства, но потому, что они не
затрагивают самое существенное в той или иной группе живых
существ. Каждое обширное семейство в природе имеет
необходимые, определяющие его черты, и те признаки, которые
позволяют отличить его среди других, лежат ближе всего к
этим основным условиям: так, поскольку размножение является
важнейшей функцией растения, зародыш -- важнейшая его часть,
и все растения можно распределить на три класса:
бессемянодольные, односемянодольные и двусемянодольные. На
основе этих важнейших "первичных" признаков могут далее
проявиться и другие, входящие уже более тонкие
разграничения. Таким образом6 теперь признак не выходит
непосредственно из видимой структуры сообразно единственному
критерию его наличия или отсутствия: в основе его лежат
важнейшие функции живого существа и значимые отношения,
которые уже более не обнаруживаются в результате простого
описания.
2. Таким образом, признаки связаны с функциями. В
известном смысле мы возращаемся здесь к старой теории
значков или меток, предполагавшей, что живые существа носят
на себе, в наиболее заметных местах, знаки, указывающие на
то, что в них является наиболее важным. В данном случае
значимыми отношениями оказываются отношения функционального
подчинения. Число семядолей, например, является решающим для
классификации растений постольку, поскольку они играют
определяющую роль в функции размножения и тем самым связаны
со всей внутренней организацией растения, указывая на
функцию, которая определяет всю его структуру<$FA.-L. de
Jussieu. Genera plantarum, p. XVIII>. Подобно этому Вик
д'Азир показал, что для животных самыми важными, несомненно,
являются функции питания и что именно по этой причине
"существуют устойчивые соотношения между структурой зубов у
плотоядных и структурой их мышц, пальцев, когтей, языка,
желудка, кишечника"<$FVicq d'Azyr. Systeme anatomique de
quadrupedes, 1792, Discours preminaire, p. LXXXVII.>. Таким
образом, признак нельзя установить на основе отношения
видимого к самому себе; признак, как таковой, является лишь
некоей видимой точкой некоей сложной иерархической
организации, в которой ведущая и определяющая роль
принадлежит функции. В доступных наблюдению структурах
признак важен не потому, что он часто встречается; напротив,
признак часто встречается потому, что он функционально
важен. Как отметил Кювье, обобщая труды последних великих
методистов своего времени, чем выше мы поднимаемся к самым
общим классам, "тем более устойчивыми становятся общие
свойства, причем поскольку самые устойчивые отношения
принадлежат важнейшим частям организма, постольку признаки
разделения на высших уровнях извлекаются из этих важнейших
частей... Именно в этом смысле данный метод можно считать
естественным: он учитывает значимость органов"<$F G.Cuvier.
Tableau elementaire de l'histoire naturelle, Paris, an VI,
p. 20--21.>.
3. В этих условиях ясно, как понятие жизни смогло стать
необходимым для упорядочения живых существ. Произошло это по
двум причинам. Прежде всего потому, что в глубине тела
требовалось уловить отношения, связывающие наружные органы с
теми органами, существование и скрытая форма которых
обеспечивают важнейшие жизненные функции. Так, Шторр
предлагает классифицировать млекопитающих по расположению
копыт, поскольку оно связано со способами передвижения и
вообще двигательными возможностями животного, а эти способы
в свою очередь соотносятся с формой питания и различными
органами пищеварительной системы<$FStorr. Prodromus methodi
mammalium, Tubingen, 1780, p. 7--20.>. Более того, наиболее
важные признаки могут оказаться в то же время и наиболее
скрытыми; уже в растительно царстве можно отметить, что не
цветы и не плоды, эти самые заметные части растения,
являются здесь самыми значимыми элементами, но зародышевый
аппарат и такие органы, как семядоли. У животных это явление
встречается еще чаще. Шторр полагал, что обширные классы
животных следует определять посредством форм кровообращения,
а Ламарк (который, впрочем, сам не занимался вскрытиями)
отвергал даже для низших животных принцип классификации,
который опирался бы лишь на видимую форму: "Рассмотрение
тела и членов ракообразных заставляло всех
естествоиспытателей видеть в них настоящих насекомых; я и
сам долго придерживался общего мнения на этот счет. Однако
поскольку известно, что именно органическая структура важнее
всего как для классификации животных согласно методу и
природе, так и для выявления подлинных отношений между
животными, то отсюда следует, что ракообразных, которые,
подобно моллюскам, дышат исключительно жабрами и тоже имею
мышечное сердце, следует поместить непосредственно за
моллюсками до паукообразных и насекомых, которые
организованы иначе"<$FLemarck. Systeme des animaux sans
vertebtes, Paris, 1801, p. 143--144.>. Таким образом,
классифицировать уже не значит соотносить видимое с самим
собою, заставляя один из его элементов представлять другие,
-- это значит уже в исходном побуждении к анализу связывать
видимое с невидимым как с его скрытой причиной, а затем
восходить от этой скрытой архитектоники к тем ее видимым
знакам, которые даны на поверхности тел. Как говорил Пинель
в своих естественнонаучных работах: "ограничиться внешними
признаками, определяющими названия, не значит ли это закрыть
для себя самый плодотворный источник знаний и тем самым, так
сказать, лишить себя возможности раскрыть великую книгу
природы, на познание которой мы, однако,
притязаем?"<$FPH.Pinel. Noubell methode de classification
des quadrumanes (Actes de la Societe d'histoire naturelle,
t. I, p. 52, цит. по: Daudin. Les Calsses zoologiques, p.
18.)>. Теперь признак вновь приобретает свою былую роль
видимого знака, указывающего на скрытую глубину; однако
указывает он не на некий скрытый текст, не на таящееся под
покровом слово или же какое-нибудь сходство -- слишком
тонкое, чтобы быть заметным, -- но лишь на связный ансамбль
органической структуры, которая вбирает в единую ткань своей
суверенности и видимое, и невидимое.
4. Таким образом, параллеилизм между классификацией и
номенклатурой нарушается. Когда классификация представляла
собой все более детализирующееся расчленение видимого
пространства, тогда вполне можно было помыслить, что
разграничение и называние этих ансамблей может
осуществляться одновременно и параллельно. Проблема имени и
проблема рода были изоморфными. Однако теперь, когда признак
способен служить классификации, лишь соотносясь прежде с
целостной органической структурой индивидов, "разграничение"
и "называние" осуществляются уже не сообразно одним и тем же
критериям и операциям. Для того, чтобы обнаружить основные
совокупности, в которых перегруппировываются живые существа,
следует преодолеть глубину этого пространства, отделяющего
наружные органы от наиболее скрытых, а эти последние от тех
основных функций, которые они обеспечивают. Напротив,
совершенная номенклатура по-прежнему будет развертываться в
плоском пространстве таблицы: на основе видимых признаков
индивида надлежит безошибочно найти клетку с именем рода и
вида. Между пространством организации и пространством
номенклатуры обнаруживается теперь принципиальное
несоответствие: или, скорее, всего того чтобы точно
совпадать, они оказываются ныне взаимноперпендикулярными, и
в месте их пересечения находится видимый признак, который в
глубине указывает на некоторую функцию, а на поверхности
позволяет найти нужное имя. Этим разграничением, которое за
какие-нибудь несколько лет покончило с естественной историей
и ее культом таксономии, мы обязаны гению Ламарка; во
вступительном слове к "Французской флоре" он противопоставил
как совершенно различные две задачи ботаники: "определение",
которое применяет правила анализа и позволяет обнаружить имя
простыми приемами бинарного метода (или такой-то признак
присутствует в исследуемом индивиде, и нужно попытаться
найти ему место в правой половине таблицы, или же он
отсутствует, и нужно найти его место в левой половине, и так
далее, вплоть до окончательного определения); и обнаружение
реальных отношений сходства, предполагающее уже рассмотрение
целостной организации видов<$FLamarck. La Flore francaise,
Paris, 1778, Discours preliminaire. р. XC--CII.>. Имя и род,
обозначение и классификация, язык и природа теперь уже не
пересекаются с полным правом. Порядок слов и порядок существ
разграничиваются теперь весьма условно определенной линией.
Их бывая сопринадлежность, на которой в классический век
держалась естественная история и которая единым движением
вела от структуры к признаку, от представления к имени, от
видимого индивида к абстрактному роду, начинает разрушать.
Теперь говорят о вещах, место которых в ином пространстве,
нежели пространство слов. Осуществив это разграничение уже в
ранних своих работах, Ламарк замкнул эпоху естественной
истории и отрыл дорогу эпохе биологии гораздо решительней и
уверенней, нежели двадцать лет спустя, вернувшись к уже
известной теме -- единого ряда видов и их постепенных
преобразований.
Понятие органической структуры существовало уже в
естественной истории XVIII века, как в анализе богатства --
понятие труда, которое также не было изобретением конца
классического века, однако в XVIII веке это понятие служило
лишь для определения способа образования сложных индивидов
из более простых элементов. Так, Линней разграничивал
"соположение частей", посредством которого растут минералы,
и "внутренюю приимчивость", посредством которой питается и
развивается растение<$FLinne. Systeme sexuel des vegetaux,
Paris, an VI, p. 1.>. Бонне противопоставлял "агрегат"
"грубых тел" и "композицию организованных тел"", которые
"пересекаются бесконечным множеством своих частиц, как
жидких, так и твердых"<$FBonnet. Contemplation de la nature
(OEuvres completes, t. IV, p. 40).>. Таким образом, вплоть
до конца XVII века это понятие органической структуры
никогда не использовалось для обоснования порядка природы,
для ограничения ее пространства, для разграничения ее
обликов. Лишь в работах Жюсье, Вик д'Азира и Ламарка оно
впервые начинает функционировать в качестве метода
определения признаков -- оно подчиняет одни признаки другим,
связывает их с функциями, располагает их согласно
архитектонике не только внутренней, но и внешней, столь же
невидимой, сколь и видимой, оно распределяет эти признаки в
ином пространстве, нежели пространство имен, речи и языка.
Таким образом, теперь оно уже не обозначает только одну
категорию среди многих; оно не только указывает на разрыв в
таксономическом пространстве, но определяет для некоторого
рода существ их внутренний закон, позволяющий тем или иным
их структурам приобретать значимость признака. Таким
образом, органическая структура вклинивается между
структурами, которые расчленяют, и признаками, которые
обозначают, -- вводя между ними, глубинное, внутренее,
существенное пространство.
Это важное изменение осуществляется пока еще в стихии
естественной истории; изменяя методы и приемы таксономии,
оно, однако, не отвергает основополагающих условий ее
возможности, не затрагивает еще самого способа бытия
естественного порядка. Правда, оно влечет за собой одно
важное следствие: углубление разрыва между органическим и
неорганическим. В той таблице существ, которую развертывала
естественная история, организованное и неорганизованное были
всего лишь двумя рядоположными категориями; они
пересекались, хотя и не обязательно совпадая, с
противопоставлением живого и неживого. С того момента, как
органическая структура становится в системе естественных
признаков основным понятием, позволяющим переходить от
видимой структуры к обозначению она перестает быть рядовым
признаком; она охватывает теперь все таксономическое
пространство, в котором она ранее помещалась, и именно она в
свою очередь дает основание для всякой возможной
классификации. Тем самым противопоставление органического и
неорганического становится основополагающим. Фактически
начиная с 1775 -- 1795 годов старое деление на три или
четыре царства природы исчезает; новое противопоставление
двух царств -- органического и неорганического -- не
замещает его в точности; Скорее, оно делает его невозможным,
навязывая иное разделение, на ином уровне и в ином
пространстве. Эту важную дихотомию, с которой совпадает
противопоставление живого и неживого, впервые формулируют
Паллас и Ламарк<$FLamarck, La Flore francaise, p. 1--2.>.
"Есть лишь два царства природы, -- пишет Вик д'Азир в 1768
году. -- Одно обладает жизнью, другое лишено ее"<$FVecq
d'Azyr. Premiers discours anatomiques, 1786, p. 17--18.)>.
Органическое становится живым, а живое -- тем, что
производит себя, возрастая и воспроизводясь; неорганическое,
неживое, есть то, что не развивается и не воспроизводится;
инертное и неплодотворное, оно находится на границах жизни,
оно смерть. И если оно тесно связано с жизнью, то лишь как
то, что изнутри стремится ее разрушить и погубить. "Во всех
живых существах действуют две мощные силы, четко различные и
всегда противоборствующие, так что каждая из них постоянно
разрушает то, что производит другая"<$FLamarck. Memoires de
physique et d'histoire naturell, 1797, p. 248.>. Мы видим,
как, разрушая до основания великую таблицу естественной
истории, становится возможной такая наука, как биология, а
также как исследованиях Биша выявляется возможность
основополагающего противопоставления жизни и смерти. Дело
тут вовсе не в торжестве, не столь уж бесспорном, витализма
над механизмом; ведь сам витализм с его стремлением
определить специфику жизни является лишь внешним проявлением
этих археологических событий.
Дата добавления: 2015-08-20; просмотров: 51 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| МЕРА ТРУДА | | | ФЛЕКСИЯ СЛОВ |