Глава 23. Нетронутые яства остывали, и к терзавшей Анну тревоге прибавились еще и муки голода.

Нетронутые яства остывали, и к терзавшей Анну тревоге прибавились еще и муки голода.

– Король не придет сегодня, – не удержалась Маргарэт.

– А я говорю, придет! – резко возразила Анна. – Прикажи принести дров и затопить камин.

Она ходила по своей великолепной комнате взад и вперед, и бусинки четок у нее на поясе вздрагивали и позвякивали. В комнату заглянул Билл Бриртон и сказал, что король отужинал вместе с королевой.

– И с милордом кардиналом, наверное? – спросила Анна.

Бриртон помедлил с ответом, бросив взгляд через окно на неспокойные воды Темзы.

– Уолси все еще в Вестминстере, к тому же лодочнику придется везти его против течения. По-видимому, король отойдет ко сну, не дождавшись доклада Уолси. – Откуда-то из дальних покоев донесся мелодичный бой часов, и Бриртон заторопился. – Без пятнадцати девять. Мы с Уэстоном сегодня несем дежурство в спальне короля. Я должен идти.

– Это очень опасно – навлекать на Томаса гнев Его Величества, – с упреком сказала Маргарэт, как только они вновь остались одни.

– Тот, кто не рискует, ничего не добивается, – отрезала Анна.

– Господи, отведи беду от бедного Томаса! – прошептала Маргарэт, но она ни словом больше не упрекнула подругу.

У Анны были верные и любящие друзья.

Анна поднесла руки к разгоревшимся, потрескивавшим поленьям.

– Не беспокойся, Марго! – сказала она с уверенностью, которой, на самом деле, совсем не чувствовала. – Мне бы только на минуту увидеться с Генрихом. Я сделаю так, что он не будет сердиться на Томаса.

– Но как ты можешь надеяться, что он придет сюда после того, что случилось утром?

Анна повернулась к ней и рассмеялась.

– Поверь мне, именно из-за того, что произошло утром, он обязательно придет!

И как будто в доказательство ее слов дверь распахнулась, и на пороге появился Генрих Тюдор, во взгляде которого явно читалось, что он ожидал найти Анну в объятиях Уайетта.

– Мистрис Маргарэт и я благодарим за честь… – сделав милую гримасу, произнесла Анна и присела в глубоком реверансе. – Ваше Величество так стремителен! Слава Богу, мы еще не успели раздеться перед сном…

Но Генрих не улыбнулся и не принес извинений. Маргарэт, переглянувшись с Анной, стороной обошла Генриха и постаралась побыстрее закрыть за собой двери.

Генрих направился к Анне, глядя ей прямо в глаза.

– Я должен поговорить с тобой, – сказал он резко.

На короле не было ни колец, ни золотой цепи. Видимо, он уже собирался ложиться спать в том же раздраженном состоянии, в каком находился с утра, но обида и беспокойство все-таки привели его к ней.

Анна не находила нужных слов. Она радовалась, что он пришел, но ей требовалось вновь поверить в свои силы и в свою власть над ним.

Ее прелестное лицо побледнело от волнения. Она провела рукой по лбу.

– Я охотно расскажу Вашему Величеству все, что вы пожелаете, – начала она. – Но я… о, Генрих, я так хочу есть!

Никакая продуманная подготовленная фраза не прозвучала бы лучше, чем эти простые слова. Он почти насильно усадил ее в кресло, неловко похлопывая по плечу, как проголодавшегося ребенка.

– Ешь, – приказал он ворчливо. – Глупо было дожидаться меня.

– Я надеялась и молилась, чтобы вы пришли.

Король приподнял крышку аппетитно пахнущего рыбного блюда, одобрительно хмыкнул и сам наполнил ее тарелку. Затем придвинул поближе к ней холодного каплуна.

– Генри, порежьте его для меня сами. Не хочется звать слуг, – попросила она, чувствуя, что домашняя обстановка смягчает его суровость.

Молча, умело орудуя ножом, он повиновался. Действительно, зачем звать слуг? Один Бог знает, как редко они остаются наедине.

А рыба пахнет так аппетитно… Жаль, что он уже поужинал. У Екатерины кушанья, пронесенные из кухни через огромные залы, всегда успевали остыть. И, как обычно, у королевы был вид оскорбленной невинности и собственной правоты во всем.

А здесь… Придет же в голову этой девчонке – велеть разжечь камин в июле месяце! Но как уютно… Только с ней хотел бы он вот так сидеть у огня и спокойно ужинать, как простой сквайр со своей женой.

Король наклонился и налил ей в бокал бургундского. Когда Анна выпила вина, ее щеки вновь порозовели, и былая уверенность вернулась к ней. Почувствовав, что гнев Генриха прошел, она встала и посмотрела ему в глаза.

– Вы были огорчены, увидав у Уайетта мою цепочку, – сказала она, стараясь перенести военные действия в лагерь противника.

– Ты подарила ее Уайетту, – мрачно констатировал Генрих.

Анна, взявшись за ножку бокала, поворачивала его то в одну, то в другую сторону. Генрих зачарованно смотрел на ее длинные тонкие пальцы.

– Он мой двоюродный брат, – пояснила она с улыбкой. – Вы знаете, что мы жили недалеко друг от друга. Томас и Маргарэт – наши друзья с детства. Мы все очень любили друг друга и, конечно, делали друг другу подарки.

– Детский подарок, который взрослый мужчина с восторгом носит у себя на груди, – проворчал Генрих.

Анна поняла, что должна более тщательно обдумывать свои слова.

– Я подарила Томасу Уайетту много всяких пустяковых вещиц, но этой цепочки я ему не давала.

– Я видел твою монограмму. И с каким видом он мне показывал ее… чтобы взбесить меня…

– Я вовсе не отрицаю, что это моя цепочка. Но я не дарила ему, он сам взял ее у меня однажды в Гринвиче…

– Ты хочешь сказать, еще до того, как…

У Анны была обворожительная привычка неожиданно бросить взгляд на собеседника из-под опущенных ресниц. Она стрельнула в Генриха глазами, искрящимися, как вино в бокале.

– До того, как вы заметили меня. Я сидела за вышивкой, а он подкрался и стащил цепочку у меня с пояса, чтобы… – Она хотела сказать «подразнить меня», но вдруг решилась сказать то, что трудно было произнести, но она знала, что эти слова вызовут доверие у короля, а главное, отведут угрозу от Томаса. И она добавила: – Чтобы досадить другому человеку, который мне нравился больше.

Генрих с шумом отодвинул кресло и подошел ближе, не сводя с нее горящих глаз.

– Так ты и Уайетта заставляла сходить с ума от ревности?

Анна промолчала. Она была довольна: пусть разговор о ревности примет более общий характер.

– Мужчины слишком внимательны ко мне. Так было и во Франции, – она скромно потупилась. – Что я могу поделать?

Он посмотрел на волнующий изгиб ее шеи, на нежные округлости груди в низком прямоугольном вырезе платья.

– Ничего, черт побери! – со вздохом вырвалось у него.

Король отошел к камину и сердито пнул ногой тлеющее полено. Сноп искорок взвился и погас. Генрих резко обернулся и успел заметить, что она наблюдает за ним. Он мог бы поклясться, что видел скользнувшую у нее по лицу улыбку.

– А тот, к кому ревновал Уайетт, кто он? Этот щенок Нортамберленд, с которым я поймал тебя в Гринвиче?

Анна опустила голову. Все сразу померкло вокруг, стало безжизненным.

– Да, – неохотно ответила она.

– Ну, с ним-то я разделался. Он, слава Богу, далеко от тебя. В постели с этой уродиной, дочерью Шрузбери.

– Да, – вновь произнесла Анна как можно спокойнее, надеясь притворным равнодушием защитить от беды единственного своего возлюбленного.

– Но Уайетт… – Генрих принялся в волнении ходить по комнате. – Он все еще здесь, и ты сводишь его с ума своими распутными глазами. Он только и мечтает о тебе. А твоя мачеха на его стороне. Он свой человек в Хевере. Вы с ним бегали по лестницам, играли в «догонялки», а зимними вечерами он, конечно же, читал тебе свои стихи – будь они прокляты! У него не раз была возможность… Так? Говори!

Генрих Тюдор вдруг представился Анне таким жалким и уязвимым в своей ревности. Он ловил ее руки и покрывал их поцелуями.

– О, Нэн, Нэн, ты же видишь, – молил он. – И ты, и он так молоды, а я уже нет. Ты не представляешь, как это горько, когда молодость проходит, а сердце любит так горячо…

Жалея его, потому что он был откровенен с ней до предела, Анна нежно зажала ему рот ладонью, которую он целовал. Она не хотела видеть его унижения, да и прекрасно понимала, что он жаждал услышать от нее.

– Нет, у него не было возможности, – тихо сказала она.

Генрих крепко сжал ее в порыве благодарности.

– Поклянись мне. С той минуты, когда кончилась игра сегодня днем, я не нахожу себе места. Мне кажется, ты обманываешь меня.

– Я клянусь, Генри.

Он улыбнулся немного виновато, смущенный взрывом своих чувств.

– Пойми меня, любимая. Я должен быть уверен. Я король и не могу быть вторым ни в чем.

Левой рукой Анна судорожно схватилась за четки, висевшие на поясе. «Я не клятвопреступница! Он не узнал правды. Но я и не солгала ему», – успокаивала она свою совесть. Слава Богу, что он не спросил прямо об ее целомудрии.

Чтобы собраться с мыслями, она подошла к окну, где на маленьком столике стояла шкатулка. Ключиком, висевшим у нее на поясе, она открыла ее, и Генрих, стоявший сзади, увидел, что она хранит там его письма.

– Глупышка! Зачем ты хранишь их? – втайне довольный, пожурил он ее, легонько ущипнув за ухо.

Но по мере того, как она перебирала письма, его осмотрительность стала пересиливать самодовольство. Валлийская осторожность всегда оставалась при нем.

– Это не для чужих глаз, – предупредил он, вспоминая свои любовные излияния. – Лучше сожги их, детка!

Но Анна прижала письма к груди и рассмеялась.

– О, Генри, неужели все мужчины так глупы? Что такое для девушки уничтожить любовные письма, не иметь возможности перечитывать их?

– Ты перечитываешь их, Нэн?

– Снова и снова. При свечах, лежа в постели.

– Зачем терять время? – грубо расхохотался он. – В постели можно заняться более приятными вещами.

Наконец Анна нашла то, что искала в шкатулке. Она должна была представить Генриху доказательства невиновности Томаса. Ее нельзя было упрекнуть в неверности друзьям.

– Томас не приходил сюда. Он знает, что я принадлежу вам, – сказала она. – Но иногда, и вы знаете это, ревность затмевает разум мужчины. Вы должны простить его, Генри. Вот эти прекрасные стихи – его прощание со мной.

Она протянула ему лист со стихами Уайетта, и он прочел их про себя, а потом, растроганный и пристыженный, повторил вслух то, что понравилось ему больше всего.

«Все, что скажу – не погрешу…

Не забывай, лишь час придет,

Как долго длится и живет

Любовь, которая не лжет.

Не забывай, ведь выбор твой

Всегда останется с тобой,

Как верный берегу прибой.

Не забывай, ведь ты сама

Меня вела – свела с ума.

Когда уйдешь, наступит тьма.

Не забывай, любовь жива»^[26].

– Бедный Уайетт! – вздохнул он. – Его сердце разбито, и я понимаю его. Он любит тебя так же отчаянно, как и я.

Лицо Анны приняло строгое выражение.

– Но он хотел жениться на мне. Он человек с честными намерениями, – сказала она, запирая в шкатулку письма Генриха и стихи Томаса.

Повернувшись к королю, она встретила его задумчивый взгляд.

– Анна, я тоже такой человек, – тихо сказал он. – Я женился бы на тебе завтра, если бы мог.

Сердце рванулось в груди у Анны, но она понимала, что сейчас нельзя продолжать этот разговор.

Он сел в кресло перед камином и, усадив ее к себе на колени, стал нежно и страстно покрывать поцелуями ее руки, шею, лицо. И вот тогда Анна решилась спросить, что побудило его искать развода с Екатериной.

– Когда наша дочь была совсем маленькой, мы вели переговоры о ее помолвке с малолетним дофином. Моретт, французский посол, чинил всякие препятствия. И тут я стал понимать, что Франция не считает Мэри моей законной дочерью, потому что я женился на вдове моего брата. Сначала меня страшно возмущало это, но потом, когда все наши сыновья умирали при рождении, я стал думать, что, может быть, французы правы и что Бог наказывает меня за мой грех.

– А потом?

– Меня это сильно мучило, и в конце концов я решил посоветоваться с Уолси, с епископами, с такими учеными людьми, как сэр Томас Мор. Мор ничего мне не сказал, зато нашлись люди, утверждавшие, что я хочу отделаться от Екатерины, потому что она на восемь лет старше меня. Но теперь даже Уолси, хотя он очень предан королеве, соглашается, что я должен подумать о том, чтобы иметь наследника.

«Конечно, что для Уолси счастье женщины?» – подумала Анна.

– Последние несколько лет были для вас нелегкими, – сказала она, стараясь подогреть его жалость к самому себе. – Но теперь, когда архиепископ Кентерберийский отправился в Рим к его святейшеству, а милорд кардинал намеревается встретиться с королем Франциском, я уверена, вы скоро станете свободным.

– Свободным, чтобы жениться на французской принцессе! – скривился Генрих, успев позабыть, как страстно он добивался этого все последнее время.

– И ваша новая невеста принуждена будет жить под неодобрительным оком Испании, так же как и я? – поддразнивала она его.

Но Генрих был рад обсудить с ней то, о чем он избегал говорить даже с лордом-канцлером. Большинство людей почему-то находили этот вопрос слишком щепетильным.

– Я планирую сделать Ричмонд резиденцией королевы. Это родовое имение Тюдоров. Мы жили там с родителями еще до того, как она вышла замуж за брата Артура.

– Она не вернется в Испанию?

– Она ни за что не сделает этого. К тому же, – замялся Генрих, боясь признаться самому себе, что он бы и не хотел, чтобы Екатерина, столько лет бывшая ему опорой и верным другом, уехала, – я должен сделать все, чтобы избежать войны с Испанией, – закончил он довольно неубедительно.

– А ваша дочь, Ее Высочество принцесса Мэри?

– Мэри сможет навещать мать, – великодушно допустил Генрих.

Анна подумала, что, пожалуй, пора подвести Генриха к тому, что составляло ее сокровенное желание. Полулежа в его объятиях, она тихонько засмеялась.

– Чему ты смеешься, любимая? – спросил он, с наслаждением ощущая, как вздрагивает ее тело у него в руках.

– Ничего особенного, – смеялась Анна. – Просто вчера вечером за картами Ее Величество сказала одну странную вещь.

– Что же она сказала? – спросил Генрих, не выказывая, впрочем, большого интереса.

– Когда я выложила козырную карту и закончила игру, она заметила: «У мистрис Анны может быть только королева!»

Генрих выпустил ее из объятий. Мнение Екатерины значило для него много. Он ничего не мог с этим поделать.

– Ты хочешь сказать, что она считает это возможным?

– Не знаю, я не слышала, чтобы она выразилась именно так, – уклончиво ответила Анна.

Генрих вскочил, почти сбросив ее с колен.

– Но ведь все знают, что моя жена должна быть королевской крови, – пробормотал он в полном смятении.

Анна гордо выпрямилась и отошла в середину комнаты. По сравнению с бесформенной, коренастой и всегда унылой Екатериной, она выглядела поистине царственно. Ее прадед – купец – передал ей острый ум и живой характер. Предки со стороны матери – Говарды, Байгоды, Маубри, первейшие аристократы Англии – оставили ей в наследство породистую осанку, благородную грацию, узкие длинные пальцы, а главное, эту силу характера.

– Есть ли в мире более королевская кровь, чем кровь Плантагенетов? – спокойно спросила она, напоминая ему их общую родословную.

Никогда еще не выглядела она так великолепно. Она достойна быть королевой. Даже Екатерина считает это возможным. Две ветви дома Плантагенетов, соединившись, могут дать Англии будущего короля, на долгие времена закрепив престол за этим родом.

Генрих смотрел на Анну и все более понимал, что не расстанется с ней. Она должна быть для него не только любовницей. Она должна стать его женой и королевой.

Но Анна все еще не была уверена в нем. «Reculer pour mieux sauter»^[27] было ее девизом.

– Ваша новая жена – французская принцесса – не потерпит моего присутствия здесь, – подзадоривала она его.

– Это не ее дело, – нахмурился Генрих.

– Она может оказаться не такой терпимой, как королева Екатерина. Она молода и, может быть, ревнива, – продолжала Анна, подойдя к нему близко, так, что запах ее духов волновал и соблазнял его. Ее смех дразнил и очаровывал его, а черные как ночь глаза проникали в душу. – Генри, мне лучше уехать обратно в Хевер, потому что она захочет, чтобы каждую ночь вы проводили с ней.

Он попытался поймать ее, но она ловко выскользнула из его рук.

– Ты смеешься надо мной, негодная девчонка! – закричал он, стараясь удержать ее.

Быстрая, как ветер, она без труда ускользнула от него.

Все силы ума и женского очарования собрала Анна для борьбы с неизвестной ей женщиной, французской невестой короля.

Вдохновленная неведомой силой, она в одну руку взяла подсвечник с зажженной свечой, другой подхватила шуршащую шелковую юбку и стала кружиться по комнате в сумасшедшем танце, волнующем, манящем, как пляски колдуний.

Генрих протягивал руки, чтобы поймать ее, но тщетно. Подобно фата-моргане, она каждый раз исчезала из его объятий.

– Твоя французская принцесса умеет танцевать, как я, Генри? Она может рассмешить тебя? Она будет петь тебе песни, как я? – бросала она, кружась вокруг него.

Он все-таки поймал ее, доведенный до безумия ее чарами. В его страстных объятиях она продолжала смеяться и дразнить его, уверенная в своих силах настолько, что легко решилась на рискованные слова.

– А что, если вся ее горячая любовь не возбудит тебя так, как одно мое прикосновение? – спросила она в то время, как он покрывал поцелуями ее шею и полуобнаженную грудь.

Нет, она не переоценила своей силы. Но если бы не горящая свеча у нее в руке, ей бы не удалось вырваться от него на этот раз.

– Ради Бога, Нэн, мы оба сгорим сейчас! – вскричал он.

Впервые в жизни ему приходилось бороться с женщиной, чтобы удовлетворить свои желания. И то, что он был король, на этот раз не имело значения.

– Томас Уайетт рисковал головой из-за меня, – не отступала она. – А ты, всесильный король, боишься жениться на любимой женщине, не спросив разрешения Уолси и ему подобных!

Эти жестокие слова задели его за живое, вырвав у него наконец то обещание, которого она добивалась.

– Клянусь, это не так! Дай мне только развестись, и я женюсь на тебе!

Вскрикнув от боли, он схватился за опаленный свечой подбородок. Воспользовавшись свободой, Анна, быстрая как кошка, метнулась от него.

– Тогда ты и получишь меня! – крикнула она, натягивая на плечи разорванное платье, и исчезла за дверью.

Дата добавления: 2015-08-02