Января 1889 – №4

Я уже писал, что мне разрешили выход из страны Рахата и, не знаю почему, заставив облачиться в костюм, в коем я был, когда вошел в эту таинственную страну, заперли в совершенно темную комнату.

Когда тяжелые двери заперлись за мной, я задумался над новым странным положением, в которое попал. Удивительные люди! К чему они меня заперли; к чему эта тюрьма? Ведь вся страна эта, окруженная буквально со всех сторон снеговыми горами и не имеющая сообщения с остальным миром, – суть огромная тюрьма, из которой все равно никуда не убежишь. Если же меня наказывают за желание оставить страну Рахата-то так бы и сказали, что нельзя уходить, а давать разрешение и затем подвергать одиночному заключению не имеет смысла… Впрочем, тут что-либо не так. Высокая степень цивилизации и гуманности здешних мусульман, наконец, их жизнь и обычаи не допускают подобной несправедливости… Но в таком случае, зачем меня заперли в эту темную комнату? Не понимаю. Чем более думаю, тем более путаюсь в догадках… Отобрали все вещи до мелочей, принадлежащие производству этой страны. Зачем это понадобилось? Не из жадности же наконец! Здесь все столь добрые люди.

Ощупав в одном углу постель и утомленный неразрешимыми вопросами своего положения, я уснул глубоким сном. Когда проснулся, то увидел, что тюрьма моя освещена маленькой электрической лампочкой, вделанной в одну из стен. Встав и подвергнув подробному смотру мое помещение, я заметил в одной стене небольшую дверь. Толкнув ее, я очутился в другой небольшой комнате, также без окон, но освещенной тоже электричеством. Тут я увидел небольшой фонтан с отличной водой и герметически закрываемый мраморный ватерклозет. Очевидно, что эта комнатка дополняла мою тюрьму. Если мне будут давать кушать-то значит тут придется пожить порядком. Не весело. Возвратившись к постели и устремив глаза вверх, я впал в полузабытье, ломая голову над вопросом, чем все это кончится. Шорох за дверью заставил меня очнуться. Скрипнула задвижка, дверь открылась, и в комнату быстро вошел какой-то мужчина, имея в одной руке фонарь, а в другой поднос с кушаньями.

– Здравствуйте; вы, вероятно, проголодались; извольте кушать, – обратился он ко мне, ставя на пол поднос. Я действительно был голоден и, скрывая обуревавшие меня чувства и думы, решился кушать. Я был очень рад пришельцу, ибо думал узнать от него кое-что о своей судьбе и положении.

– Скажите, пожалуйста, какое теперь время? – обратился я к нему.

– Милостью Аллаха, надеюсь счастливое, – отвечал он совершенно серьезно.

– Надеюсь, что счастливое, но все-таки желательно знать, ночь теперь или день?

– Я не вправе отвечать на этот ваш вопрос. Я был так удивлен этим ответом, что взгляд мой, кажется, испугал его.

– Позвольте узнать, кто вы такой? – продолжал я.

– Я служитель суда кадия.

– Да благословит Аллах вашу службу, милостивый государь, желал бы я знать, что это за помещение, в котором нахожусь?

– Тюрьма, милостивый государь.

– Для чего она у вас предназначается?

– Для содержания виновных и лиц, подлежащих уединению.

– Но я, однако, не знаю, в чем я провинился?

– Я тоже об этом ничего не знаю.

– Нельзя ли узнать и сообщить мне?

– Это вне моих обязанностей; я приставлен подавать вам кушать. Прошу еще кушать, если угодно, мне пора уходить.

Хотя я был уже сыт, но тихо продолжал мой обед или ужин, чтобы задать сторожу еще несколько вопросов.

– Сегодня, кажется, среда? – спросил я его.

– Может быть, – отвечал он с убийственным равнодушием.

– Как же может быть! Вчера вечером меня заперли, был вторник; если теперь утро, то, несомненно, среда, а не понедельник.

– Может быть, милостивый государь. Досада, удивление и невольное смущение быстро сменились во мне. Не добившись ничего, я оставил допрос. Сторож, захватив посуду, ушел, затворив снаружи дверь тюрьмы. Я остался один с[о] своими думами, вопросами и сомнениями. Не легко было мое положение, но делать было нечего.

Дата добавления: 2015-08-02