Возражение восточных. Опять напомним ему здесь его собственные слова, как он называет божественную природу

Опять напомним ему здесь его собственные слова, как он называет божественную природу совершенно бесстрастною, говоря в первом своем томе так: «итак единый достойнейший всех положил за всех душу свою; и промыслительно благоволил низвести на краткое время до смерти плоть (свою) и опять уничтожил силу смерти, как жизнь, не будучи в состоянии терпеть то, что противно Его природе». Итак скажем ему, противоречащему самому себе: как же благоволивший низвести на краткое время до смерти плоть и, как жизнь, уничтоживший силу смерти, не бывший в состоянии терпеть то, что противно Его природе, как теперь, по твоему, страдает чрез плоть? Но не страдал соединенный с плотью Бог, а плоть, соединенная с Богом Словом, по Его благоснисхождению претерпела свойственное ей; ибо если бы Он не соблаговолил, не допустил бы ни страдания, ни смерти. Если не бывает смерти, когда присутствует (еще) душа: то каким образом, когда присутствует Бог, и не просто только присутствует, но и соединен некоторым совершеннейшим и Ему одному понятным соединением, каким образом страдание и смерть возобладали Его храмом без Его благоизволения? Но не божество, соединенное се плотью, страдало, а плоть, по Его благоизволению, претерпела свойственное ей. Но что у него ^[11] с злым намерением положено выражение «пострадало плотью», для обольщения простодушных, ясно отсюда: кто сказал «пострадало плотью», тот не сохранил у божественной природы бесстрастия, — сказал не что иное, как то, что пострадал (Божий Сын, но только) с плотью. Если же пострадал с плотью, то исповедуется страстным: Он пострадал или как имеющий способность страдать, или вопреки природе. И если пострадал по природе, то и Отец, единосущный Сыну, будет страстным; потому что совершенно необходимо приписывать родившему все, что приписывается рожденному. Или будем исповедывать, что Он пострадал, как имеющий способность страдать, а Отец не имеет способности к страданию. Но так говоря, сойдемся с еретиками, которые утверждают, что божество единородного Сына страстно, а божество Отца неспособно к страданию, потому что, говорят, оно другой сущности. Если же скажут, что Он пострадал вопреки природе, скажем: какое же страдание сильнее божественного естества, так что подвергает страданию бесстрастное по природе вопреки природе? Но говорит: Его воля. А мы скажем: Его воля бесстрастна; мы же ищем страдания, которое переводит бесстрастное естество в состояние страдательности. Притом и божественная воля желает того, что ей прилично. А что, говорит, приличнее, как не спасти род человеческий? Но каким образом имел быть спасен род человеческий, сам переходя в бесстрастие, а божественное и бесстрастное естество вовлекая в страдание? Конечно, страстное естество, как сильнейшее, сообщило бесстрастному свою способность к страданию. И какая польза страстному, если и бесстрастное сделалось страстным? А спасение страдательного не (есть) общение с ним бесстрастного в страданиях; ибо это скорее возрастание зла, а не уничтожение, потому что от подобного другое не уничтожается, но возрастает. Итак какое спасение страдательного? Как сказали, не общение с ним бесстрастного, но возведение его к бесстрастному. Это и сделал Владыка–Христос, не сам низведенный в страдание, но все человечество чрез святую плоть поднявший на высоту, и лежавшее долу возведший на небеса, и прежде лишенное свободы удостоивший сыноположения. Кто же, без сомнения, был должником смерти от непослушания? Конечно, человеческое естество, а не божественное. Итак какую прилично было разрушить смерть от непослушания?

Дата добавления: 2015-08-10