Отражение в глазах врага

(О книге Уолтера Лаккера “Черная сотня и истоки русского фашизма”)

Многие патриоты России хотели бы узнать о том, как оценивает их враг (в лице янки). На­верное, много и таких, которые допускают мысль, что мы, мол, не­многие, которые пони­мают эсхатологию и смысл мировой истории. А там, за океаном, - куда им до понимания духовного смысла. Цинично и безапелляционно на эти и подобные вопросы отве­чает книга Уолтера Лаккера под названием “Черная сотня и истоки русского фашизма”, вы­шедшая в 1994 году в Вашингтоне в издатель­стве “Проблемы Восточной Европы” (Walter Laqueur. “Black hundred the rise of the extreme right in Russia“).

Заметим, что монография практически не­доступна российской аудитории, хотя она и напе­чатана на русском, немецком и английском язы­ках. Недоступность своих книг широкой аудито­рии российских читателей отмечает и сам Лак­кер, свидетельствуя о себе, что он не советолог и его имя в России мало кому известно, за ис­ключением нескольких специалистов. Вторая его книга - “Длинный путь к свободе” (о гласности), “была одной из последних книг, если не самой последней, - пишет Лаккер, - переведенной и от­печатанной для членов Центрального Комитета КПСС и некоторых других высокопоставленных лиц тиражом примерно в 300 экземпляров. Про­стые смертные доступа к ней не имели ” (с. 13). Автор цитируется такими идеологами америка­низма, как Збигнев Бжезинский, и является од­ним из крупнейших исследователей фашизма. Эта книга, как говорит сам Лаккер, посвящена не организационным структурам ультраправых, а их идеям, и потому затрагивает глубинные основы русской патриотической идеологии.

Однако воинствующий безбожник, Лаккер склонен объяснять русскую идею, уходящую корнями в область Духа, с позиций атеистиче­ской психиатрии. “С недавних пор, - пишет Лак­кер, - в русский язык вошел термин “масонофо­бия”, который современные безбожные психи­атры определяют как “род политического безу­мия, характеризующегося стра­хами и крайней подозритель­ностью, близкими к горячеч­ному фанатизму или к пара­нойе; оказание помощи в та­ких случаях выходит за пре­делы возможностей меди­цины” (с. 85). Конечно, легче всего обвинять своих оппо­нентов в психической несо­стоятельности, не приводя вместе с тем веских доказательств. Уолтер Лаккер уже с первых страниц заявляет себя как враг русского патриотизма: “Как специалист по фашизму, - пишет он, - я знаю, что с этими поли­тическими явлениями (в том числе с “Черной сотней”. - Прим. Автора.) нельзя бороться ра­зумными доводами” (с. 6).

Будучи историком, автор проявляет младен­чество ума, подразумевая под “Черной сотней” ультраправый экстремизм.

Однако, исторически термин “Черная сотня” появляется с незапамятных времен, когда часть населения облагалась податью и звалась черной (в противовес “белой” части - посаду княжьим людям, не облагавшимся податью). “Черная” часть - простой люд - имела также администра­тивное и военное деление на сотни: отсюда и на­звание - “черная сотня”.

Позже, к началу XX века, название “черно­сотенного” получило народное антиреволюцион­ное движение, что тождественно слову “народ­ный”.

Лаккер как будто не догадывался, что на­циональная идея Черной сотни всегда связыва­ется с мессианской идеей - в узком смысле, не­сения Креста Господня. Конечно, крест для аме­риканского профессора - это безумие, то безу­мие, которое описано в послании апостола Павла к Коринфянам: “ибо слово о кресте для поги­бающих юродство есть” (1 Кор. 1, 18). В моно­графии вообще очень безосновательно пренебре­гается Священное Писание и вместе с ним тот библейский национализм, который мы видим еще в Книге Бытия, когда во время строительства вавилонской башни Господь разделил языки (см. Быт. 11, 4-9).

Этот библейский национализм является как бы духовным карантином, установленным Са­мим Богом: в том случае, если заражается бого­борчеством один этнос, другой может быть со­хранен. Так вот, этот национализм мешается с животным, страстным, человеконенавистниче­ским национализмом, состоянием гордого пад­шего духа. Первый, божественный, можно на­звать патриотизмом с большой буквы, второй, безусловно, - духовная болезнь. Но у Уолтера Лаккера все смешалось.

В крестоношении нет превосходства, это бремя скорбное, уничижительное, здесь не мо­жет появиться, к примеру, антропологического превосходства одной нации над другой. Крестом нельзя гордиться! Можно, конечно, говорить о том, что одна нация более повреждена богоот­ступничеством и духовным падением, одна бо­лее угодна в очах Божиих, другая - нет. Но это все - суды Божии, которые не дано уразуметь падшему человеческому разуму. Одно из прояв­лений такого суда Божия мы можем увидеть в Откровении Апостола Иоанна Богослова: “Знаю твои дела, и скорбь, и нищету... и злословие от тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, но сборище сатанинское” (Откр. 2, 9).

Уолтер Лаккер, как и все строители вави­лонской башни американизма, создает идеологи­ческие плинфы (кирпичи), защищая крайний плю­рализм и мозаичность раздробленного грехом сознания. С этих позиций автор берется анализи­ровать учение Православной Церкви. “Право­славная Церковь отличалась крайним формализ­мом и жестокостью, особый упор делается на детали литургии и соблюдении различных запо­ведей. Ритуал церкви был великолепен, но обра­щение к сердцам верующих не играло столь же важной роли. Церковное пение носило самый возвышенный характер, но лишь немногие могли понять слова текстов, в большинстве своем ис­полнявшихся на модифицированном церковносла­вянском языке. Произносились проповеди о хри­стианской любви, самоуничижении и благотвори­тельности, но велики были и предрассудки, вера в злых духов и даже в существование Сатаны”. (с. 87).

Господин Лаккер в главе о Церкви как ате­ист показывает свою полную неспособность по­нять суть христианского учения. Отсюда мысли его весьма сбивчивы, и при пересказе жития св. прав. Иоанна Кронштадтского он проявляет всю свою безобъективность. “Иоанн осуждал какой-либо интерес к политике, - пишет Лаккер. - Од­нако он активно участвовал в событиях своего времени, и его политическое направление было крайне правым. Он являлся неумолимым врагом всех, кто бросал вызов властям, и не только ре­волюционеров (для которых он требовал самых суровых наказаний), но и тех, кто отстаивал уме­ренные либеральные реформы” (с. 91). Лаккер и иже с ним не могут простить Батюшке Иоанну его черносотенство и истинный русский патрио­тизм и воздвигают на него клевету: “В нем было нечто большее, чем просто мистическая искра, и некоторые из его патронов, включая Победонос­цева, не доверяли ему, и, как оказалось, справед­ливо, ибо уже при жизни Иоанна его ближайшие последователи - иоанниты - провозглашали его божественность. Они считали Иоанна первым Христом и создали еще одну религиозную секту, а дом, где он жил, стал местом паломничества” (с. 91). Как будто автор не знает, что это сек­тантское движение принесло много огорчений самому Батюшке, и что он запрещал появляться таким людям ему на глаза до их полного раская­ния. У Лаккера вообще почему-то дар пророче­ства превращается в экстремизм, а святость - в бескомпромиссность.

Лаккер посмеивается над идеей Святой Руси, говоря о том, что обращение русских на­ционалистов к морально-религиозному идеалу (а не к эстетическому, этическому или политиче­скому, как у французов, немцев и англичан) слу­жит “точным признаком слабости и неуверенно­сти нации”, неудовлетворенности своей историей, “которая (т.е. нация. - Прим. Автора.) лишь не­давно достигла полной независимости или же по каким-либо причинам уверовала в то, что ее прошлые свершения на сцене мировой истории не могут сравняться со свершениями других наро­дов” (с. 194). “Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно. Но духовный су­дит о всем, а о нем судить никто не может. Ибо кто познал ум Господень, чтобы мог судить его? А мы имеем ум Христов” (1 Кор. 2, 14-16).

Русское церковное самосознание усматри­вало в понятии “Святая Русь” осмысление тео­зиса как святоотеческого учения об обожении, выразившегося в формулировке св. Афанасия Великого: “Бог стал человеком, чтобы человек стал богом”. Свидетельство тому - русское ино­чество, возникшее почти одновременно с Креще­нием Руси, во множестве распространившееся и давшее столь обильный плод на ниве Христовой (см. книгу архиепископа Серафима (Соболева) “Русская идео­логия”).

В заключение своей работы Уол­тер Лаккер выдает попуреи от Дмит­рия Сергеевича Лиха­чева о пацифист­ском либеральном патриотизме. Этим он как бы назидает читателя к приня­тию либеральных взглядов. Высмеи­вая аскетический опыт Православия, аргументирует это тем, что благочес­тие - это фанатизм, в котором отсутст­вует любовь. “Те, кто сегодня выставляют себя самыми набожными из православных, - пишет Лаккер, - молятся громче всех прихожан, силь­нее всех бьют себя в грудь и ниже всех отби­вают поклоны во время службы, нередко прояв­ляют больше рвения в борьбе против того, что они считают злом, нежели в выполнении запо­веди христианской любви. Спасение и любовь к ближнему - не для них, не для них и притча о добром самаритянине, и Нагорная проповедь. Их главная забота - дьявол, а не Бог. Сатана при­влекает их больше, чем Христос, и борьбу с дья­волом и его слугами они предпочитают всем другим заповедям. У фанатиков больше всего поражает отсутствие любви, возможно, они про­сто не способны любить” (стр. 364).

“Один критик, - продолжает Лаккер, - отме­тил почти полное отсутствие в литературе край­ней правой (к которой автор относит, ви­димо, и Библию. - С. Б.) лирического элемента и любовной поэзии. Женщины, а в особенности мо­лодые женщины (которые считаются идеологи­чески ненадежными) чаще всего изображаются в отрицательном свете. Единственный род ро­мантической любви, появляющийся в этой лите­ратуре, - националистический эрос: рыцарь в сияющих доспехах защищает родину-“женщину“ (с. 364). Здесь Лаккер лукавит, говоря не об об­разе Родины-матери, а об образе родины-“женщины“: в национал-большевистской идеоло­гии, отрицающей божественный смысл символов национальной истории, образ Пресвятой Богоро­дицы подменяется символом Матери-Родины, напоминающим языческую Гею и не имеющим никакого отношения к средневековому рыцар­скому культу “дамы сердца”.

Библейский национализм можно сравнить с необходимым для духовного возрастания нации целомудрием (см. Второзаконие 7, 1-10). Каза­лось бы, в выражении апостола Павла о том, что в Царстве Божием нет ни Иудея, ни язычника, ни раба, ни свободного (Гал. 3, 28 и Рим. 10, 12, а также Мф. 22, 30 и Лк. 20, 34-36), заложено про­тиворечие, но на самом деле оно относится к той полноте, которая наступит, когда придет совер­шенное. Но и сейчас мы можем видеть, говорит апостол, но “как бы сквозь тусклое стекло, гада­тельно” и знать хотя бы отчасти (1 Кор. 13, 12), поэтому здесь, на земле, чувство нации, нацио­нальное самосознание имеет глубокое духовное основание: оно вырабатывает в организме нации своеобразные антитела, создавая иммунитет от духовной и - как следствие - от национальной ка­тастрофы.

Протоиерей Владислав Свешников называет русское национальное самосознание нравствен­ным по преимуществу, построенным, прежде всего “на началах общности и всеединства, рас­крывающихся как выражение христианской любви” (с. 19). Вот почему самой разрушитель­ной для русского национального сознания и всего строя народной жизни является навязываемая ныне России индивидуализация. Но если в запад­ном человеке персоналистская католическая или протестантская этика при всей ее ущербности и недостаточности все же воспитывает некоторые положительные качества (ответственность в личной и общественной жизни, своеобразную от­четность, цементирующую западное общество, созидательный и умелый труд, направленный, в конечном счете, на устроение “земного рая”, по­верхностная доброжелательность и т.д.), то в Россию внедряются не эти преимущества персо­налистской этики, а все самые разрушительные ее издержки (там же, с. 18-19). “Индивидуализм, разрушая национальное самосознание в народе, выросшем на православных началах, - пишет прот. Владислав Свешников, - разрушает и вся­кое нравственное сознание. Прежде всего, унич­тожается понимание ценности человеческой лич­ности и даже человеческой жизни. Чем дальше русский народ будет двигаться в индивидуали­стическом направлении, тем обостренней и то­тальней будет у нас разворачиваться преступная, уголовная ситуация. Но даже если... не крими­нальные установки будут определять жизнь об­щества, то, по крайней мере, неизбежны всяче­ские более или менее крупные разделения, кото­рые устраиваются на основании любого рода ко­рыстных интересов. Эти разделения создают в целом атмосферу взаимной враждебности. Един­ственным мотивом объединения... становится временно возникающий общий интерес, чаще всего это общий враг. Индивидуализм ведет к взаимонепониманию, подозрительности, к зорко­сти глаз, направленных на чужие “сучки”, к не­примиримости; в нем обычно очень много лице­мерия, потому что он старается свои корыстные интересы спрятать... под маску бескорыстия... - и даже жертвенности. (...) Великие цели и задачи в лучшем случае втихомолку, а то и в открытую осмеиваются.

Нравственный упадок индивидуализирующе­гося народа особенно заметен в уродливом плот­ском характере массовой культуры с ее моло­дежными настроениями, мягко говоря, довольно безвкусными. Культ греха, культ пошлости и на­силия царит в такой культуре. (...)

Страшную действительность представляет собою и современная семья, лишенная нацио­нального начала. Детоубийство во чреве матери, ставшее почти правилом, супружеские измены и семейные разлады, которые чуть ли не в поло­вине случаев завершаются разводом, нежелание и неумение воспитывать своих детей, в резуль­тате чего их воспитывает разврат улицы и школы, - вот основные штрихи семейной дейст­вительности. Но особенно беспомощно наше об­щество перед развратом, насилием, злобой, жес­токостью нового поколения, находящегося в плену “европейской цивилизации”.

В этой ситуации нравственного развала, если не произойдет над нашим народом чудо милости Божией через очередное огненное испытание или каким-нибудь еще образом, то... можно ожидать дальнейшего развития антинациональных проти­вонравственных начал во всех сферах народной жизни: в государственности и в политике, эконо­мике, социальных и личностных отношениях, в жизни семей и в культуре, конечно, в образова­тельной и воспитательной сфере, а самое главное - во внутреннем устройстве и внешних проявле­ниях человеческой личности. И тогда наиболее вероятный исход - саморазрушение некогда ве­ликого православного народа” (с. 19-21).

Возвращаясь к Лаккеру, хотелось бы оста­новиться на главе, посвященной дальнейшему развитию Русской Православной Церкви и ее месту в истории России. Вспоминаются слова Христа: “Вы - соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою?” (Мф. 5, 13). Одно из основных свойств соли - это ее способ­ность предохранять от разложения. Слова Хри­ста о соли - это слова о Церкви. Имея нравст­венную установку, Церковь удерживает обще­ство от полного разложения и деградации.

В этой главе, которая называется “Право­славная церковь и новое время”, в деле преобра­зования русского церковного черносотенства Лаккер делает упор на русскую либеральную ин­теллигенцию, способную подменить идею Черной сотни религиозным либерализмом. Для Лаккера образцом христианского вероучения служат Ли­хачев, Булгаков, Бердяев и Аверинцев (стр. 326) - люди, весьма либерально относящиеся к дог­матическому учению Церкви. А св. прав. Иоанн Кронштадтский, пророк и духовный вождь рус­ского народа, является для Лаккера сектантом.

Лаккер не понимает, что Церковь управля­ется Духом Божиим, Который и вершит суды Божии. Он пишет: “Русское православие тяжело пострадало из-за своего тесного сотрудничества сначала с царизмом, а позднее - с коммуниз­мом. Элементарное благоразумие предполагает, что церкви следовало бы держаться вне актив­ного участия в политике... Это форма поведения, которая, скорее всего поможет церкви в восста­новлении и возрождении. В XX веке Русская пра­вославная церковь потеряла грузинскую церковь, русские церкви в республиках Балтии, а совсем недавно и украинскую церковь, ставшую автоке­фальной. Дальнейшие отпадения низведут Рус­скую православную церковь со статуса мировой религии на уровень провинциальной конфессии. Хотя церковь не имеет, или во всяком случае не должна иметь, серьезного устремления к власти, дальнейшее падение влияния русской церкви, не­сомненно, скажется на ее положении и ее спо­собности выполнять свою миссию” (с. 328).

Сегодня “Черная сотня и история русского фашизма” уже запущена в водоворот идеологии государствообразующего механизма Америки, создающего, в том числе и внешнюю агрессив­ную политику Соединенных Штатов.

Что будет завтра? Можно ли будет пропо­ведовать Евангелие по заповеди Христа? Ко­нечно, критиковать Уолтера Лаккера можно еще более глубоко, привлекая мощные историософ­ские идеи русского национального самопознания. Но это не входит в возможности нашей скромной работы. Здесь мы только отчасти смогли ука­зать на то, как развивается антихристианская идея секуляризирующегося сознания, постепенно приводящего к открытому сатанизму. Последний абзац Лаккера говорит сам за себя.

“Кто же тогда поможет России в ее тепе­решних бедах?” - вопрошает Лаккер, и сам же отвечает на свой вопрос: “Парадоксально, но от­вет содержится в стихотворении Эжена Поты, которое десятилетиями было официальным гим­ном советского коммунизма: избавление не при­дет извне, его не даст “ни Бог, ни царь, и ни ге­рой” (с. 394).

Современное цивилизационное сознание не может принять нетехнологичность жизни монар­хии, не может смириться с ее тайной. Бытующее сейчас в партийной демократии понятие “поли­тические технологии” говорит само за себя, от­вергая все человеческое и таинственное.

Однако православным нужно помнить, что русская национальная идея Черной сотни - это прежде всего самодержавная монархия. Небес­ный образ Господа Вседержителя, запечатлен­ный в Помазаннике Божием. Икона, являющая горную иерархию в земном государстве. Монар­хия - дар Святаго Духа народу Божьему, взятому в удел. Осуществление всеединства Церкви торжествующей и Церкви воинствующей.

Православное монархическое государ­ство, как всякий живой организм, нельзя про­считать, нельзя технологизировать, расчле­нить для понимания. Его можно только ощу­тить в сыновней любви к Царю-Батюшке, а также в отеческой любви Царя к своему на­роду.

Дата добавления: 2015-08-10