Огнева Вера Во зло 1 страница

Глава I

Если вы хоть раз побывал на Севере, знает, как хорош лес вначале осени, особенно, если не идет дождь. Там в это время уже мало птиц, и голоса их почти не слышны. Зато под ногами мягко пружинит мох, а в высоте над го­ловой бесконечно шумят деревья, да ветер проносит в небе редкие стремительные облака.

Лес так хорош, что хочется идти по нему, не останав­ливаясь, только были бы постоянно перед тобой эти раскра­шенные осенью деревья, да холодило немного спину от нале­тающего ветерка. Внизу, под деревьями, он теряет свою бе­шеную силу и только подгоняет тебя слегка: иди, мол, иди.

В дождь дело обстоит несколько иначе. Единственная мысль, которая у тебя остается, после нескольких часов топания по мокрым кочкам - это, чтобы скорее согрелась вода, набежавшая в сапоги, когда ты провалился в мочажину. В сухом лесу ты ее черта с два бы прозевал, а сейчас не отличишь болота от обычной лужи, в которой и во­ды-то по щиколотку. Но деваться некуда, раз уж тебя сюда занесло, хлюпаешь сапогами, в которых по два кило веса, ки­сло посматриваешь по сторонам и думаешь: "... чтоб больше... чтоб я... чтоб сюда..."

И думаешь, и думаешь, пока не дойдешь до места. И хорошо, если там сухо и тепло, и тебя ждут.

Те же мысли крутились в голове у Вареньки, пока она мерила шагами бесконечный, мокрый лес. Дождь кончился, но сырые ветки, бесконечные лывы, да еще навис­шие тучи давили такой тоской, что хотелось встать на четве­реньки и завыть.

Дальше монотонно шагать стало невмоготу, и она, по­вернувшись лицом на запад, в самом деле завыла. Сначала тихо, потом все громче и громче. За воротник натекли холод­ные капли. Она накрыла голову капюшоном, встала на четвереньки и тут же превратилась в волчицу - молодую, под­жарую, со светлыми подпалинами.

Лес сразу преобразился. Стали видны самые отдален­ные предметы, на которые она раньше не обращала внима­ния. Перед глазами замельтешила трава и мелкая живность.

От громкого, утробного воя стало, как будто, легче. Она замолчала, села, оглядываясь и, по давно знако­мым приметам определила, что почти пришла. Огонек Того Дома должен был вот-вот мелькнуть. Хорошо высмат­ривать дорогу, когда человеческие мысли не отвлекают.

Она раньше любила бегать вот так, по лесу, пока од­нажды не нарвалась на охотника. Как она тогда ушла от бе­ды? До сих пор пробирала дрожь.

Может страх, а может, что другое сыграли свою роль, только желание носиться по лесу на четвереньках поослабло.

Это было лет шесть назад, когда она была еще девчон­кой. Сейчас она стала намного осторожнее и только изредка позволяла себе такое.

Сегодня бояться было некого. Охотники в такую погоду сидят дома, под крылышком у жен. В лесу им делать нечего.

Огонек, действительно, скоро мелькнул вдали между деревьями. Она прибавила шагу и на поляну ворвалась раз­машистыми прыжками.

Тихо подкравшись к дому, она заглянула в окно. Там, в комнате, все свои. Можно безбоязненно явиться к ним волчицей, но она была уже достаточно взрослой, чтобы отка­заться от такой несерьезной затеи.

Все, кто собрался здесь сегодня, принадлежали к выс­шим жрецам. За исключением маленького Кондратия. Этот спившийся, искореженный временем старик, был просто сто­рожем в Этом Доме. Приезжал он сюда время от времени, как на вахту. Это и была его вахта, то есть немудрящая, спо­койная работа. Не надо постоянно перевоплощаться в человека, делать вид, что ты такой же, как все, и разговаривать, разговаривать, разговаривать с теми же людьми.

Еще триста лет назад он наводил ужас на округу. Слухи о его злодействах разносились молниеносно, чему он сам немало способствовал. Очень уж нравилась ему слава, даже такая, какая о нем ходила. Прикинувшись простым путником, он заходил под вечер в корчму и заводил разговор

о том, что в соседнем лесу опять нашли кости ребенка. Спрашивал, между прочим, не было ли чего такого в их де­ревне. Дети тогда действительно пропадали. Конечно, он мог бы справиться и со взрослыми - дело техники. Но дети были вкуснее.

Из-за собственного тщеславия он и попался. Его высле­дил бродячий поэт, который и сам путешествовал от корчмы к корчме, сидел вечера напролет у камина в углу, пил свое вино, слушал разговоры. Там-то он и встре­тился с оборотнем. Послушав его истории, поэт заподозрил, что человек этот ходит неспро­ста.

Конрад днем мало обращал внимания на людей. Сде­лать они ему все равно ничего не могли. Нет, могли конечно. Осина уже тогда действовала безотказно. Но, во-первых, людьми всегда правил страх, и пока они, насмелившись, бра­ли в руки оружие, он успевал скрыться, убив предваритель­но самых смелых и тех, кто больше кричал.

А вот с поэтом вышла промашка. Он не выглядел смельчаком или горлопаном, наоборот, производил впечатле­ние тихого кандидата в покойники. Он даже никогда не навя­зывался петь свои песни. Пел только, когда просили, но про­сили везде и всегда. Конрад послушал. Песни рассказывали о трагедиях, происходящих в окрестных горах. Оборотня они не напугали, но было в них что-то тревожное. Поэт не просто плакал. От его песен руки у мужиков тянулись к оружию. Конрад решил как-нибудь избавиться от него, но тут подвернулся этот маль­чишка.

Всех детей родители напугали до того, что те переста­ли ходить даже на опушку леса, знали, что по округе бродит упырь. А этот пошел, мало, что заблудился у самой деревни, еще попросил доброго прохожего проводить его до дома.

Прохожему к тому времени давно не попадалось такой легкой добычи. Он повел мальчишку подальше, рассказывая на ходу занимательные истории про кровь и обглоданные кости. Любил Конрад, грешным делом, довести ребенка своими рассказами до синего ужаса.

Мальчишка, конечно, испугался, стал проситься домой. Но тут Конрад решил, что отвел того достаточно далеко и уже наклонился, чтобы ухватить за шею, когда сза­ди на него обрушился страшный удар. Нельзя сказать, чтобы удар был уж так силен. Чугунная голова упыря еще не то

выносила, а был он необычен тем, что полностью его обез­движил. Так бил только осиновый кол.

Конрад стоял столбом, когда поэт привязывал его к де­реву. Но самое страшное началось позже, когда тот пошел в деревню и привел людей.

Настрадавшиеся от постоянного страха за детей, мате­ри так его изувечили, что, казалось, не сможет он выжить. Они не знали, что все это пустяки; мясо вновь обрастет кожей, появятся новые когти, кости соединятся.

Только поэт, похоже, знал об этом. Он стал говорить людям о серебряной пуле. Но откуда у бедняков деньги? Однако на пулю наскребли.

Конец упыря был неминуем, но тут помог Змей. Одним движением крыла он разметал собравшуюся толпу, а вот пу­лю остановить не смог. На излете силы в ней было уже не­много, она расплющилась, попав в лоб, но в нее мгновенно перешла вся сила упыря.

Не стало великолепного Конрада, он превратился в изувеченного, беспомощного старика Кондратия, умеющего только напугать, да и то только того, кто сам боится.

С тех пор упырю пришлось переучиваться на мелкого пакостника. Но учение не шло ему впрок. Характер со вре­менем совсем испортился. Он никогда не умел смеяться, а теперь пришлось учиться улыбаться и делать изподтишка то, что раньше делал в открытую. Однако больше всего раздра­жало Кондратия то, как стали к нему относиться свои. Ника­кого сочувствия. Они стали его просто презирать, поминая при каждой встрече тот промах.

Кончилось тем, что он был изгнан отовсюду, куда его пристраивали старшие. Среди них он ужиться не мог, так как возненавидел их больше, чем людей, и даже стал питать к последним не то что жалость, а так, набегало на него порой сочувствие.

Змей, в конце концов, махнул на него лапой и разре­шил работать путеобходчиком вахтами. Остальное время старик отсиживался на лесной поляне. Змей упредил, однако, что если на участке пути, где работал Кондратий, поезда бу­дут сходить с рельс слишком часто и это повлечет за собой определенные подозрения, Змей прихлопнет его своей царст­венной лапой. А уж от этого смерть наступала мгновенно.

Кондратий долго терпел, а чтобы терпеть было спод­ручней, пристрастился к бутылке. Для Нечистого нет ничего

страшнее, чем пьянка. Раньше он был заговорен от этого. Те­перь же пил тихо за спиной старших.

До пенсии по людским меркам ему оставалось немного, а с пенсией он собирался перебраться на постоянное житель­ство в лес.

Вопрос пенсии стоял так остро потому, что от Верхов­ного, того, кто повелевал Добром и Злом, было заказано Не­чисти печатать деньги. Украсть было можно, отнять там, вы­манить, но если у кого рука поднималась нарушить запрет, его тут же поражал удар. А если Верховный где и запоздает с наказанием, золото тут же превращалось в пыль, только поступало в оборот.

У Кондратия же, кроме как на заработанные, не на что было пить. Старшие знали о его наклонностях и денег ему не давали. В последнее время стали даже предлагать лечиться и довели его этими предложениями до того, что он вознена­видел их еще больше. Но жить как-то надо, вот и тянул свою лямку.

Волчицу, конечно заметили, однако, когда в дверь вошла обыкновенная женщина, никто и ухом не повел. Старшие не одобряли такие выходки, но ругаться никто не стал, понима­ли - еще молодая, обтешется.

Старших было пятеро. Все они прибыли сюда в столь неподходящую погоду для решения важного вопроса. Про­блемы набирались постепенно, решать же их в городе было неудобно, главным образом потому, что собираться вместе они не любили, да и не могли часто. Подозрительно. А вре­мена настали такие, что приходилось всего бояться. Если раньше нечисть могла править миром почти наравне с Вер­ховным, то сейчас приходилось приспосабливаться.

Еще совсем недавно цвели времена, когда казалось, что вернулось былое. Не надо было прикидываться порядочными людьми, важно было только вовремя вставить нужное слово, помочь кому надо, а то и просто дать... и все черные дела бу­дут прикрыты.

И черные дела вершились как сто, двести и тысячу лет назад, правда, со своей спецификой. Учитывали момент.

А вообще-то, помельчало все. Трудно стало устраивать побоища. Люди не хотели умирать просто так. Одного-двух убрать - не заметят. Больше - остерегались. Сразу вмешивались власти, а там тоже не все свои сидели. До последнего времени было еще то-се, а теперь подули такие ветры, что даже Змею, всесильному и неотразимому Змею, который боялся только самого Верховного Владыку, прихо­дилось несладко.

Что же касалось Вареньки, с ней было не все ясно. Она являлась не просто ведьмой. Она была молода, а это у нечисти в последнее время стало реже встречаться. Люди не хотели с ней связываться и детей рожать ей не хотели.

Ведьмой не так просто родиться. Надо, что­бы мать была просто женщиной, а отец - из своих. Но ребенок мог родиться только от настоящей любви. Найти же такого из своих, который мог заморочить голову современной жен­щине, становилось все труднее. Мало кто держал форму. Все старшие имели весьма преклонный возраст, и перевоплощаться в молодых и красивых могли ненадолго. Время от времени им необходимо было уползать подальше от людей и отлежи­ваться. А какая же любящая жена не заметит перемены в близком человеке? Это раньше можно было приказать бабе дожидаться, а самому исчезнуть на неопределенное время. Современные жены норовили навязаться за мужем.

Можно, конечно, найти непроходимую дуру или затурканную красавицу из глуши, но ребенок тогда был не­полноценным, для настоящего воспитания непригодным. Женщина-избранница должна была быть умной, доброй и чистой.

Вот и пойди, прикинь, как размножаться в таких усло­виях. За последние пятьдесят лет родились только трое. Варенька - одна из них. И не просто одна. Единственная. Она была до­черью Змея.

Из детских воспоминаний она каким-то чудом вынесла лицо матери, хотя очень рано ее лишилась. Об отце вообще ничего не знала. Сам Змей, никогда ни к кому не питавший родственных чувств, видел ее всего раз на посвящении.

Со временем Варенька должна была вступить в тесный круг старших. С сегодняшнего дня начиналась для нее на­стоящая работа.

И все же с ней было не все ясно. Она была не такой, как все. Отличалась не интеллектом - здесь все были доста­точно умны, и воспитана была хорошо, благо от матери ее отняли совсем ребенком. Но она была мечтательницей. А Не­чисть не прощала этого. К тому же, смущало, что она как-то пассивно относится к своим обязанностям. Нет, поручения

она выполняла качественно и быстро, но сама ничего не предлагала и не делала.

Попытались обломать. Не получилось. Чародейство оказалось бессильно, заклинания отскакивали от нее, как от стенки горох.

Тогда очень осторожно стали затягивать ее в круг на­слаждения. Это единственное, чем можно удержать взрослую ведьму в подчинении. Убивать ее никто не хотел, да и боялись - вдруг Змей вспомнит о дочери. Выхода не ос­тавалось, как только пустить Вареньку во все тяжкие.

На этот счет были даны указания верной женщине, со­держащей тайный притон. Она должна была потихоньку втянуть Вареньку в свои дела и подсунуть ей соответствую­щего мужика, чтобы распалил, да не дай черт, сам не влю­бился.

Поначалу все шло по плану. Мужчина нашелся, но именно с ним случился прокол. И именно тот, которого боя­лись - запал.

Что тут началось! Вареньку в командировку срочно от­правили. Он за ней. И как выследил! Что он ей тогда наго­ворил, никто не знал. Только когда его убрали, а убрали не совсем чисто, Варенька переменилась. Сунулись к ней с рас­спросами - ничего, молчала. Потом вроде опять превратилась в обыкновенную девушку, только на приключения ее больше не тянуло. В этом плане для воспитания она была потеряна.

И ее оставили в покое. Не навсегда, конечно, до време­ни. По мелочам не приставали и в работу не брали. Но теперь пришло ее время.

События же были таковы, что предстояло выбрать себе руководителя на данном этапе. Старого отстранили от дел по причине досадного провала. В свое время, не без помощи Змея, пристроили его на ответственный пост в горисполком. Там он хорошо закрепился и пошел наверх.

Ух, какие были времена! Во-первых, всех своих при­строил на нужные места. Во-вторых, мог творить, что хотел, беспрепятственно. Руководство по работе его не трогало - так сумел ко всем подкатиться. Сыграл на дефиците: кому надо -натурой, кому - денег.

И все было бы прекрасно, если бы не залетел с квар­тирами. Стал он те квартиры без всякой меры продавать. С одной стороны - деньги, с другой - какой вред всем нор­мальным людям.

На том и погорел. Доплевался и не учел момента. И на ближайших выборах полетела его голова. Скажи ему кто об этом раньше, только посмеялся бы беззлобно, такую силу имел. Ан вот как все обернулось.

Мало, что сняли, еще и направили в отдален­ный район заведовать библиотекой. До города два часа лета. А года уже не те, и сила. Это Змею пол тыщи верст проле­теть - раз плюнуть. А тут, рядовой черт, да еще с замашка­ми председателя.

В общем, не по делу он поднял крик среди своих, вос­становите, мол. Я, мол! Вам, мол!

И доорался, пришла директива от Змея: "С поста ру­ководителя снять. И черт с ним".

Его непосредственные подчиненные печалились по это­му поводу не очень. Слишком был высокомерен со своими в последнее время. И чего, спрашивается, нос задирать? Ну подфартило когда-то: в средние века при Змее состоял, по­лотенце ему подавал за трапезой. Лизоблюд. Да с того вре­мени возле и отирается. То туда его Змей пристроит, то сю­да. Справедливости ради надо сказать, что больших срывов у него не было, но и больших достижений тоже.

Змею, в конце концов, надоело поддерживать эту по­средственность, а тут еще такое фиаско, и он не стал его восстанавливать на прежнем посту среди людей. У Нечисти, правда, появились крамольные мыслишки насчет положения самого Змея. Что-то в последнее время поддержка с его сто­роны поослабла. Может, его собственные позиции пошатну­лись, а может, устал, не тот стал, что раньше. Все же две тыщи лет - возраст не малый. Но фактов не было, все так, догадки.

Так что в избушке на лесной поляне, собрались все старшие. Их было пятеро. Все с приличным стажем и не ма­лыми заслугами. Каждый считал, что именно он должен возглавить работу. Тем более, что конкретных указаний на­счет кандидатуры от Змея не поступало.

Все они отлично понимали, что предстоит борьба за власть. Во что эта борьба могла вылиться? А во все, что угодно. Конечно, катастрофы в глобальном масштабе ожи­дать не приходилось, времена не те, да и уровень.

Вареньку пригласили непосредственно в связи с при­бытием Змея. Она должна была организовать прием. Первым

вопросом предстояло обсудить именно это. Потом планирова­ли отправить ее домой и заняться выборами.

- Здравствуйте, и живите три тысячи лет, пусть обой­дет вас крест и огонь, - таково было традиционное приветст­вие. Почти никто им уже не пользовался, но Варенька всегда произносила его полностью. Многим это нравилось, напоми­нало... Ох-охо... И не то, чтобы она была подхалимкой, просто научили вежливости.

Ее пригласили за стол. Этот стол при желании можно было превратить в гадальный или игральный. Обитатели до­мика любили, грешным делом, побаловаться картами.

Вопрос о приеме Змея решили относительно быстро. Перед прибытием он позвонит, но не сюда, а в город по меж­дугороднему. Все же как облегчала жизнь техника!

За окном сгустились сумерки, снова стал накрапывать дождь. От стен, от окон с потеками, от щелястого пола веяло такой тоской, что даже Нечисти стало неуютно. На некоторое время воцарилась тишина. Прилет Змея не сулил, в сущно­сти, ничего хорошего местному обществу. Общее жуткое предчувствие так всех захватило, что про Вареньку забыли, и она, никем незамеченная, отошла в угол и села там за вы­ступом стены. Не то, что хотелось остаться, просто выйти сейчас на промозглый холод было еще хуже.

Кто-то из присутствующих вспомнил, что решение не­обходимо принять при соблюдении всех формальностей, а для того придется принять свой настоящий вид.

Первой закрутилась на месте элегантно одетая жен­щина с пышным бюстом и броским лицом. В обычной жизни она была директором торга. Очень была влиятельна и осо­бенно популярна у мужиков. Ни одного мало-мальски замет­ного мимо не пропускала.

Сейчас же, прокрутившись на запад, она улыбнулась присутствующим жутким клыкастым оскалом. Волосы взды­бились коком, из-под юбки вылез длинный, наподобие кры­синого, хвост.

Оттанцевав положенное время, она села к столу, при­вычно спрятав руки под скатерть, они выдавали прошлое. Концы пальцев были изуродованы, ногти отсутствовали.

Она еще в средние века попала в инквизицию. Там то­же не дураки сидели, стены каменной норы были исписаны

псалмами так густо - заклинания отскакивали. Пытали ее в камере, наружу не выводили.

Так и сгубили бы, да не догадались, что перед ними настоящая ведьма. Думали ведь как все - поголосит и сгорит спокойно.

Когда подошел срок аутодафе, на церемонию приехал сам Великий инквизитор. Змей сразу узнал свою бывшую подругу. Спасти ее труда не составило. Вместо нее на костер пошла похожая женщина. А ведьма, отлежавшись вдали от людских глаз, вновь занялась своим прямым делом.

Только ногти сами больше не отрастали, приходилось наколдовывать, хотя и это помогало плохо, ногти выхо­дили корявые и она предпочитала в любое время года носить перчатки. Очень чувствительна была к погрешностям во внешности.

Посидев немного молча, она стала оглядываться по сторонам, остальные должны были приступить к ритуалу следом.

Оставшиеся пустились в пляс все разом. Что тут нача­лось! Вихрь закружил по комнате. Вой стоял такой, ка­залось не выдержат стены дома. Про Вареньку все, естест­венно, забыли, а она, забившись в угол, с отвращением смот­рела на все это. Никогда прежде не участвовала Варенька в таком шабаше. И интересно было и противно. Она никогда бы никому не призналась, что не любила своих, хотя и была плоть от плоти Нечистой.

Виноваты в том детские воспоминания - мама, маленькая их квартирка, сказки с хорошим концом, всегда с хорошим. Добрые люди в этих сказках никогда не умирали. Потом матери не стало. Вареньке объяснили, что мать броси­ла ее, сбежала. Девочка, конечно, верила добрым взрослым, но что-то внутри не давало спокойно забыть мать.

Со временем, узнав окружающий мир, узнав, что де­лится он на своих и не своих, она утвердилась в мысли, что с матерью произошло несчастье. А уж в какой форме Нечисть осуществила отторжение, Вареньку не интересовало. При желании можно было создать какую угодно ситуацию, спе­циалисты все были отменные.

Она помалкивала о своих домыслах, хотя вопрос этот волновал ее всю жизнь.

Так и жила, как меж двух огней. С одной стороны было классическое воспитание ведьмы, с другой, все горше осознавала она обман, в котором жила и который сама творила. Д уша Вареньки разрывалась в поисках выход.

Порвать со своими она не могла, не простят. Если ни­кто из присутствующих не был ей страшен, Змей, который обязательно прилетит для казни, мог уничтожить любого.

А жить очень хотелось. Очень. Она иногда вспоминала того. Его приставили к ней, чтобы Затянуть в Круг Наслаж­дений и замкнуть в нем. Умом она понимала, что старшие имели на это право. Простить не смогла. Она иногда вызыва­ла его душу и все слушала печальную повесть. И все пыта­лась понять, что же такое любовь.

И еще у Вареньки было чувство материнства. Ни одна ведьма не привязывалась к своим детям, хоть и рожали иногда. Варенька же знала точно, появись у нее ребенок - отдаст ему всю душу. Но то было бы катастрофой, равно­сильной разрыву с кланом.

Враждебные вихри разлетались по комнате. От них отделилась фигурка, обвешанная ожерельями из ма­леньких косточек - Бес-из-Ребра, единственный, в своем роде, представитель Нечистой Силы, который жил паразитируя на человеке. Время от времени он менял хозяи­на, что в глазах окружающих выглядело довольно забавно: ловелас и стервец вдруг превращался в самого верного на свете мужа, более того, он становился завзятым моралистом с потугами на непогрешимость, В то же самое время тихий, спокойный человек на другом конце города пускался в страшное распутство, сам не понимая, как это он вдруг...

Оболочка, а точнее хозяин, в данный момент лежал в углу наподобие пустого скафандра. Бес, умаявшись в пляске, пристроился на краю стола и стал вытирать рожицу носовым платком.

В центре комнаты остались трое. Они разбегались в разные стороны, потом разом сходились на середине, ошиба­ясь лбами. Вспыхивала молния. В этот момент, где-нибудь на нитке нефтепровода, происходил взрыв или на подстанции вылетал из гнезда изолятор.

Наконец, и эти умаялись, разгоряченные пляской, они уселись вокруг стола и разом загалдели. Никто никого не слушал, каждый орал о своих заслугах. Одновременно они успевали оплевать каждого из присутствующих в отдельно­сти и все человечество скопом.

Варенька не без инте­реса прислушивалась к происходящему, да изредка посмат­ривала на Кондратия, который притулился рядом и с нена­вистью смотрел на это сборище. Ему было наплевать, кто станет главным, подогревала мысль: может они тут переде­рутся все до смерти и оставят его в покое. А Вареньки он не боялся, чувствовал, что зла она ему не желает, и даже, воз­можно, питает к нему некоторую жалость.

Бес-из-Ребра пытался перекричать сидящую рядом с ним даму с профилем Бабы Яги. Она отмахнулась от него, да так, что чуть не спихнула со стола. Этого маленький черт стерпеть не мог. Схватив свечу, он зажал ее в руках, как па­лицу, и двинулся на Ведьму. Та замешкалась, и он успел подпалить ей волосы. От такого нахальства Нечисть на мгно­вение онемела, а как следствие, стала приходить в себя. А может, запах паленого отрезвил.

Первой заговорила Урда - директор торга. Слова по одному выскакивали из нее:

-- Считаю, надо выпроводить нарушителя из наших рядов. Он недостоин не только быть избранным, но даже при­сутствовать на собрании. Считаю, пусть забирает своего хо­зяина и топает отсюда.

-- Ага, жди! А я Змею все про вас доложу. И про твои
дела в первую голову. Кто в запрошлом годе картофелехранилище подпалил?! И сгорело-то всего ничего, а что ты Змею сообщила! Остатки тогда куда пошли? А деньги от них?

-- Врешь, не можешь ты ничего про мои дела знать!

-- А вот и могу. Ты когда деньги с директором ресторана делила, я там присутствовал, в ребре сидел. А чтобы ты не отперлась - вот она, запись, микропленочка. Это уже потом, когда вы разделись. Но я не твои
прелести поддельные снимал, а кучу денег на столе.

-- Отдай пленку, не то сожгу!

-- А вот тебе, - и маленький бес сложил две дули.

Так и сидели они друг против друга, только в глазах ведьмы вспыхивали огоньки, да губы беззвучно шевелились, творя заклинания. Только, похоже, заклинания те не помога­ли. Маленькому бесу было от них ни жарко, ни холодно.

Нечисть, тем временем, вполне пришла в себя. Груз­ный черт в кафтане их царских сторублевок с заплетенной в косичку бородой только покачал головой:

- Считаю инцидент исчерпанным. Пленочку, между
прочим, прибери. Ни к чему тут ей размахивать. А ты, Урда,
не лезь на рожон. Уел он тебя, а значит смирись. И насчет
денег этих, надо разобраться. А потому, если не хочешь, что­
бы дело до Змея дошло - притухни.

Что и произошло, ведьма, спрятав клыки, отвернулась от беса. А конъюнктурка складывалась так, что эти двое бы­ли уже не конкуренты.

Оставались еще три претендента на престол. Спор ме­жду ними вспыхнул с новой силой и благополучно перешел бы в аналогичную потасовку, но на стене зазвонили часы.

Все. Время истекало. И как же так засиделись? Не ус­пели ничего решить, только передрались зря.

Сейчас или перерыв, или надо было откладывать ре­шение на потом. Но проблема была таковой, что отложить - себе дороже. Опять же - Змею завтра докладывать.

Решили сделать перерыв, поесть, а под утро продол жить заседание.

Перекусив кое-как, разбрелись по углам. Ведьмы за брались на кровать в соседней комнате, улеглись, но тут ж разругались. Одна все время забрасывала на другую свой хвост. В конце концов они разделили кровать переборкой На том и успокоились. Мужская половина оказалась менее привередливой, и скоро все захрапели.

Варенька сидела в своем углу, не шевелясь. Самое время улизнуть уйти незамеченной, но уж больно хотелось посмотреть, что будет дальше.

Кондратий, дождавшись тишины, полез под лавку, достал оттуда бутыль с мутной жидкостью и раза два к ней приложился. Потом предложил Вареньке. Она не отказалась, хоть никогда и не любила этого. Напиток был противный на вкус, но согрел. Кондратий накрыл девушку тулупом, а сам пристроился недалеко на лавке.

Они не могли уснуть. Варенька думала о своем. Старик периодически наклонялся и лез под лавку. Наконец, он заговорил - невмоготу стало пить в одиночку:

- Слышь, девка, гляжу, и тебе все это не нравится. Не
любишь ты наших.

Варенька насторожилась

- Да ты не бойся. Я их сам не люблю. Уж лучше бы
Змей меня тогда прихлопнул, не маялся бы я так сейчас.
Ведь что происходит? Чем дальше живу, тем чаще человеческие мысли в голову лезут. Я их гоню от себя, а они опять. Так заедят, хоть руки на себя накладывай. Иногда думаю, дай мне волю, всю бы Нечисть извел, так они мне тут надое­ли. Понаедут, раскомандуются, все тебе тычут, что силу по­терял, а сами - кто битый, кто паленый. Про себя, небось, не помнят.

Вот этот, в кафтане из екатеринок, думаешь, он всегда такой важный был? Помню, в тридцатом годе прислали его сюда как уполномоченного по колхозам. Это в такую-то глушь! Кому они здесь нужны были, его колхозы? Ой, что он тут наделал!

Меня Змей отрядил к нему в подручные. Змей тогда высоко сидел. Я поначалу молчал. Людей этот Змиев прихво­стень положил видимо-невидимо: мужиков, баб, детишек, согнал на песчаный остров посреди реки, да и оставил там на зиму. Померли все. А потом так он мне надоел. Возомнил, по­нимаешь, из себя, даже Змея недобрым словом поминал, а уж мной помыкал, как мальчишкой.

Я и поговорил с мужиками, подсказал, что осиной надо действовать. Но они тогда уже шибко грамотны стали, только посмеялись, но после, когда он совсем залютовал, дело сде­лали. Поймали паразита у бабы его - он тогда без сил лежал, сонный - связали и - в деготь, потом в перьях обваляли и пус­тили на все четыре стороны. Шибко бежал. Полторы тыщи верст отдул, пока до своих добрался. Там его, конечно, в доб­рый вид привели. Он к Змею, так, мол и так. А Змей не ду­рак, понял, что шума поднимать не надо, дело тихо замял и мужиков сильно не тронул. Мне, правда, досталось, что не помог. А я говорю, не догнал, мол, ноги поломаны. Прости­ли.

А дурня этого, как отлежался, Змей в каратели отпра­вил. Это уже когда война была. Жаль, меня там не случилось. Я б ему..., - дед замолчал, потом опять заговорил:

- Слышь, девка, а может, пустим им тут красного пету­ха? Нарисуем крест на дверях и окнах, дверь подопрем и подпалим. Только кому-то придется на трубе сидеть, чтобы не вылетели.

Кондратий говорил очень тихо, несмотря на это, тощий черт по имени Джек вдруг вскочил со своего места, бешено озираясь по сторонам. Варенька из своего укрытия как могла успокаивала его: круги рисовала, знаки. Он поуспокоился, но, увидев в углу скрюченную фигуру Кондратия, поманил его пальцем.

-- Пойди сюда, убогий, - Кондратий нехотя поднялся,
кляня себя, что размечтался. Эти же все чуют. Сильно прихрамывая и растопырив полы шубы, он подошел к черту.

Дата добавления: 2015-08-10