Глава четвертая. По воспоминаниям надежды Лазаревой

ПО ВОСПОМИНАНИЯМ НАДЕЖДЫ ЛАЗАРЕВОЙ

(с. Ладва, 20 февраля 1971 г.)

...Как это случилось тогда? Нет, забыть-то оно не за­былось, хоть и прошло почти тридцать лет. Такое как забудешь, только вспоминать да рассказывать тяжело.

Попрощались мы с комбригом, ребята встали по чет­веро к носилкам и пошли. Бригадный врач Екатерина Александровна Петухова проводила нас до постов, суну­ла напоследок еще один пакет с сульфидином: «Девочки, у Кузнецова жар начинается, поите его почаще!» Да, с нами шла еще третья девушка — переводчица Аня Кемова.

Поначалу все было хорошо. Первый отдых сделали, когда прошли с километр или даже больше. Хотя кто их считал, эти километры... Посидели минут десять и даль­ше тронулись. А потом и началось... Только тот, кому хоть раз довелось тащить летом по лесу на носилках ра­неного человека, и может понять, какое это тяжкое дело! Поднимут ребята носилки, протащат шагов сто — двести и, обессиленные, чуть не падают на землю. И так тяже­ло, а тут смотри, чтоб не оступиться, не грохнуть наземь ношу. А там ведь не мешок какой — живой человек, да еще с перебитыми ногами, ему каждый толчок — мука нестерпимая.

Хорошо бы сами носильщики были крепкими. Тут сила нужна, а они ведь ослабевшие...

Так вот и тащились час, другой, третий. Солнце уже низко опустилось, а командир наш Шунгин на запад по­сматривает, хмурится, поторапливает. Сам он работал больше всех, подменял ребят по очереди.

Освободится от одних носилок, шагов десять пере­дохнет и бежит на подмену к другим. Девчата по два вещмешка несли и оружие раненых — тоже выбивались из сил.

Недалеко уже до этого озера оставалось, куда мы шли, как догнала нас еще одна группа из бригады. Было их человек восемь и сандружинница Аня Леонтьева с ними. Несли они еще одного раненого, подорвавшегося на мине. Там ребята здоровые были, и шли они ходко. Думали мы — вместе дальше пойдем, помогут нам, ведь у них все-таки две смены на одни носилки. А они только на минутку остановились, объяснили, что им после са­молета бригаду догонять надо, и ушли вперед.

К назначенному сроку мы опоздали. На озеро вышли в полночь и очень обрадовались, что самолета еще не было. Только радость наша оказалась ни к чему. Всю ночь прождали мы самолета, и все напрасно.

Те, восьмеро, нервничали, уговаривали Шунгина взять их раненого, чтоб им поскорей вернуться в брига­ду, а тот словно знал, что самолета не будет:

— Ребята, говорит, если вы хотите погубить всех больных и раненых, то можете уходить. Вы же видите, что у нас и на двое носилок нет людей. Самолета ведь может и не быть.

Раненый у них был совсем тяжелый, все время сто­нал, иногда впадал в беспамятство. Аня Леонтьева так и не отходила от него.

Уже утро наступало, а самолета все нет. Та группа не выдержала, схватила свои носилки и отправилась на восток. Решили поскорей добраться до пограничников. Мы ждали, как было приказано, до часу дня и тоже тро­нулись.

Теперь уж, наверное, не столько шли, сколько отды­хали. Старались ребята по-прежнему, но силы убывали с каждым шагом. Пронесут сколько могут, сядут на землю и, как говорится, языки на сторону. Пять — десять минут никто и с места не сдвинется — только и дышат, отдышаться не могут.

В ночь и настигла нас беда.

Не знаю, сколько мы прошли от этого озера, где са­молета ждали. Может, километров десять, а то и боль­ше. Помню, что случилось это после большого привала на малом...

Надо честно сказать, что к тому времени осторожно­сти у нас никакой не было. Шли хотя и по нейтральной полосе, а считали ее своей. На западе — бригада, на во­стоке — пограничники, откуда тут противнику взяться? Думы наши о другом были — как бы до своих добрать­ся, хватит ли у нас сил, если пограничники навстречу не выйдут? Кузнецову-то совсем плохо стало. Хотя его пе­ребитые ноги и были взяты в жесткие шины, а такая дорога растревожила их — стонал почти беспрерывно. Второй раненый — Першин — чувствовал себя получше.

Только мы присели на отдых, ребята еше и закурить не успели — тут и началось. Трудно сказать, откуда фин­ны взялись — то ли случайно на нас вышли, то ли по следу нагнали. Было их немного, человек пятнадцать — двадцать, и напали они на нас с одной стороны.

Развернуться к бою группа не успела, хотя Борис Шунгин первым открыл огонь и крикнул: «Ребята, за­нять оборону!» У большинства и оружия при себе не оказалось. Пока разбирали винтовки и пытались занять оборону, финны подошли совсем близко. Они строчили из автоматов чуть ли не в упор и кричали: «Рюсся, сда­вайся!»

Открыть ответный огонь успели лишь несколько че­ловек из наших. Борис Шунгин и политрук Кошкин бы­ли ранены в первые минуты, но отстреливались. Тут же ранило в руку и меня. «Девчата, оттаскивайте раненых в кусты!» — крикнул нам Шунгин. Першин успел сполз­ти с носилок и тоже открыл огонь. Еще из двух-трех мест бухали винтовки наших ребят, потом и они начали зати­хать. Финны подошли совсем близко к Борису Шунгину, наверное, хотели взять его живьем. Тот долго отстрели­вался, потом бросил одну гранату, а второй тут же взо­рвал себя. На какое-то время перестрелка затихла. Мы с девчатами подхватили раненых Першина и Кошкина и через густой кустарник поползли к болоту. Кошкин еле дышал. С места боя слышались уже редкие автоматные очереди. Как мы поняли, это финны добивали тех, кто был жив, но уже не мог ни стрелять, ни двигаться.

Уползти далеко мы не могли. Едва перебравшись че­рез болото, все пятеро — я, Першин, Кошкин, Аня и Валя — укрылись под густой елкой. Из оружия у нас было — винтовка, три нагана и две гранаты... Если фин­ны пойдут сюда, решили живыми не сдаваться. Кошкин терял сознание и просил пить. Вода была близко, в боло­тине, но с той стороны слышались голоса финнов и рис­ковать было бессмысленно.

Я осторожно выдирала прохладный, чуть сыроватый мох и подносила ко рту Кошкина. Он жадно сосал его н затихал. Валя перевязала мне руку — рана была сквоз­ная, но чистая, и кровотечение скоро остановилось, хотя боль не утихала.

Трудно сказать, почему финны не решились перейти болото. Они наскоро обшарили поле боя на той стороне и скрылись. Наверное, посчитали, что наша группа — это маленькая частица более крупных сил, которые вот-вот могли прийти к нам на помощь, и поспешили поскорее убраться. Судя по голосам, у них были тоже потери или убитыми, или ранеными. Как оказалось потом, им пона­добились носилки, и они использовали наши.

Тем временем мы лежали под елкой и думали, как быть дальше? Саша Першин — он стал у нас за старше­го—решил направить Валю Клыкову к пограничникам за помощью. Он много раз терпеливо объяснял ей ориен­тиры, по которым нас можно найти. Сложного тут ничего не было: мы находились слева от бригадной тропы, кото­рая, наверное, не зарастет и через три года — так глубо­ко пропахали ее партизанские сапоги.

Першин проверил, как мы умеем ходить по азимуту,— оказалось, что умеем плохо, лишь теоретически и при­близительно. Он терпеливо учил нас, и Валя отправилась. По его подсчетам, она должна была вернуться через трое суток.

Вскоре скончался Кошкин. Умер он тихо, и мы бес­сильны были ему помочь —два ранения в грудь сдела­ли свое дело.

Утром Аня Кемова сходила на место боя, собрала и принесла вещмешки с остатками продуктов.

Прошли сутки, другие, третьи, четвертые...

Мы боялись признаться друг другу, но, наверное, каждый про себя уже считал, что с Валей случилось не­ладное. Эта мысль угнетала нас, мы меньше стали раз­говаривать, сидели, молчали, думали и ничего не могли придумать.

Когда истекли четвертые сутки, Аня Кемова первая произнесла то, чего, наверное, ждали все трое: «Надо что-то делать. Надо кому-то идти».

Я считала, что идти должна Аня. Дело не в моей ра­не, которая, хотя и болела, но не настолько, чтобы я не могла двигаться. Я понимаю так, что мне, как сандру- жинннце, которой был поручен раненый Першин, нельзя оставлять его, и я должна быть с ним.

Но Саша решил по-своему. Он долго молчал, вроде и не слышал Аниных слов. Потом он сказал: «Слушайте меня, девчата. Идите вдвоем. Так будет лучше и вернее. Кто знает, что случилось с Валей. Одной в лесу вообще трудно. А тут еще минные поля, финны бродят... Оставь­те мне немного продуктов, принесите несколько котелков воды и отправляйтесь. Я буду ждать вас через три дня. Договорились?»

Желая подбодрить нас, он даже улыбнулся.

Мы отправились. Мы сделали все, как он просил: за­пасли воды, натаскали валежника, чтоб в случае дождя он мог развести костер и обогреться. Мы гадали, чем еще помочь ему, и оттягивали свой выход. Он торо­пил нас.

С тяжелой и неспокойной душой уходили мы от этой густой ели, спасшей м приютившей нас. Шли и все время оглядывались, прислушивались. Мне почудилось, что голос Першина окликнул меня. Бегом я вернулась об­ратно. «Что случилось?» — встрсвоженно спросил Саша, потянувшись к винтовке.— «Ты звал нас?» — «Нет».— «Саша, что бы ни произошло, мы обязательно придем за

тобой. Обязательно, понимаешь?» — «Я знаю... Идите, не теряйте время».

Мы пошли. Мы шли, не отдыхая — день, ночь, еще день... В полночь вторых суток нас остановили погранич­ники. Поверили нам не сразу. Пока разбирались, пока' комплектовали группу, еще прошли сутки. Мы поспали, отдохнули немного. С трудом удалось добиться, чтоб мне разрешили пойти назад, хотели направить сразу в гос­питаль.

Несмотря на усталость, последние километры мы с Аней чуть ли не бежали. И обессилевшие упали на зем­лю лишь тогда, когда из-под густых еловых лап выгля­нуло лицо Першнна — еле живого, измученного болью и одиночеством.

Уже в госпитале в Сегеже я узнала, что Валя Клыко­ва заблудилась и вышла позже нас. Узнала я также, что остались в живых еще двое ребят из тех, что были от­правлены из бригады нести раненых.

В живых осталось шестеро из шестнадцати.

Дата добавления: 2015-08-10