Биотрон 3 страница

В сущности, я сразу сделал вывод: сошёл с ума. У меня давление — это же ясно, и всё это галлюцинации на нервной почве. До утра я точно окончательно свихнусь и нужно что-то делать. Я побродил ещё по комнате, встряхивая головой, будто пытаясь что-то поставить в голове на место, вернуть какие-то разболтанные части на свои места, чувствуя одновременно сильнейшее желание сунуть голову в холодную воду. Но воды не было. Потом вдруг вспомнил: на улице дождь, прохлада; можно выйти, идти и идти в дождь до города пешком и к утру я буду у врача. Да, это выход, я болен, что ещё было делать? Стремительно собрав вещи в рюкзак, ринулся к штурвалу.

- Я бы вам не советовал этого делать!

- Что?

Я обернулся опять в каком-то ужасе и, наверное, не удивился, если бы морда вдруг заговорила со мной. Но никого не обнаружил, покрутил взглядом по комнате – никого. Но голос был явно здесь, в комнате.

- Не выходите, воздержитесь. Пятьдесят тараканов только что сбросили свои оотеки и сейчас весь пандус заполнен голодными нимфами…. Вы не туда смотрите, смотрите наверх! Я в отдушине!

Я посмотрел, нашёл у края стены вверху решетку, плетенную металлическими ромбами. Из решётки опустился палец, стал сгибаться и разгибаться призывно:

- Здесь я, здесь!

- Вы в решётке?

- Да. Я не смог открыть дверь к вам, чтобы предупредить, вы её заперли. Пришлось отодвинуть шкаф, и теперь я разговариваю с вами лёжа на полу через отдушину. Моя лаборатория прямо над вашей комнатой.

- Послушайте, у вас там какой-то грохот.

- Я забыл предупредить вас — башня проводит несколько циклов за сутки. Включаются машины, происходят пищевые перестановки, но вы не обращайте внимания. Теперь всё будет тихо до самого утра. А из комнаты, прошу вас, не выходите то же до утра. Вы можете случайно раздавить несколько нимф, и ритм нарушится.

- Ничего не понимаю.

- Хм. Вы читали, например, в детстве Рея Бредбери? У него рассказ есть, про бабочку, и как её гибель повлияла на будущее?

- Не помню, я не люблю фантастику. А кто такие нимфы?

- Личинки. Маленькие тараканы.

- Послушайте, я, кажется, начинаю сходить с ума. Мне необходимо к врачу.

- Вы больны?!

- У меня галлюцинации… странные. Мне показалось, что я только что видел чью-то морду, она сожрала мой резиновый сапог.

- Морду?

- Я бы сказал… серьёзную такую морду.

- Странно, что вы её так называете.

- Что странного в галлюцинации?

- Иногда мне тоже мерещится.

- Вам?! Так нам обоим мерещится?!

- Получается так.

- И вы об этом так просто говорите?

- Что же я могу сказать. Практических расчётов для галлюцинаций я не делал, - Горизонтов усмехнулся в отдушину. - У меня всё записано, учёт видов у меня доскональный, даже трупы подсчитываются. Может новый вид, но расчёты показывают пока невозможность такого поворота эволюции.

- Эволюция? Что за эволюция и какие трупы вы там подсчитываете?

Горизонтов неожиданно замолчал. Будто выпал неожиданно из пространства. Причём молчал он довольно долго, так, что я на всякий случай сам подошёл к отдушине, что бы убедиться, что он ещё там.

- Вы здесь?

Посмотрел вверх в мерцающие чёрные металлические ромбы. Показалось, будто Горизонтов неподвижно лежал, прижавшись щекой к решётке. Очки сползли, и теперь одна дужка вываливалась из ромбика и торчала как любопытный червяк задравший головку и оглядывающий сверху комнату.

- Вы там живы? Это вы?

Щека чуть пошевелилась.

- Да. Просто задумался.

- Задумались?

- Да. Знаете, это стало появляться сразу после смерти жены. Именно в этой комнате я слышал странные звуки. Последнее время они усилились и стали какими-то тяжёлыми. Я пытался разглядеть что-то через отдушину, как и вас сейчас разглядываю. Я видел что-то и меня это озадачивает.

Я догадался:

- Ваша жена умерла… здесь?

- Да. Я нашёл Надю на этом самом месте, где вы сейчас стоите…. Н-н-да. Вид…. Странно. Но для этого нет совершенно никаких предпосылок, и расчёты не показывают возникновения новых видов. Понимаете?

- Если честно, то нет.

- Я думаю это всё-таки призрак.

- Почему?

- Призрак поселился в доме сразу после неё. Может, это какое-то проклятие?

Я не выдержал:

- Да, что собственно происходит? Какие проклятия, какие виды, какие трупы, какие ещё призраки? Может расскажете?

Горизонтов помолчал, потом что-то заключив в себе, вдруг объявил:

- Я ничего вам не буду рассказывать. Вы здесь человек посторонний, извините что я вас заставляю переживать. Во всяком случае перекреститесь и ложитесь спать.

- Перекреститься? Зачем?

- Крест прогоняет нечистую силу. Вы разве не знали и никогда не крестились на ночь?

- Нет.

- Попробуйте! Я, пожалуй, сделаю тоже самое. А в восемь, когда нимфы и взрослые тараканы совершенно угомонятся, я за вами приду, будем завтракать.

- Погодите-ка, погодите, а вы знаете кто я такой?! Я… Горизонтов, вы меня слышите?!

Ромбы в отдушине неожиданно перестали мерцать и стали чёрными. Я решил не настаивать. Да, собственно, ничего криминального не происходило пока, кроме того, что призрак сожрал мой сапог, что я ночую в окружении нимф и тараканов, что меня хотели зарубить топорами, и что я вот-вот свихнусь от всего этого сумасшедшего дома! А так, ну, конечно ничего особенного! Терпимо!

В комнате действительно почти сразу возникла тишина, так, что в ушах зазвенело. Я растерялся на секунду, потому что я бы предпочёл попасть в натуральный сумасшедший дом, чем провести с тараканами ещё хоть час!.. Потом я кашлянул, пытаясь таким образом обнаружить себя и немного успокоиться. Здесь я, кажется, замер как вкопанный и побледнел, да, именно, потому что я как раз остановился против зеркала и увидел себя совершенно точно, хотя и в тусклом керосиновом свете: с прилипшими ко лбу мокрыми пучками волос, с крупными морщинами на лбу и на щеках, с чёрным взглядом из глубоких глазниц; нижняя челюсть у меня была сильно опущена и рот открыт, видимо от удивления. В общем, физиономия сорокалетнего, удивлённого мужика, да ещё и побледневшего, как покойник. Таким я себя ещё не видел! Это, скорее, было даже не удивление, а шок от явного отсутствия связи между происходящим. Вот, если бы мне удалось забежать несколько вперёд, я бы к вашему изумлению, Андрей Львович, всё тут же и поставил на свои места… Что? Вы говорите не стоит?… О, вы бы ужаснулись тому, что происходило на самом деле!… Я даже сожалею, что мне не пришло тогда в голову вести точный хронометраж событий – запись каждого отдельного события по часам и даже минутам. Хотя это было так просто, но совершенно вывалилось из головы. Отчасти от того, что я тогда не улавливал всей серьёзности и эпохальности происходящего, и отчасти, ещё потому, что часы на руке остановились и, потом, я о них совершенно забыл. Так, что когда я поглядел на часы, они показывали ровно двенадцать. Я прислушался – они стояли. Значит, я совершенно не мог тогда точно понять, что было на самом деле: начало или конец ночи?

Помнится, я притушил лампу, почти до конца. Затем снова сходил на горшок, прихлопнул горшок позеленевшей бронзовой крышкой, задвинул снова под кровать. Потом свалился на кровать и, надвинув одеяло на голову (на всякий случай), снова попытался заснуть. Но какой же тут сон, Андрей Львович, когда всюду одни тараканы, проклятия и призраки на уме. Я сел на кровати, сгорбился и стал, помнится, разглядывать грязные пальцы на ногах, покачиваясь и всё время скашивая взгляд по углам комнаты, - в углах чудились, корячились и шипели тараканы и змеи и призраки с чавкающей пастью. Потом, случайно взгляд скользнул по столу на котором лежала помилованная дерматиновая тетрадь (да-да, та самая которая так поразила меня своим древним запахом, и отчего я не стал рвать её на клочки); потом я протянул руку; потом взял тетрадь и легко придавив большим пальцем веером перебрал страницы. Вначале машинально и очень быстро, улавливая взглядом какую-то странность в тетради, какие-то рисунки, схемы, цифры, как в ученической тетради по алгебре. Потом остановился, обнаружив текст. Текст был как раз кстати, чтобы можно было отвлечься. Текста было довольно много и заполнено почти до конца круглым женским почерком…. Чья это? Перевернул на начало и на первой странице обнаружил: «Дневник Нади Горизонтовой, начат 12-го сентября 1987-го года, 16 часов 35 минут. Мне 25 лет, вернее исполнится через два месяца». Какая точность! Всем бы так! И какая старинная тетрадь! Поджав ноги, приткнул тетрадь на колени и стал читать:

«Дорогой читатель! Если ты читаешь эту тетрадь, значит, меня нет. Я умерла, потому что поклялась никому не показывать тетрадь до самой смерти, и чтобы потом её только нашли. Надеюсь, что я умерла старой или хотя бы пожилой! Надеюсь! Итак вперёд! Сейчас 16.35 по-местному и мы едем в поезде на новое место жительства. Два часа назад догорел наш дом. Мы стояли на пригорке смотрели на него со стороны, кричали, звали на помощь, звонили куда-то, чтобы никто и ничего не заподозрил. Но дом всё равно было очень жаль, ведь это была родительская дача. Но Матвей сказал, что пожара не избежать, так как колония тараканов стала чудовищной и нужно сделать»…. Стоп. Опять тараканы! Да куда от них бежать? Меня стало подташнивать, полистал, полистал, остановился на каком-то раздумье, стал читать сверху страницы и без начала предыдущей страницы: «… едения, но я не верю в такие вещи. Матвея вообще трудно понять. Он гениальный учёный, несомненный практик и т. д., но в своей практике он фанатичен. Он что-то постоянно скрывает. Расчёты записывает шифром, который мне разгадать пока не удаётся. Хотя, может, мне так кажется и не больше. Но в его конструкции я не всё понимаю. К примеру: зачем было разносить пятый сектор на два – верхний динамичный и нижний статичный? Биотрон, вообще, не должен делиться на секторы — это ошибка. Мне, кажется, в формуле синтеза 57843n молекулы с геном N34-90 kj отсутствует надобность, так, как нарушается синтез и метаболизм фитогормонов. Спектральный анализ трупов показывает превышение водорода в воссозданной клетке в 2.456 %»… Так, так, так, это уже становится интересным! Наслюнявив все пальцы сразу, я стал лихорадочно перелистывать сплошные интегралы, графики, гиперболы; наконец догадался отжать пальцем сразу стопку страниц и оказался на середине: «…Собаки-мутанты ведут себя как-то странно. Во время обхода я вижу эти странности каждый раз и говорю об этом Матвею, но он словно оглох от своего гения и ничего не хочет воспринимать….» Так, ну всё ясно! Это же учёные! Учёные споры, зависть, подножки. Яснее и скучнее не придумаешь. Как в кино. Надо же, как всё просто. От скуки я захлопнул тетрадь, перевернул обложку и открыл в конце. Конец это самое интересное. Интересно – что там происходило перед её смертью? Так, кажется, здесь: «14-е апреля 2007-го года…». Так она что же умерла три месяца назад? Ничего себе, однако! Читаем дальше: «Итак, дорогой читатель, если ты ещё здесь, то послушай моё сердце: тук, тук, тук. Слышно, как бьётся? Оно бьётся в два часа ночи. Я не знаю, будет ли оно биться завтра. Мутанты стоят у моих дверей, а Матвей кричит через стену, что он этого не делал, что это они сами. Я верю ему, мы всё-таки заканчивали расчёты для хронометра вместе, но мои расчёты он всегда игнорировал, и использовал только свои, считая себя гением. И теперь я кричу ему, что он полный тупица и в формуле 6561 была проблема, была ошибка в расчётах. Пищевую пирамиду невозможно было направить в никуда, должна была возникнуть субстанция, которая и сможет быть на самом верху и это вовсе не мутанты которых мы так добивались. Это следующий вид за ними! И этот вид разумен настолько, что переходит в иную область существования, где действуют иные законы биологии. Поэтому субстанция неуловима и легко просчитывает каждый наш шаг... Продолжительность жизни у неё огромна, способность к выживанию и изменению формы бесконечна. И этот вид больше напоминает как бы потустороннее существо, которое, увы, полностью укладывается именно в мои расчёты эволюции. И вот, этот вид возник, он движется и легко управляет хронометром. Он новый житель, чудовище, демон. Удастся ли что-нибудь исправить? Временно – да. Но постоянно саморегулироваться башня не сможет, она обречёна на отождествление себя с новым видом видов, как завершающих весь эволюционный процесс в башне… Мутанты бесчинствуют и сбившись в стаи хотят бежать из башни. Мне страшно.

P.S: Мне кажется мутанты вот-вот начнут разговаривать. Во всяком случае, когда я делала утренний обход, я застала Лору и Лавра стоящими на задних лапах и издающими бессвязные звуки очень похожие на лепетания младенцев. Матвей добился своего, но мне страшно.»

Страшно? Не то слово! Растопив лампу до отказа, я с треском придвинулся к столу, завернулся в одеяло и растёр мгновенно похолодевшие руки…. Двуногие собаки, разговаривающие собаки, демоны, – ничего себе фокусы в деревеньке. С этого момента я уже не смог оторваться от рукописи.

- Товарищ «путник», вы бы отвернули штурвал на двери, а то к вам пробраться невозможно!

Я раскрыл глаза, вернее сразу и не понял, что открыл, поскольку вокруг по-прежнему была тьма. Кто-то резко стучал, словно в металлическую бочку, но мне показалось на секунду, что я продолжаю пребывать в положении сна. Сна, где всё уже окончательно перемешалось и всё было непонятно, необъяснимо, как в этой же тьме в которой я открыл глаза.

- Товарищ «путник»!

Дневник скользнул с одеяла, шлёпнулся куда-то на пол.

- Да-да! Сейчас иду!

Именно из-за дневника я почему-то тогда и запаниковал. Подскочил, перевернул что-то в темноте, стараясь лихорадочно вспомнить, где находится лампа. Потом нашёл, почиркал спичками, но керосин за ночь прогорел. Дневник, где дневник? Внезапно наступил на него босой ногой и спрятал под матрац тут же. До сих пор не пойму: почему я поступил именно так. Мне даже не подумалось, что возможно, Горизонтов читал дневник, а потом забросил его в стол; нет-нет, он не мог его читать. Почему? Просто не мог и всё! И вот спрятать дневник мне показалось в тот момент вдруг очень важным, тем более, что важность усугублялась уверенностью в его таинственности и совершенном непониманием того, что я вообще там прочитал, кроме нескольких кусков. Но вот ощущение того, что я знаю что-то, чего никто не знает, это ощущение было просто по-детски непередаваемым.

- Это вы?

- Я! Уже без пятнадцати восемь и я за вами.

Вытянув руки я продвинулся на звук, нащупывая дверь, отвернул штурвал, открыл, зажмурившись от крепкого тёплого света. Силуэт в солнечных бликах вскинул руки, будто от удивления.

- Давно стучу вам, а вы всё спите и спите, я так не мог вначале. Всё время казалось, что тараканы вот-вот заберутся ко мне в кровать.

- Мне тоже.

- Комната изолирована.

- Я заметил.

- А раньше, бывало, и забирались.

- Это я тоже знаю.

- Знаете? Откуда?…

- Ну, догадываюсь, скажем, так, - в последний момент я всё-таки решил не говорить про дневник.

- …О, это было давно, лет двадцать назад. Тогда я ещё не мог толком отрегулировать пищевой процесс в доме и периодически происходил взрыв популяции. Понимаете?

- Ещё как!

- Бывало, спишь, а тараканы уже миллионами по тебе ходят, а голодные они ещё и кусаются, грызть начинают. Приходилось сжигать дом, потом обеззараживать на сто квадратных метров вокруг. Так я сжёг три дома. Н-да…. А вы не очень хорошо выглядите.

- Спасибо. Который час, если точно?

- Без семи минут.

Поскрипывая зубами, с каким-то внутренним ожесточением, я быстро подправил стрелки и завёл часы. Правда сделал это, к сожалению, машинально, без всякой задумки и это был, кажется, последний раз в башне, когда я взглянул на часы и справился о времени. То есть было тогда без семи минут восемь. То есть, без семи минут восемь я сонно облачился во влажную до противности одежду и остановился перед выходом, привыкая к душному солнечному свету. Потом шагнул с опаской на пандус и огляделся: дождь видимо кончился ещё ночью, на улице опять собиралась жара, и свет разливался по пандусу резкими слепящими вспышками, словно из пробоин крепости после артиллерийского удара. «Пробоины» на самом деле оказались круглыми лючками в стене, которых ночью я почему-то сразу и не заметил при свете лампы. Крышечки лючков с защёлками были отворены и простирались вдоль всего пандуса идущего серпантином вверх. Теперь пандус выглядел не таким жутким, как ночью, даже что-то уютное было в его позеленевших половицах и стенах, в переплетениях плюща в зарослях которого громоздились подвешенные ящички, густо пахнущие гниющей древесиной и плесенью. Теперь в ящичках никого не было, за то под ногами всё кишело от ящериц и змей. Змеи, кстати, оказались обычными ужами и это тоже немало успокаивало. Расхрабрившись, я даже присел на корточки, чтобы лучше рассмотреть то, что происходило на полу. А на полу происходило следующее (даже не знаю, как и сказать), в общем, уж разделывался с огромным сверчком, втягивал его в себя медленно и жадно. Но, в нескольких сантиметрах от него, происходило и вовсе невероятное: ящерица в пыльно-зелёном окрасе, причём довольно крупная и с раздутым животом, судорожными рывками головы заглатывала…ужа!

- Отбор! Естественный отбор знаете ли! Пищевая цепочка в самом наглядном виде – выживает тот, кто ловчее, - Горизонтов усмехнулся, причём сделал это как-то устало и неохотно, словно ему всё время приходилось каждому встречному объяснять эту самую «цепочку». - А вы, я вижу, перестали бояться. Вчера вы были просто не в себе. И лицо у вас до сих пор опухшее, видно совсем не спали?

- Спал. Просто у меня давление на нервной почве, но это пройдёт.

- Ну, идёмте скорее, нам уже подают на стол в лаборатории. Надеюсь, вы не откажитесь позавтракать со мной перед отъездом, если вам некуда торопиться?

- Охотно. Я всё равно в отпуске.

- А где вы работаете?

- Я… Э-э...

Вопрос был задан настолько стремительно и непринуждённо, что я густо покраснел. Только и хватило фантазии что «проэкать»; о прокуратуре вспоминать как-то не хотелось в таком положении, сами понимаете, и я почувствовал, что теряю непринуждённость момента, и нужно было срочно что то придумать:

- Э… Я? Ну, я… Да вы не поверите, но я… самый, что ни на есть, обыкновенный… Э.. Журналист.

- Журналист?

- Да, просто журналист к сожалению. Волчья работа, так сказать. Ноги кормят!

- Ага! Значит журналист-отпускник?! Вот и ладненько! Нам подают на две персоны, как и заказывали, - совершенно прохладно закруглил Горизонтов.

- Нам подают? Кто?

- Сам Часовщик!

Я даже немного опешил от такого поворота, мне отчего-то казалось, что в доме никого не было кроме нас.

- Кто это?

- Это не «кто», а «что». Это машина, машина жизни и смерти можно сказать. Как раз её вы и слышали ночью. Кстати, какой у вас вес?

- Не знаю. Килограммов девяносто, вам зачем?

- Верно! Девяноста два килограмма, пятьсот восемь граммов — ваш вес. Он у меня давно не ошибается.

- Кто не ошибается?

- Минуту! – уклонился Горизонтов.

Фу! Эта минута была как нельзя кстати. За минуту я хотя бы мог сообразить, что мне врать дальше. Правда, до сих пор не пойму, почему я назвался тогда журналистом. Почему из всей возможной груды человеческих специальностей, провернувшихся в голове, я выбрал именно журналиста?

Поднялись по серпантину, кажется, ещё на целый оборот, аккуратно переступая через огромных спящих Мадагаскарских тараканов под листьями. Горизонтов снова протянул руку в стену. Осторожно, чтобы не повредить паутину с сидящим на ней толстым зелёным пауком, толкнул, и снова образовался квадратный провал в стене.

- Это моя комната. Комната такая же, как и ваша, только выше. Входите.

В комнате всё было по-другому. Мне даже стало смешно: по стенам справа и слева горели электрические лампочки, затянутые в сиреневые бра. Нежно-сиреневый свет обволакивал странно комнату и лампочки чуть мигали, то наращивая, то убавляя свечение. Видимо этот свет и мерцал как раз в ромбах отдушины.

- Странно.

- Что странного?

- Свет у вас странный. А ведь вы говорили, что не пользуетесь электрическим светом.

- Я говорил, но не так. Во-первых, это «свойский» свет, тот, что вырабатывает моя ветряная электростанция наверху. А во-вторых, я использую его только в изолированном пространстве.

- А как же комната жены?

- К сожалению, электричества хватает только на приборы и двигатели. Да вы и сами видите, сколько здесь всего! Располагайтесь.

Горизонтов мягко прихлопнул дверь за моей спиной, сделал один оборот штурвалом и распростёр маленькую ладонь:

- Здесь я, собственно, и живу.

Вернее комната была не похожа на жилую, если не считать узкую спартанскую кровать у шкафа. Хотя и имела те же размеры в диаметре, те же круглые обводы стен в потрескавшейся старой штукатурке и даже герметичную дверь, но всё же она больше напоминала лабораторию с большими шкафами вдоль стены, в которых громоздились пробирки, колбы и коробочки с надписями. На шкафах стояли аптекарские весы, микроскопы, спиртовки, наборы скальпелей в стаканах, черепа животных и даже один человеческий. Но весь этот биологический инструментарий вдруг каким-то образом тут же увязывался с длинным приборным щитом полукругом облегающим стену до половины и больше напоминающим инструмент машинного зала, чем лаборатории. Панель мигала зелёными, красными и белыми лампочками; жужжала какими-то маленькими двигателями и лебёдками по сторонам, на полу и даже на самой панели. Двигатели то и дело тихонько включались, что-то стравливали где-то с шипением, делали пол-оборота и умолкали, потом пол-оборота обратно, лебёдка подтягивала какой-то канат уходящий концом в стену, застывала, шла назад и снова застывала. Но в какой-то момент показалось, что весь этот механический звук выглядит несколько странновато. Словно он вовсе не механический, а строго продуманный и даже… музыкальный! Во всяком случае, мне показалось, что звуки перемежаются каким-то странным позвякиванием. Словно кто-то тихонько прикасается ложечкой к пустому хрустальному бокалу – дзинь! Раздавался звон и через секунду на панели что-то начинало жужжать и крутиться.

- Знакомьтесь – это и есть Часовщик! - Горизонтов снова взметнув руку, указал в приборы, в шкафы, как пальцем в небо. - Всё! Всё это и есть Часовщик!

В сущности, жест был ясен, и носил скорее абстрактный, а не конкретный характер, но хотелось всё-таки большей ясности. Я поколебался немного, потом спросил всё-таки ради уточнения:

- Почему вы называете все приборы Часовщиком?

- Это не приборы — это исполнительные механизмы. Рычаги, захваты и машины. А вот всем этим хозяйством действительно управляет один прибор. Посмотрите! Посмотрите лучше на потолок.

Задрав подбородок, я взглянул вверх.

- Что это?

- Биоэлектрический хронометр. Шедевр!

Некоторое время я просто не мог оторваться от неожиданности. Мне показалось, что над моей головой какой-то огромный паук быстро перебирает лапами и вьёт огромную паутину, но потом очнулся и, потоптавшись, стал в испуге пятиться по комнате мимо стола, стульев, мимо приборного щита, продвигаясь к стене комнаты в которую мне захотелось буквально вжаться, чтобы почувствовать себя безопасней. Над моей головой что-то вращалось, и это что-то теперь показалось мне многоруким чудищем размахивающем не то саблями, не то своими конечностями, рассекающими с тонким гулом воздух. К тому же «чудище» с удвоенной силой отражалось в сплошной железной конструкции потолка – матово бронзовой, мерцающей отражениями сиреневых ламп и округло сфокусированным отражением всей комнаты. Весь диаметр бронзового потолка напоминал по форме циклопический циферблат, разделённый на десятки и даже сотни частей резкими чёрными штрихами с цифрами и невнятными надписями, напоминающими латынь, и в его центре бешено вращалась длинная массивная стрелка в метра два или три, и, рассекая воздух, каждую секунду она делала полный оборот. За ней на этой же оси – другая, но уже чуть медленней; за ней ещё стрелка – ещё медленней. Всего стрелок было штук десять или чуть больше и каждая немного замедляла ход, пока самая последняя не замедлялась настолько, что её вращения просто заметно не было.

- Не пойму, что это может быть?

- Вам и не надо. Это сверхточный биоэлектрический хронометр, который посылает сигналы, как нервные импульсы во все части организма.

- Организма?

- Конечно! Башня это своеобразный организм, а это часы жизни, если можно выразиться более поэтично…. Вы не поэт?

- Ну-у…

- Нет? Как жаль. Во всём этом много поэтичного и неосязаемого…. Но, если более приземлёно, могу намекнуть, что хронометр и есть начало всех процессов происходящих в башне. Хронометр устанавливает точное время решения задачи, а вот, кстати, и окончательное решение задачи. Посмотрите на стол, посмотрите, как осторожно и вдумчиво Часовщик подаёт нам завтрак.

Часовщик? Я растерялся: в комнате по-прежнему кроме нас никого не было, но со столом в центре комнаты происходило что-то неладное. Стол был совершенно обычный на первый взгляд, и даже застелен чистой скатертью, но над ним возникло какое-то жужжание и механическое передвижение. Над скатертью совершенно бесшумно и как бы осторожно, чтобы не разбить тарелки из белого, посеребренного по краям фарфора, что-то медленно и важно повернулось на тонком горизонтальном рычаге. Потом я и вовсе онемел: рычаг, оказывается, имел на конце пневматический зажим в виде пяти резиновых пальцев и медленно опуская его он прикоснулся к фарфоровой тарелке и положил в неё… огурец! Потом медленно развернулся, зажим скрылся в ящике на краю стола и снова повернулся, но уже… с помидором.

- Отлично! Часовщик почти приготовил нам завтрак, присаживайтесь.

С опаской поглядывая на рычаг и по-прежнему не в силах что-то сказать, я вытянул стул из-под стола, сел; рычаг безапелляционно прошёлся в сантиметре от уха и выложил на тарелку кусок мяса.

- Не бойтесь. Он отключится сразу, как только этот лифт закончит поднимать продукты, – Горизонтов хлопнул ладонью по длинному вертикальному ящику, привинченному к торцу стола уходящему в пол, - ещё минуту или две.

За «минуту или две» на столе появились: горох в стручках, пучок лука зелёного, несколько редисок, два яйца варёных и две зубочистки. Потом наконец-то меня что-то отпустило внутри:

- Это робот?

- «Робот»? – Горизонтов неожиданно насупился, глаза за очками округлились. - Вы конечно вольны судить по своему, но это не робот. Это гораздо больше, чем робот. Эта машина знает, что делает, понимаете?

- Более-менее.

- Ну, здесь я, конечно, преувеличиваю, но, во всяком случае, Часовщик знает, что вы находитесь в доме раз на столе образовалось две тарелки. Он следит за вами.

Последнюю фразу он произнёс как бы в шутку, чуть усмехнувшись, но мне всё равно стало жутковато. Быть может от того, что стало, наконец, понятно, почему Горизонтов говорит о Часовщике, как о личности. Он был просто влюблён в него! Абстрактный Часовщик, который, как я понял в дальнейшем, выполнял всю работу в башне, был его созданием, и он не мог относится к нему иначе, как к своему ребёнку. Потом я, помнится, замер от страха, когда «рука» Часовщика пронесла мимо уха стакан с кипятком и Горизонтов улыбнулся:

- Не беспокойтесь. Он не уронит. Он расчётлив!

Причём сам Горизонтов продолжал себя вести совершенно привычно: подоткнул себе салфеточку за воротник, выбрал огурец с тарелки, насадил на вилку и откусил с хрустом. В общем, меня это успокоило, если даже сам Горизонтов доверял Часовщику.

- Это куриный бульон, если я не ошибаюсь, - Горизонтов привстал, разжёвывая огурец, заглянул ко мне в стакан. - Да, это он. Вчера он подавал бульон из ужа.

- Из чего?! – мне показалось, что меня что-то подбросило в воздух, перевернуло и усадило на место.

Горизонтов вдруг перестал жевать:

- Вы что, никогда не ели змей? – посмотрел на меня с каким-то странным интересом, словно весь мир уже давно только и делал, что лопал змей, и только я ничего об этом не знаю. – Совсем никогда?

- Нет.

- Много потеряли. Ну, может быть читали, что китайцы, например, едят змей. И некоторые виды даже ядовитые. Деликатес!

- Они вообще всё едят.

Я усмехнулся кисло. Не очень-то, кажется, получилось, но в этот самый момент, когда Горизонтов спросил, читал ли я про змей, меня осенило: если уж я журналист, то пусть я до конца им и останусь! Оценив ситуацию, я решил, что действовать нужно немедленно:

- Да! Они вообще всё едят. Вообще вся эта культура еды в Китае очень оригинальна. У них есть ещё, кажется, ммм, такое ужасающее блюдо, как «мозг живой обезьяны». Вы не знаете? Они приготавливают его так: обезьяну живьём привязывают к столу, укладывают голову на блюдо и срезают крышку черепа. (Здесь я расхохотался по-дурацки). И что вы думаете? А дальше они содержимое черепа солят, перчат по вкусу и под конвульсии и хрипы умирающего животного ложечками поедают мозг прямо из головы. Ха-ха-ха-ха-ха!… М-да! Это, знаете ли, будет даже похуже… То есть поинтересней…. А, в общем, я предпочитаю не столь изысканные блюда. Вот, кстати, недавно мне довелось писать о страусиной ферме. Мы делали о ферме большой репортаж и под конец нас угостили страусиной яичницей. Никогда до этого не пробовал, а вкус весьма и весьма. Но поразила ещё величина. Яичница была во-о-т такая! – Я раскинул руки, наверное, на целый метр, причём от волнения явно переигрывая. - Огромная яичница, на огромной специальной сковороде, всего-то одно яйцо и нас трое, то есть человек пять, если хозяев учитывать. Н-н-да….

Дата добавления: 2015-07-21