Существенной поставки медицинской техники из за рубежа не было. От завода требовали обеспечения всей страны аппаратами ИН и ИВЛ. На 1.1.1969года было выпущено

а/ 37894 аппаратов искусственной вентиляции легких, из них 662 штуки типа РО

б/ 54900 аппаратов ингаляционного наркоза, изних Полинарконов 37 штук, Наркон-п 532 штуки, Наркон 1554 штуки.

Освоение производства каждого нового аппарата состоящего из новых узлов стоило огромного труда и средств. Однако, новые узлы часто имели те же характеристики что и узлы освоенных производством аппаратов, но имели другую конструкцию. Мы требовали, чтобы в новых разработках максимально использовались узлы освоенных производством изделий.

В то же время новые изделия должны быть наиболее прогрессивными, открывающими новые возможности в анестезиологии. Конструкции аппаратов должны быть на уровне изобретений в своей основе, должны учитывать необходимость в дальнейшем расширения функциональных возможностей аппарата, но не за счет ломки прежнего, а путем дополнений и замены отдельных элементов конструкции. Темпы научно-технического развития еще более круто будут нарастать и впредь. Надо при создании принципиально новой техники создавать модели будущего, отрабатывать их в процессе разработки в институте, и лишь потом передавать их в серийное производство. До разработки новых изделий, необходимо уточнить утвержденный типаж аппаратов, необходимых для разработки и производства в ближайшие 5 - 10 лет.

При разработке аппаратуры ИН и ИВЛ необходимо разрабатывать и контрольно – измерительную аппаратуру для ее проверки.

Следом за Пузанковым выступал Александр Семенович Перельмутр. Он кратко формулировал прогноз работы лаборатории на ближайшие 1970-1980годы.Поражает широта направлений по которым работала лаборатория.Здесь был и электронаркоз, и ингаляторы различной сложности, и наркозные и дыхательные аппараты различного назначения. Большую работу предполагалось проводить в области автоматизации искусственного дыхания, так, чтобы аппарат сам определял режимы ИВЛ целесообразные для пациента. Всего предполагалось разработать за 5 лет 13 аппаратов. Надо сказать, что большинство аппаратов было разработано и внедрено в производство. В то же время Александр Семенович признавал необходимость для облегчения освоения производства больше внимания обращать на унификацию узлов при разработке новых аппаратов, призывал к участию завода в ранних этапах разработки.

Арнольд Абрамович Белинкин (наш главный технолог) рассказал о технологических процессах освоенных заводом для производства наркозно дыхательной аппаратуры. В 1969 году трудоемкость этого направления составляла 750 тысяч нормо-часов не считая затраты труда на нормализованные детали, что соответствует занятости на этих работах около 400 рабочих. На заводе организован Цех по изготовлению аппаратов ИН и ИВЛ. Разработано и изготовлено большое количество стендов для контроля изделий и их узлов, причем используются они не только на финишных операциях, но и в процессе производства.

С сообщением «Аппаратура для наркоза и искусственного дыхания с биоавтоматическим управлением» выступил Роберт Бурлаков. Эта тема была темой его кандидатской, а потом и докторской диссертации. На основе его разработки был создан аппарат с автоматическим управлением РОА. В то время казалось, что автоматическое обеспечение рационального режима искусственной вентиляции легких, дело ближайшего будущего. В дальнейшем выяснилось, что при определении режима ИВЛ у различных пациентов следует учитывать много факторов, и в настоящее время автоматическое определение режима ИВЛ не применяется. Но тогда я сам читал в немецких журналах, что наибольших успехов в автоматической искусственной вентиляции легких достигли в СССР, создав аппарат РОА.

С оценкой и предъявляемыми требованиями к выпускаемой аппаратуре выступали В.Л Ваневский, Б.С. Уваров, Т.М.Дарбинян, В.И.Страшнов, В.Н. Цибуляк и др. Выступления на совещании были учтены при разработке перспективных планов Красногвардейца и ВНИИМПа.

В то время мы уже имели значительный опыт в разработке и производстве наркозно дыхательной аппаратуры. Мы имели связи со всеми ведущими клиниками страны, постоянно бывали в операционных. В рамках медико-технического университета проводили занятия с анестезиологами Ленинграда информируя их о аппаратах выпускаемых заводом, о их характеристиках и особенностях. (Листы 54,55) На этих занятиях собиралась наиболее активная часть врачей. Мы использовали аудиторию для сбора информации по оценке выпускаемых аппаратов и другим интересующим нас вопросам. Для этого заранее готовили анкеты с интересующими нас вопросами, размножали их в количестве 200-300 экземпляров и в начале занятия раздавали слушателям. В конце занятия собирали заполненные анкеты. Используя международные выставки, журнальные статьи и другие источники собирали информацию о аппаратуре выпускаемой за рубежом. Проводили занятия в цехах и службах завода, для конструкторов, технологов, работников ОТК и др по устройству, методике настройки и проверки аппаратов. Регулярно читали лекции и проводили практические занятия на курсах организуемых для работников предприятий ремонтирующих наркозно дыхательную аппаратуру. На этих курсах собирались люди со всего СССР. Проводились такие курсы и для представителей стран, покупающих нашу аппаратуру, Чехословакия, Болгария, Венгрия, Индия и др. Все эти работы поддерживал, организовывал и возглавлял наш главный инженер Виктор Михайлович Пузанков. Он постоянно требовал повышения технического уровня работников завода. (Лист 56) Работники КБ были участниками Выставки Достижений Народного Хозяйства (ВДНХ), за многие работы награждены медалями выставки (Листы 57,58). Многие работы, выполненные с участием работников завода на уровне изобретений получили авторские свидетельства.

(Листы 59-61)

Хорошие отношения сложились у нас и с работниками лаборатории газовых приборов ВНИИМПа. Работники института могли гораздо шире смотреть на свою работу, чем мы. Они имели больше информации, часто бывали в зарубежных командировках, подготавливая кандидатские диссертации проводили теоретические исследования. Их новые разработки должны были быть возможно меньше похожи на существующую аппаратуру. При передаче документации они старались записать в технические условия максимальные характеристики аппарата, которые им удавалось добиться на опытных образцах, даже если эти характеристики не обеспечивались конструкцией при серийном производстве. Новые аппараты при передаче заводу, были недоработаны, нетехнологичны. При передаче документации всегда возникали конфликты, мы требовали доработки конструкции и документации, указания в ТУ характеристик, обеспечиваемых при серийном производстве изделия. Но, в конце концов, все разработки института принимались заводом. В процессе производства изделия активно дорабатывались и усовершенствовались, устранялись выявленные недостатки, повышалась технологичность. Мы имели, разумеется, значительно больший опыт в серийном производстве аппаратов, в результате постоянного контакта с клиниками получали гораздо больше информации о длительной эксплуатации выпущенных аппаратов. Работники завода старались принимать участие в разработках института на все более ранних этапах, давали замечания еще в процессе разработки документации. Таким образом, удавалось получать изделия, в создании которых с максимальным эффектом использовались возможности разработчиков и конструкторов и завода и института. Сотрудники института и завода взаимно обогащали друг друга. Несмотря на постоянные рабочие конфликты, мы не противопоставляли завод институту, не старались поспорить, кто из нас умнее. Мы считали работников института и завода как единое целое, рассматривали институт как высококвалифицированный отдел завода. В результате, завод производил продукцию сравнительно высокого уровня, выпускаемую в значительных количествах. Для сравнения можно рассмотреть работу других КБ завода. Например, КБ Андрея Генриховича Крейцера было более квалифицировано, чем мы. При предложениях выпускать разработки институтов, КБ каждый раз убедительно доказывало их низкое качество. Завод выпускал продукцию этого направления только собственной разработки. Но для быстрой разработки нового изделия с начала до конца, у завода не хватало мощности. В результате КБ могло похвастаться своими разработками, но завод выпускал их небольшими сериями с маленькой номенклатурой. Аналогичное положение было и в КБ Александра Михайловича Горбачевского.

За время совместной работы у нас сформировался дружный коллектив. В основном он состоял из женщин. Все яркие личности, все имели сильный характер. Но Александр Семенович Перельмутр всегда говорил, что хороший характер должен иметь руководитель коллектива, подчиненные же должны уметь работать, а хороший характер для них необязателен. К нам всегда направляли специалистов, с которыми никто не мог сработаться. Начало положила Наташа Шейнис. Было это в то время, когда всех конструкторов завода объединили в единое конструкторское бюро, и начальником назначили после известного «дела врачей» Гаврилу Волковойнова. Волковойнов занимался до того только тонометрами для измерения артериального давления, больше ничего не знал и не хотел знать. Общаться с людьми, а тем более руководить ими он совершенно не умел и не хотел. Порядочный человек, он долго отказывался от этой должности, но на заводе не было никого, кто мог хотя бы числиться на должности главного конструктора, и его уговорили. Практически отделом руководил в должности рядового конструктора Соломон Борисович Соскин бывший до того Главным конструктором завода. Был он человек жесткий, требовавший безусловной дисциплины. Вспоминается случай, когда к нему обратилась сотрудница с просьбой дать увольнительную на три дня, дежурить около матери, умирающей после операции. Он категорически отказал, заявив, что дежурить может ее сестра, также работавшая на нашем заводе, а она нужна для выполнения плана отдела. И вот в нашу группу, после окончания ЛИТМО пришла Наташа Шейнис. Единственная дочь профессора Военно-медицинской академии она командовала родителями как хотела. Они не смели войти к ней в комнату не постучавшись, не смели спросить ее, куда она уходит, придет ли ночевать. Работала она, если у нее было настроение, великолепно, но могла часами сидеть, и ничего не делать. Если ей делал замечания Соскин, перед которым дрожал весь отдел, она могла ему сказать, чтобы он отошел от нее, так как у нее сейчас нет настроения с ним разговаривать. И Соскин отходил, так как настаивать на разговоре не было смысла. Мы с Наташкой работали великолепно. Она рассказывала мне о всех своих увлечениях. (Она дружила с поляком, ночевала у него в гостинице, заговорила на польском языке, все друзья поляка завидовали ему, какая у него великолепная девушка). Если она исчезала на час – два из отдела, я никогда не спрашивал, где она была, потому что у нее всегда была отговорка и доказать что она врет, хотя мы оба это знали, было очень трудно. При всем этом она выполняла объем работы больший, чем другие. Была зима, и в КБ было очень холодно. И Наташа пришла на работу в брюках. Первой забила тревогу секретарша директора. На диспетчерском совещании завода она сказала Георгию Савельевичу Будагову (директору) что в КБ девчонки совсем распустились, в штанах ходят. Будагов говорит: «что ты мне говоришь, вот Волковойнов сидит, пускай он разбирается». Волковойнов вызвал Соскина и буркнул: «Будагов недоволен, что Шейнис в штанах, скажите, чтобы переоделась». Соломон Борисович, понимая, что он получит в ответ, если обратится с таким требованием к Наташе, пошел к Марии Лазаревне, хранительнице нашего музея, и объяснил, что ему, при его возрасте, безразлично, даже если Наташа придет вообще без штанов, но вот секретарша директора возражает. Так не поговорит ли Мария Лазаревна с Наташей, чтобы уладить этот конфликт. Мария Лазаревна, умная, интеллигентная женщина поговорила с Наташей, но та ей объяснила, что теперь в КБ стало теплее, брюки ей ужасно надоели, но она не может уступить и переодеться до тех пор, пока от нее не отстанут и не оставят в покое.

Через несколько дней секретарша директора не выдержала, и доложила директору, что безобразия в КБ продолжаются, Шейнис по-прежнему приходит на работу в штанах. Георгий Савельевич поручил разобраться Бабиной – начальнику отдела кадров завода. Та позвала на помощь председателя профкома, которого весь завод называл Трамбой. Прозвище Трамба характеризовало словарный запас и культурный уровень председателя. На всех собраниях, желая сказать, что произошла «производственная травма», он говорил, что произошла «производственная трамба». Бабина и Трамба вызвали Наташу и стали ее перевоспитывать и объяснять, что приходить на работу в брюках безнравственно. В ответ Наташка на хорошем, литературном языке, не применяя ни одного грубого слова, очень убедительно объяснила им, что они два безграмотных идиота, не имеющих понятия о нравственности, а как одеваться имеет право решать только она сама. Тогда ее решили судить товарищеским судом. На суд собрали весь отдел, человек 60, во главе с парторгом, комсоргом и приглашенными старшими товарищами. Судьи установили, что Наташка, приходя на работу в брюках, нарушает правила социалистического общежития и противопоставляет себя коллективу. Ей вынесли общественное порицание, лишили прогрессивки, обещали исключить из комсомола и сообщить в парторганизацию Военно-медицинской Академии, что профессор Шейнис неправильно воспитывает дочь. Дело стало принимать неприятный оборот, и Наташа обещала впредь приходить на работу в юбке.

Жили мы довольно дружно и весело. Отмечали сборами в КБ различные праздники. Иногда собирались у кого нибудь дома. (листы 62-64). Кремни купили тогда кооперативную квартиру, и Галя позвала все КБ на новоселье. У нас в то время проходила обучение группа чешских работников мастерских по ремонту и обслуживанию медицинских приборов. Построено обслуживание аппаратуры в Чехословакии было очень разумно. Закупая зарубежные аппараты, чехи направляли на предприятия - изготовители группу курсантов из 3-4 человек для изучения аппаратов. Посылать большее количество людей они не могли, так как экономили деньги. Вернувшись домой, курсанты проводили во всех ремонтных мастерских страны занятия по изучению аппаратуры, которую мастерские должны были обслуживать. И вот такая группа 3 работников чешской фирмы Хирана проходила обучение в нашем КБ.

Собрались мы у Гали в рабочий день, после работы. Добирались до ее дома на нескольких такси. Я с несколькими девушками ехал на первой машине, так как нужно было раздвинуть стол и начать подготовку к приему остальных. Дома была только семидесятилетняя Галина мама и семилетний сын Борис, Галя убежала за покупками к столу. И вдруг из второй машины выскочила с выпученными глазами наша секретарша Верочка и закричала, что Людка (Святая) везет чехов. Общение с иностранцами в неслужебной обстановке в то время не приветствовалось. Даже рекомендовалось о всех контактах писать докладные в первый отдел. Пока мы разбирались, что нам делать, раздался звонок, и явилась Люда с чехами. Галина мать совсем растерялась, не могла найти тапочек для гостей. Гости были полны почтения к старому человеку, уверяли, что им очень хорошо в носках. Понемногу все утряслось, девушки занялись подготовкой стола и приведением себя в нарядный вид, а меня бросили занимать чехов. Мы уединились в отдельной комнате, и старший чехов стал расспрашивать меня, как мы живем. Есть ли у нас соревнование, берем ли мы соцобязательства. Он достал бумагу и авторучку, предложил заключить договор о Социалистическом соревновании и записать его основные пункты. Я, конечно, согласился, что это прекрасная мысль, завтра мы будем на приеме у Главного инженера, и он все пункты сформулирует. А к этому времени уже пришла Галя и общими усилиями накрыли стол. Когда чехи увидали во всей красе наших красавиц, они были потрясены и имели для этого основания. Сели за стол, который, по обычаю, ломился от напитков и закусок. Чехи оказались отличными ребятами и напропалую ухаживали за нашими девушками. Они, видимо, у себя дома были не очень богатыми и подрабатывали, играя в оркестре в ресторанчиках. Володя Кремень в молодые годы занимался тем же и даже дирижировал оркестром. У него дома было масса музыкальных инструментов: акардеон, скрипка, гитара, мандолина, конечно, пианино. Чехи организовали концерт, которому мог позавидовать любой ресторан. Особенно отличался старший из чехов, Он прекрасно играл на скрипке, поочередно склоняясь над нашими девушками. Начались танцы. Ира Иванова утанцевала всех чехов до потери сознания. Пришел с совещания Володя Кремень. (Он был в то время заместителем директора нашего завода.) Пришел замерший, голодный. Снял костюм, остался в одной тельняшке. Сел за стол, был как всегда весел, остроумен, сыпал анекдотами. Усадил Бориса за пианино, стали играть в четыре руки, Борис стал петь куплеты. Чехи были потрясены, их принимал дома один из главных руководителей огромной фирмы, держал себя с ними как равный со всеми. Но тут Люда стала говорить, что им пора уходить. Она чувствовала себя ответственной за их приход, и считала себя обязанной их увести. А у нее на это время было назначено свидание с молодым человеком, который учил ее играть на гитаре, и опаздывать на это свидание она никак не хотела. Чехи сразу перестали понимать русский язык. Людка объясняла им необходимость ухода сперва словами, потом тянула их за руки, но они все равно ничего не понимали. Я взял чехов на себя, а Людку отправил к ее гитаристу. Но под конец, когда все снова сели за стол, чуть не разгорелся международный конфликт. На следующий день предстояла игра в хоккей. Должны были играть сборные Чехии и СССР. Мы, конечно, были уверены, что победит СССР, а чехи наоборот. И чехи, и мы кричали до хрипоты, но потом успокоились, решив, что завтра увидим результат. Провожал чехов я. Они жили в гостинице около московского вокзала. По пути самый ехидный из них, который постоянно подсмеивался над нами, рассказывал. Они много ездили по свету, бывали на фирмах Англии, Германии, Франции. И всюду их принимали с почетом, ведь они были представителями заказчика, от них зависело получение заказов. Но нигде их не принимали с такой душой, так сердечно. Такое возможно только у русских. Им предлагали работу в разных странах, с гораздо большей зарплатой, на более выгодных условиях. Но нигде они не могли встретить такого доброго, теплого отношения между людьми как среди славян, среди русских и потому они остаются жить в Чехословакии. (Стал бы он говорить это теперь?)

У Кремней был дом под Ленинградом, в Горской. Когда они поженились, то жили в квартире у Галиных родителей. Володю это не устраивало, и он стал строить большой зимний дом для постоянного проживания. Дом находился у самой платформы железнодорожной станции, был построен на огромном, железобетонном ДОТе времен войны. Кремни несколько лет постоянно жили в этом доме, потом умер Галин отец, и отдельное проживание с Галиной матерью стало неактуальным. О величине дома можно судить

по тому, что однажды, перед днем Галиного рождения, Володя купил для Горской рояль, чтобы гости могли петь и танцевать под «живую» музыку. Именно концертный рояль, а не пианино и он вполне органично вписался в комнаты дома. Этот дом несколько раз использовали для торжеств по поводу присвоения нашим изделиям «Знака качества». Комиссия по присвоению «Знака качества» включала представителей Минздрава, Госстандарта, Головных институтов, руководителей завода, руководителей СКТБ и КБ, представителей партийных органов, всего человек 20. В то время дочь начальника СКТБ Гуревича, Оля была замужем за директором Репинских «Пенат» и «культурная часть» для комиссии состояла из капитальной пьянки в Горской и экскурсии в «Пенаты». «Пенаты» в этих случаях закрывались для обыкновенных посетителей, и Оля сама проводила экскурсию для нас.

Как известно, Репин строил свой дом несколько лет. Он несколько раз надстраивал дом, увеличивая его площадь. Артур Борисович Венидиктов, заместитель начальника нашего СКТБ, всегда говорил, что если бы Илья Ефимович Репин еще постарался, то его дом приблизился бы по размерам к дому Кремня. Фото дома «Пенат» - лист 20.

Запомнилось празднование одного из дней рождения Гали в Горской. Собрались все товарищи из нашего КБ, Галины подруги, Людмила Абрамовна Шмидт с мужем, Нина Ефимовна (наша секретарша), Рива, Гуревич, начальник 3 производства Будревич и другие, человек 25 -30. Все приехали на электричке, только Пыхачевы Света с мужем Юлей приехали на машине. Они поставили машину в огород, где она немедленно увязла в черноземе. Юля пытался ее вытащить, но увяз еще глубже. Тогда он решил добираться домой на электричке, а машину оставить в Горской до лучших времен. Приняв такое решение, Юля облегченно вздохнул и направился к праздничному столу, где уже раскупоривали первые бутылки. Праздник был очень веселым, и расходиться решили только тогда, когда увидели огни последнего в этот день поезда. Все вывалились шумной, веселой компанией на платформу. Но тут выскочила на платформу Ира Иванова и закричала, что хочет ехать домой на машине. «Неужели на «Красногвардейце» не осталось мужиков, которые ради женщины могли бы вытащить из грязи машину?» Стерпеть такое унижение мы не могли, и поглядывая на огни приближающегося поезда все мужчины понеслись вытаскивать машину. На платформе остался только Будревич, у которого была сломана рука. Все схватились за машину, кто за что смог. Потом выяснилось, что у машины оторвали дверь и багажник. Юля дал газ, и нас окатило черноземом, вылетающем из под колес. Машину подняли на руках, перенесли на твердое место и, «оштукатуренные» с ног до головы черноземом, шумной оравой побежали, сломя голову, на платформу, где уже стоял поезд. Окружающие воспринимали нас как бомжей, грязные, нетрезвые, орущие. Особенно доставалось Виктору Шмидту. Жена, Людмила Абрамовна всю дорогу пилила его. «Ну Котрас понятно, он никогда не знал с какой стороны в машине дверь открывается, но ты ведь всю жизнь провел за рулем, должен понимать, куда можно соваться, а куда нет.» В таком виде я добрался до дома. Все уже спали. В прихожей, пока никто не видит, я разделся и прислонил брюки к стене. Они стояли как какая то часть скульптуры. Помылся и пошел спать. Утром связались с Пыхачевыми. Света рассказала, что они добирались до города по проселочным дорогам. Выезжать на шоссе было нельзя, Юля был явно нетрезв.

«Красногвардеец» был всегда кузницей кадров союзного масштаба. Работал у нас начальник производства Логачев. Потом он стал секретарем Парткома завода, инструктором ЦК КПСС, начальником нашего Главного управления. Прирожденный производственник, привыкший к необходимости принимать десятки решений за одну минуту, он не мог привыкнуть к спокойной обстановке Управления и скучал по заводу и Ленинграду. Постоянно говорил «Ходят по мягким коврам, сидят в кабинетах, ничего не делают, ждут своих пайков». Работники нашего завода, пользуясь старой дружбой с Логачевым, ходили к нему в обход всех начальников, и он решал все их проблемы. Это вызывало возмущение всего управления.

Другим нашим выдвиженцем был технолог Игорь Михеев. Еще когда он был рядовым технологом, я зашел к нему и услышал, что он оговаривает по телефону подробности организации какого то комсомольского слета. Зачем тебе это нужно, спросил я его, ведь ты умеешь делать настоящее дело. Нет, сказал он, это тоже нужно. И оказался прав. Он стал Секретарем Парткома, а затем инструктором ЦК КПСС. Мы с ним несколько раз встречались. У Андрея Яровова болела жена и мы, через Игоря доставали лекарства. Во время командировки в Москве мы пришли к нему на работу. Огромное здание ЦК КПСС. В вестибюле стоит охрана. Не какая нибудь бабушка с берданкой, а солдаты с автоматами Калашникова. Мы позвонили по телефону, и Игорь обещал выйти к нам. Вышел, протянул два пальца чтобы поздороваться, отдал лекарства, и спросил, не нужен ли нам Алексей Александрович (директор нашего завода). «Он сейчас у меня, я его скоро отпущу, можете его подождать». При этом подчеркивалось превосходство его, Игоря Михеева над директором завода и, тем более, над нами.

В дни похорон Александра Семеновича Перельмутра я был в Москве, и должен был быть представителем завода на похоронах. Но потом решили прислать дополнительно Артура Борисовича Венидиктова, а меня обязали достать ему билет на поезд для возврата домой. Дело было перед Первым маем, достать билет было невозможно. У меня была телеграмма о похоронах, я обращался в Главк, Минздрав, к Коменданту вокзала, но все было напрасно, все поезда были переполнены. И вдруг в Главке я услышал телефонный звонок, искали кого нибудь из Ленинграда. Это был Михеев. Он хотел передать символический праздничный подарок, коробку конфет своей матери. Я, конечно, согласился отвезти, но просил достать билет на поезд. Он сказал, что у них есть своя касса, но билеты там только на купе СВ. Мне, разумеется, было все равно. Через час курьер привез мне конфеты и билет. Я взял ранее купленный билет себе, а купленный Михеевым отдал Артуру. В Ленинграде Артур меня спросил, куда я его засунул. Во всем вагоне ехали только три человека, два председателя советов министров каких то республик и он.

Еще раз мы встретились с Михеевым на международной выставке медицинских приборов в Москве, где меня подсоединили к группе руководителей медицинской промышленности. У Игоря была машина, и после осмотра выставки он предложил довезти меня до гостиницы, (нам было по пути). В дороге рассказывал о своей жизни. Зарплата хорошая, квартира большая, обставленная красивой мебелью, большая, удобная дача, в постоянном распоряжении машина с шофером. Но ничего это ему не принадлежит, все казенное. Очень хочется приобрести собственную дачу, и деньги для этого есть. Но приобретать собственное имущество не разрешается, специальный отдел строго следит за обрастанием руководящего состава роскошью. Таковы были в то время порядки. Они обеспечивали преданность и послушность системе всего руководящего состава.

В пятидесятых годах у нас работали Михаил Шейнин и Владимир Рафаилович Фрейдель. Оба выпускники ЛИАПа (Ленинградский институт авиационного приборостроения) они резко отличались друг от друга. Миша - невероятно энергичный авантюрист, полный идей, продвигающий их с невероятной выдумкой и упорством. Володя трудолюбиво воплощал Мишины идеи в жизнь, производил расчеты, разрабатывал схемы, конструкции, доводил новые изделия до конца, до высокого качества. В этом тандеме они прекрасно дополняли друг друга. В те годы, ввиду освоения больших скоростей и высот в истребительной авиации, возникла необходимость исследования состояния организма летчиков во время больших перегрузок. Для этого были необходимы устройства для определения физиологических параметров летчика и передаче их во время полета на землю. Миша организовал на нашем заводе разработку этих устройств. Тема была секретная, не имела никакой связи с тематикой завода. Мише и Володе выделили отдельное помещение. В помощь к ним прикрепили конструкторов Галю Кремень и Люду Шмидт и слесаря-механика Голева. Голев был настоящий самородок. Культурный, грамотный, начитанный, интеллигентный, он имел «золотые руки» и мог изготовить все что угодно. Но у него была семейная драма. Во время войны ему изменила и ушла от него жена. И он стал хроническим алкоголиком. При этом у него была привычка: напившись, он ложился на свой верстак и засыпал. В цехе появилось много молодежи из ПТУ. Голева начальство очень ценило, но такой пример был недопустим. Голева выводили за проходную завода, доводили до трамвайной остановки, усаживали в вагон. Через час он возвращался, пробирался через какие то дырки на завод и снова спал на своем верстаке. Его поведение разбирали на собрании цеха. Проводил собрание бывший в то время начальником экспериментального цеха Израиль Яковлевич Гуревич. Голев возмущался, что все нападают на него, хотя в цехе пьют многие. Израиль объяснял, что все пьют, но не на работе. И тогда все корифеи цеха один за другим стали докладывать, сколько они пьют. Цифры были умопомрачительные. Так Цикин, уникальный мастер по изготовлению сшивающих аппаратов Гудова, сообщил, что пьет по два литра в день.

Дата добавления: 2015-07-20