Вопреки судьбе.

врагов, не является «наказанием» за опрометчивость; последняя сама есть ате, или результат ате, и она не подразумевает отчетливой нравственной вины, бессмысленной ошибки, подобной той, которую совершил Главк своей нелепой сделкой. И Одиссей не был ни опрометчив, ни виновен, когда он в неблагоприятный момент вздремнул, тем самым дав своим товарищам возможность зарезать священных быков. Мы назвали бы это случайностью; однако для Гомера, как представителя раннего мышления,25 не существовало такого понятия, как случайность: Одиссей знает, что это боги послали на него дремоту εις ατην, «чтобы одурачить ero».26 Из подобных эпизодов явствует, что ате первоначально не имела связи с виновностью. Понятие ате в качестве наказания, по-видимому, либо имеет в Ионии позднее происхождение, либо является поздним заимствованием со стороны; единственное место у Гомера, где это выражено в отчетливой форме — упоминание о Λιτού в «Илиаде» (Кн. 9),27 подсказывая мысль о том, что представление, развившееся в Великой Греции, было перенесено туда вместе с рассказом Мелеагра из эпоса, составленного в метрополии.
Следует сказать и о силах, пробуждающих ате. Агамемнон упоминает не одну, а три силы: это Зевс, мойра и Эринии, бродящие в темноте (или, по другой, видимо, более ранней версии, Эринии, которые лижут кровь). Из них Зевс — это мифологическая энергия, которую поэт считает источником развития событий: «план Зевса был исполнен». Возможно, это означает, что Зевс — единственный из олимпийских богов (за

исключением Аполлона, наславшего ате на Патрокла), кто, согласно «Илиаде», ответственен за возникновение ате (поэтому решительно заявляется, что ате — его старшая дочь).28 Относительно мойры я полагаю, что она является олицетворением необъяснимости сваливающихся несчастий, частью человеческого «удела» или «жребия», означая просто то, что люди не могут понять, почему нечто плохое случилось с ними — но поскольку оно случилось, очевидно, что «так ему и должно быть». До сих пор люди говорят в таком духе, особенно о смерти, для которой слово μΐρα' в современной Греции стало синонимом, подобно μόρος* в Греции классической. Думаю, неправильно было бы писать здесь термин «мойра» с заглавной буквы, как если бы он подразумевал персональную богиню, диктующую условия Зевсу, либо вселенскую Судьбу, подобную эллинистической эймармене. В качестве божеств Мойры всегда множественны, как в культе, так и в ранней литературе, и за исключением одного сомнительного места29 они совсем не фигурируют в «Илиаде». Самое большее, что можно сказать в этой связи, это то, что Агамемнон, воспринимая собственную «участь» как действующую силу — ибо она побуждает совершать что-либо, — делает первый шаг к ее персонификации.30 Перекладывая вину на свою мойру, Агамемнон заявляет себя не большим детерминистом, чем какой-нибудь современный греческий крестьянин, пользующийся

Дата добавления: 2015-07-20