Воспоминания о Морелле

Иногда, оглядываясь на пройденный жизненный путь, я вспоминаю, хмурый ненастный день, восемь лет назад, когда я встретил Её. Не знаю, что со мной случилось, но в тот короткий, буквально несколько весенних дней, промежуток времени. Чувства, которые меня охватывали, напоминали скорее некую фанатичную одержимость, нежели, скажем огненную, но пошлую страсть или возвышенную любовь.

Почему я так считаю? Наверное, потому, что буквально не мог жить без этой женщины. Она была, для меня подобно лёгкому дуновению ветерка в жаркий июньский полдень, глотком живительной родниковой влаги душным июльским вечером, можно продолжать до бесконечности, а суть одна. Когда мне становилось невыносимо от переполнявших меня чувств, спасал телефон, по которому я, набрав заветный, спасительный номер, звонил к Ней.

Едва на другом конце провода раздевался Её голос, меня охватывало чувство не земного блаженства. Её голос поистине был для меня целебным; певучий, грудной, звучавший, подобно перебору серебряных струн на акустической гитаре, он казалось, звучал отовсюду, пронизывая моё тело насквозь, выгоняя всё тёмное и дурное. Именно Её голос, раздавшийся за спиной в тот промозглый майский вечер, связал нас вместе, вернее приворожил меня к Ней.

Не знаю, нашлась хотя бы пара человек в нашем городе, способных противостоять, колдовским чарам Её голоса. В тех редких, можно сказать, исключительных случаях, когда голос оказывался бессилен, в ход шёл Её гипнотический взгляд. Гипнотическим я назвал его не случайно, ибо в нём было нечто такое, что заставляло человека, не зависимо от возраста и пола, беспрекословно подчинятся обладательнице сего уникального взгляда, скорее даже не взгляда, а глаз.

Глаза действительно были необычными, они сильно различались по цвету. Впрочем, разный цвет глаз не является такой уж редкостью, но такие глаза – редкость. Во-первых, глаза были просто огромными, слегка навыкате, что придавало их обладательнице, вместе с вороньим гнездом причёски, весьма безумный вид. Хотя, последнее Её ни сколько не портило. Во-вторых, как было замечено мной ранее, глаза были разного цвета, но не карий и зелёный, не зелёный и голубой, ни даже такое кошмарное сочетание голубого и красного как у не без известного шок-рокера Мэрлина Мэнсона. Правый глаз был обыкновенного, серого цвета, который встречается больше чем у половины жителей средней полосы. Зато радужка левого глаза была настолько тёмной, практически сливалась со зрачком в единое целое. Поэтому левый глаз казался провалом во тьму, в такие необозримые и загадочные дали пространства, что заглядывая в него, казалось, душа стремится покинуть бренное тело и устремиться вперёд, в захватывающую и вместе с тем отталкивающую пустоту, в глубине которой, мне иногда казалось, вспыхивало нечто, похожее на языки далёкого пламени.

Её завораживающие глаза вместе с чарующим голосом представляли страшную и пугающую силу. Силу, с которой предстояло столкнуться и… подчиниться ей, хотя в подобной ситуации был всё-таки один выход, кроме слепого повиновения – смерть. Подобные мысли возникали в моей голове, когда я на своём существе испытал разрушительную мощь этой женщины. Хотя, если не принимать в расчет некие физиологические процессы, то правильнее будет, из-за возраста называть Её девушкой. Впрочем, девушка, женщина – это всего лишь пустые ничего не значащие термины, которые сейчас не имеют ни какого значения.

Всю мою жизнь можно разделит на три этапа: время до встречи с Ней, время, проведённое с Ней, и наконец, последний период – жизнь после встречи с Ней. Даже теперь, много лет спустя вспоминая Её я невольно улыбаюсь, ибо Она поистине была удивительной и загадочной, открывшей мне глаза на окружающий мир, перевернув представление о многих фундаментальных и догматических понятиях бытия. Возможно, может, я несколько предвзято стал относиться к людям, но людей подобных Ей больше нет. Она была мне другом, учителем, любовницей, причём все три качества не могли существовать одно без другого, взаимно дополняя друг друга. И мне, жаль, что Она умерла. Но не сгинула подобно срезанной розе, засыхая медленно, но верно, а растворилась в бесконечных пространствах иного мира – мира Мёртвых, цветок ночного ветра – богиня тёмной луны – Морелла…

27 мая суббота. День, хоть и был майским, не удался с самого утра. Солнце, не успевшее выглянуть из-за горизонта и обнять своими лучами истосковавшуюся по долгожданному теплу землю, заволокло унылыми свинцово-серыми тучами. К тому же ветер принесший, невесть откуда тучи продолжал резвиться и швырял в лицо ледяную крупу, сыпавшую с неба. Погода, в сочетании с лужами и не просыхающей грязью не могли прибавить мне хорошего настроения.

Настроение было безнадёжно испорчено ещё в январе, в период зимней сессии я завалил экзамен по гистологии. Казалось бы, зачем унывать, до следующей сессии четыре месяца и за это время можно пересдать предмет. Но на самом деле всё шло не так, как я планировал; время шло, а исправить «задолженность» ни как не удавалось. Поэтому сегодня я опять иду на встречу к ненавистному преподавателю с твёрдым намерением сдать, наконец гистологию и, забыть о ней как о страшном сне, хотя бы до государственных экзаменов.

Гистолог, носящий насекомью фамилию, ждал меня со своей любимой ехидной улыбочкой. Увидев моё хмурое лицо, он казалось, засветится от счастья. Почему снова и снова ставя меня в тупик своими дополнительными вопросами по своему предмету, оставалось для меня загадкой. Возможно, ему доставляло эстетическое удовольствие смотреть, как я, давясь своей злобой к гистологии, и звериной ненавистью к преподавателю ухожу опять ни с чем.

Сегодня он был как всегда в своём амплуа:

- Здравствуйте молодой человек. Проходите, садитесь. Надеюсь, сегодня вы получше подготовились к моему предмету. Записывай те вопрос: «Общая схема сокращения мышцы» (надо заметить, вопрос из области физиологии человека, которую нам ещё не читали). Записали? Великолепно. На подготовку вам даётся, скажем, одна пара. В перерыве между которыми я подойду, и мы можем побеседовать подробнее на данную тему.

Последние свои слова гистолог говорил уже из коридора; подарив ещё одну гаденькую улыбочку, он удалился оставив меня в лаборантской кафедры. Мои руки буквально сами, не зависимо от головы потянулись в сумку за учебником…

…Со страшным, похожим на пушечный выстрел звуком, дверь захлопнулась за моей спиной. От удара с потолка посыпалась штукатурка, а гулкое эхо ещё долго блуждало по пустым коридорам университета. Возможно, было несколько глупо и бессмысленно вымещать свою злость на ни вчём не повинную дверь, но я в тот момент не видел другого выхода. В моих ушах до сих пор явственно звучали слова ненавистного преподавателя: «Молодой человек, похоже, вы зря пошли учиться на биологический факультет. Вы же не понимаете биологию как науку! У вас мышцы то мёртвые! Так что, если вдруг у вас наступит прояснение в мозгу, то можете опять попробовать сдать мой предмет, хотя лично я сомневаюсь в вашем успехе. До свидания».

Не понимаю биологию как науку! И это он говорит мне после полуторачасовой беседы. Можно согласиться, если предположим, я мямлил, сбивался и путал терминологию. Однако, готовясь к пересдаче гистологии, мне пришлось не только проштудировать все учебники по данному предмету, но и основательно порыться в учебнике по физиологии человека, а так, же прочитать некоторые разделы в учебнике по анатомии для медицинских институтов и академий. Но всего выше перечисленного оказалось не достаточно – не понимаю биологию как науку!

День, не удавшийся с самого утра, был безнадёжно и окончательно испорчен. Оставалось только брести к ближайшей автобусной остановке. Казалось, нет такой силы, которая сможет рассеять свинцовую пелену туч, но предчувствия меня обманули. На автобусной остановке, помимо дряхлого и согнутого долгой и без сомнения не лёгкой жизнью старика, стояла девушка. Скорее всего, я не обратил - бы на неё ни какого внимания, если бы она не обратилась ко мне с просьбой:

- Пожалуйста, помогите мне загрузить сумки в автобус.

Я инстинктивно повернулся и замер, ни в силах не вымолвить ни слова. Девушка смотрела мне прямо в глаза и улыбалась. Я тоже улыбнулся в ответ и заглянул в Её колдовские очи. Назад пути не было, бездна Её глаз поглотила мою душу без остатка, оставив пустую невзрачную оболочку человеческого тела. Никогда не любил глупые россказни про любовь с первого взгляда и тому подобную болтовню, но сейчас, глядя в колдовскую бездну глаз незнакомки, понял, как сильно я ошибался.

Дальнейшее развитие событий припоминается смутно, воспоминания подобно предметам, выступающим из пелены густого тумана, сначала видишь размытые очертания, а потом видишь событие во всей красе, мгновение спустя – всё опять скрыто за пеленой тумана. Подобное уже случалось и ранее, в детстве, упав с велосипеда, сильно ударился головой об асфальт, весь остаток дня был как - бы сокрыт туманом. Но сегодня я не падал и головой не ударялся, но воспоминания были частично сокрыты.

Смутно помню, как загружал в автобус две огромные, неподъёмные, спортивные сумки, помню, как тащил их на пятый этаж (но, почему-то совсем не помню поездку с их хозяйкой в автобусе), совсем подёрнуто туманной дымкой забвения воспоминания о том, как занёс их в квартиру.

Помню чётко и ясно, словно очнулся от глубокого сна – стою на крыльце подъезда и сжимаю в руке клочок какой-то бумажки. Развернув её, увидел ряд цифр написанных каллиграфическим подчерком – номер телефона и, чуть ниже под ними весьма странное имя, которого я никогда ранее не слышал – Морелла.

28 мая, воскресенье. Пробуждение было внезапным. Не понятная сила в шесть утра подняла меня с постели, сна не было ни в одном глазу. Во мне кипела, стремясь вырваться наружу, почти забытая жажда – жажда деятельности. Мне казалось, любое дело, за которое я возьмусь, будет закончено в самый кратчайший срок, при этом без малейшего намёка халтуру. Поэтому, не тратя драгоценного времени даром, я принялся за уборку квартиры. Повезло ещё что, кроме меня в квартире никто больше не жил, если конечно не считать пару огромных домашних крыс, живших на вольном выпасе и пятидесятилитрового аквариума с кубинскими тараканами.

Уборка заняла не более двух часов. Впрочем, в квартире особой грязи не было – я не разводил её. Жаль, но подобного я не мог сказать про грязную посуду, которая возвышалась в мойке подобно башням Ханоя. Иногда, в последнее время всё чаще и чаще, мне начинало казаться, что посуда размножается делением, уж очень быстро она заполняла всю мойку. Но сегодня я совершил над собой поистине титаническое усилие, снёс башни Ханоя, перемыв все горы грязной посуды.

В грандиозном наведении чистоты был тайный смысл. Клочок бумажки, полученный вчера от незнакомки, лежал на самом видном месте. Некое, наверное, шестое чувство, подсказывало, если я позвоню, и договорюсь о встрече, то таинственная обладательница фантастических глаз и чудного голоса не откажется от встречи. Выстроив в голове далеко идущие планы, в которых Морелле отводилась не последняя роль. Но если она согласится зайти сегодня на кружечку чая (а может чего и другого), не вести, же её в тот свинарник, в состоянии которого моя квартира пребывала до сегодняшнего утра.

Опять же, с другой стороны, все, что не делается, делается к лучшему. Даже, предположим, она откажется зайти ко мне сегодня, то всё равно, у меня останется чистая, прибранная квартира. Неизвестно когда в следующий раз проснётся такая жажда деятельности.

8.30 утра. С одной стороны, так рано звонить не очень вежливо, но с другой я уже не находил себе места, и метался по квартире подобно тигру в период размножения. Решившись, подошёл к своему старому, дисковому телефонному аппарату, сердце, казалось, сейчас выскочит из груди и побежит туда, где поселилась Морелла. Подрагивающим от сильного волнения пальцем, я начал медленно крутить диск телефона, набирая цифру за цифрой.

По ту сторону долго не отвечали и, когда казалось, все усилия тщетны, в трубе прозвучал Её голос. Наверно, мой звонок был всё-таки слишком ранним, так как голос с другого конца был сонным и немного сварливым.

- Алло! Кто такой добрый с утра пораньше?

- Доброе утро. Вы вчера дали мне свой номер телефона. Вот я и…

Закончить фразу мне не удалось, на другом конце провода раздался смех. Не успев, удивится причине столь странного повода для веселья, как Морелла заговорила:

- Извини, пожалуйста, забыла, что дала тебе номер. А то удивляюсь, кто это мог позвонить. Ты, наверное, хочешь со мной встретиться?

- Да, я…

- Хорошо. В полдень тебя устроит?

- А…

- Отлично! Заодно покажешь мне город, а то я его очень плохо знаю, с детства здесь не была.

- Послушай…

На той самой остановке, где ты помог мне загрузить сумки в автобус. Форма одежды свободная. Не опаздывай, не люблю не пунктуальных людей! Всё, до встречи.

- До встречи…

Я сидел и хлопал глазами, как же так, она словно читала мои мысли, и говорила очень быстро, что мне не удалось ни словечка вставить. Зато, я добился своего – пригласил её на свидание, или она меня пригласила? Но, впрочем, последнее не имело значения, неважно кто - кого пригласил, важно то, что встреча состоится.

От радости я готов был прыгать по комнате. Критическим взглядом, окинув квартиру, принялся собираться на свидание. Хотя, собираться сказано слишком сильно, Морелла собиралась осмотреть город, а памятуя какая сейчас грязь на улицах, шибко наряжаться, не хотелось, но и на встречу с девушкой идти как чучело последнее, тоже перспектива не радовала. После не долгих раздумий я решил идти в своём любимом амплуа, во всём чёрном…

11.55 утра. Я стоял на автобусной остановке и с нетерпением ждал Её. Практически ровно в двенадцать, к остановке подошёл автобус, и едва он открыл двери, как из них выпорхнула она – Морелла. Теперь, наконец, мне удалось её рассмотреть, почему-то после вчерашней встречи я ни как не мог вспомнить, как выглядит её лицо.

Нет ничего удивительного в том, что память меня подвела. На её прекрасном лице красовались большие солнцезащитные очки, не совсем уместные в такую погоду, но, похоже, из-за них я и не запомнил лица. В самой внешности не было ничего примечательного, обычная молодая, лет семнадцати от роду, она была весьма не дурна собою, однако до звания красавицы не дотягивала. Но сей факт Мореллу абсолютно не смущал. Морелла излучала такую энергетику, будь она даже последней деревенской дурнушкой, поклонники всё равно нашлись.

Морелла смотрела на меня и улыбалась, а ветер трепал её волосы таким образом, что казалось, передо мной стоит одна из Эриний, ибо локоны вились над головой, подобно золотистым змеям.

- Привет. Так и будешь на меня смотреть, разинув рот?

- Нет, но не перегнули ли вы палку, говоря о свободной форме одежды?

- О! – прищёлкнула языком она, - Во-первых, где ваше «здравствуйте» сударь? Во-вторых, свободная форма одежды – удобная форма одежды. Сам посуди, хорошо бы я смотрелась в юбке и на каблуках, если в городе грязь до самого центра Земли? И наконец, последнее, не смей называть меня на «вы», я так чувствую себя старой.

Окинув ещё раз взором её кроссовки, синие джинсы, взрезанные на коленях и чёрную, видавшую и лучшие времена, кожаную куртку. Действительно, в такую погоду лучшей одежды для пешей прогулки по городу не придумаешь.

- Извини, что не поздоровался – мне очень стыдно. А теперь если не возражаешь, пойдём, я покажу тебе город, - с этими словами я протянул Морелле руку. Она ещё раз одарила меня улыбкой и взяла мою ладонь в свою. Вот так взявшись за руки, мы пошли по улице, до Октябрьского переворота носившей имя Покровской. День обещал насыщенных впечатлений…

Несколько часов спустя. Я и представить себе не мог, что моя прогулка с Мореллой будет такой не забываемой.Неспешно, степенно прогуливаясь, я не удержался и щегольнул своими познаниями в истории родного города. Рассказывать сейчас не имеет смысла, ибо на эту тему написана не одна книга, да и вспоминаю я события несколько другого рода истории и другие события.

Похоже, я действительно сумел заинтересовать Мореллу, так как она выглядела очень заинтересованной, засыпая меня таким градом вопросов, что я едва не натёр мозоль на языке, рассказывая известные мне факты и отвечая на вопросы. В редкие минуты когда, наконец удавалось перевести дыхание, Морелла в свою рассказывала о звёздах и о влиянии небесных тел и светил на жизнь людей и отдельно взятого человека.

Пожалуй, стоит отметить некоторые странности, которые произошли в этот замечательный день. Хотя, наверное, первая странность таковой не являлась. Действительно, как странность в том, что молодая девушка решила прогуляться по кладбищу? А так как просьба была озвучена Её прекрасным, чарующим голосом, я не был в силах отказать. Единственное обстоятельство, радовавшее меня в такой не обычной ситуации, экскурсионная прогулка по городу, которую я наметил для нас, проходила как раз мимо одного из самых древних некрополисов – кладбища на высоком берегу реки Стикс. Стикс был маленькой грязно речушкой, совсем не напоминая своего мифического тёзку. Однако в названии реки была одна странность, Стиксом назывался участок реки протекавшей мимо границ кладбища, а сама река носила другое название – Егошиха. Причину, столь странного двойного названия я так и не узнал, хотя если быть откровенным – даже не пытался узнать.

Особого желания посещать некрополис у меня не было, не будь голос Мореллы таким завораживающим, я придумал бы, как избежать посещения сего примечательного места. Причин моего не желания было много, но, пожалуй, только две основных. Первое, некрополис был этаким городским парком культуры и отдыха – проходным двором, особенно в выходной день. Об этом я весьма прозрачно намекнул Морелле.

- Пусть только попробует мне хоть кто-нибудь помешать… - загадочно бросила она и улыбнулась. Не думаю, что тот звериный оскал на мгновение исказивший её прекрасный лик можно назвать улыбкой. Другого названия я найти не смог. Вторую причину, моего не желания идти в некрополис я мудро промолчал, ибо Морелла всё равно настояла бы на своём, а ведь она была более чем актуальна – грязь. Обыкновенная весенняя грязь, грандиозная грязища.

Не прошло и получаса после Её просьбы, а мы уже месили грязь между могил. Мореллу грязь, похоже, не смущала, она казалось, светилась изнутри каким-то не земным светом от счастья. Надо так же заметить, что свои огромные солнцезащитные очки Она сняла как - только мы вошли на территорию кладбища и теперь в Её огромных, колдовских разноцветных глазах горел неописуемый восторг, граничащий с эйфорией. Она была неимоверно счастлива. В некрополисе Морелле полностью преобразилась, исчезла хрупкая, неординарная девушка, вместо неё ходил по кладбищу и втягивая носиком влажный воздух, оскалив в улыбке острые зубы - хищник. Страшно было даже представить, на кого охотится сей зверь в облике миловидной, нежной девушки, хотя, одна крамольная мысль уже закралась мне в голову.

Морелла всё тем же хищным зверем рыскала по некрополису, выискивая что-то, известное только ей одной. Исходив старую, конца XIX века часть кладбища, она, похоже, нашла то - что искала. Разумеется, это была могила. Подобного рода погребений на территории некрополиса было довольно много, большая плита серого камня лежала над гробом вместо могильного холма. Надпись на могильной плите была абсолютно непонятной, я даже не знал, на каком языке она сделана, буквы подобные этим мне нигде ранее не встречались.

- Что это за абракадабра?

- Это не абракадабра, а иврит, ты, что первый раз такие буквы видишь? – Морелла сидела возле камня на корточках и нежно его гладила, словно не каменное надгробие было пред ней, а нечто мягкое и пушистое.

- Долгие годы поисков, а нашла тебя я. Я! Ну теперь-то Они будут относится ко мне как к равной или нет, они будут предо мной преклонятся!

- Кто они?

Морелла медленно подняла на меня глаза, по их взгляду я понял, где-то в глубине души она корила себя за несдержанность. Неторопливым жестом, она извлекла из кармана свои огромные очки и водрузила их на нос, словно возводя между нами незримую, но вполне осязаемую стену. Образ хищного зверя исчез, и в голосе больше не было слышно торжества, скорее усталость:

- Кто? Узнаешь в своё время. А теперь, давай пойдём дальше.

Выйдя с кладбища, Морелла добавила:

- Хороший могильник. Вот в Тюмени, кладбище подобное вашему является историческим памятником и охраняется государством. Но, между нами, их памятник больше напоминает помойку, а вам своим надо гордиться. Ты почему молчишь? Продолжай рассказывать и показывать город.

Она опять подарила мне свою неземную улыбку, все страхи и подозрения пропали вмиг, словно их никогда не было. Вспомнив дежурную фразу ведущего одной из телепередач, я процитировал:

- Ну что, поехали дальше…

Ближе к полуночи. Над городом уже вовсю царила ночь, а мы словно не замечая, всё шли и шли, словно хотели пешком обойти весь город. На мосту, соединявшем две части единого города в одну, произошла ещё одна странность.

Я чувствовал, между нами побежала искра, в тот самый момент, когда мы встретились на остановке, а ночной ветер раздул эту искру в пламя. И в скором времени пламя начнёт плавить наши тела и души, не знаю как можно такое выразить словами, но опять же предчувствую как расплавленный половинки сольются в единое целое, которое будет неделимым ныне, присно и вовеки веков. Не думаю, что предчувствия – самообман.

- Ты меня любишь, - вопрос Мореллы, окатил, словно ледяной водой в жаркий летний полдень, выдернув из воспоминаний о возможном, эфемерном будущем. Я с большим трудом посмотрел в космические бездны Её глаз, очки Морелла сняла, как только стемнело, поэтому ни какой стены – зримой или призрачной не существовало. Нет стен, нет ограничений, ночная тьма делает бессмысленной все условности, заставляя поступать велениям своего сердца. Не отрывая взгляда, я опустился перед «своей» Мореллой, подобно галантному кавалеру, на одно колено. Взяв Её руки в свои прижал их к своему телу в том месте, где отделённое от них плотью, билось, стремясь покинуть бренную, сжигаемую страсть оболочку, сердце.

- Да, солнце моё. Любовь к Тебе – великое счастье, которое можно испытать при жизни…

Глаза на лице Мореллы вспыхнули, словно взрывы сверхновых звёзд, но длилось это, или казалось, что длится, краткий миг, а потом на Её лице застыло выражение мрачного торжества, причину которого мне понять не удалось, ибо мой мир низринулся в бесконечные бездны космического мрака.

Бесконечной тьмы не бывает, где-то в пустоте бесконечности мелькнул свет, я шагнул к нему, и тьма рассеялась, а свет оказался бликами фонарных огней в глазах Мореллы. Она держала меня в своих объятьях, мурлыча под нос какую-то песенку без слов. Не успел мой разум сформулировать вопрос, дабы воплотить в устную форму, как тонкий пальчик перечеркнул мои губы.

- Не надо ни каких вопросов, радость моя. Сегодня я так устала. Пойдём, проводишь меня домой.

К дому Мореллы мы шли, молча, похоже, она, подобно мне, обдумывала свои мысли, а может и впрямь, просто сильно устала. Идти пришлось не очень далеко, вскоре мы уже стояли у дверей, ведущих в подъезд.

- Спасибо: её губы почти касались моих, а речь перешла на шёпот: - прогулка мне очень понравилась. Губы слились воедино с моими и отпрянули, - будь благословенен, - пальцы правой руки сложились в странном жесте. После такого своеобразного прощания, Морелла шагнула в сумрак подъезда и растворилась в нём.

Наручные часы показали полночь.

29 мая, понедельник. Сегодня всю ночь одолевали кошмары. То я от кого-то бегал, то прятался, под конец сна сошёлся в рукопашной схватке с неким существом в кошмарной маске. Существо было выше меня на полторы головы и задрапировано во всё чёрное. В руке оно сжимало длинный клинок с «пламенным» лезвием, по лезвию мелькали, то вспыхивая, то угасая ряды непонятных символов, нечто производное между древнескандинавскими рунами и корейским письмом, хотя отдельные символы напоминали буквы иврита. Это существо из сна практически одолело меня, прижало к земле и занесло свое страшное оружие для удара, но я, исхитрившись, сумел сорвать его кошмарную маску. Увиденное под маской поразило своей чудовищной нелепостью, но вместе с тем от него веяло такой ненавистью и злобой, что постыдный крик вырвался из глотки.

От своего вопля я и пробудился, ещё не окончательно освободившись из оков сна, поразился, мой истерический крик напоминал вопли раненного зайца преследуемого собакой, нежели человеческий. Что же заставило так нечеловечески верещать от ужаса? Сколько не напрягал свою память, ни как не удавалось вспомнить то лицо, которое скрывала маска. Я даже не мог вспомнить, было ли оно вообще человеческим. Через полчаса мне надоело вспоминать и анализировать ночной кошмар, я решил взглянуть на часы…

Остатки сна моментально вылетели из головы, брови взлетели на середину лба, а глаза, казалось, станут как у рака - на стебельках. Настенные часы показывали половину первого. Я поразился сам себе, это же надо так по-разгильдяйски дрыхнуть, иного определения не приходило на ум. День перевалил уже половину, а я всё ещё не встал с кровати. Хорош, нечего сказать. Наскоро умывшись и почистив зубы, я позвонил Морелле.

- Доброе утро радость моя.

- Утро доброе, промурлыкали елейным голоском с другого конца, - а ты, похоже, большой любитель поспать.

- Я вчера слишком поздно лёг спать, настолько поздно, что было уже рано, - начал было оправдываться я.

- А тебя никто не чём не обвиняет, а ты уже оправдываешься. Кто оправдывается – уже на половину виновен: – назидательно произнесла Морелла.

- Да… я… это… в общем…

- Запомни милый, никогда не оправдывайся, если ни в чём не виноват, а если виноват, тем более не оправдывайся.

- Хорошо, постараюсь.

- Постарайся. А теперь скажи, ты собираешься ко мне в гости или нет?

Мысль об подобном предложении, конечно вертелась где-то у меня в мозгу, но чётко сформулирована не была, Морелла непостижимым способом её угадала. Неужели я такой предсказуемый? Надо будет обдумать своё поведение на досуге, а теперь к Морелле…

Не прошло и часа после нашего с Ней разговора, а я уже звонил в Её дверь. Морелла не заставила себя долго ждать, и когда я шагнул в полутёмную прихожую, закрывая за собой дверь, то некоторое время стоял, привыкая к потёмкам.

- Ну что ты стоишь в дверях? Раздевайся и проходи, - с этими словами Морелла включила в прихожей свет. От изумления я впал в самый настоящий ступор. Нет, она не вышла открывать дверь в костюме от Хаввы, который, думаю, не смог бы произвести тот же самый эффект. Морелла была одета, так одета, что нижняя челюсть непроизвольно, под действием силы притяжения стала непроизвольно приближаться к земле.

Морелла вышла открывать дверь в халате, казалось бы, чего в этом удивительного, много кто ходит дома в халате. Но в таком халате, даже не халате, а балахоне, мало кто ходит или вообще никто. Начну с того, что он был сшит из темно-багрового бархата. Впрочем, сей факт, тоже не совсем убедителен, мало ли кто себе сам шьёт халаты или балахоны. Но размеры и своеобразный покрой говорили совсем другое. Кто станет шить себе одежду для повседневного быта, скажем с капюшоном, с длиннющими до земли полами, с рукавами шитыми на конус и намного длиннее самой руки? Кто станет подпоясывать его дома поясом из змеиной кожи?

- Я смотрю, тебе понравился мой балахончик?- пропела довольная собой и произведённым эффектом Морелла. В своём странном одеянии она казалась выше ростом, но интрига быстро раскрылась – на её ногах были открытые туфли на высоком каблуке. Всё это было весьма интересно, однако не балахон поверг меня в ступор, а нечто, совсем другое – Морелла была накрашена и волосы расчёсаны и аккуратно уложены. Макияж был великолепен, словно его накладывал профессионал, скорее всего сама Морелла, что было поистине удивительно, если учесть что по улице она ходила совсем без косметики. Да и волосы расчёсывала из принципа: сойдёт и так. Сейчас она сильно преобразилась, на улице, я не сразу бы её узнал.

- Ну, чего молчишь, язык проглотил?

Я наконец, таки, от увиденного, пришёл в себя и прошептал:

- Морелла, ты прекрасна…

- И всё? – она смешно сморщила носик – я…

- О нет, - первый раз мне удалось Её перебить, - ты не просто прекрасна, ты великолепна, ты земное воплощение богини ночных ветров… Нет – сама богиня. Нет, и не будет такой силы на земле, которая заставит меня оказаться от своих слов.

- Прекрасно, не забывай повторять по чаще.

- Но почему ты не ходишь в таком виде по городу, я имею ввиду причёску и макияж?

Мореллу буквально затрясло от смеха, не удержавшись, она громко фыркнула.

- Я что-то смешное сказал?

Она примирительно подняла руки:

- Видишь ли, дорогой, у тебя взгляды как у большинства смертных. Если я, как ты говоришь, прилично оденусь, уберу волосы в причёску и нанесу макияж, то вот тут то и возникает главный камень преткновения, для кого весь этот маскарад? Для серой безликой биомассы, именуемой толпой? Ей же всё равно как я выгляжу, и существую ли вообще на свете. Я знаю, в таком виде на меня приятно смотреть, но ведь я не какая-нибудь редкая диковина, чтоб услаждать взор толпы!

Мне очень, очень обидно за большинство женщин, которые дома ходят в каком-нибудь старом, застиранном халатике с дырками под мышками или в драном, советском трико с вытянутыми пузырями коленей и такой же допотопной футболочке, а-ля, прощай молодость. Но, когда надо пойти в гости или магазин, так она причёсывается, красиво одевается, красится, и что - же получается? Дома, рядом с любимым человеком выглядит как кикимора приблудная, а для абсолютно чужих людей хочет быть подобно фее. Ты можешь считать такой уклад нормой, а я нет. Именно поэтому на улице я могу выглядеть хуже чем дома. Сегодня для тебя принарядилась, но если не нравится, могу переодеться в рваное рубище и вдобавок смою весь макияж.

- Нет не надо. Зачем срезу впадать в крайности. Я ведь просто спросил, а ты смотри, переоденусь в рубище. И вообще, я так и буду стоять в прихожей или ты милостиво разрешишь пройти, о прекрасная богиня?

- Не ворчи, подлиза. Мог бы и сам давно пройти, а не дожидаться особого приглашения, - тон Мореллы был предельно строгим, но глаза искрились смехом.

- Милый, тебе чего налить, чаю, кофе, какао? А может чего покрепче?

- Кофе…

С грацией бабочки Морелла скрылась на кухне, а уже через пару мгновений она уже впорхнула назад, в комнату, держа в руках две большие, наполненные чем-то дымящимся кружки. Одну из них она протянула мне, я отхлебнул и чуть не выплюнул содержимое назад – кофе был очень крепкий. Морелла, наблюдавшая за мной заметила:

- Надеюсь, ты не думал, что я сделаю тебе пойло из растворимого кофе? Я пью только кофе в зёрнах.

- А сахар? – во рту стояла страшная горечь.

- Ложечка тебе в кружке на что дана? Размешивай.

Прихлёбывая маленькими глоточками кофе, я наконец задал давно мучивший меня вопрос:

- Радость моя скажи, а как тебя на самом деле зовут, Морелла это ведь не настоящее имя.

Похоже, мой вопрос она восприняла весьма болезненно, так как её прекрасный лик помрачнел:

- К сожалению, вынуждена огорчить тебя, имя данное мне при рождении звучит на столько омерзительно, что произносить я его не буду, оно ни как не отображает мою истинную суть. Поэтому не зачем тебе его знать, для тебя я Морелла.

- Оно какое, африканское, что ли?

- Христианское, при чём самое мерзостнейшее. Всё хватит об этом.

Морелла встала и пошла на кухню, то ли налить себе ещё кофе, то ли просто унести грязную кружку.

Дождавшись, когда она уйдёт из комнаты, я быстро соскочил с места к подоконнику, на котором лежал в самом непотребном виде один интересующий меня документ – паспорт. Любопытство давно мучило меня, а тут ещё Морелла напустила туману, тем самым подлив масла в огонь. Было, конечно, ощущение, словно на подоконнике лежал не паспорт, а кусок сыра в мышеловке. В другое время, я наверное, задумался, но не теперь, когда тайна которой Морелла окружила своё имя, будет раскрыта. С паспортом вышла не большая заминка, похоже по назначению его использовали крайне редко, к тому же на него что-то пролили, из-за этого страницы слиплись и никак не хотели выдавать своих тайн. Но я оказался упорным и вскоре смог открыть интересующую меня страницу…

Имя действительно оказалось христианским, да ещё каким – принадлежащая Христу. Не удивительно, что Морелла его ненавидит, хотя её могли назвать и похуже. Развить мысли в этом направлении я не успел, ибо в комнату подобно урагану ворвалась Морелла. Так что в какой-то мере я оказался прав, думая про сыр в мышеловке. Увидев меня со своим паспортом в руке, Она замерла на месте. Лицо Её побелело от гнева, а бездонные колодцы глаз превратились в две узкие, подсвечиваемые изнутри каким-то багровым светом, щёлочки. В комнате резко похолодало, словно какая-то неведомая сила (я догадывался какая) забрала в одночасье всё тепло из воздуха. А потом началось, пожалуй, самое жуткое, волосы на голове Мореллы затрепетали, словно под порывами ветра. Но что за ветер мог бушевать в квартире, если даже форточки на окнах были закрыты? Я старая, хоть как-то разрядить нависшие над головой грозовые тучи, соврал:

- Он на полу валялся и я…

И тут действительно разразилась буря, громом грянул оглушительный ГЛАС (не голос, возвышенный до крика, а именно ГЛАС), оставив после себя звон в ушах:

- Да как ты посмел смертный?! – Морелла просто задохнулась от бешенства. Я шагнул к ней в надежде успокоить:

- Возьми себя в руки, - похоже, последняя фраза оказалась первым гвоздём в крышку моего гроба. Глаза Мореллы округлились от такой наглости, и казалось, в них действительно горит, выстреливая багровыми икрами адское пламя, раздуваемое ветрами других, потусторонних миров. Мгновение спустя у меня возникло ощущение, что в комнате произошёл взрыв, источником и эпицентром которого служила Морелла.

Пояс балахона, лопнул словно прогнившая нитка, а само одеяние распахнувшись взлетело за спину, подобно крыльям демона сошедшего с средневековой гравюры, обнажив прекрасное, никогда не знавшее загара тело. А потом незримая сила приподняла меня над землёй и швырнула назад, к окну.

Удар был поистине страшен. Спасибо матушке природе, наградившей меня крепким скелетом, иначе травмы могли оказаться намного серьёзней, возможно, даже фатальные. Сила ударила меня об чугунную, ребристую батарею, голова же продолжая движение врезалась затылком в ручку оконной рамы, выламывая её с куском последней. Ноги у меня подогнулись и я мешком повалился на пол. В голове стоял страшный гул, перед глазами всё плыло, спина же отдавала при каждом ударе сердца острой пульсирующей болью.

Вскоре окружающий меня мир стал принимать знакомые очертания. Приподняв голову, почувствовал, как что-то тёплое стекает по шее, машинально проводя ладонью, я поднёс её к глазам. Теперь во мне начал разгораться гнев: ладонь была ярко алая от крови. Ощупав затылок, мой гнев перешёл в страх – пальцы нащупали висящий лоскут кожи и оголившуюся кость черепа. Хрипя от боли я попытался встать на ноги. Но не тут то было, ноги, похоже, разом утратили половину костей: они гнулись и подкашивались, отказываясь держать тело в вертикальном положении. А потом ковёр начал медленно подниматься вместе с полом и…

В голове опять стоял звон, перед глазами плавали чёрные круги, левая половина лица горела и ныла от соприкосновения со старым синтетическим ковром. На сей раз, вставать не было ни малейшего желания. Однако злорадный, захлёбывающийся от дикой радости смех Мореллы вернул меня к действительности. Я слегка приподнялся и посмотрел на неё. В этот момент мне показалось, сквозь прекрасные черты Мореллы проступает Её истинная сущность, при этом явно не человеческая.

Я постарался снова подняться на ноги, но рука угодила в раскрытую ещё не разодранную дорожную сумку Мореллы. По руке резануло болью, я выдернул её из сумки и ужаснулся. Рука помимо моей воли сжимала лезвие странного кинжала, с волнообразным лезвием. Заточенное практически до остроты бритвы лезвие взрезало плоть ладони и упёрлось в кости. Кровь тонкой струйкой, повторяя изгибы клинка, сбегала на ковёр. Встав с большим трудом на колени, я попытался разжать ладонь, но тщетно, похоже лезвие перерезало сухожилия, только это всё равно не объясняло причины утраты контроля за ладонью. Тогда я поднял глаза на Мореллу, и самые худшие опасения подтвердились, она перестала смеяться и с каким-то демоническим безумием в глазах смотрела на мою руку.

- Прекрати! Что ты делаешь?! – однако с таким же успехом можно взывать к силам стихии, результат был бы тот же.

Правду говорят – отчаяние придаёт силы. Собрав свою волю в кулак, я рывком выдернул, окончательно калеча ладонь, волнообразный клинок и что час взмок от страха. Это был тот самый кинжал из моего ночного кошмара, совпадение было абсолютно полным, вплоть до последней закорючки вытравленной на клинке неведомым мастером. И тогда меня охватил уже не просто страх, а леденящий кровь ужас. Он словно, паук оплёл меня своей липкой, удушающей паутиной, полностью подавив личность. Я всегда считал себя человеком не из робкого десятка, однако, в тот миг вся моя вера в собственные духовные силы пошатнулась и рассыпалась в пыль. Окружающий мир сузился до неимоверно крошечных размеров, до размеров кинжала со странным волнообразным лезвием.

Когда человека, даже самого последнего труса, загоняют в угол, ставя тем самым перед выбором: сдохнуть, как скот на бойне, умереть, сражаясь за свою жизнь, или же самому уничтожить своего врага. Я выбрал последнее, возможно, не по своей воле, а где-то на уровне врождённого инстинкта самосохранения, ибо действие опередило мысль. Взвесив клинок в руке, собрав остатки сил, метнул его, в Мореллу, не целясь. Мне показалось, что даже слышу, как стонет распарываемый кинжалом воздух, но ощущение длилось доли секунды, а потом раздался глухой удар и треск ломающегося дерева. Я понял, партия моей жизни проиграна - промазать с трёх метров. Клинок, вернее только его рукоять, торчала из дверного косяка, пригвоздив, впрочем, рукав балахона Мореллы, а вместе с тканью балахона, прорезал и руку. Об этом свидетельствовало темное пятно быстро расползавшее по ткани рукава.

Удивительно, почему кровь имеет такую необъяснимую власть над человеческим существом? Сколько раз видел как люди, крепкие, волевые бледнели и менялись в лице только при одном её виде, правда, весьма в значительных количествах. В этот раз кровь снова показала свою силу, смыв странное безумие с Мореллы. Её глаза снова обрели нормальное, человеческое выражение. Увидев какой разгром в комнате произошёл по Её вине, она только охнула и попыталась шагнуть ко мне, но не тут–то было, бархат из которого был сшит балахон оказался прочным, и к тому же, не менее прочно прибить кинжалом к дверному косяку. Тогда Морелла выпорхнула подобно сказочной дриаде из своего одеяния.

Это было последнее, что я смог увидеть, всё остальное стало заволакивать белёсым туманом забвения, измученный событиями последних минут мозг искал своё спасение в пустоте…

Тот же день, ближе к вечеру. Реальность вернулась ко мне так же внезапно, как и поглотившая мой разум чёрная пустота забвения. Я лежал на диване прикрытый лёгким покрывалом. Было странное ощущение эйфории, казалось, подпрыгни вверх и полетишь, подобно гигантской невообразимой птице. Жаль, но эйфория продолжалась не долго, безжалостная память услужливо напомнила мне о событиях дня. Я вскинул руку и не поверил глазам, там, где воображение рисовало жуткую рану, изуродовавшую ладонь, бугрился свежий, сизоватого оттенка не ровный шрам. Проведя рукой по затылку, обнаружил, помимо корки спёкшейся крови в волосах ещё один свежий, извивающийся своими неровностями шрам.

От мысли, сколько прошло времени неприятно заныло в груди. По моим расчётам выходило, что я пролежал без сознания около месяца, ибо такие раны быстрее не заживают. Первым порывом было как можно скорее покинуть эту страшную обитель неведомых сил и бежать прочь, но осуществлению последнего мешали две весьма веские причины. Первая причина заключалась в том, что я нигде не видел своей одежды, на мне её тоже не было. Вторая причина оказалась более весомой, в комнату вошла, одетая воздухом Морелла.

- Ты уже очнулся, - голос её был прежним, мягким, а разноцветных глазах светилась грусть и сочувствие. Увидев, как я вздрогнул при её приближении, она добавила:

- Успокойся, сейчас я себя контролирую; но впредь прислушивайся хоть иногда к моим советам.

- Морелла, сколько прошло времени, - взволнованно спросил я, - и где моя одежда?

- Сколько вопросов. Но я отвечу на них по порядку. После нашего с тобой конфликта прошло чуть более трёх часов. И не надо смотреть на меня такими изумлёнными глазами. Прекрасно знаешь, что некоторые явления не в силах объяснить современная наука. Я владею кое-какими знаниями в нетрадиционной медицине, поэтому и твои раны и мой порез, который к твоему сведению был до кости, зажили за полтора часа, - с этими словами она указала на плечо, поперёк которого белой, тонкой ниткой шёл глубокий шрам.

– Как говорится, рука калечит, рука и лечит. Не совсем так, как у классика – зато без фальши. Отвечаю на второй вопрос, одежда твоя в стирке. Сам понимаешь, нельзя ходить по улице в одежде залитой кровью, люди могут принять тебя за убийцу-маньяка. А из-за того, что мне нечего предложить тебе из одежды, в мои джинсы и футболку ты не поместишься, будешь ночевать здесь, на этом самом диване.

- Свежо предание, да верится с трудом. – Недоверчиво проворчал я, ещё раз взглянув на шрам, перечеркнувший подобно молнии мою ладонь. – Спасибо за заботу, но зачем было раздевать меня полностью? Или скажешь, что нижнее бельё было тоже в крови?

Ответом была лукавая улыбка и озорной блеск в глазах.

- И ещё одна маленькая просьба: срам свой прикрой чем-нибудь!

Морелла громко фыркнула:

- Ну какой же это срам? Достоинство! Пусть убогие считают обнажённое тело срамом, а мы… – Вдруг она оборвала свою поучительную речь и рассмеялась. – Ты чего это порозовел? Ладно, пойду, накину на себя какое-нибудь рубище, дабы не смущать твой взор.

Развернувшись, она вышла, но прежде чем она скрылась в соседней комнате, я успел разглядеть на её спине огромную красочную татуировку в виде многоножки, причём стиль исполнения напоминал рисунки индейцев Южной Америки до прихода туда белых колонистов. Меня разобрало любопытство, я уже хотел спросить у Мореллы, где она сделала такой выразительный рисунок и что он означает, но её просьба меня опередила:

- Будь добр, выдерни из косяка крис и подай мне балахон.

Её просьба оказалась не большой провокацией. Когда, обмотав покрывало вокруг бёдер, подобно индусу, я шагнул к дверному косяку, скрип дивана дал понять – Морелла наблюдает за моими действиями. Решив не оборачиваться, пока не достану из косяка кинжал, взялся за рукоятку, благо длинна последней позволяла ухватится двумя руками, а ногой упёрся в стену. Напрягшись, рванул кинжал что было сил. Он вышел из старой, рассохшейся древесины так стремительно, что я не смог удержать равновесие и кубарем отлетел к дивану. При падении покрывало слетело с бёдер, я оказался абсолютно голым на диване с Мореллой, которая даже и не подумала скрывать своё роскошное тело пошлыми тряпками, именуемыми одеждой.

- Спасибо. – Морелла забрала у меня свой клинок. – Я знаю у тебя масса вопросов, ты хочешь знать про сколопендру на моей спине, ты хочешь знать про мои таинственные силы, едва не погубившие тебя, про необычайное исцеление. Ты узнаешь всё, но не сейчас. Давай просто помолчим и насладимся чудесной магией этого прекрасного вечера и белой ночи, которая будет принадлежать, только нам двоим.

Мир, всё привычное и обыденное, словно разом исчезли, мы с Мореллой оказались в другом мире, где сполна смогли насладиться падением в глубокую, темную бездну человеческой страсти…

Дата добавления: 2015-07-20