Мёртвая Душой. 8 страница

На самом деле я люблю холод. Почему-то он всегда был мне по духу. Помню, как после смерти Тома я поникла и стала равнодушной, а один из бывших одноклассников прозвал меня ледышкой из-за того, что я ко всему относилась хладнокровно.

Я бы очень хотела увидеть зиму, почувствовать её, стать ею. Последние несколько лет снега зимой почти нет, а если и есть, то он всего-то слегка припорошит землю и сразу растает.

И тут, как будто услышав мои мысли, герой сериала, который я смотрела, произносит:

— Зима близко.

— Если бы, — разочарованно бубню себе под нос.

Мой телефон зажужжал, оповещая о звонке. Я не стала включать свет, и потому искать мобильник пришлось в полутьме. Когда на дисплее я увидела имя «Брэд», то была очень удивлена.

— Да? — говорю я.

— Привет, ты сегодня никуда не собираешься? — мягко произносит он.

— Нет, не собираюсь, — резко говорю, даже не поприветствовав парня.

То, как он вел себя на вечеринке у Гарри, очень меня насторожило. Походу, парень влюбился. Но я-то — нет. Почему-то мне сразу захотелось включить задний привод и дать по тормозам. "Ну, уж нет, — думаю я, — если он втюрился, то это нужно прекращать и поскорее."

— Почему?

— Потому что не хочу.

— Слушай, если я приеду к тебе, ты выйдешь? — спрашивает он, чуть ли не промурлыкав эти слова. Баритон его голоса был очень мягок и нежен.

— Может быть, но зачем?

— Я бы хотел с тобой поговорить. Так ты выйдешь?

— Может быть, — все тем же холодным тоном говорю я.

— Хорошо, — проговаривает Брэд и отключается.

Я обратно залезаю под одеяло и продолжаю смотреть свой сериал. Не прошло и пятнадцати минут, как мне снова пришлось вставать с кровати из-за звенящего телефона.

— Ну, так решай, — говорит Брэд, как только я ответила на звонок.

Выглядываю из окна: у нашего дома припаркована машина. Бред стоит, облокотившись об неё и глядя на входную дверь. Вероятно, ожидает моего выхода. Мне ничего не остается, как спуститься к нему. Проходя мимо зеркала, я заметила, как ужасно выгляжу, но мне плевать. Кристи уже, похоже, мирно спала в своей комнате, потому я тихонько, чтобы не разбудить её, стала спускаться по лестнице.

— Привет, — произносит парень, как только я закрываю за собой дверь.

— Здравствуй, — отвечаю я и натягиваю на себя длинную кофту, пряча в рукавах руки.

— Ты что, болеешь? — спрашивает Брэд.

— Нет. Замерзла, — проговариваю и замечаю, как же легко одет мой собеседник. — А как ты узнал, где я живу?

— После того, что ты устроила у Гарри со Стейси, все знают твой адрес. — Он пожал плечами.

— Ого!

И повисло молчание.

— Слушай, я хотел тебе кое-что сказать… — начал было Брэд. Но я обрываю его на полуслове:

— Нет. Ты мне не нравишься. И я бы хотела, чтобы ты забыл, что было в «Браймонте», — резко говорю и вижу, как переменился в лице парень. Мне стало неловко. Чтобы сгладить ситуацию, я добавляю: — Но мы можем остаться друзьями.

— Друзьями? — недоуменно повторил он.

Я киваю и выжидающе смотрю на него.

— Что ж… друзьями. Было бы неплохо. — Он слегка улыбнулся. — Скажи, друзья обнимаются? По-дружески, конечно.

— Да, обнимаются. — Я улыбнулась и ответила на объятия Брэда.

Мы немного поболтали. Брэд рассказывал, как обо мне отзываются остальные ребята в его окружении. Они считают, что я сама себе могилу рою, потому что Стейс не оставит это просто так. Посмотрим.

— Эй, не хочешь поехать на вечеринку у костра с другом? Отметим, так сказать, это событие, — произнес Брэд.

На самом деле я не знаю, что меня дернуло согласиться. Я подумала: "А почему бы нет?" Ведь я с ним объяснилась, думаю, он не глупый парень и все прекрасно понял.

Но мне нужно было собраться. Я надела первое, что попалось мне под руку в темноте: полосатые гетры, какой-то черный сарафан на бретельках, поверх него серый свитер и полусапожки. Отросшая челка лезла мне в глаза, пришлось её заколоть набок. В целом, все было не плохо, и выглядела я прилично. Макияж наносить не стала, потому что не люблю это дело, и мне, по правде, было лень. Я осторожно вышла из дома, чтобы Кристи не услышала, и села в машину к Брэду, который повез нас на вечеринку.

На это раз все было простенько: огромный костер, в который постоянно подкидывали дров, чтобы он не потух, вокруг костра танцевали довольно пьяные старшеклассники, три бочки с соком и еще две машины, полностью набитые коробками с пивом, и музыка, льющаяся из колонок одной из машин. Чучела тоже присутствовали, но уже ростом с человека, набитые фейерверками и еще какими-то штучками, которые взрывались при контакте с огнем.

— Ну, как тебе? — спрашивает Брэд.

— На самом деле, никогда не была на вечеринках, ну, кроме той, что проводилась у Гарри. — Признаюсь. Мы ведь теперь друзья, да? А значит, ему можно говорить что-то наподобие такого.

Если честно, то я редко когда кому-то в чем-то признаюсь. Мне кажется, что я ничего не чувствую, разучилась. Да, мне бывает больно. Но как тут не может быть больно, если такое переношу? Да, у меня есть чувство жалости, гнева, разочарования. Но это не те чувства, которые остаются в сердце. Мне кажется, что я не могу любить, что я не могу быть счастлива. Я люблю Кристи. Люблю и Лондон. Но это чувство любви, не привычка ли оно?

— Правда? — переспрашивает удивленный Брэд, и я киваю.

Мы садимся на бревнах у костра. Я греюсь. Кто-то бросил еще одно набитое хлопушками чучело в костер, и разноцветные фейерверки засвистели в воздухе. Некоторые светящиеся огоньки летели в меня, но это было даже забавно. Я пыталась их ловить на ладошку, но они или уже затухали, или больно обжигали меня.

Вдруг я заметила там, вдалеке, кучку девушек, внимательно следящих за мной. В темноте было сложно что-то разобрать, я и не пыталась, но было чертовски интересно, чем же моя персона привлекла их внимание. Затем наблюдала за тем, как веселятся другие ребята. Они прыгали, бегали возле костра. Некоторые даже попытались пригласить меня, но я отказалась. От Лондон пришло многозначное сообщение: «Ты дома?», на которое я быстро настрочила развернутый ответ, заранее зная, что подруга будет выпытывать даже самые мелкие детали: «Нет, я с Брэдом на вечеринке». Но она не ответила на него.

Я была так занята, что и не заметила, как Брэд принес два стаканчика пива. Не заметила и то, как в один из них он что-то то ли подсыпал, то ли бросал.

— Будешь? — интересуется парень.

— Да, конечно. — И я выпиваю полный стаканчик, постоянно морщась и думая про себя о том, какой же это противный напиток. Теперь всегда с пивом у меня будет ассоциироваться это ощущение и этот привкус.

Меня охватило какое-то странное ощущение, граничащее с наслаждением и грустью. Мне вдруг в один момент стало очень грустно и захотелось с кем-то поговорить, а в другой момент я уже хочу веселиться. И единственное, что оставалось неизменным так это то, что ужасно хотелось шоколадного молока. Нет, я серьезно.

Я хочу поговорить. Язык развязался. Меня вдруг понесло на такие «серьезные» темы как: кто-то же будет королем Вестероса, кто останется в живых, выживет ли Джон Сноу, что будет в новом сезоне «Шерлока», и — о боже! — не правда ли, что шикарные глаза у актера, который играл Локки в «Мстителях» и «Торе»?

Брэд меня куда-то повел, но мне было все равно. Я не понимала себя. Моя словарная диарея не прекращалась: я уже перебрала все возможные темы в сериалах, по которым схожу с ума. Затем начала описывать то, как же грустно было, когда Дин умер в сотый раз и стал демоном. И почему бы нам не стать охотниками?

Мы пришли на стадион. Сели на самую нижнюю лавочку. Мои ноги ватные, и мир казался полупрозрачным, размытым. Мне захотелось спать, но я преодолевала это желание. Я все еще рассказывала о возможном существовании ангелов и вела себя, как полная дура. Брэд заткнул меня своим поцелуем. Он был какой-то неприятный, принуждающий, словно я какая-то вещь, словно я наваждение. Я попыталась его оттолкнуть, но не было сил. Я пыталась встать, пошевелить ногой, рукой, но не смогла! Казалось, что меня парализовало.

Бред обхватил меня руками, укладывая на скамейку, он забросил мою ногу на его бедро, от чего создавалось ощущение, словно я обвиваю его своими ногами. Он поспешно стягивал с меня мой свитер, схватив за шею, целовал её, спускаясь ниже и ниже.

Девушка, которая была так похожа на Эмили, скажи мне, кто ты?! Это была не я. Я, Эмили, протестовала, я кричала во все горло, я царапалась, я кусалась, я толкалась, я бежала подальше ото всего, я боялась! Но все это происходило лишь у меня в голове…

Я, ведь я вовсе не такая! Я никогда не отдалась бы вот так, первому встречному! Мне было противно. Меня приводили в шок его склизкие поцелуи на моей коже. Я дрожала и заливалась слезами, по коже бегут тысячи тысяч мурашек. Но я ничего не могла сделать. Сейчас я напоминала себе тряпичную куклу, которой руководствуется мерзавец. Я была парализована. Вместо криков из меня вырывались лишь жалкие стоны и мычание.

А Брэда это лишь еще больше заводило. Он вспотел, его улыбка и сумасшедший огонек в глазах заставляли меня еще больше ужаснуться. Он спустил бретельки моего платья с плеч, совсем оголяя их, и начал целовать, спуская платье все ниже. Боже, почему я не могу его ударить?! Не описать словами, как мне хотелось умереть в этот момент из-за того, что понимала, что он хочет сделать. И спасения не было. Меня парализовало, я даже слова не могу молвить, Брэд не жалуется, а вокруг ни души, которая пришла бы мне на помощь.

Мои слезы стекали ручьем по лицу — это было единственным знаком того, что я все понимаю, но ничего не могу сделать. Я приготовилась уже умереть в мучениях. Брэд обхватил моё бедро, оголяя его, и стал потихоньку приспускать мои трусики. Затем стал расстегивать ширинку своих брюк, приспуская их.

Я была одна. Я есть разум. Это тело, не отвечающее на мои приказы, было не моё. Мысленно мне так хотелось поскорее прокрутить этот год вперед, чтобы покончить с этим, чтобы умереть. Мои ноги бесформенно лежат на скамейке, платье спущено на грудь, открывая мой лифчик, волосы слиплись от слез, один ботинок, вероятно, я уже потеряла, а гетры безобразно спущены и скомканы на голени. Когда я расслышала шелест упаковки с презерватива, я уже окончательно потеряла надежду и попрощалась с собой нынешней, представляя, как буду лежать где-нибудь в поле, окровавленная и полуголая. Обо мне напишут в газете, и тогда я уж точно прославлюсь.

Но затем я услышала, как хрустнула кость. Не знаю, была ли она моя, потому что уверена, даже если мне что-нибудь сломали бы, я этого не почувствовала бы.

Я видела все так, словно нахожусь под водой: увеличено и размыто. Когда Лондон схватила меня за плечи и затрясла, мне стало чертовски паршиво. Я чувствовала, что у неё холодные руки, когда она держала моё лицо в своих ладонях, и больше ничего… Хотя нет, вру, я чувствовала себя беспомощной.

Подруга начала одевать меня по-быстрому: поправила нижнее белье, вернула платье на место, обула меня. Она схватила в руки мой свитер и что-то крикнула, но мне было не разобрать. Затем мир закружился, и я запарила в воздухе. Хотя на самом деле меня взял на руки Трент — это я поняла после. За спиной картина была радушная: Брэд сидел на земле, хватая ртом воздух и прикрывая рукой нос, из которого ручьем шла кровь, залившая и одежду, в которой он был, и землю, где он сидел. А там за трибунами стояла Стейси, Феба и вся остальная компания, внимательно наблюдавшая за происходящим. Стейси снимала все на телефон и была не напугана увиденным, а скорее всего, рада, предвкушая свою победу надо мной и Лондон.

Я не знаю, долго ли мы ехали до дома Лондон, и, вообще, сколько времени после я пролежала в вот таком бессознательном состоянии. Но затем моё тело потихоньку просыпалось, начало поддаваться моим командам. И вскоре я уже смогла сама сидеть на кровати в комнате подруги.

Чувство, которое было внутри меня, я даже не знаю, как его описать. Словно я наглоталась земли, грязи, червей, словно я искупалась в чем-то липком и противном. Чувствую себя грязной и беспомощной. К горлу подкатила желчь, я, вероятно, стала зеленеть, потому подруга, быстро сообразив, подставила мне тазик. Меня выворачивало наизнанку, все внутри жгло, словно пыталось сварить все мои органы. Я тряслась, горло неприятно ныло, слезы лились ручьем. Когда спазм прекратился, Лондон отодвинула подальше тазик с зеленоватой рвотой и протянула мне стакан с черными таблетками. Я послушно выпила их и бухнулась на кровать. Говорить начала не сразу:

— Что произошло? — спрашиваю.

— Ты не помнишь? — отвечает Лондон.

Но я все прекрасно помню. Воспоминания вспыхивали перед глазами, маячили, не давая мне прийти в здравый рассудок. Мне захотелось забыться, стереть все ластиком, нажать на Delete. Пожалуйста, сострите мне память, все это выносить не в моих силах.

Я вскочила с кровати, еле держась на ногах, и быстрым шагом направилась в ванную. Я терла свое тело мочалкой до покраснений, пока кожа не стала болеть, пока на своих пальцах я не натерла мозоли. Мне хотелось очиститься ото всех этих омерзений. Я сотню раз намыливала своё тело, вспенивала шампунь на голове, чтобы он стер все прикасания его рук с корней.

Его имя. Оно вызывало у меня потрясение и страх. Я боюсь его произносить. Обессилев, я упала на дно ванной и, свернувшись калачиком, еще больше начала рыдать. Лондон, стоявшая за шторками ванны, пришла мне на помощь. Она обтерла меня, завернула в плюшевый халат и стала сушить мои волосы. Ей не впервой за мной вот так ухаживать.

Когда мы шли по коридору, к подруге подошел дворецкий и спросил:

— Мисс, а что делать с вашим другом? Он сейчас уснет на диване в гостиной.

— Постелите ему в одной из спален, — холодно ответила она.

Дворецкий кивнул и спустился по лестнице на первый этаж, а Лондон повела меня в свою комнату. Она расстелила постель, уложила меня, и, обнимая меня за плечи, сама легла рядом.

— Так что произошло? — хриплым голосом переспросила я.

— Брэд…

— Не называй его имя! — в ужасе перебила я Лондон.

— Он хотел заняться с тобой сексом. На спор. — У меня все внутри похолодело. Разочарование — вот подходящее слово для описания моего состояния сейчас

— Но не мог, — продолжила Лондон. — И потому накачал тебя сильным психотропным веществом, которое парализует на время, в надежде на…

Лондон перестала говорить на полуслове, но продолжения и не требовалось. Он хотел меня изнасиловать, чтобы показать своё превосходство. Наверное, я все-таки не разбираюсь в людях.

— И еще кое-что, — говорю я.

— Что?

— Стейси. Она все видела и сняла на телефон.

— Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем, но не сейчас. Отдыхай. — Она говорила прямо как мама в детстве и Кристи сейчас. Я вспоминаю о Тренте и ловлю себя на мысли, что он меняет её и, похоже, в лучшую сторону.

— Скажи Тренту спасибо, — шепчу я. А мысленно прибавляю: «И не только за моё спасение, за твоё тоже».

— Скажу. Спи.

Закрываю глаза и пытаюсь заснуть. Я измождена и потому проваливаюсь в сон сразу, только вот снятся мне вовсе не милые сны…

Четырнадцать

Лондон тихонечко толкает меня в плечо. Я недовольно бурчу и еще больше укутываюсь в одеяле. Подруга снова пытается меня растолкать, чтобы я проснулась. Но все безрезультатно. Затем я чувствую, как свет залил всю комнату и ослепил меня — видимо, Лондон специально раскрыла занавески.

— Эмили, просыпайся, — протяжно проговорила она.

— Я хочу остаться в кровати, — шепчу.

Тогда Лондон запрыгивает в постель и начинает щекотать меня. Раньше я никогда не боялась щекотки, но теперь, когда можно было с легкостью пересчитать мне все ребра, было очень щекотно. Лондон быстро перебирала пальчиками мои ребра, я не удержалась и начала импульсивно шарахаться от её прикосновений, а потом просто выскочила из постели с одеялом в руках.

— Не нужно, — настораживаясь, говорю я.

Но подруга лишь залилась смехом, лежа в кровати, а затем произнесла:

— Теперь буду знать способ, как тебя растормошить.

— Ну, Лондон… — Я положила одеяло на пол и легла на него, укутываясь, словно гусеница в свой кокон. — Я так хочу спать.

— Уже обед, Эм, — говорит подруга. — А еще твоя мама звонила.

Я раскрываю глаза от удивления и спрашиваю:

— Мама?

— Да.

— И что же?

— Ну, она спрашивала у меня ли ты. Я ответила, что да, у меня. Тогда она начала рассказывать, что Кристи, когда проснулась, не обнаружила тебя дома. Она тебе звонила, но ты не брала трубку. Затем твоя сестра позвонила матери, та приехала, они обе волновались. В голову твоей матери пришла мысль, что ты можешь быть у меня, и она оказалась права, — поспешно рассказывала Лондон.

— М-м-м-м.

Звонила мама. Она за меня волновалась. Что-то в груди сильно ёкнуло от одной мысли, что теперь моя мама ведёт себя, как настоящая мама.

— Эмили, вставай. А то мои родители не поверят в мою версию про мега крутую вписку на троих! — воскликнула Лондон. В её голосе слышны были нотки власти; она словно бы говорила мне: ты выполнишь то, что я тебе говорю, и это не обсуждается!

— Что на троих? — спросила я.

— Про вечеринку с участием тебя, меня и Трента.

— А что, Трент еще не ушел?

— Ушел, конечно. Но родители, когда приехали, застали его в доме, потому мне пришлось придумать такую отмазку.

— Ясно, — произнесла я. — А если я останусь у тебя на еще один денек, родители против не будут?

— Эмили, не заморачивайся по пустякам. Они же так давно знают тебя, ты им уже словно родная. — Лондон произносит это и подходит ко мне, чтобы помочь подняться, разрывая мои объятья с одеялом.

Я снова принимаю душ, надеясь на то, что проснусь. Мой вид ужасен: бледная кожа, синяки под глазами, поблекший взгляд. Лондон принесла мне свободную майку и шорты. Я сначала не хотела принимать от неё одежду, говоря, что мне и в своей будет удобно. Хотя я прекрасно понимала, что теперь ни за что не надену это платье снова. В итоге, я все же согласилась принять от подруги одежду. Волосы обтерла полотенцем, но не стала сушить. Они влажными, слипшимися прядями неприятно липли к шее. Мы спустились в столовую, где уже обедали родители Лондон.

Столовая у них была светлая и просторная. Вся мебель и интерьер в светлых тонах: от белого до цвета персика с розоватым оттенком. Небольшой столик человек для восьми, за которым на противоположных сторонах сидели и обедали мистер и миссис Уоррен. Множество тумб, на которых помещались как нужные, так и не особо, вещи, например, кофеварка, микроволновка, декоративный набор горшочков и тарелок. На стенах висели натюрморты, изображающие, в основном, фрукты, и пейзажи. Повсюду были живые растения.

— Я тебе говорю, если мы выкупим эти акции сейчас, то представь, сколько они будут стоить лет через десять! — взбудоражено говорила Амелия, мама Лондон, не отрывая взгляда от своего ноутбука и допивая кофе.

Я стояла рядом с подругой. Мы вместе ожидали, пока на нас обратят внимание, но этого так и не случилось. Амелия и Карл, родители моей подруги, озабоченно обсуждали насущные проблемы, связанные с работой. Они вместе работали в крупной финансовой фирме.

— Приятного аппетита, — очень громко произнесла Лондон.

— А мне кажется, что это будет глупо, курс падает, неизвестно, сколько эти акции будут стоить позже. Что, если мы обанкротимся потом? — говорил Карл, тоже не отрываясь от отчетов, сохраненных в ноутбуке.

Подруга закатила глаза, но не намерена была отступать.

— Эй, мам, — сказала она еще громче прежнего, — а вот и Эмили.

Тут-то родители Лондон обернулись и дружелюбно улыбнулись.

— Ой, привет, крошка! А мы тебя не заметили, — проговорил отец подруги, а затем обратился ко мне: — Здравствуй, Эмили, приятно тебя видеть вновь.

Я немного смутилась и покраснела. Улыбаясь, ответила на приветствие:

— Здравствуйте, и мне тоже.

Амелия же встала со своего места и направилась ко мне, раскинув руки. Объятий от неё я никак не ожидала.

— Привет, Эмили! – произнесла она радостно. — Рада, что ты решила заглянуть к нам в гости.

— Здравствуйте, — еще более смущенно проговариваю.

— Милая, что ж ты раньше не сказала, что Эмили у нас в гостях! — она обратилась к дочери.

— Вообще-то, я утром говорила и тебе, и отцу, — ответила Лондон.

— Разве? — удивилась Амелия.

— Да, дорогая, она говорила об этом, — вмешался отец Лондон.

— Ох, простите меня беспамятную! — произнесла мать подруги.

Она приставила ладонь к голове, а затем резко отвела, как бы говоря, что забыла. Затем села на свое прежнее место и принялась за работу.

Мы с Лондон сели за стол друг напротив друга, чтобы видеть лица. Цветок, стоящий в вазе на столе, немного мешал, и потому подруга отодвинула его куда подальше. Старый, добрый дворецкий семьи Уоррен, мистер Уолт, сразу же принес нам по вафле с клубничным вареньем и наполнил кувшин апельсиновым соком. Завтрак на обед — это так замечательно. Наверное, родители Лондон редко когда его благодарили за работу, потому что, когда мы с подругой произнесли «спасибо», он широко заулыбался. Спустя пару минут молчания и интенсивного клацанья по клавиатуре отец Лондон заговорил, посмотрев на меня:

— Ну что, Эмили, как твоё здоровье? Все уже хорошо?

Я в тот момент дожевывала кусочек вафли и чуть не поперхнулась от неожиданности.

— Да, все хорошо. Спасибо, что спросили, — отвечаю я ему.

— А что, с тобой что-то было? — интересуется Амелия.

— Дорогая, ты опять со своей работой совсем не слушаешь дочь, — немного устало произнес Карл. — Эмили болела и была в больнице.

— А-а-а! Вот оно что, я вспомнила! Только вот ты тоже не совсем все правильно понял, Эмили лежала в больнице с головной травмой после того, как её избили те девчонки! — с упреком произнесла мать Лондон. — Ведь так, Эмили?

Я кивнула, не в силах что-то ответить. Они еще немного обсуждали, кто из них больше всего пропускает слова дочери мимо ушей. Обсуждали меня и то, что надо бы подать в суд на тех, кто меня избил. Это было не совсем приятно. Лондон сурово глядела на свою тарелку, ковыряясь в вафле вилкой. Она облокотилась об стол одной рукой и положила на неё голову, другой рукой пыталась съесть хоть еще один кусочек пищи, но никак. Вероятно, у подруги тоже пропал аппетит. Когда я почти допила свой стакан с апельсиновым соком, Лондон встала из-за стола, взяла свою тарелку с недоеденной вафлей, стакан и поставила все это в раковину.

— Большое спасибо, — угрюмо произнесла она.

— Милая, ты чего? — удивленно сказала её мать. — Почему ты не доела свой обед?

— Я не голодна, спасибо, — проговорила подруга и скрылась за стеной.

Я тоже поблагодарила всех за обед. Хотела повторить действия подруги, но меня опередил дворецкий, забрав из рук посуду. Я поблагодарила и его и направилась за Лондон. Она шла быстро, сжав ладони в кулаки. В конце коридора была стеклянная дверь, ведущая в какую-то комнату. Я не знаю, куда она ведет, никогда там не была, но подруга направилась именно в это помещение.

Когда я вошла вслед Лондон в эту комнату, то сначала мне показалось, что я нахожусь где-то снаружи, на свежем воздухе. Пол был уложен досками светлого цвета, стены голубого цвета, словно небо. Из-за большого количества светильников было очень светло. Повсюду расставлены горшочки с разнообразными плодоносящими растениями: помидоры, огурцы, клубника, апельсинные, лимонные деревья и другие. А также большую часть помещения занимала большая клетка, в которой жили попугаи различных видов. Лондон села на небольшой плетеный диванчик, обнимая подушку, и стала разглядывать птиц. Я присела рядом.

— Они ведь неплохие люди, — начала свой монолог Лондон. — Я знаю, что они меня любят. Просто обстоятельства такие. У них есть работа, они должны усердно трудиться, чтобы не потерять её. И так было всегда. — Она вздохнула. — Порой они меня спрашивают, почему я так груба, не понимая, как мне обидно даже от этих слов. Они ведь мои родители, значит, должны хоть немного уделять мне внимания, но этого не было. Мне нужны деньги — конечно, бери, сколько хочешь. Мне нужно помочь с учебой — давай подыщем тебе репетитора. Мне нужно ваше внимание — ой, извини, клиент на проводе. Ты ведь помнишь Чеда, да? — Я киваю. — Тогда я пришла вся в слезах домой и сказала маме, что меня бросил парень. Знаешь, что она ответила? «Извини, у меня важное совещание». И ушла. Я хотела бы попросить помощи у отца, но он пропадал сутками на работе, а затем приходил домой и засыпал прямо за столом у себя в кабинете. И я злилась. Начинала делать все на зло, но даже так они не обратили на меня внимание. А затем я стала той, кем я являюсь.

Она замолчала. Я смотрела на оранжевый, спелый плод, висящий на деревце. А затем произнесла:

— Знаешь, иногда после твоих выходок мне казалось, что ты полная стерва.

И Лондон рассмеялась.

— А я знала, что ты так думаешь. Все так думали.

Птицы щебетали на своем языке. Как жаль, что мне его не разобрать. Они то взлетали, то бродили по жердочкам, то спускались вниз, чтобы отыскать зерен. Лондон встала, взяла горстку сухого корма из мешка и стала сыпать птицам, даже не открыв клетку.

— У меня была только ты тогда, — говорит она, — и больше никого. — Вздыхает. — А теперь скоро и тебя не будет.

Я заметила, как она трет рукавом своей кофты глаза. Видимо, плачет. Я поднимаюсь и обнимаю подругу. Она выше меня, потому при первой возможности целует меня в лоб.

— Ты стала такой сентиментальной, — говорю я.

И Лондон снова смеется, так заразно, что не могу не удержаться от улыбки.

— Кстати, после того, как я умру, — говорю это спокойно, зная о неизбежности этого события, — с тобой всегда останутся мои родители, и моя сестра, и Трент.

— А причем тут он? — удивляется подруга.

— Ты разве не видишь? — спрашиваю я, мне лишь отрицательно качают головой. — Значит, увидишь позже.

Лондон снова садится на диванчик. А меня все никак не покидает ощущение того, что нужно ей сказать что-нибудь. Сказать то, что поможет ей понять, что родители её любят, хоть она этого и не видит. Я срываю тот самый апельсин, на который давно положила глаз, и начинаю его чистить. Корка оказывается очень прочной, и мне не сразу удается её оторвать, потому что я еще вчера сгрызла свои ногти, а чистить апельсин одними пальцами довольно сложно.

— Знаешь, я ведь тебе не говорила, по какой причине решила совершить самоубийство, — произношу тихо и отдираю самый первый кусочек кожуры.

— А я и не спрашивала, — проговаривает Лондон. — Но я догадывалась.

— Это все из-за родителей. — Делаю паузу. — Ведь я тогда была вместе с Томом в машине. Если бы я его не отвлекла, он был бы жив. Но весь удар от столкновения пришелся на передние сидения, а значит, на Тома. Мне просто повезло, что я сидела позади, а ведь могла сесть рядом с ним. Я бы умерла вместе с ним еще тогда. Отец посчитал меня во всем виноватой, он породнился с бутылкой и с унитазом. Стал говорить, что лучше бы мы поменялись местами, тогда я умерла бы, а Том выжил. Затем начались ссоры и побои. Отец свое горе запивал алкоголем, мама забивала безразличием. Они так резко и обоюдно стали меня ненавидеть. Когда приезжала Кристи, мама закрывала отца в спальне, я пряталась в своей комнате, и создавалось ощущение, что все более-менее нормально. Сестра знала, что отец выпивал, что оба наши родителя все еще находились в пучине боли, но она не знала, на кого эту самую боль они направляли. — Я снова оторвала кожуру, теперь кусочек побольше, и сок прыснул мне на футболку, полился по пальцам. — И так весь год. Дом — школа, дом — работа, дом — истерика и избиение, изредка больница. Я не выдержала, я сломалась. Да, я не давала толчок к развитию опухоли — это все началось из-за моих неоднократных сотрясений мозга. Но, тем не менее, я дала еще больше шансов на её развитие.

Я протянула дольку апельсина подруге, она задумчиво смотрела на что-то, переваривала услышанное, но взяла кусочек из моих рук. Решаю закончить свой монолог такими словами:

— Это и была ненависть и нелюбовь, поверь, я знаю. А твои родители… они любят тебя, это видно. Просто теперь они, видимо, не могут понять, с какой стороны к тебе подойти, чтобы не вызвать у тебя агрессию, и пытаются отвлечься от своих мыслей работой.

Лондон посмотрела на меня с сожалением и благодарностью. Я снова протягиваю ей дольку апельсина, а следующую кладу себе в рот. Сладко-горький привкус у фрукта очень похож на ощущения сегодняшнего дня.

— Кстати, а что это за место? — спрашиваю я.

— Эта комната принадлежит Гарольду, дворецкому. А все это — его маленькие семейные реликвии. — Лондон наконец-то улыбнулась.

— Ты любишь этого старика, да?

— Он со мной с самого детства, потому и стал как родным.

Мы покидаем комнатку старика-дворецкого и направляемся в комнату Лондон. Внезапно у меня под ногами оказывается толстый и пушистый серый котик. Я его вспомнила, раньше этот котик был маленьким комочком шерсти, а теперь так вырос. Мартин — так зовут кота. Я беру его на руки, запуская пальцы в его пушистую шерсть, и следую за подругой. Мартин мурлычет и облизывает мои пальцы.

Весь оставшийся день мы просидели в комнате у Лондон, смотря ТВ и сериалы. Я гладила ласкового кота подруги, который то уходил, то возвращался вновь, и получала от него беспрерывное мурчание в знак благодарности.

Дата добавления: 2015-07-25