Как построить дом без чертежа. Дайсэцу Тайтаро Судзуки

Чтобы построить дом без чертежа, опытному плотнику достаточно погрузиться в состояние мусин. И тогда ему удастся на одном дыхании создать шедевр. Так говорил японский философ Дайсэцу Судзуки, который родился в Японии в 1870 году и прожил великолепные и насыщенные событиями 96 лет жизни.

Судзуки читал лекции по дзен-буддизму для преподавателей и студентов в Кембридже и Оксфорде, беседовал про законы психологии, веры и безверия с мистиком Карлом Густавом Юнгом и психоаналититком Карен Хорни, дружил с философом Эрихом Фроммом.

Его отец, дед и прадед были самураями и потомственными врачами из японского города Канадзава. Все они умирали рано и оставляли свои семьи без средств к существованию, так как вдовы в те времена получали очень маленькую пенсию. И юный Судзуки, рано оставшийся без папы, часто размышлял, откуда у него такая карма, почему в его роду мужчины долго не живут и можно ли ее изменить. Он взял у греческого миссионера Библию на японском, чтобы приобщиться к новому духовному опыту, и застрял на первых же ее строках. Ему было неясно, зачем Бог создал мир. Он прочел всю книгу, но ответа на свой вопрос не нашел, в ней описывалось только "как", но нигде не рассказывалось "почему" и "зачем". Когда его друг, принявший христианство, предложил ему сменить веру, Судзуки спросил у него, зачем Бог создал Землю, вновь не услышал ответа и в христианство не перешел, хотя интерес к нему сохранил навсегда.

Старший брат оплачивал его обучение в университете, одновременно Судзуки в качестве приходящего мирского ученика изучал дзен-буддизм в монастыре. Читал философские трактаты и четыре года медитировал над коаной (так называется в буддизме заведомо неразрешимая задача, полезная для медитирования над ней) "хлопок одной рукой", а потом постиг ее мудрость и пережил "сатори"— просветление. Он двигался по жизни не спеша: сначала — школьный преподаватель иностранных языков, затем — сотрудник университета, чуть позже — видный, а затем и знаменитый в Японии ученый, знаток философии дзен. В 1936 году его пригласили читать лекции по буддизму в Кембридж, в Великобританию. Он приехал и всех очаровал своим чувством такта и мудростью. На его лекции буквально ломились и преподаватели, и студенты. И последующие тридцать лет он путешествовал по всему миру, изучал дзен, рассказывал про дзен и писал для европейцев книги по дзену.

Судзуки сочетал в себе утонченность с величайшей простотой. Представьте себе картину: семинар для преподавателей, тема — введение в дзен. Судзуки рассказывает слушателям про Путь к Совершенствованию.

— Сегодня утром мы рассмотрим Четвертую Благородную Истину, которая называется Благородным Восьмеричным Путем. Первой ступенью Благородного Восьмеричного Пути является се-кэн. Се-кэн означает правильное мнение. На самом деле в правильном мнении уже содержится весь буддизм, потому что правильное мнение подразумевает, что у человека вообще нет никакого конкретного, фиксированного мнения. Второй ступенью Большого Восьмеричного Пути... — следует длинная пауза. — О, я забыл вторую ступень. Вы можете прочесть о ней в книге.

За простотой Судзуки скрывается лукавая мудрость: он знал, что дзен нельзя понять, в него можно только войти, почувствовать и осознать. Раз он на лекции забыл про Вторую ступень — значит, она не важна для проникновение в дух дзена. А кто этого постичь не в силах и тщетно напрягает ум — пусть откроет книгу и зубрит все насчет Второй ступени.

Свой дом в Японии, в Камакуре, Судзуки построил по европейскому образцу — коридоры и много комнат. Рабочие материалы занимали сразу несколько кабинетов. Судзуки переходил из кабинета в кабинет и в каждом писал отдельную книгу. И прекрасно ориентировался в кажущемся хаосе. Он любил свой дом, никогда не собирался переезжать в Европу, хотя проводил там много времени.

В 1963 году Судзуки пригласили выступить на закрытии Всемирного конгресса религий, который проходил в Лондоне, в Квинс-холле. Тема конгресса впечатляла высокопарностью: "Высший духовный идеал". После нескольких докладчиков, которые сотрясали воздух громогласными призывами, мудрыми поучениями и эффектными умозаключениями, на кафедру поднялся Судзуки.

— Когда меня попросили, — сказал он, — высказаться о высшем духовном идеале, я не знал, о чем мне говорить. Во-первых, я простодушный провинциал из далекой страны, который неожиданно оказался в центре Лондона, в самой гуще событий. Я нахожусь в замешательстве и совсем не могу думать таким образом, каким привык думать у себя на родине. Во-вторых, как может такой маленький человек, как я, говорить о таких высоких сущностях, как высший духовный идеал?.. Нa самом деле я даже не знаю, что такое "духовный" и что такое "идеал", не говоря уже о высшем духовном идеале...

После чего он рассказал о своем доме и саде в Японии, сравнил свою жизнь с жизнью человека в большом городе и изящнейшим образом подвел слушателей к мысли о том, что духовное неотделимо от материального и спорить, что выше и ценнее, — бессмысленно. В конце его выступления весь зал несколько минут аплодировал ему стоя.

Судзуки обладал особым метафизическим, дзенским юмором. На одной лекции дотошный слушатель спросил у него: "Доктор Судзуки, когда вы используете слово "реальность", вы имеете в виду относительную реальность физического мира или абсолютную реальность трансцендентных измерений?" Судзуки на минуту прикрыл глаза, выдержал паузу, потом открыл глаза и ответил: "Да!"

Он не страдал "академической важностью", не считал, что знает все, и, будучи знаменитым на весь мир, спрашивал у двадцатилетнего студента Алана Уотса, как правильно оформить и подготовить к печати научную статью. И не только внимательно его выслушал, но и последовал его совету. Его произведения не сопровождались длиннющим списком использованной литературы, потому что он ничего не списывал, а творил сам. В книгах встречались исторические неточности и нестыковки в датах, немыслимые с точки зрения ремесленников от науки. А он не удосуживался притворяться "глубоко эрудированным". Его сочинения блистали неожиданными интеллектуальными находками и вводили в мир дзен-буддизма не через формальную логику и информацию, а через погружение в иной, не свойственный Западу поток сознания.

Кстати, насчет состояния мусин — оно наступает у вас тогда, когда вы все выучили настолько хорошо, что все ваши знания погрузились в подсознание, ваша голова от них освободилась, все забыла и вы воспринимаете только стоящую перед вами задачу. И тогда, в состоянии полной отрешенности и спокойствия, из глубины вашего "я" поднимается все необходимое для ее решения, из внешнего мира воедино собирается все, что поможет ее осуществлению, вплоть до хорошей погоды. И вы создаете то, о чем мечтали, без единой осознанной мысли. В состоянии мусин японский плотник строил дом, буддистский монах подметал веником двор, философ Судзуки подбирал материалы для своей очередной книги. А знаменитый пианист Гленн Гулд играл Баха. Нам оно знакомо под названием "вдохновение".

Судзуки прожил девяносто шесть лет — так как, без сомнения, нашел ответ на вопрос своей юности, отчего век его отца и деда оказался столь недолог. Они были самураями, а значит — обладали своим мнением и знали, как надо. И если что-то шло вразрез с их мнением или не так, как надо, они с этим сражались и погибали или заболевали от невозможности изменить жизнь. Мудрый Судзуки не сражался с жизнью — он ее обтекал, как река камни, и у него не было причин страдать и болеть. Поистине "правильное мнение — это отсутствие любого мнения".

Галина Зайцева, фрагмент из книги "Голос в тишине"

Дата добавления: 2015-07-25