Глава 13. Когда я открыла глаза на этот раз, склонившееся надо мной лицо не было похоже на тень

Когда я открыла глаза на этот раз, склонившееся надо мной лицо не было похоже на тень. Я пробыла в стазисе так недолго, что не успела заработать истощение. Брэндан сердито смотрел на меня, и его сверкавшие от злости глаза были похожи на золотых рыбок, плещущихся в зеленых прудах.

– Надеюсь, ты понимаешь, что угрозы самоубийством являются признаками девиантного поведения? – грозно спросил он.

Я затрясла головой, горько сожалея о прерванном стазисном сне. Мне снился Ксавьер, только в этот раз он настолько смешался с Брэном, что я уже не знала точно, кто же это был на самом деле. Я говорила Брэну, что скучала по нему, но на самом деле я тосковала по Ксавьеру. Так или иначе, этот парень обнимал меня, и мы с ним купались в ярких пейзажах чистого света, присутствовавших во всех моих стазисных снах. И мне было неважно, что парень, которого я обнимала, постоянно менялся. В любом случае, это было лучше, чем злобное лицо настоящего пария, нависавшего надо мной сейчас.

– Я не угрожала самоубийством, – ответила я. Голос у меня был все еще очень слабым от стазисных препаратов.

– Ну, конечно! – грозно сверкнул глазами Брэн. – Зачем же ты снова влезла в свой стеклянный гроб?

Я вытаращила глаза. Какое странное сравнение! Я посмотрела на свою уютную стазисную капсулу, Гладкий шелк подушек, лелеявших мой сон, нежная музыка, заполнявшая последние мгновения перед стазисом, первые сладкие нотки газов, предшествовавшие превращению финальной фазы сна в глубокий стазис. Гроб?

Брэн презрительно фыркнул и отошел.

– Возвращайся к своей семье, они беспокоятся.

Я знала, что это неправда. Патти и Барри практически не замечали меня, когда я присутствовала дома, сколько же им потребовалось времени, чтобы заметить мое отсутствие?

– Сколько? – спросила я, проглотив ком в горле.

– Два дня, – огрызнулся Брэн. – Когда мне сказали, что ты пропала, я сразу догадался, где ты можешь быть.

– А больше никто не догадался?

Он в бешенстве покосился на меня:

– Больше ни у кого не было причин думать, что ты хочешь заставить их чувствовать себя виноватыми!

Я вцепилась в борта своей открытой капсулы и с трудом слезла на пол.

– Я не пыталась заставить тебя чувствовать себя виноватым!

– Да что ты говоришь? – недоверчиво хмыкнул Брэн. – И в твоем мелком эгоистичном мозгу ни разу не мелькнула мысль о том, что вот ты уползешь обратно в свой стазис и тогда я точно пожалею?

Это было несправедливо.

– Нет, – честно ответила я. – Вообще‑то я думала, что ты будешь рад.

Он поднял брови:

– Рад? Да гори ты! Думаешь, если я не хочу встречаться с тобой, то я полный мерзавец?

Я снова растерялась.

– Нет.

– Так с какой стати я должен радоваться? Если я не влюблен в тебя, это вовсе не значит, что я хочу, чтобы ты пострадала, или умерла, или… пропала в своем коитальном стазисе!

Я покачала головой:

– Ты не понимаешь! Все совсем не так! Я просто не знала, что мне еще делать.

Брэн снова фыркнул:

– Прости, милая, но твоя жизнь совсем не так ужасна!

– Но… но я всегда так делала.

– Что значит – всегда? – переспросил он. Потом вдруг замер. – Гори ты! Ты… уже делала так раньше?

– Ну да. Все время.

Брэн в изумлении вытаращил на меня глаза.

– Но зачем? – выдавил он.

Я пожала плечами:

– Мама назвала это нашим домашним механизмом адаптации. Когда мы ссорились или родители слишком уставали, когда у меня совсем плохо шли дела в школе или маме с папой нужно было куда‑нибудь уехать, они погружали меня в стазис.

Мне показалось, что у Брэна вдруг подкосились ноги. Он уселся на картонную коробку, которая немедленно лопнула под его весом и разошлась снизу. Судя по виду, коробка была доверху набита стопками старых налоговых деклараций, да так плотно, что бумага выдержала вес Брэна безо всякой коробки.

– Ты хочешь сказать, что твои родители постоянно погружали тебя в стазис?

– Ну да, – кивнула я. – А ты думал, как я тут очутилась?

– Я… не знаю. Мне казалось, тебя отправили в стазис, чтобы спасти от Темных времен.

– Темные времена еще не наступили, когда я погрузилась в последний раз, – покачала головой я. – Вернее, они только‑только начинались. Уже появились сообщения о вспышках туберкулеза, но все было не так страшно.

– Твои родители… регулярно погружали тебя в стазис? Просто потому, что уставали или уезжали на отдых?

Я пожала плечами:

– Ну да. Они считали, что никто, кроме них, не может правильно меня воспитывать. Так было лучше для меня.

Брэн смотрел на меня, разинув рот.

– Что? – спросила я.

– А ты… Ты знаешь, что это противозаконно?

– Что это?

– Помещение индивида в стазис ради собственной выгоды считается тяжким уголовным преступлением. Карается наравне с изнасилованием.

Я просто не знала, что на это сказать. Стазис дарил уют и удовольствие, он был утешающим избавлением от всех жизненных невзгод. Как его можно сравнивать с изнасилованием?

– Твои родители так поступали с тобой? – очень мягко спросил Брэн. – Все время? Они своими руками крали у тебя огромные периоды детства?

Я затрясла головой.

– Да нет же! – возмущенно воскликнула я. – Все было совсем не так! Совсем наоборот, они спасали меня от пустой растраты огромных периодов жизни! Самый долгий стазис, в который они меня погружали, составил всего четыре года – да и то маме с папой просто пришлось это сделать, ведь они улетали на Титан, чтобы руководить созданием горнодобывающей колонии! – Тут я нахмурилась, пытаясь вспомнить, не ошиблась ли со сроками. Честно говоря, я не была в этом уверена. Во время стазисов я часто теряла представления о времени. – Когда они вернулись, то устроили огромный прием в мою честь, – пробормотала я, возвращаясь к теме. – Мне как раз исполнилось семь лет.

Брэн как‑то странно посмотрел на меня.

– А на самом деле сколько? – спросил он.

– В смысле?

– В том смысле, сколько лет тебя промариновали в стазисе?

– Я не понимаю. Говорю же, мне было семь.

– Семь? Это как сейчас тебе шестнадцать, а на самом деле семьдесят восемь?

– А, ты об этом, – пробормотала я. – Ну да, конечно.

– Роуз… – осторожно начал он. – Сколько лет тебе понадобилось, чтобы дорасти до шестнадцати?

– Ну… я точно не знаю. Несколько недель назад я вдруг поняла, что мне, вообще‑то, около ста. Последний стазис был шестьдесят два года тому назад, значит… Наверное, двадцать восемь? – пролепетала я.

Брэн медленно встал и вдруг сделал нечто такое, чего я совсем не ожидала. Он положил руки мне на плечи и крепко‑крепко обнял.

– Мне так жаль, – прошептал он мне на ухо.

Снова очутиться в объятиях парня оказалось так знакомо и так правильно, что я невольно ахнула. Но при этом я была в бешенстве. Брэн не хотел этого, он просто мучил меня! Поэтому я вырвалась.

– Чего? У меня все замечательно!

Брэн молча смотрел на меня; кажется, я еще никогда не видела, чтобы его лицо было таким открытым и добрым, как сейчас. Он медленно покачал головой.

– Роуз, у тебя все совсем не замечательно!

– Нет, замечательно, – огрызнулась я, злобно глядя на него. – И вообще, кто ты такой, чтобы осуждать мой механизм адаптации? Ты лупишь по теннисному мячу, я ухожу в стазис. Какая разница?

Несколько мгновений Брэн недоверчиво смотрел на меня, потом медленно закрыл глаза и несколько раз покачал головой из стороны в сторону.

– Хорошо, – проговорил он, снова поднимая веки. – Пусть будет так, если тебе от этого легче. – Он схватил меня за руку. – Идем, нужно вернуть тебя домой.

Я уперлась:

– Нет.

Брэн обернулся и посмотрел на меня:

– Нет?

– Я еще не готова вернуться.

Мне показалось, что на этот раз он смотрел на меня не меньше минуты.

– Мне очень жаль, – сказал он наконец. – Но ты подняла на ноги половину полицейских Юнирайона. Твои приемные родители бьются в истерике. Мой дед и Гиллрой в таком бешенстве, что скоро начнут рвать и метать. Так что будь взрослой, будь умницей и вылезай из подвала.

Я сморщилась.

– Оставь меня в покое! – простонала я. – Скажи им, что со мной все в порядке, что я здесь и просто пока не готова выйти. – Вырвав руку, я отбежала от Брэна и уселась на ящик.

– Почему?

– Пока еще слишком… слишком рано, – сказала я. – Меня еще не отпустило, должно пройти много времени, пока все это не перестанет меня мучить. – Я украдкой посмотрела на него, проклятого красавца, и у меня снова оборвалось сердце. Нет, слишком рано. – А пока еще не время.

Брэн в остолбенении смотрел на меня. Потом осторожно приблизился ко мне, как будто я была злобной помойной кошкой, и присел на корточки, чтобы заглянуть в глаза.

– Роуз, – тихо сказал он. – Прости меня, пожалуйста. Я не должен был говорить тебе того, что сказал. Это было… жестоко, просто ты застала меня врасплох. И я неправильно тебя понял, – он вздохнул. – Я не слишком хорошо схожусь с новыми людьми, наша компания всегда была очень…

– Замкнутой, – подсказала я.

Брэн невесело улыбнулся мне в ответ.

– Да. Типа того, – он глубоко вздохнул. – А ты такая тихая, Роуз. Именно это я имел в виду, когда сказал, что ты словно привидение. Это не имело никакого отношения к твоему стазису! Трудно понять, что у тебя на уме, ведь ты все время молчишь. Поэтому я и не догадался о том, что происходит. До самого конца… – Он задумался, подбирая нужные слова. – Ты тоже замкнутая. Непонятная. По крайней мере, для меня. Отто увидел тебя тем утром, когда ты сбежала из школы. Он сразу забеспокоился. Я сказал ему, что ты в меня влюбилась и тяжело восприняла отказ, но он думает… – Брэн помолчал. – Отто думает, что с тобой что‑то не так. Нет, не в том смысле, что ты ненормальная или вроде того… Это все из‑за провалов в твоем сознании. Я не вполне понимаю, что он имеет в виду, но Отто считает…

– Стазис тут ни при чем, – твердо отрезала я. – Просто представь, что однажды утром ты проснешься и увидишь, что весь твой мир исчез, все люди, которых ты когда‑то знал и любил, разом умерли, все места, в которых ты бывал, изменились до неузнаваемости, и даже выражения лиц у людей стали другими – и вот тогда посмотрим, останется ли твое сознание целым, без провалов! – Когда я закончила эту небольшую речь, мои измученные глаза снова налились слезами. – Гори ты! – прошипела я, пытаясь загнать слезы обратно. Я была права. Стазис закончился слишком рано.

– Это самая длинная речь, которую я когда‑либо слышал от тебя, – сказал Брэн и нежно дотронулся до моей щеки. – Плачь, пожалуйста, – тихо проговорил он. – Я тоже заплачу.

– Нет, не могу. Я не могу позволить, чтобы кто‑то видел мои слезы. Я слишком легко возбудима, мне нужно учиться контролировать свои эмоции.

– Но ведь здесь нет никого, кроме меня.

– Неважно, – отрезала я. – Это недопустимо. Мне требуется слишком много времени, чтобы успокоиться, для этого и нужен стазис! Теперь понимаешь? Я слишком эмоциональна. Кроме того, я проревела всю прошлую ночь, поэтому хватит с меня слез.

Брэн склонил голову набок.

– Прошлой ночью ты была в стазисе, – напомнил он.

– Ах, да, – буркнула я. Брэн слегка дернул уголком рта, а потом вдруг выпрямился и сел на ящик рядом со мной. Он обхватил меня одной рукой и погладил по плечу. Объятие было почти платоническим, но при этом очень сердечным. Я вздохнула. Кажется, впервые после моего выхода из стазиса кто‑то дотрагивался до меня просто так, не через силу. Не считая Завьера, конечно. Моя голова сама собой стала клониться, пока не улеглась на плечо Брэна. – Прости, что смутила тебя вчера, – сказала я.

– Три дня назад, – напомнил Брэн.

– Ага, – согласилась я. У меня всегда были сложные отношения со стазисным временем. – Я ведь никогда ни с кем не встречалась по‑настоящему, поэтому не знаю всех признаков и сигналов.

– Да никто их не знает, – негромко фыркнул Брэн. – Всегда приходится действовать наугад. Но мне казалось, что у тебя когда‑то был парень?

– Ксавьер, – кивнула я. – Но нам с ним не нужны были никакие сигналы. Мы так хорошо знали друг друга, что все было понятно без слов. Я знала его всю жизнь.

– Не хочешь рассказать мне о нем? – мягко спросил Брэн.

Я вздохнула.

– Он был сыном нашей соседки по кондоминиуму, и я впервые увидела его совсем малышом, а мне было тогда ровно семь. Мы с ним возились в саду. Росли вместе. Он был мне все равно что младший братишка, а потом… потом он как‑то незаметно стал моим лучшим другом. Единственным другом. Только он понимал меня… только он меня слушал. Когда нам с ним было по пятнадцать – то есть ему тогда было уже шестнадцать – мы… – Слезы брызнули снова, и на этот раз я не стала их прятать.

Брэн стиснул мое плечо и прижался щекой к моей макушке.

– Мне так жаль, Роуз. Должно быть, это ужасно – иметь кого‑то настолько близкого и навсегда потерять его, даже не успев проститься.

Лучше бы он этого не говорил!

– Я простилась с ним, – прошептала я сквозь слезы. – Но не успела сказать, как мне жаль.

Брэн ничего не понял, да этого и не требовалось. Все, что мне было нужно от него, это дать мне как следует выплакаться.

Но мне не дали и этого. Скрипучий голос прорезал безмолвный полумрак полуподвала, прервав мое отчаяние.

– Розалинда Саманта Фитцрой, пожалуйста, сохраняй неподвижность для подтверждения идентификации.

Дата добавления: 2015-07-25