Глава 10 Старый враг

Бабур повернулся и окинул взглядом шеренги ехавших за ним всадников под ярко-желтыми знаменами, возвещающими о том, что это воины Ферганы. Забыв племенные и династические раздоры, два часа назад в своих покоях в крепости Исан-Давлат и Кутлуг-Нигор благословили его, и мать прижалась губами к орлиной голове на рукояти отцовского меча Аламгира, висевшего на его окованном металлом поясе. Он был удивлен тем, что обе они не стали возражать против соглашения с единокровным братом, а Исан-Давлат даже одобрила его прозорливость и решительность. Только Ханзада, кажется, была потрясена тем, что не увидит больше дом своего детства в Акши.

Что же до Айши, то прошлой ночью Бабур посетил ее и на прощание спал с нею, думая о том, что если погибнет, то, возможно, во всяком случае оставит в ее чреве наследника. Однако особого наслаждения это ему не доставляло, и все свои энергичные телодвижения он совершал, глядя на стену, а не на ее лишенное какого-либо выражения лицо. Как только он, содрогаясь, извергнул себя, Айша поступила так, как всегда, – откатилась от него и прикрыла свою наготу покрывалом. Бабур, не глядя на нее, торопливо оделся и немедленно, без каких-либо прощальных слов, покинул комнату. Законные супруги, друг для друга они как были, так и остались чужими.

Хорошо еще, что ее отец наконец образумился. В хвосте длинной походной колонны, позади желтых ферганских стягов, ехали одетые в черное с красным конные арбалетчики-манглиги. Они прибыли в Шахрукийях через несколько дней после того, как Ибрагим-Сару прослышал о союзе, заключенном между Бабуром и Джехангиром против Шейбани-хана.

Вазир-хан и Байсангар ехали с ним рядом, а где-то там, в рядах всадников, находился Бабури. С момента получения известия о падении Самарканда он едва перекинулся с другом парой слов и скучал по его веселой, непринужденной компании. Но что поделать, видимо, радости простого дружеского общении не для правителей, помышляющих о великом.

По пропеченной летним солнцем земле войско продвигалось быстро и налегке: Бабур решил, что тащить с собой громоздкие осадные машины нет времени. Доныне Самарканд всегда находился в руках правителя из династии Тимуридов, не одного, так другого, и его жители, те, кто уцелел, наверняка мечтают избавиться от жестокого и чужого им хищника, каковым является Шейбани-хан. Он надеялся, что, завидев его приближающееся войско, они поднимутся против захватчиков.

Однако многое зависело от того, каковы планы Шейбани. Осень уже не за горами: намерен ли он перезимовать в Самарканде? Морща лоб под ритмичный топот множества копыт, Бабур пытался мысленно поставить себя на место заклятого врага. Чего тот на самом деле желает? Ограбить и разорить Самарканд и вернуться со своей ордой мародеров обратно в северные степи, радуясь богатой добыче, – или же хочет большего? Был ли для него захват Самарканда всего лишь набегом, или он намерен обосноваться там, положив начало новой династии?

Если рассказы, которые Бабур слышал в детстве, правдивы, Шейбани-хан давно копил злобу на Самарканд. Отец рассказывал, что в возрасте десяти лет Шейбани побывал в Самарканде пленником. Войска тогдашнего правителя города обрушились на узбеков. Отец и братья Шейбани были убиты, а самому ему накинули на шею петлю, привязали к хвосту верблюда и доставили в город, как раба. На его щеке выжгли клеймо, однако он, сообразительный и умеющий приспосабливаться, сумел приглянуться одному вельможе и был взят на службу в Кок-Сарай. Сановник велел выучить мальчика грамоте и сделал его писцом, но привилегированное положение не далось просто так: ему приходилось делить с господином ложе. Но в одну прекрасную ночь Шейбани перерезал хозяину горло и, окунув палец в кровь, в последний раз исполнил работу писца, начертав на стене проклятие поработившему его городу. Сбежав из Самарканда, он вернулся в родные степи и со временем объединил все узбекские кланы, вынашивая в своем сердце мстительную злобу против царствующего дома Тимуридов. Сейчас то был мужчина лет тридцати пяти, в расцвете сил, могучий воитель, впереди которого летела его грозная слава, а позади оставались горы трупов. Победить такого противника было не так-то просто.

И тут хитрость могла помочь больше, чем сила. Бабур рассчитывал, что, поспешая изо всей мочи, они доберутся до Самарканда за четыре дня, а если атакуют врага без промедления, то застигнут его врасплох и получат преимущество. Но, возможно, было бы лучше, окажись Шейбани в неведении относительно его истинных намерений или получи он о них неверное представление. Сумей он убедить противника, будто намерен покинуть Фергану, обойти Самарканд и уйти на запад, ему, возможно, удалось бы выманить узбеков из города.

В тот вечер, сидя с Вазир-ханом и Байсангаром возле походного костра, Бабур смотрел на огонь, ища озарения. Внезапно правитель вскочил, схватил палку и начал чертить на песчаной почве план Самарканда – пятимильный пояс стен, прорезанных шестью воротами, окружающие луга, поля и сады, русла ручьев и рек с востока и севера.

– Что, если мы направим отряд вдоль той стороны реки Аб-и-Сийях, параллельно северным стенам Самарканда? Стража на Железных воротах и воротах Шейхзада его увидит, но вот точно оценить численность с такого расстояния не смогут. А если нам удастся внушить им, что это наши основные силы…

– Что тогда, повелитель? – спросил Байсангар.

– Если повезет, узбеки пустятся в погоню, и мы сможем этим воспользоваться. Скроем остальные силы в лесу, что обрамляет луг Кан-и-Гиль, к востоку от Железных ворот, откуда будет видно все, что происходит, и, если, конечно, Аллах будет на нашей стороне, а узбеки и вправду поддадутся на обман, ударим по восточным стенам города у Бирюзовых ворот.

Некоторое время Вазир-хан задумчиво взирал на чертеж, по которому деловитая вереница муравьев уже тащила в свой муравейник обрывки листвы, а потом сказал:

– Отряд, перед которым будет стоять задача выманить узбеков из города, должен состоять из самых быстрых всадников. Нужно, чтобы они смогли оторваться от погони, сделать круг и присоединиться к основным силам, чтобы поддержать штурм города.

– Да, – энергично кивнул Байсангар. – Им нужно будет переместиться на юго-восток, вот так…

Он подобрал левой рукой брошенную Бабуром палку и начертал на песке стрелы, идущие мимо ворот Чахарраха, вокруг южных стен и, минуя ворота Игольщиков, к Бирюзовым воротам. При этом строй муравьев был нарушен, некоторые даже погибли, но тут же переформировались и возобновили движение, словно ничего не случилось.

– Но риск велик, повелитель. – Вид у Байсангара был озабоченный. – Мы ведь мало что знаем насчет того, сколько узбеков в городе, и о состоянии обороны. Возможно, даже если удастся выманить часть сил из города, защитников все равно останется слишком много, чтобы наш штурм удался. Вот если бы заслать внутрь лазутчиков…

– Вроде как я когда-то был лазутчиком? – усмехнулся Бабур, вспомнив, как давно, словно крыса по сточной трубе, пробирался в Самарканд подземным ходом. – Хорошо бы, да только времени на это у нас нет. Если мы хотим обхитрить узбеков, действовать надо быстро. И без риска не обойтись.

Бабур был уверен в своей правоте, но что, если его план все-таки провалится? Такую возможность он не хотел даже рассматривать. В Фергане издавна ходила поговорка: «Упустишь случай – до старости жалеть будешь». Нет, уж лучше не дожить до старости, чем всю жизнь предаваться сожалениям.

Спустя три дня – они преодолели сто тридцать миль даже быстрее, чем надеялся Бабур, – Самарканд лежал всего за несколькими грядами холмов, сейчас побуревших от летней жары, хотя через несколько недель их уже высеребрит первый морозец.

Последние три часа, по приказу Бабура, его люди ехали не быстрее, чем рысью, в полном молчании. Разведчики, прочесывавшие местность на случай засады, регулярно возвращались и докладывали, что ничего тревожного не видели и не слышали.

Несмотря на это, Бабур желал исключить любые случайности. Узбеки считались грозными бойцами, не только свирепыми, но и хитрыми, как лисы. И убивали в точности, как они: забравшись в курятник, лис непременно загрызет всех птиц, хотя сможет унести в зубах только одну.

В пурпурном закатном сумраке молчаливая колонна всадников достигла холма Кволба – последней высоты перед Самаркандом, откуда Бабур больше пяти лет назад бросил свой первый взгляд на город. На сей раз, однако, он не поднялся на вершину, а остановил марш, призвал к себе Вазир-хана, Байсангара и остальных вождей, и отдал последние приказы.

– Используя этот холм как прикрытие, мы поедем на запад, встанем лагерем под покровом деревьев, что обрамляют луг Кволба, и там займемся последними приготовлениями. Костров не разводить, иначе враг сможет нас заметить. Байсангар, тебе предстоит стать нашей наживкой: еще до рассвета возьми три сотни самых лучших всадников, езжай к реке Аб-и-Сийях и двигайся вдоль берега на запад так, чтобы тебя было видно с городских стен. Утренний туман не даст караульным на стенах точно оценить численность твоего отряда. Не испытывай судьбу. Не переходи вброд реку, пока не минуешь ворота Шейхзада. Рассчитываю, что ты присоединишься к нам и поможешь штурмовать Бирюзовые ворота не позднее чем через четыре часа после того, как мы расстанемся. Вазир-хан, как только мы увидим, что узбеки заглотили наживку и пустились в погоню за Байсангаром, атакуем стены с востока. Мой приказ – прорвавшись в город, убивать всех узбеков без жалости – они наших людей не жалели. Но жителей Самарканда не обижать и имущества их не трогать. Они мои подданные.

– Будет исполнено, повелитель.

Командиры закивали, но каждый, похоже, был погружен в свои мысли, гадая, переживет ли он завтрашний рассвет. До сих пор Шейбани-хан не знал поражений на поле боя. Однако в данном случае соперничать предстояло не только оружию, но и умам, и эта мысль придавала молодому эмиру отваги.

С отбытия Байсангара и его отряда миновало полтора часа. Бабур привалился спиной к разросшейся яблоне, ветви которой отягощали зрелые плоды, аромат которых пробудил в нем на миг память о Ядгар. Очертания кустов и деревьев размывались в дымке утреннего тумана. Воины уже нарубили стволов и сучьев, из которых сколотили приставные штурмовые лестницы, настолько широкие, что по каждой могли подниматься одновременно трое атакующих: предполагалось, что к стенам каждую такую лестницу подтащит пара лошадей.

Вазир-хан стоял на коленях и беззвучно молился, то и дело касаясь челом земли.

Отстраненно подумав, что ему, наверное, тоже не мешало бы помолиться, Бабур, однако, позволив себе лишь несколько мгновений отрешенности, вернулся к мыслям о разворачивающейся ситуации. Разведчики докладывали, что никаких признаков сколь бы то ни было значительной стоянки узбеков за пределами города не обнаружено. Возможно, это означало, что часть сил Шейбани-хана отправилась в набеги: после того как город пал и основная задача была выполнена, искушение разграбить беззащитные окрестные селения могло оказаться для диких, недисциплинированных кочевников просто непреодолимым. Более того, Шейбани-хан мог и сам отпустить их, потому как в своем высокомерии просто не задумывался о том, кто осмелится напасть на него.

Неожиданно Бабур услышал, если ему это не почудилось, звук, отвлекший его от размышлений. Резко вскочив на ноги и чуть не поскользнувшись на подгнивших палых яблоках, он, напрягая взор, всмотрелся сквозь деревья. Там, на большом расстоянии, над висевшим над рекой туманом, были видны знакомые очертания стен Самарканда, а на них то здесь, то там красные точки огней.

Изо всех сил напрягая зрение и слух, он уловил этот звук снова: глубокий, ритмичный бой барабана, к которому присоединялись новые и новые. Стены внезапно ожили: во всех направлениях заметались движущиеся точки. Сомневаться не приходилось, двинувшийся на запад отряд Байсангара со стен заметили. Теперь все зависело от того, отрядит ли Шейбани-хан за ним в погоню. Заглотит ли он наживку?

– Пусть твои люди держатся наготове, но никому не двигаться с места без моего приказа, – понизив голос, сказал Бабур своим командирам, когда те собрались вокруг него и, подобно ему, стали прислушиваться к бою барабанов, сливавшемуся в общий рокот: Бабур надеялся, что среди них нет изготовленного из содранной кожи Махмуда.

Шли минуты, нетерпение возрастало, неопределенность становилась невыносимой. Под прикрытием тумана Бабур, чтобы обеспечить себе лучший обзор, переместился вперед в рощицу поближе к стенам. Насколько он мог видеть со своего нового наблюдательного пункта, Железные ворота и ближайшие к отряду Байсангара ворота Шейхзада оставались закрытыми. У него уже не было сил дольше терпеть, но тут наконец решетка Железных ворот поползла вверх.

Как только она поднялась на достаточную высоту, оттуда в колонну по двое появились выезжавшие легким галопом всадники и, ускоряясь аллюром, направились на северо-запад. Колонна тянулась и тянулась, и Бабур, с замирающим сердцем ведший подсчет, насчитал не менее четырехсот всадников. Наконец последние воины растворились в тумане. В наступившей паузе он воззрился на Железные ворота, ожидая, что там сейчас опустят решетку, но оттуда вдруг медленно выехал одинокий всадник. В нескольких шагах за воротами, он, натянув поводья, остановил коня и стал водить головой из стороны в сторону, словно охотничий пес, принюхивающийся к воздуху перед тем, как взять след. Бабуру даже показалось, что этот одинокий всадник, через расстилавшиеся перед ним луга и поля, вперил взгляд прямо в него, хотя и понимал, что это невозможно.

Зато в том, кто это, у него не было ни малейших сомнений – Шейбани-хан собственной персоной. Ну, и что теперь сделает вождь узбеков?

Наконец всадник поднял руку и, когда позади него из Железных ворот выступила голова новой воинской колонны, ударил коня пятками, издал воинский клич, столь громкий, что его, пусть и с трудом, смог расслышать даже находившийся вдалеке Бабур, и умчался в северо-западном направлении. Еще через пару минут все всадники пропали из виду, и на сей раз решетка медленно опустилась на место.

Обуздывая свое нетерпение, Бабур вернулся к своим основным силам и подтвердил свой прежний приказ стоять на месте и не шуметь. Если они выступят слишком рано, шум поднявшейся в городе тревоги достигнет ушей Шейбани-хана, и тот повернет обратно. Вазир-хан занимал себя тем, что подтягивал у коня подпругу и многократно проверял оружие – меч, кинжал и метательный топор.

Бабур, благодарный наставнику за наглядный пример спокойствия и здравомыслия, занялся тем же. Он пробежал пальцами по торчащим из колчана за плечом длинным древкам острых, недавно оперенных стрел, достал из футляра изогнутый лук, проверил натяжение тетивы и удовлетворенно хмыкнул, ощупывая промасленное сухожилие. Лук был в отменном состоянии.

Наконец момент настал. На стенах все успокоилось, а Шейбани-хан со всадниками удалился на такое расстояние, что уже не мог услышать сигнал тревоги.

– Вперед! – вскричал Бабур срывающимся от возбуждения голосом, вскочив в седло, выехал из-за деревьев и остановился, ожидая выдвижения штурмовых колонн.

Вазир-хан и личная стража мигом оказались рядом с ним. Затем появились лошади, которые волокли лестницы, за ними остальные воины и последними конные арбалетчики Ибрагима-Сару.

Ударив каблуками в конские бока, Бабур взял с места в карьер, и все его войско устремилось на юг, к Бирюзовым воротам, через широкие луга, сквозь рассеивающийся туман, оставляя городскую стену по правую руку. Воины находились на дальней стороне протекавшей параллельно стенам реки, однако на сей раз у них не было необходимости форсировать ее вброд. Всего в ста шагах выше по течению от Бирюзовых ворот через нее был переброшен, несомненно узбеками, новехонький, широкий и прочный дощатый мост.

С грохотом пролетев по нему, Бабур и его люди понеслись прямиком к воротам. На стенах раздались встревоженные крики, и тут в дело вступили арбалетчики, осыпая стены толстыми, короткими стрелами. Тем временем к стенам, на самых низких их участках, по обе стороны от ворот уже приставили лестницы, и Бабур в числе первых начал взбираться наверх. Глядя на гребень стены, он с удивлением не обнаружил там ни единого защитника.

Лестница не доставала доверху, но преодолеть остававшуюся пару локтей, цепляясь за неровности кладки, было делом нескольких мгновений. Правда, в эти мгновения не способные даже вытащить оружие атакующие были особенно уязвимы, однако узбеки, если не считать тех, которые валялись, утыканные, словно дикобразы, арбалетными стрелами манглигов, на стене так и не появились.

Но скоро на штурмующих из находившейся шагах в ста башни обрушился град стрел, показавший, что не все защитники погибли или бежали. Стрела с черным оперением задела по касательной высокий шлем Бабура. Вторая вонзилась в бедро воина, стоявшего за его спиной, третья пронзила щеку бойца, который как раз перебирался с лестницы на гребень стены. Кровь хлынула изо рта, он разжал хватку и полетел вниз, сшибая заодно и бойца, карабкавшегося за ним следом. Падение с такой высоты на каменистую почву надежды выжить не оставляло.

Прикрывшись от стрел щитом, Бабур призвал воинов за собой и устремился туда, откуда велся обстрел. Стрелы так и посыпались на него, барабаня по щиту, однако толстая бычья кожа и дерево надежно защищали его. А вот юный боец позади него упал со стрелой в шее.

Еще миг – и Бабур ворвался в не имевшее дверей настенное укрепление и рубанул первого оказавшегося на его пути узбека прежде, чем тот успел бросить лук и выхватить меч. Второй противник успел дотянуться пальцами до рукояти, но Бабур полоснул его клинком по запястью, чуть не перерубив руку. Узбек повернулся, выбежал через проем в противоположной стенке и помчался по гребню к находившейся шагах в пятидесяти караульной надстройке Бирюзовых ворот.

Остальные противники попытались последовать за ним, но возник затор. Двоих из них Бабур и его люди положили в узком проеме, а еще двоих, хоть те и успели выскочить, достали на стене лучники. Правда, один из них, шатаясь, все же нырнул в спасительное укрытие.

– Повелитель, мы обратили их в бегство.

Обернувшись, он увидел Вазир-хана, запыхавшегося, но торжествующего, с кинжалом в одной руке и окровавленным мечом в другой.

– Не совсем. С отрытого участка стены их согнали, но надстройки в их руках, и они пока удерживают этот отрезок стены и ворота. Оставайся здесь, командуй. А я с остальными попробую прорваться в караульную башню и открыть ворота для наших основных сил.

Вазир-хан выглядел смущенным, но Бабур не собирался подвергать советника, чья хромота со временем лишь усиливалась, риску уличной схватки, где способность быстро двигаться могла оказаться определяющей при решении вопроса жить человеку или умереть.

Пригнувшись и выставив перед собой щит, он преодолел пятьдесят шагов до надвратной караулки, но, ворвавшись внутрь, обнаружил там единственного узбека – того самого, который едва не лишился руки. Тот привалился к стене, тяжело дыша, кривясь от боли, тогда как кровь, а с ней и жизнь, толчками вытекала из раны на каменный пол.

Топот ног, донесшийся с лестницы, ведущей вниз к воротам, сообщил Бабуру, что остальные защитники бежали. Он и его бойцы, опасаясь, что, как только они появятся из лестничного колодца, на них нападут, стали спускаться следом, но атаки не последовало.

– Сломать запор и открыть ворота! – проревел Бабур.

Двое его телохранителей с топорами в руках бросились исполнять приказ. Послышались удары, лязг металла, а потом треск и скрежет – дело было сделано. Старинные, обитые железом створы распахнулись, впуская внутрь остальных воинов Бабура, включая арбалетчиков-манглигов.

Сжимая в руке Аламгир, Бабур огляделся. Что-то больно уж тихо. Куда попрятались узбеки? Впрочем, он тут же отбросил опасения и устремился по широкой улице, выкрикивая:

– Фергана! Фергана!

Его клич отдавался эхом в странной тишине. В него не летели стрелы, не было слышно даже ответного узбекского клича. Но тут, к его изумлению, двери и ставни на окнах домов начали открываться. Он метнулся в укрытие и снова потянулся к луку и стрелам, но высунувшиеся наружу головы принадлежали отнюдь не узбекским воинам. То были мирные жители Самарканда – торговцы, лавочники, ремесленники, содержатели постоялых дворов, которые, узнав Бабура, с радостью и благодарностью за избавление выкрикивали его имя, призывая благословения на него и его воинов. Скоро люди хлынули на улицу из домов, почти обезумев от восторга.

– Скорее! – закричал какой-то мужчина. – Сюда! Я видел, туда побежали узбеки!

Он указал на узкий проулок, где на пыльной земле были видны следы крови. Прежде чем Бабур успел отрядить туда для проверки воинов, как двое горожан, один, судя по дородству, мясник, а другой, низкорослый и жилистый, с бородавкой на носу, помчались в том направлении, пропали из виду, а спустя несколько мгновений появились снова, таща за собой за ноги, так что голова билась о землю, молодого узбека. Из груди у него торчала арбалетная стрела, но он был жив и, с трудом дыша, молил о пощаде. Однако, прежде чем Бабур успел вмешаться, толстяк полоснул мальчишку ножом по горлу и расплылся в ухмылке, когда поток крови хлынул ему на сапоги.

Горожане вокруг вооружались кто чем мог – вилами, кузнечными инструментами, просто камнями… С горящими, как у диких псов, глазами, они вместе с его воинами принялись прочесывать улицы в поисках узбеков, и если находили, то забивали на месте до смерти – так натерпелись они от захватчиков и успели их возненавидеть.

Однако, не считая раненых на стенах, которые не могли далеко убежать, врагов попадалось мало, так что сопротивления люди Бабура фактически не встречали. Должно быть, узбеки бежали перед ними. Добравшись до площади Регистан, правитель приказал воинам остановиться. Возможно, враги решили, что силы штурмующих гораздо больше, чем на самом деле, не исключено, что их бегство было притворным и сейчас они затаились, чтобы ударить из засады. Проведя краткий совет с командирами, Бабур направил в каждую из трех сторон – на север, восток и запад по отдельному отряду с приказом осторожно прочесать город.

Солнце уже давно взошло, и под сияющим небом с тонкими полосками облаков на площади собиралось все больше и больше народу. Люди несли угощение – хлеб, фрукты, курдюки с вином, протягивая все это воинам Бабура. Повсюду вокруг него слышались возбужденные голоса. Вокруг царил хаос – а что, если узбеки опомнятся, перегруппируются и пойдут в контратаку? В этакой толчее воины Ферганы не смогут толком защищаться.

Бабур приказал вытеснить ликующую толпу, и его воины, выстроив барьер из древков копий, встали плечом к плечу и, медленно оттесняя народ назад, расчистили подходы к площади, что было уже лучше.

– Все эти дома, – распорядился Бабур, – надо обыскать, на всех подходящих наблюдательных и опорных пунктах вокруг площади разместить людей.

Даже сейчас сохранялась опасность того, что узбекские лучники затаились среди окружавших площадь мечетей, с выложенными голубой плиткой куполами дворцов и медресе, и выжидают своего часа.

– Повелитель…

Рядом с Бабуром появился молодой воин. Судя по вспотевшему лицу и тяжелому дыханию, он бежал со всех ног.

– Что у тебя?

– Повелитель, главные силы узбеков бегут из города на север через ворота Шейхзада, в надежде присоединиться к Шейбани-хану. Наши лучники обстреливают их со стен. А горожане осадили некоторых из них в караулке у Железных ворот.

– Превосходно. Мы должны полностью очистить город от врагов и занять позиции на стенах до возвращения Шейбани-хана.

Он велел подать коня и, сопровождаемый личной стражей, поскакал к Железным воротам. По дороге его внимание привлек сказочный голубой купол мечети Тимура, но не своей красотой, а тем, что откуда-то из-за него валил дым и доносились крики. Приблизившись к воротам, он увидел, что полыхает крыша надвратной караулки, а вопят изо всей мочи оказавшиеся внутри, в западне, узбеки. Подъехав ближе, он увидел, как одного из них, пытавшегося выбраться через окошко, местные жители затолкали обратно, после чего закрыли снаружи ставни, а двери подперли кольями. Еще один узбек в горящей одежде все же спрыгнул с башни, упал на землю и разбился, но окружившая его тут же толпа продолжала яростно бить и пинать тело, пока кто-то не отсек ему голову и не показал этот кровавый трофей ликующему народу.

При появлении Бабура один из горожан, с почерневшим от копоти лицом, узнав стяг правителя Ферганы, который вез за владыкой один из стражей, пал на колени.

– Повелитель, мы накрыли их в караулке и теперь сжигаем. Пусть помучаются, как мучались мы при их власти. Клянусь, ни один из них не умрет легкой смертью.

Его горящие ненасытной жаждой мести глаза взирали на владыку в ожидании одобрения, но от него так разило горелой плотью, что Бабура чуть не стошнило, и он, ограничившись кивком, махнул рукой, повелевая горожанину удалиться. Затем молодой эмир повернулся спиной к горящей надстройке, где вопли умирающих начали уже стихать, и поехал обратно, к площади Регистан. Судя по всему, Самарканд снова был в его власти, но ему до сих пор было трудно поверить в то, что этого удалось добиться так легко и быстро.

Впереди послышался цокот копыт, и показалась знакомая фигура. То был Байсангар, а среди сопровождавших его всадников эмир приметил и Бабури.

– Да здравствует Бабур, владыка Самарканда! – воскликнул Байсангар, и воины позади него подхватили этот клич.

Бабур поднял руку и медленно проехал мимо строя всадников, постепенно осознавая, что же произошло. Наверное, он должен бы испытывать восторг, но вместо того ощущал непонятную отстраненность. Неожиданно сильнее, чем когда бы то ни было, у него возникла потребность побыть одному и подумать.

В ту ночь, в Кок-Сарае, Бабур распорядился, чтобы ему принесли перо и бумагу, а когда слуга спросил, не вызвать ли заодно и писца, покачал головой. Он кое-что для себя решил. Ему девятнадцать лет, он уже вполне взрослый мужчина и добился немалых успехов. С настоящего момента он начинает вести дневник, записывая то, что говорит его сердце. И строки эти будут предназначены лишь для него самого.

Макнув перо в чернильницу, Бабур чуть задумался, а потом начал писать, сначала медленно, потом быстрее и свободнее, изливая на бумаге свои чувства.

«Из поколения в поколение Самарканд принадлежал потомкам Тимура. Затем узбеки, чужаки и дикари, кочующие где-то на границах обитаемых земель, захватили его и подвергли ужасному разорению. Ныне город, выскользнувший было из наших рук, милостью Аллаха возвращен обратно. Золотой Самарканд снова мой».

С глубоким вздохом он отложил перо, задул свечу, лег – и спустя мгновение уже крепко спал.

Дата добавления: 2015-07-25