Мелодия цвета

Я встал рано утром, сны еще звали меня. За окном уже было светло – солнце здесь встает рано, и лишь немногие наблюдают его рождение-восход, которое наполняет светом и смыслом мир вокруг. В каждой частичке утреннего мира была видна просветленность и свежесть. Мир был похож на радостного ребенка, купающегося в чистом ручейке со светло-голубой водой. Зеркальный мир хранил тишину, чтобы на ее фоне созерцающий человек смог услышать вдали, где встает солнце, хрустально-прозрачные звуки утренней музыки. Эта музыка есть свидетельство нового рождения мира из ночного хаоса и небытия. Ребенок в ручейке поднимает свои руки к солнцу и поет под эту музыку свою радостную, полную энергичной бодрости песню-гимн утреннему, восходящему, вечно молодому, свежему и весеннему солнцу. Он сливается с утренним миром в гармонии детства и весны.

Ближе к полудню я почувствовал медленное движение сна в голове. Я закрыл шторы и включил спокойную медитативную музыку со звонкими колокольчиками и седым голосом океана. Постепенно я растворялся в нигде: сначала ушли руки и ноги, затем тело и голова. Плавно ушли все мысли, и река времени потекла медленно в такт музыке. Мне была слышна только музыка, заполняющая все пространство комнаты, Она поглощала меня целиком, я вошел в нее. Перед моими глазами предстало нечистое темно-красное пространство, из которого постепенно проявлялся темно-желтый цвет. В процессе моего погружения он постепенно очищался, приобретая разнообразные пространственные формы. Через несколько минут я уже видел облако чистого, ярко-желтого цвета, которое «танцевало» в нескольких плоскостях одновременно, плавно заполняя весь объем пространства. В своем абсолютно свободном танце оно удалялось и возвращалось снова, двигаясь естественно и неопределенно, без каких-либо законов. Постепенно я вошел в это облако, и оно вошло в меня. Я купался в этом облаке чистого желтого цвета, мы сливались в одно неделимое целое. С этим приходили мгновения гармоничной неизвестности, когда я терял все ориентиры и даже самого себя…

Спустя некоторое время я погрузился глубже и почувствовал, как теплота желтого цвета стала медленно покидать меня, на смену ей приходила более спокойная, отрешенная холодность. Откуда-то сверху выплыло облако светло-голубого цвета, покрытое зеленой оболочкой. Оно двигалось по наклонной сверху вниз. Удаляясь в бесконечность, оно появлялось снова перед моими глазами и опять удалялось. В его движении была видна космичность, умиротворенность и неземное спокойствие. Потом скорость его движения стала постепенно увеличиваться: мне были видны периодические светло-голубые вспышки. Создавалось впечатление, что я плыву по загадочному космическому каналу, который погружен в океан прохладной, светло-голубой воды. Затем в центре зеленого облака вместо светло-голубого постепенно стал проявляться слабый фиолетовый цвет. По ходу времени его яркость становилась все сильнее и сильнее, скорость движения цветового потока увеличилась. Вспышки фиолетового цвета стали совершенно яркими и чистыми. Они напоминали об единстве глубины медитации и ясности макрокосмоса.

В это мгновенье музыка остановилась, что говорило об окончании моего путешествия. Я хлопнул три раза в ладоши, плавно поднялся вверх и медленно открыл глаза. В первое же мгновенье я почувствовал свежесть утра во всем себе и в мире, который глядел на меня глазами светло-голубого цвета.

Обращение к нимфе(тке)

Дорогая моя нимфа, ты живешь в другой плоскости – в плоскости плоти. Когда я взлетаю над вашими головами на недолгие икаровские мгновенья, я не вижу твоей головы. Я не вижу твоих мыслей, и сердце твое – словно далекий австралийский остров, куда никогда не ступит моя нога. На этом острове живут невиданные звери со сладкими языками, наполненные нежностью адского пламени, и с воздушно-алыми губами вкуса сахарной пудры, что снимают скальп с мыслей любовника. Танец твоего невинно белого живота подобен землятресению, когда бесчисленные твои любовники, охваченные страхом и ослепленные страстью, выкидываются из окон многоглазого здания-циклопа. Им не нужна больше жизнь без твоего алого пламени губ. Если бы ты пела, то голос твой был бы голосом златовласой сирены; если бы ты умела смотреть мне в глаза, взгляд твой был бы подобен бесконечно спокойному океану, из которого в древности вышла Пеннорожденная Афродита, в котором утонули все прошлые победы и страсти ради новых сердец, плывущих по твоим волнам. Дорогая моя нимфа, виновата ли ты, что родилась под знаком ядовитого скорпиона, прогуливающегося облачным дурманом страстей по чужим глазам и сердцам.

Если бы я только мог, я написал бы тебе несколько предложений таких невесомых слов, какие и не встречаются у нас на земле, которые летают где-то далеко-далеко, где спит на пуховых подушках вечный художник, нарисовавший когда-то тебя. Наверное, тогда было знойное лето, и, выйдя на белый прибрежный песок, Он почувствовал одновременно и полноту счастья, которая только и может быть, и легкую-легкую, синеватую дымку грусти о чем-то запредельном даже для неба, даже для Него, о чем-то недоступном Его глазу, может, о небесной птице счастья, а может о многоликой радуге, что опоясывает вселенную в момент ее рождения; и поэтому он слепил тебя со всей широтой любви, которая была только у него, со всем неугасающим пламенем сердца, которое еще никто не украл, со всей животворящей утренней радостью, которая, возможно, живет только там, куда еще не ступала нога падшего человека. И вот он сотворил тебя и вдохнул в тебя жизнь, жизнь-мечту, жизнь трепетного счастья и в то же время счастья невозможного, потому что Он не мог стать частью тебя, - потому как ты уже была частью Его сердца, Его творением. Ты росла и постепенно покидала райский сад, зеленоватую весну своего детства; плоть побеждала в тебе, танцевала фонтаном и сводила с ума сотни глаз. И вот пришло время, и ты упала в наше лето, как луч солнца, что проник в самую мою глубину и осветил все вокруг, и я вдруг почувствовал, что ожил, я почувствовал то, что некогда чувствовал Он на берегу моря – бесконечное счастье видеть тебя и бесконечную боль от недоступности этого счастья – потому что ты так и осталась частью Его и Его мира и никогда не станешь частью меня.

Если бы я только мог, я бы написал бы несколько предложений, чтобы их слова капали, как слезы, и катились с бумаги прямо в самое сердце, как льются и катятся бессмертные звуки Лунной сонаты, как капают звуки шопеновской грусти и нежности, как застывают в нашем сердце краски и оттенки вечного Врубеля. Я бы забыл весь смысл слов и жизнь бы их я написал заново, начиная с того момента, как я увидел тебя. Я бы убрал из них весь мрак и страх, боль и печаль, шум и дым, и оставил только ту изначальную прозрачность и чистоту, что сродни первым словам невинного младенца, у которого впереди еще вся жизнь – жизнь, полная красок и радости, восторга и побед, нежности и слез счастья. Дорогая моя, я подарил бы эти слова тебе, чтобы мой сон никогда не кончался и ты все так же улыбалась. У меня остались лишь сны о тебе, в которые ты вторгаешься так внезапно, как весенний ливень, что гонит прочь неживые белые хлопья и питает своей влагой землю, как твои взгляд и улыбка питают мое спящее сердце. Ты приносишь и жизнь, и боль одновременно, потому что, наверное, настоящая жизнь не бывает без боли, а боль возвращает нас к жизни, и мы не улетаем, а остаемся.

Дата добавления: 2015-07-25