Новая концепция социальной эффективности институтов

Центральным для всякой модернизирующейся страны является вопрос о соотношении традиционных крестьянских институтов и рациональных моделей общественной организации, как правило, привносимых извне (в ходе европеизации). Эта проблема сегодня столь же актуальна, например, для Индии, как и для России XIX в. Обычно ее решение сопровождается выдвижением крайних позиций (в пользу традиционализма или рационализации), четкое формулирование которых исключает возможность компромиссов. Именно такова была судьба дискуссий в отношении русской общины в условиях Крестьянской реформы и особенно в пореформенный период. Крайние позиции в этой дискуссии хорошо известны. Значительно более интересна постановка вопроса о том, до какой степени традиционные институты могут быть использованы в качестве инструмента модернизации для переходного периода. Приоритет в формулировании этой проблемы принадлежит А.Гакстгаузену, который изучал русскую общину в контексте социального конфликта в Западной Европе. Возможно, правда, что его обращение к этой теме стимулировалось реформами Киселева, который, если принять такую ее интерпретацию, видел в общине потенциально независимый от бюрократии институт крестьянского самоуправления. В рамках данного института крестьяне должны прийти к осознанию собственной ответственности и необходимости подчинения избранной ими самими администрации (голове, старосте), пониманию того, что эти выборные люди способны оказать им защиту от притеснений чиновников у министра и царя. При таком подходе община (в новой ее интерпретации) становилась из традиционного фискально-полицейского института важнейшим инструментом интеграции крестьянства в структуры гражданского общества, обеспечивая историческую преемственность и легитимность его новых форм.

Эта проблема – традиционных институтов в контексте социальных изменений – была центральной для Гакстгаузена и выражена в эпиграфе к его книге в виде русских пословиц – “От одного берега отстал, да к другому не пристал” и “Сижу у моря и жду погоды”. Но он выступает против ее упрощенного решения, свойственного как славянофилам, так и западникам. Основную трудность для практического решения проблемы он усматривает в экстремальной позиции “образованного сословия” или интеллигенции, которая, благодаря европеизации, утратила “национальный взгляд” – понимание ситуации и выступает не за развитие традиционных институтов, но их радикальное уничтожение путем прямой рецепции иностранного законодательства и учреждений (¹⁵).

В связи с этим предлагалась новая трактовка принципа эффективности аграрных институтов. Она связывалась не с абстрактным экономическим пониманием рациональности, но со способностью институтов действовать в соответствующей исторически сложившейся культурной среде. Данный подход (общий для Кавелина и Гакстгаузена) стал доминирующим в современных дискуссиях экономистов и социологов, когда (с распадом колониальной системы после Второй мировой войны) выяснилось, что простое заимствование западных институтов (бывших метрополий) в традиционных аграрных обществах (бывших колониях) ведет не к рационализации, но, напротив, порождает дисфункцию, а в ряде случаев даже ведет к попятному движению (ретрадиционализации). Решающим фактором успешности и эффективности новых хозяйственных установлений при таком подходе оказывается возможность их культурной адаптации в иной социальной среде. Другим выступает фактор времени, необходимого для этой адаптации. Наконец, третьим – система коммуникаций и образовательных технологий, способных привить в традиционном обществе не только новые ценности, но и поведенческие ориентации, закрепить их как на уровне элитных групп, так и широких слоев населения. Эти проблемы, четко сформулированные современной культурной антропологией, фактически оказались в центре внимания уже в условиях крестьянской реформы в России. Если признать необходимым изменение уклада жизни традиционного сельского населения (действительно, чрезвычайно отсталого), то на это потребуется как минимум несколько поколений. Но наивно полагать, что простая отмена общины (принятием новых законов) приведет к хозяйственному прогрессу, так как последний определяется не изменением норм (тем более в условиях господствующего правового нигилизма), а длительным развитием национальных хозяйственных традиций. В связи с этим необходима другая трактовка принципа эффективности: эффективно прежде всего то, что способно работать в данной среде. Аграрная экономика России вполне соответствует этим традициям, и в этом состоит ее эффективность.

Гакстгаузен выразил свои убеждения в чрезвычайно резкой форме: те, кто хотят сейчас (в 1858 г.) осуществить правовой роспуск русской общины, добиться равного разделения земли между всеми членами общины и сделать это в фиксированный промежуток времени, либо злоумышляют против России, либо абсолютно не представляют современной ситуации и национального характера (¹⁶). Они начисто лишены государственного взгляда на проблему. Не менее последовательно отстаивал данный тезис Кавелин. Его взгляд на общину претерпел, однако, определенную эволюцию, связанную не столько с развитием взглядов, сколько с изменением ситуации в пореформенной России.

В трактовке вопроса о сельской общине в России Кавелин занимал специфическую позицию, в которой сочетались идеи государственной школы, представлявшей (прежде всего в трудах Чичерина) общину как институт, созданный государством в фискальных целях, и славянофильское воззрение на роль общины как реальной альтернативы развитию капитализма в России (¹⁷). Оптимальным Кавелин считал разумное сочетание общинного землевладения (препятствующего быстрому и неконтролируемому переходу земли в руки частных владельцев) с личной поземельной собственностью крестьянина. Таким образом, считая перспективным путь расширения сферы индивидуального частного землевладения, Кавелин видел в общине инструмент регулирования данного процесса, его социальной амортизации, призванный предотвратить или, во всяком случае, ослабить массовый деструктивный протест (образцом которого выступало английское огораживание и крестьянские бунты в России). Говоря современным языком, он выступал за плюрализм форм землевладения для переходного периода, видя в традиционных формах (как общинная) социально-стабилизирующий элемент. Придавая большое значение общинному устройству крестьянства, Кавелин, как и другие либеральные западники, был, однако, далек от той идеализации общины, которая была свойственна славянофилам, а позднее народникам, Герцену с его теорией русского социализма.

Кавелин стремился разделить правовую и технологическую стороны разрешения земельного вопроса. Поэтому он сознательно разделял проблему типа собственности на землю и эффективности сельского хозяйства. “Все зависит не от прав на землю, а от способов пользования ею”. Как общинное, так и частное землевладение может быть эффективным или нет в зависимости от организации и порядка пользования. Спор о решении крестьянского вопроса выражался в жестком противопоставлении двух позиций – сторонников сохранения общины и ее противников, выступавших за личную поземельную собственность (частное землевладение). Отказавшись от принятия в качестве решающего критерия проблемы формы собственности, Кавелин искал третий путь, основанный на технологических параметрах, позволяющих совместить лучшие стороны различных типов собственности, реформируя тем самым их внутреннее содержание.

Дата добавления: 2015-07-25