Неприкасаемые. Журавлев инструктировал его долго и нудно, хотя роль Максимова в предстоящей операции

Журавлев инструктировал его долго и нудно, хотя роль Максимова в предстоящей операции была проста: прижать Ярового и не дать ему поднять тревогу, пока гавриловские опера будут чистить депозитарий. Потом принять пакет векселей, отвезти на Крымский вал, где в холле Дома художников его будет ждать Ашкенази. Передать ему пакет, проехать «дорожкой», застраховав себя от возможного «хвоста», и вернуться домой.

Максимов понимал, что занудством Журавлев компенсирует свое неучастие в операции: Гаврилов категорически запретил ему выходить из дома. Приученный прежней конторской жизнью «личным присутствием обеспечивать успех операции», Журавлев чувствовал себя не в своей тарелке. С утра сбрил щетину, проросшую на щеках за несколько дней болезни, даже надел костюм. Всем видом демонстрировал активность.

Максимов слушал его вполуха, демонстрировать уважение к начальству научился давно. Его больше заботил сам Журавлев. От Максимова не скрылся неестественный румянец, раскрасивший свежевыбритые щеки Журавлева, и лихорадочный блеск глаз. Признаки были нехорошие. Судя по всему, Журавлев, съедаемый изнутри раком, вспыхнул, как догорающая свечка. Дальше — агония и медленное разложение.

«Если Инга под видом снотворного колет ему морфин, тогда понятно, почему он до сих пор не ревет от боли. Тянут бедолагу до последнего. Гаврилова в гуманизме подозревать просто глупо. Самое лучшее, если бросит Журавлева за ненадобностью в какую-нибудь клинику. Нет, не будет этого. Своей смертью Журавлеву умереть не дадут», — подумал он и демонстративно посмотрел на часы. Половина третьего, у банка нужно быть к пяти.

— Я все запомнил, Кирилл Алексеевич. Пора.

Журавлев сразу же погрустнел, глаза сделались неприкаянными, как у брошенной собаки. Он со вздохом захлопнул блокнот.

— Буду ждать твоего возвращения, — Он протянул Максимову руку. — Ни пуха!

— Извините, но — к черту! — Максимов крепко пожал одутловатые пальцы Журавлева и встал.

Тот, не разжимая пальцев, притянул Максимова к себе, заставил наклониться и прошептал:

— А я пока поработаю. Думаю, через пару дней нам будет о чем переговорить.

Максимов едва сдержался, так захотелось сказать, что все знает о болезни, и срок Журавлева уже отмерян, времени сыграть Кротова просто нет. Потом вспомнил, что Кротова он уже выиграл, сам, без помощи Журавлева. И торговаться, стало быть, бестолку. Выбор сделан.

— Конечно, — кивнул он. И не оглядываясь — плохая примета! — пошел к дверям. Загадал, что если Журавлев его не окликнет, то все сегодня пройдет без неожиданностей. Едва взялся за ручку, сзади раздалось:

— Максим!

— Да? — он вздохнул и повернулся. Журавлев сидел в кресле у стола. Лицо, попав в тень, теперь казалось пепельно-серым.

— Возвращайся!

— Спасибо. Непременно вернусь.

* * *

Из кухни шел приятный аромат специй, обжариваемых в оливковом масле.

«В Корее американский батальон отказался идти в атаку, потому что им не подвезли к завтраку положенный по контракту апельсиновый сок. Янки, конечно, сволочи, но чем я их хуже?» — подумал Максимов и пошел на запах.

Дверь отрыл бесшумно, но Инга все равно оглянулась.

— Ходишь, как кошка, а я все равно научилась тебя вычислять! — Она улыбнулась своей спокойной улыбкой.

— «Вычислять», — передразнил ее Максимов. — Нахваталась!

— С кем поведешься, так тебе и надо, — вздохнула Инга.

— Чем так вкусно пахнет?

— Рыбу жарю. Этот уникум, — Инга глазами указала на потолок, — сказал, что мозгу требуется фосфор.

— Костик?

— Ну а кто еще!

Костя второй день не выходил из-за стола. Все три компьютера работали круглые сутки. К столу выходил с бледным до прозрачности лицом, наскоро ел и убегал наверх. Максимов несколько раз предлагал ему пойти в тир, но тот только вздыхал и отворачивался к монитору.

— Зря смеешься, Инга. В знаниях — сила, не помню, кто сказал.

— Интересно, что его жена по этому поводу сказала. — Инга посмотрела Максимову в глаза и отвернулась. Открыла кран и стала смывать прилипшую к рукам муку. — Подождешь немного? Скоро уже будет готово.

— Некогда, Инга. Ехать пора. Дай что есть.

— Немного вчерашнего борща осталось. И салат, если хочешь.

— Очень даже хорошо. — Он прислонился к косяку, с удовольствием следя за ее движениями. «Редкий тип, даже по кухне двигается, как по сцене». — В брежневском ЦК был единственный умный человек…

— А разве там были умные?

— Я же говорю — один. Товарищ Косыгин. Он к завтраку заказывал борщ. Калорийно, питательно и не тянет в сон. Кстати, у тебя витамины есть?

— Какие? — Голос ее чуть дрогнул, что не укрылось от Максимова, после разминки врезавшего заранее заготовленным вопросом.

— Для дистрофиков. Ревит, ундевит и прочее?

Она пожала плечами, открыла холодильник, перебрала коробочки и протянула ему одну.

Максимов вытряс на ладонь целую пригоршню разноцветных шариков и отправил в рот.

— Витаминный удар, — прокомментировала Инга. — Серьезная поездка?

— Нет, — пробурчал с полным ртом Максимов. — Поди, принеси, пошел вон.

За окном мелькнула тень.

— Кто там, Кротов? — кивнул на окно Максимов. Инга, не сводя с него почему-то погрустневших глаз, кивнула.

— С утра круги нарезает. После завтрака о чем-то с Журавлевым поспорили. Вот с тех пор и кружит. Зайдет на веранду, погреется — и опять.

«Так, кое-что интересное я пропустил», — подумал Максимов.

Инга подошла вплотную, сцепила руки за его спиной. Молча потерлась щекой о его грудь и отошла к плите.

— Где есть будешь, Максим?

— На веранде.

Он отступил за порог. В Инге было все, что должно быть в женщине: покой и опасность. Счастье, если она твой друг. Опасней врага не придумать. Инга была врагом.

Дата добавления: 2015-07-25