Глава 9 Кожаный саквояж князей Бонч-Осмоловских

– Что здесь происходит? – Александра Модестовна с ужасом вглядывалась во взволнованные юные лица. – Казанцева? Замечательно! Веденеева! Еще лучше! А это еще кто? – Она вытащила из кармана халата фонарик и направила яркий луч света сначала в лицо Костромину, а потом – Алексею. – Молодые люди? Кто вы? Откуда? Как вы сюда попали и… И вообще, где вы все были?

– Погоди, Александра, – Михаил Петрович довольно панибратски отстранил Модестовну от дверей, чтобы дать проход воспитанницам с молодыми людьми. – Ну-ка все марш в директорский кабинет! Живо!

Костромин опять подал Даше руку, и она благодарно схватилась за нее.

В роскошном кабинете Александры Модестовны Михаил Петрович, будто именно он был директором пансиона, потребовал от ребят объяснений.

Девочки молчали, опустив головы.

– Что? Страшно признаваться в своих неблаговидных поступках? – грозно рявкнул Михаил Петрович.

– Ничего неблаговидного в наших поступках нет, – встал со своего места Алексей. – Вы прекрасно знаете, почему Леру заперли в вашем пансионе. Тут ее держали, как в тюрьме… Мы должны были встретиться, чтобы наконец объясниться.

– Объяснились? – довольно ядовито поинтересовался Михаил Петрович.

– Объяснились, – кивнул Алексей.

– А что теперь прикажешь ее родителям докладывать?

– А зачем им что-то докладывать? Вот она, Лера, живая и невредимая! Будет у вас по-прежнему учиться.

– А ты?

– А я, естественно, уйду домой, – спокойно произнес Алексей.

– И будешь сюда таскаться? – гневно спросил Михаил Петрович.

– Я буду не «таскаться», а приходить… Иногда… Если позволите…

– Конечно, не позволим, потому что в условиях договора с родителями Веденеевой записано, чтобы никаких лиц мужского пола к ней в гости не допускать, – тут же возразил Михаил Петрович.

– Не спорь с ними, Алеша, – подала свой опять ослабевший голос Лера. – Теперь ведь это не имеет значения. Мы же договорились.

Нахмурившись, Алексей сел на свое место, и только по его напряженно сплетенным пальцам было понятно, как он волнуется и переживает.

– Так, с этими выяснили, – Михаил Петрович повернулся к Костромину. – А ты кто такой и что здесь делаешь?

– А он мой… друг! – поспешила сказать Даша.

– Еще одна смертельная любовь? – усмехнулся Михаил Петрович.

– Да, – храбро ответила Казанцева и почувствовала, как Сашка, сидящий на диванчике рядом, сжал ее пальцы. И от этих пальцев вверх по Дашиной руке стала подниматься горячая волна, которая, добравшись до лица, охватила его таким пламенем, что Даша вынуждена была, как только что мечтала, спрятать его на Сашкином плече – потому что до груди было не дотянуться.

– И что же нам с вашими любовями делать? – почему-то вдруг сбавил свой грозный тон Михаил Петрович.

Костромин кивнул на Леру с Алексеем:

– Просто разрешить им иногда встречаться, хотя бы по выходным.

Михаил Петрович на это его заявление почему-то ничего не ответил, а Даша подумала, что Сашка зря кивнул только на подругу с приятелем, мог бы и на них с Дашей намекнуть. До чего же недогадливый человек этот Костромин! Неужели он сжимал ее пальцы только в знак солидарности в борьбе против директрисы и воинственного Михаила Петровича? Неужели обнимал ее в темных залах Северного Корпуса только для того, чтобы она не боялась? Неужели с ним не произошло то же, что с ней? Разве он не чувствует, что все не зря, что они не случайно встретились?..

– Мы подумаем над твоим предложением, – вместо Михаила Петровича Сашке ответила до сих пор молчавшая Александра Модестовна. – Объясните, как вы оказались в Северном Корпусе.

Даша в ужасе посмотрела на Леру. Что ответить Модестовне на этот вполне уместный вопрос? Не выдавать же Айгуль с Чакой. Хоть они и не очень симпатичные девчонки, но предательством Даша никогда не занималась и заниматься не собирается.

– Понимаете, дверь из дортуара в коридор, ведущий в Северный Корпус, случайно оказалась открытой, мы вышли, нечаянно добрались до выхода и… – забормотала она фальшивым голосом.

– Не обманывай, Даша, – оборвала ее Александра Модестовна. – Я никогда не забываю закрывать двери, потому что отвечаю перед родителями, законом и собственной совестью за ваше здоровье и ваши жизни. Я прекрасно знаю, что ключ есть у Айгуль Талиевой, и никто, кроме нее, не мог открыть вам двери.

– Но это не она, честное слово! – Даша обрадовалась, что может сказать хоть чуть-чуть чистейшей правды.

– Тогда кто? Неужели ты будешь отпираться, что она проверяла тебя на испуг сидением в темной комнате?

Даша молчала.

– Я ведь знаю, что она всех проверяет, – продолжила Модестовна. – После истории с Валей Федоровой ей строго-настрого запретили это делать, и Талиева вроде бы послушалась. Неужели опять взялась за свое?

– Понимаете, она не со зла, – Даша наконец догадалась, как лучше всего выкрутиться. – Она просто хотела нам с Лерой помочь. Мы же не могли выбраться через центральный вход. Вот она и согласилась открыть дверь из дортуара своим ключом…

– Допустим, но как вы вышли из пансиона? На дверях всех корпусов висят обыкновенные амбарные замки, к которым Царский Ключ не подходит, потому что они повешены позднее.

– Проржавели ваши замки, – ответила Даша.

– Не может быть. Они все новые! – воскликнула Александра Модестовна.

– Ничего себе новые! Да этот замок прямо рассыпался в моих руках.

– Подожди, Даша, это какая по счету дверь от Западного Корпуса?

– От Западного не знаю, а от Восточного – первая с краю, – подумав, сообщила Даша.

– А-а-а… – протянул Михаил Петрович, – там вполне замок мог и проржаветь. В прошлом году от тяжести снега как раз у Восточного Корпуса слегка обвалилась ветхая крыша, и в оттепель талая вода текла прямо по внутренней стороне стены здания. Крышу мы залатали, а замок у той двери не проверили. А надо было бы!

– Но этого же не может быть! – невпопад сказала Александра Модестовна и так разволновалась, что лицо ее пошло красными пятнами.

– Почему не может? – удивилась Даша.

– Потому что Айгуль запирала всех в темную комнату у Западного Корпуса.

– Ну… Не знаю… Может быть, в пансионе таких комнат несколько?

– Несколько… Несколько… Несколько… – Модестовну заклинило, как фонограмму на концерте. – Да, скорее всего, их несколько… Наверно, их должно быть четыре, как углов здания… Комнаты же угловые… Как же мы не подумали, а Миша?

Миша, то есть Михаил Петрович, тоже встрепенулся, оживился и добавил:

– А колонны двигаются только в одной…

– Да, в нашей двигались, – вырвалось у Даши. Она тут же пожалела об этом, но было уже поздно.

– Двигались? – в один голос вскричали директриса с Михаилом Петровичем. – Неужели мы наконец нашли?

– По-моему, – возразил им Костромин, – это не вы нашли, а девчонки.

– Это все равно, – отмахнулась Модестовна. – Им же на пользу пойдет.

– Что-то я ничего не понимаю, – проронила Даша, которой очень не понравилось оживление, неожиданно охватившее директрису с Михаилом Петровичем.

– И я ничего не понимаю, – дверь кабинета Модестовны распахнулась, и в проеме показалась взлохмаченная Айгуль в казенном халатике поверх пансионской же ночнушки и в тапочках с синими помпонами. – Что-то мне кажется, что вы в нашем с папой пансионе расхозяйничались не в меру!

Она достала из кармана халатика мобильный телефон и набрала номер. Все сидящие в директорском кабинете были так удивлены появлением Талиевой, что в полном столбняке молча ждали, когда она наконец дозвонится.

– Папа! Это я! – закричала на весь кабинет Айгуль. – Нет, я не сошла с ума! Я знаю, что сейчас ночь! Но ты все-таки приезжай! Как это куда? В пансион, конечно!

Видимо, отец сказал дочери что-то не очень приятное, потому что она сморщилась, закатила глаза к потолку, а потом еще громче прежнего закричала:

– Со мной все в порядке! По-моему, здесь покушаются на твое имущество! Ничего я не выдумываю, а потому ты лучше приезжай!

Талиева выключила телефон и уселась на стул у двери, будто намереваясь стеречь сидящих в кабинете, чтобы они до приезда папочки не бросились растаскивать его добро.

– Что ж, тем лучше, – ничуть не расстроилась директриса. – Пора уже всем нам объясниться. Я думаю, Давид Алиевич нас поймет. А вы, юноши, – обратилась она к Костромину с Алексеем, – может быть, теперь отправитесь восвояси?

– Ну уж нет! – Даша еще плотнее придвинулась к Сашке и взяла его под руку, а он бережно накрыл ее ладонь своей. – Не уходите! Совершенно непонятно, что тут происходит!

– Ничего ужасного не происходит, – вздохнула Александра Модестовна. – И ни на чье добро мы не заримся, исключительно на свое!

– Здесь ничего вашего нет! Здесь все папино! – выкрикнула Айгуль со своего стула. – Он купил этот пансион! И вы не успеете замести следы, потому что он будет здесь с минуты на минуту! От Большого проспекта до пансиона всего несколько минут езды!

– Верно, твой отец купил это здание. Я сама пришла к нему с предложением организовать здесь элитную школу для девочек. Он согласился и, мне кажется, до сих пор не пожалел об этом. А тебе самой, Айгуль, разве не нравится здесь учиться?

– Это к делу не относится, – презрительно фыркнула Талиева. – Мне не нравится, что вы задумали что-то против папы.

– Кто тут против меня что-то задумал? – в кабинет ввалился огромный отец Айгуль. Видимо, он так торопился к дочери, которая почти кричала ему в телефонную трубку странные вещи, что не успел одеться, как обычно. На нем были спортивные синие брюки с белыми лампасами и весьма несерьезная футболка в желтую и зеленую полосочку. В этом домашнем наряде он был похож не на удачливого богатого бизнесмена, а на испуганного папаню, в дом к которому пришел родительский комитет, чтобы сделать выволочку на предмет безобразного поведения его ребенка.

– Проходите, Давид Алиевич, – совсем не испугалась директриса, – присаживайтесь.

Талиев с трудом втиснулся в единственное свободное кресло, к нему тут же припорхнула Айгуль.

– Ничего не понимаю, – пророкотал он, обняв дочь. – Что вы тут затеяли посреди ночи? Что случилось?

– Не волнуйтесь, Давид Алиевич, ничего страшного не случилось, а ночью мы тут оказались всего лишь по вине вот этих юных влюбленных, – начала Александра Модестовна и кивнула в сторону Даши с Костроминым и Леры с Алексеем. Даша опять уткнулась Сашке в плечо, а директриса продолжила: – Вы ведь знаете, что до революции это здание принадлежало моим предкам, князьям Бонч-Осмоловским?

– Конечно, вы мне рассказывали, – согласился Талиев.

– Я вам сообщила не все. В этом здании существовал тайный выход на черную лестницу из одной из темных комнат, которые служили чем-то вроде чуланов. Этот ход закрывала кирпичная колонна со встроенным в нее механизмом. Если нажать на один из кирпичей на стене, механизм запускается, колонна выезжает на лестницу и открывает этот выход.

– Нет, нажимать надо не на кирпич, – встряла Даша. – Там такая полоска, будто бы раствор между кирпичами, а на самом деле – это кнопка.

– Так вот как ты выбралась! – не удержалась Талиева.

– Значит, Айгуль, несмотря на договоренность, ты продолжаешь пугать девочек темной комнатой? – строго обратилась к ней Модестовна. – Я вас предупреждала, Давид Алиевич, что такая неуравновешенная девочка, как ваша дочь, не должна владеть Царским Ключом!

– Ты что, Гуля, по-прежнему бродишь ночами по пансиону? – рассердился Талиев. – Мы же договаривались!

– Иногда брожу… Ну и что! Зато именно я нашла эти две комнаты. Жаль, не знала, что в одной какая-то колонна выдвигается… Только я не понимаю, зачем вам эта выдвигающаяся колонна, если вы можете любым другим способом выйти из пансиона.

– В самом деле, Александра Модестовна, зачем вам этот тайный ход? – спросил Талиев. – Для экзотики? Экскурсии водить?

– Я думаю, что экзотика нашему пансиону тоже не повредит, – улыбнулась директриса, – но дело не в этом. В той комнате должна выдвигаться и вторая колонна, а за ней может находиться…

– Неужели клад? – теперь уже не выдержал Костромин и так сжал Дашины пальцы, что она чуть не вскрикнула.

– Очень может быть, – кивнула Александра Модестовна. – Я специально вам, Давид Алиевич, об этом не говорила, потому что ни в чем не была уверена. Столько лет прошло… Когда в этом здании хранились советские архивы, кто-то вполне мог найти ход. И клад, если он, конечно, был… Мы с мужем, – она кивнула на Михаила Петровича, – и с дочерью хотели сами найти тайную комнату, но вы очень ограничили поле нашей деятельности, когда вместо настоящего Царского Ключа вручили дубликат. Он, увы, открывает далеко не все двери.

– А можно поподробнее про Царский Ключ? – попросила Даша. – Неужели он сохранился с дореволюционных времен? Что-то не верится…

– Представь себе, – рассмеялась директриса. – Когда нам передавали права на здание, то показали дощечку с сохранившимися ключами от залов и комнат, где среди прочих болтался на грязной ленточке и позеленевший от времени Царский. Никто и не догадывался о его предназначении, а я его сразу узнала по описаниям в письмах и дневниках бабушки.

– Неужели с тех пор не меняли в здании замки? – удивился Алексей.

– Архивом использовались только два этажа Южного Корпуса. Там кое-где, конечно, замки поменяли, но в большей части здания сохранились старые.

– Неужели Ада Глебовна ваша дочь? – невпопад еле прошелестела Лера.

– Почему ты так решила? – рассмеялась Александра Модестовна.

– Вы сказали, что искали тайную комнату с мужем и дочерью, а в одном из залов Северного Корпуса висит портрет, очень похожий на учительницу русского языка. Вот я и подумала…

– Нет, – перебила ее директриса, – мою дочь зовут Анной Михайловной.

– Милашка? – ахнула Даша.

– Да, я рада, что вы ее так называете. Она и в самом деле у меня очень хорошая девочка, – улыбнулась Александра Модестовна.

– Да-а-а… – протянула Даша. – Можно было бы по отчеству и догадаться… И по фигуре… Я же чувствовала в ней что-то знакомое…

– Теперь уже я ничего не понимаю, – Александра Модестовна с удивлением посмотрела на Дашу. – О чем ты?

– Да так… – смутилась Казанцева. – Просто… в одну из ночных вылазок… – она бросила быстрый взгляд на Айгуль, – я видела вас в Северном Корпусе с женщиной, которую в темноте не узнала…

Даше очень не хотелось, чтобы директриса ее расспрашивала дальше, и ее спасла Лера, которая опять спросила:

– Но почему все-таки на портрете Ада Глебовна?

– На портрете не Ада, – ответила директриса. – На портрете наша бабушка, Ольга Александровна Бонч-Осмоловская.

– Но она действительно очень похожа на учительницу русского, – покачала головой Лера. – Странно даже…

– Ничего странного. Ада Глебовна моя сестра, и она действительно – копия бабушки. Иногда такое бывает. Фамильное сходство может проявиться очень неожиданно, даже через несколько поколений.

– Как же она ваша сестра, если она Глебовна, а вы – Модестовна? – теперь уже удивилась и Айгуль. – Двоюродная, что ли…

– Родная, но у нас отцы разные, – ответила директриса. – Мой отец, Модест Георгиевич Бонч-Осмоловский, рано умер, мама вышла замуж второй раз за Глеба Николаевича Волкова. И родилась Адочка. Я похожа на отца, а сестра, как мы уже говорили, – вылитая бабушка, Ольга Александровна.

– Все-таки я не понимаю, каким образом в здании сохранились портреты, мебель, люстры? – спросил Алексей. – Почему в музей не передали или… не разграбили?

– Ну, во-первых, многое и разграбили, и в музеи передали. Осталась жалкая часть. И то только потому, что один из важных чиновников претендовал оттяпать это здание себе. Вот и охранял, как мог, и, надо сказать, чуть не дождался своего часа. Если бы Давид Алиевич не согласился заняться этим зданием, в нем, я думаю, уже проживало бы семейство того чиновника со всеми детьми, внуками, мамками, няньками и собачками с кошечками.

– Ну что ж, – подытожил Талиев, – если ни у кого больше нет вопросов, то, по-моему, самое время пойти проверить вашу тайную комнату. Вдруг там и правда клад?

– Вообще-то у меня есть вопрос, – в тишине голос Даши прозвучал с очень тревожной интонацией. – Понимаете, по Северному Корпусу бродит какая-то женщина… Со свечой и с распущенными волосами… Я даже сначала подумала, что это привидение…

– Это не привидение, это Ада дурит, – сморщился Михаил Петрович. – Прочитала в бабкиных старых письмах, что в том месте, где свеча неожиданно зачадит и потухнет, спрятан клад. Я ей сто раз говорил, что по старому зданию гуляют такие сквозняки, что свеча в любом месте потухнуть может, но ей разве что докажешь… Вот и бродит по старым комнатам, как привидение, глупая женщина… Еще и волосы распускает для антуража…

– Вообще-то, она не так уж и глупа, – возразил Талиев. – Если клад действительно спрятан у тайного хода, то и сквозняк там обязательно есть, и свеча запросто потухнуть может от тока воздуха, несмотря даже на отсутствие рядом окон и дверей.

– Но у нее до сих пор ни одна свеча так и не потухла, – улыбнулся Михаил Петрович.

– Так что, идем за кладом? – спросил отец Айгуль, обведя всех присутствующих веселым взглядом.

– Я прямо не знаю, – Александра Модестовна взглянула на часы. – Уже четвертый час ночи. Может быть, стоит отправить детей спать?

– Нет!

– Ни за что не уйдем!

– Как это без нас? – в три голоса запротестовали девочки.

Молодые люди, которые чувствовали себя гостями, помалкивали, но видно было, что и им хочется пойти вместе со всеми.

– И меня возьмите, – дверь кабинета директрисы неожиданно скрипнула, приоткрылась, и в образовавшуюся щель просунулась взлохмаченная голова Чаки.

– Убирайся отсюда, предательница! – злобно выкрикнула Айгуль, метнулась от отца к дверям и вытолкала Чаку в коридор.

– Гулька! Что за безобразие! – пристыдил дочь Талиев. – Глядя на тебя, я склонен верить, что Александра Модестовна говорит правду. Ты абсолютно неуравновешенна и вздорна!

Он слегка оттолкнул Айгуль от двери и за руку втащил в кабинет рыдающую Таньку.

– Да это же племянница моего помощника! Таня, не так ли?

Чака закивала, продолжая всхлипывать.

– Кончай это мокрое дело! – Талиев вытер ей щеки собственным носовым платком. – И конечно, пойдем с нами вместе!

В коридоре Даша не утерпела и как можно ядовитее спросила Чаку, в ушах которой уже висели сережки с хризопразами:

– А мои серьги, Танька, тебе часом ушки не оттягивают?

Чака, будто испугавшись, резко отшатнулась.

– Зачем дверь закрыла, отвечай? – прошипела ей в ухо Казанцева.

– Я не виновата, честное слово! – захлебываясь, с жаром принялась объяснять Чака. – Я думала, Гулька спит, а она, оказывается, не спала, а за нами следила. Представляешь, специально позволила снять со своей шеи ключ, чтобы за нами подсмотреть. Понимала, что ей никто ничего не расскажет и не покажет…

– Ну следила! И что? Ключ-то у тебя был. Не отдавала бы его ей, вот и все!

– Да-а-а, – плаксиво протянула Евчак. – Я бы посмотрела, как бы ты не отдала… – и она начала нервно расстегивать замочек серьги.

– Ладно, – сжалилась над ней Даша. – Не снимай, оставь их себе. Я знаю, как хочется хотя бы иногда поносить украшения, раз на занятия не разрешают надевать. Считай, что я тебе их подарила, потому что если бы ты нам дверь не открыла, то не произошло бы то, что произошло…

– Ты имеешь в виду клад?

– Нет, Танька… Дело тут не в кладе, тем более что его там, может быть, и вообще нет… Тут дело совсем в другом… – и Даша искоса посмотрела на профиль идущего рядом Костромина, за руку которого так по-прежнему и держалась.

Чака проследила за взглядом Казанцевой, потом покосилась на сомкнутые руки Даши и незнакомого ей парня, шмыгнула носом и сказала:

– Ну… Вообще-то, я тебя вполне понимаю…

Айгуль Талиева, в отличие от Чаки, не понимала ничего. Идя впереди всех со своим отцом, она то и дело оборачивалась, чтобы еще раз удостовериться, что эту странную Казанцеву держит за руку вовсе не Олег Викулов, а совершенно непонятно кто. Даша снисходительно улыбалась ей, а потом смотрела на Сашку и, когда он поворачивал к ней голову, улыбалась и ему, но совсем другой улыбкой. Никогда и никому больше она не станет так улыбаться. «Бальная» улыбка Викулову, собственно говоря, предназначалась даже и не ему. Она была порождением небывалого праздника: прекрасной музыки, высокого искусства танца, взвинченных до предела эмоций. Улыбка Сашке была не театрально-праздничной, а настоящей. Даша даже подумала о том, что если бы ей предложили во владение весь вдруг найденный клад, а взамен попросили вынуть ладонь из руки Костромина, то она, ни минуты не сомневаясь, не согласилась бы.

Когда после плутания по лестницам и коридорам вся компания, возглавляемая Айгуль, наконец подошла к двери темной комнаты, а Александра Модестовна отомкнула замок, к Даше обратился Михаил Петрович: – Ну, Дарья, опять пришел твой час. Показывай нам, как работает механизм.

Даша с неудовольствием выпустила Сашкину руку и подошла к стене. Она развеселила всех, когда под лучом фонарика директрисы уткнулась носом в стену и таким способом отыскала удлиненную полоску кнопки. Колонна на этот раз отъехала с таким триумфальным скрежетом, будто приветствовала всех, кто имел сегодня счастье наблюдать ее перемещение.

Чака тут же выскочила на площадку лестницы и прокричала оттуда:

– Ну и темнотища! Страшно, аж жуть! И как ты, Дашка, не побоялась спускаться вниз? Это же все равно, что в колодец нырять!

После Чаки все вышли на темную лестницу, а Даша показала кнопку под подоконником. Танька выклянчила, чтобы ей позволили ее нажать, и присутствующие еще раз посмотрели, как колонна задвигается в комнату и как снова выползает на лестницу. Чака приложила ухо к кирпичному боку самодвижущейся колонны и восторженно констатировала:

– У нее внутри что-то тихонечко лязгает и дрожит! Будто там кто-то живой дышит!

– Ну, и где же может быть клад? – улыбнувшись Таньке, спросил Гулькин отец, окидывая взглядом и ощупывая руками мрачные кирпичные стены.

Александра Модестовна осветила фонариком по очереди все углы комнаты и задумчиво проговорила:

– Интересно, какая же из трех оставшихся колонн тоже может отъехать?

– Скорее всего, механизм должен быть спрятан вон в той колонне, – сказал Михаил Петрович и показал на кирпичный столб с другой стороны двери.

– Почему вы так решили? – спросила Чака.

– Поскольку комната угловая, то двум другим просто некуда отъезжать. За ними улица.

– Надо же, какая железная у вас логика! – восхитилась Танька. – Я ни за что не сообразила бы.

– Просто я хорошо знаю здание, – улыбнулся Чаке Михаил Петрович.

– Надо найти кнопку механизма… – еле слышно проговорила директриса. – Ой, что-то я разволновалась… – и она тяжело оперлась на руку мужа.

– Я поищу! – заявила Айгуль тоном, которому, как ей казалось, никто в ее собственном пансионе не должен перечить.

– По-моему, ты тут уже нараспоряжалась, – довольно сердито осадил ее отец и притянул поближе к себе. – Пусть попробует… Даша… Так, кажется, тебя зовут?

Казанцева кивнула, подошла к стене, положила на кирпичи руки, а потом повернулась к Веденеевой:

– Лер! А ты давай с другой стороны! Я думаю, вторая кнопка, как это ни смешно, тоже должна находиться на уровне моего носа.

Девочки зашарили руками по стенам с разных сторон второй колонны, и через несколько минут обрадованная Даша крикнула:

– Надо же! Нашла! Опять мне повезло! Приготовьтесь! Нажимаю!

С потолка за шиворот Казанцевой посыпался сор, внутри колонны что-то крякнуло, взвизгнуло и чихнуло, но с места она не сдвинулась.

– Нажми еще раз, – предложил Сашка. – Это она застоявшиеся суставы размяла и теперь наверняка поедет.

Даша стряхнула с плеч мусор, вытащила из-за воротника острый камешек и нажала кнопку еще раз. Колонна снова чихнула, как-то особенно взвизгнула – и все-таки поехала, продолжая кряхтеть и щелкать частями своего проржавевшего механизма.

– Ура-а-а! – в один голос закричали Даша, Лера и Танька. Айгуль выказывать такую ясельную радость посчитала ниже своего достоинства и лишь снисходительно улыбнулась.

За колонной оказалась ниша. Что в ней находилось, массивный кирпичный столб увидеть не позволял.

– Ну что, Александра Модестовна, вы отошли от первого потрясения? – обратился к директрисе Талиев. – Если за колонной и находятся сокровища, то они принадлежат вашей семье. Вам первой и входить.

Александра Модестовна побледнела так, что это было заметно даже в полутемном помещении.

– Пойдем со мной, Миша, – попросила она мужа, – а то мне что-то не по себе…

Михаил Петрович, нервно покусывая губы, повел жену к открывшейся нише.

– Здесь металлическая дверца, вроде как у сейфа! – крикнул он из-за колонны.

Потом раздалось клацанье металла о металл, какой-то слабый скрежет, а вслед за этим – расстроенный голос Александры Модестовны:

– Ну вот… Не открывается… Я же говорила, что этот дубликат никуда не годится…

– Давайте я открою, – Айгуль вытащила из-за ворота цепочку, на которой висел Царский Ключ.

Давид Алиевич отрицательно покачал головой, сам снял с шеи дочери цепочку и отнес ключ Александре Модестовне. Вслед за ним к нише за колонной подошли и остальные. Директриса вставила в скважину металлической дверцы Гулькин ключ, и он тоже с некоторой заминкой, но все же повернулся в замке. За дверцей в небольшом углублении стоял небольшой кожаный, сильно потертый и растрескавшийся сундучок, или саквояж, похожий на те, с которыми в старых фильмах ездили к больным врачи начала ХХ века.

– Миша, бери, – дрожащим голосом попросила мужа Александра Модестовна. – Открывать будем у меня в кабинете.

Михаил Петрович с большой осторожностью, будто стеклянный, вытащил из сейфа саквояж. Он был покрыт пылью, а замок оплетен густой паутиной, но Михаил Петрович, не обращая на это никакого внимания, прижал добычу к себе, как грудного ребенка.

Директриса заперла сейф, Даша нажала на кнопку, и колонна встала на место.

На обратном пути к кабинету Александры Модестовны все молчали, очевидно, раздумывая над тем, что находится внутри саквояжа и какова будет судьба находки. Глядя на взвинченную покрасневшую Айгуль, засунувшую руки в карманы халатика с такой силой, что они чудом держались на казенных нитках, Даша не ждала ничего хорошего и даже уже жалела директрису. В кабинете Михаил Петрович поставил саквояж на стол, а Талиев щелкнул выключателем. От яркого света после полутемных коридоров все участники этой истории вздрогнули и на миг зажмурили глаза.

– Все, Миша… Открывай… – Александра Модестовна обессиленно опустилась на стул возле стола.

Даша почему-то испугалась и вцепилась дрогнувшими пальцами в рукав Костромина. Лера подошла поближе к Алексею, Танька на всякий случай решила держаться рядом с Талиевым, который совсем недавно очень ласково с ней обошелся и даже вытер слезы собственным платком. Айгуль стояла с другой стороны отца и смотрела на саквояж так, будто из него должна была выползти отвратительно-ядовитая гремучая змея. Михаил Петрович рукой снял паутину, весьма негигиенично и безжалостно вытер руку о свой новенький халат, поколдовал с замком – и саквояж наконец распахнул кожаные створки.

– Вот это да! Как в кино! – выразила всеобщее мнение Чака.

Даша вылезла из-за Сашки, за которого зачем-то спряталась, и задохнулась от восхищения. Под стильной современной люстрой кабинета Александры Модестовны искрились и переливались настоящие драгоценные камни в золотых старинных оправах!..

Директриса была в состоянии такого шока, что подняться со стула не могла. Она ловила ртом воздух и, похоже, собиралась хлопнуться в обморок. Возможно, она так бы и сделала, если бы очередной раз за сегодняшний вечер не скрипнула дверь и в кабинет не вошли бы Милашка с Адой Глебовной – обе в халатах, заспанные, с кое-как заколотыми волосами.

– Что здесь… – Милашка хотела задать законный для пяти часов утра вопрос, но осеклась при виде сверкающих драгоценностей. Она охнула, закрыла рот рукой и привалилась к шкафу.

Ада Глебовна оказалась более стойкой. Она без лишних звуков приблизилась к раскрытому саквояжу, показала на лежащую сверху брошку с желтыми и зелеными камнями и пробормотала:

– Как на бабушкином платье… На портрете…

Никто ничего не ответил Аде Глебовне, потому что отвести глаза от сверкающей груды ювелирных украшений было трудно, и все слова временно куда-то подевались. Но, оказалось, не у всех. Тишину разорвал гневный голос Айгуль:

– И что, папа, ты все это им отдашь?

– А ты как считаешь? – спросил дочь Талиев. Вынул платок, которым недавно промокал Чакины слезки, и вытер лицо.

– А я считаю, что раз ты купил пансион, то все, что в нем находится, тебе и принадлежит! И нечего их даже обнадеживать!

Талиев наконец отвел глаза от саквояжа, с удивлением посмотрел на Айгуль и, превратившись в неудачливого родителя, растерянно спросил:

– Чего тебе не хватает, доченька?

Айгуль не ответила. Лицо ее скривилось, она всхлипнула и выбежала из кабинета Александры Модестовны.

Дверь с грохотом закрылась, а в кабинете повисла напряженная тишина.

– Не обращайте на нее внимания, – смущенно сказал Талиев, – поплачет и перестанет… Не впервой…

– И все-таки, Давид Алиевич, нам действительно надо во всем разобраться, – очнулась наконец Александра Модестовна, выпрямила спину, твердой рукой поправила разлохматившиеся волосы, и Даша опять увидела в ней ту волевую женщину, которая умело руководила своим пансионом. – Скажите, что вы думаете на сей счет.

Гулькин отец ответил теми словами, какие Даша больше всего хотела от него услышать:

– Я не претендую на ваше богатство. В отличие от дочери, – он болезненно сморщился, – мне всего хватает.

Чака, которой уже давно не терпелось потрогать руками настоящие драгоценности, тоже обрадовалась такому ответу Талиева, подскочила к саквояжу и бесцеремонно запустила в него руку. Она выудила из него брошку, но не ту, к которой Ада Глебовна даже побоялась прикоснуться, а другую, усыпанную мелкими блестящими камешками.

– Ой! Вы только посмотрите! – Танька оглядела всех блестящими, не хуже камешков на брошке, глазами. – Здесь буквы какие-то переплетены! Похожи на ваши преподавательские значки! – И она передала украшение в руки Александре Модестовне.

Та надела очки, поднесла брошку поближе к лицу и, улыбнувшись, сказала:.

– Да, это вензель князей Бонч-Осмоловских: переплетенные «Б» и «О» на черном фоне. Конечно же, я не случайно заказала дизайнеру именно такие значки для своих преподавателей… Такие вензели украшают бумаги и некоторые вещицы, оставшиеся нам от наших предков. Кроме того, что я этим отдала дань нашей фамилии, мне еще кажется, что вензель вообще очень красиво смотрится.

Ада Глебовна вытащила из кармана тонкий кружевной платочек, в одном из уголков которого были вышиты лиловым шелком переплетенные между собой «Б» и «О».

– Александра Модестовна, а что вы собираетесь делать с такой кучей драгоценностей? – непосредственная Чака задала тот вопрос, который интересовал всех присутствующих и который, кроме нее, не посмел бы задать никто.

– Честно говоря, – директриса посмотрела в глаза Талиеву, – я мечтала, что если мы найдем спрятанные дедом драгоценности, то я выкуплю у вас пансион, отремонтирую остальные корпуса, наберу еще преподавателей и создам наконец такое учебное заведение, какое давно хотела иметь и какое, как мне кажется, будет очень к лицу Петербургу. Как вы на это смотрите, Давид Алиевич?

– Я смотрю на это положительно. За год, что существует пансион, ни он, ни вы, ни ваши воспитанницы ни в чем меня не разочаровали. По-моему, только моя дочь и приносит вам неприятности… – Талиев жестом остановил пытающуюся возразить директрису. – А если пансион перейдет в вашу собственность, у Айгуль не будет повода заноситься и изображать влиятельную особу. Мне кажется, ей это только на пользу пойдет.

– Это уж точно! – не могла удержаться от возгласа Чака.

– Вот видите! – невесело усмехнулся Талиев. – Это не только мое мнение.

Дата добавления: 2015-07-25