А активно функционирующая публичная сфера обеспечивает эффективность экономики и общества

Роль государства не ограничивается лишь оформлением и поддержанием общественного договора. Как отмечалось во второй главе, в рамках европейской системы ценностей пуб-

Подспудное родство

личная сфера служит для определения, выражения и реализа­ции крупных социально-экономических целей, которые невоз­можно достичь за счет преследования индивидуального инте­реса, но которые, тем не менее, чрезвычайно важны для благополучия общества. Крайне нужная демократическому обществу сфера политических споров и государственной дея­тельности является лишь частью более широкой публичной сферы и черпает из нее жизненную энергию. Гражданство предполагает не только возможность голосовать или право жить под сенью беспристрастного закона; оно также подразу­мевает участие в решении всего спектра общественных про­блем - экономических, социальных и культурных, встающих перед каждым сообществом. Публичная сфера существует там, где варианты действий оцениваются с точки зрения не инди­видуальной, а общественной полезности, и где политические решения формулируются максимально беспристрастно и не­предвзято. Последнее, в свою очередь, требует наличия неко­его пространства, в котором можно публично и свободно по­лучать информацию, обмениваться ею и распространять ее по различным каналам, начиная с газет и заканчивая научной дискуссией. Это необходимое условие жизнеспособности ин­ститута гражданства. Радио- и телевещание, научные исследо­вания, процессы назначения на государственные посты выс­тупают инструментами обеспечения беспристрастности во имя общего блага. Публичные инициативы создают, а государство реализует те возможности, которые не могут появиться в ре­зультате деятельности экономических и социальных акторов, относящихся к частному сектору. Публичность - понятие бо­лее высокого порядка, чем политика. Публичность требует широкого определения гражданства (как гражданства эконо­мического, политического и социального) и одновременно обеспечивает его.

Вся история европейской цивилизации пронизана стрем­лением отстоять эту широкую концепцию гражданства и по­ставить ее на службу коллективным интересам. Отсюда заин­тересованность общества в том, чтобы каждый гражданин был Хорошо образован, так как от этого выигрывает страна в целом. Для общества важно, чтобы каждый гражданин мог

Глава девятая

пользоваться качественными медицинскими услугами - не в I последнюю очередь потому, что инфекционные заболевания не знают границ. Оно заинтересовано и в том, чтобы все граж­дане имели доступ к беспристрастной информации и новостям, поскольку иначе невозможно публичное обсуждение. Обще­ству выгодно беспрепятственное распространение научных знаний: это позволяет проверять их достоверность и исполь­зовать для улучшения жизни всех людей. Каждый гражданин должен иметь возможность доступа к телефонной связи. И так далее.

Вследствие подобных представлений об общественном благе главные социально-экономические приоритеты Европы в корне отличаются от американских. Как мы уже видели, речь идет не только о моральной поддержке общедоступной систе­мы медицинского обслуживания и большем, нежели в США, масштабе мер по сокращению бедности, но и об экономичес­ких инициативах типа создания европейского авиастроитель­ного консорциума «Эйрбюс» или формирования системы дол­госрочного банковского кредитования бизнеса. Когда европейские страны проявляют дальновидность, присущая Европе готовность устанавливать с помощью государства об­щие правила может приносить не только полезные социальные результаты, но и сполна окупаться экономически. К примеру, когда в 1983 году Финляндия, Норвегия, Дания и Швеция совместно сформировали североевропейскую сеть мобильной телефонной связи (чем с таким успехом воспользовались «Нокиа» и «Эриксон»), они тем самым проложили путь общеевро­пейскому стандарту диапазона частот, который становится глобальным стандартом. В отличие от американского подхо­да, когда определение стандартов отдано на откуп рыночным силам, страны Северной Европы действовали так, чтобы обес­печить выигрыш для всех: потребителям - качественную связь, а производителям мобильных телефонов - успех в бизнесе.

В теоретическом плане, публичность и обеспечиваемая ею легитимность государства неравнозначны социализму - хотя | европейский социализм позаимствовал идею публичности для обоснования своей философии. Смешение социалистических и коллективистских целей с задачами обеспечения обществен-

Подспудное родство

интересов способствовало дискредитации и того, и дру­гого. Конечно, бывают случаи, когда интересы коллектива и всего общества совпадают (например, чистый воздух и питье­вая вода нужны всем). Однако коллективное владение неко­торыми отраслями экономики не всегда отвечает обществен­ным интересам. В каких-то обстоятельствах может оказаться необходимой государственная собственность, скажем, на же­лезные дороги, чтобы они работали эффективно (или хотя бы вообще функционировали). Ведь этим видом транспорта пользуется не какой-то отдельный коллектив, а публика (то есть общество в целом, включающее в себя множество групп частных и индивидуальных интересов). Таким образом, поня­тия коллективизма и публичности не взаимозаменяемы.

Возникшая путаница мешает американцам понять евро­пейцев, когда те обосновывают инициативы государства, об­ращаясь к концепциям общественного или публичного инте­реса (которые в США легковесно интерпретируют как социалистические). На самом же деле, если социалистическая концепция требует подчинения интересов частного капитала некоему коллективу, то идея публичного интереса может пре­красно уживаться с частной собственностью и рынком (и, бо­лее того, служить на пользу им). Так, Римский договор 1957 года предусматривал создание в Европе либеральной рыноч­ной экономики, в которой обеспечены права частной собствен­ности, свобода торговли, конкуренция и открытость; но дого­вор также определил обязанности ЕЭС по обеспечению общих интересов. В США проблема не в том, что вообще отсутствует традиция общественных интересов. Еще Мэдисон доказывал, что их призвано отстаивать федеральное правительство; это­му, в частности, должна служить система двухпартийности. Но эта традиция настолько деградировала из-за политического лоббирования, популистских мероприятий правительства, финансирования бизнесом избирательных кампаний и рас­пространения индивидуалистической идеологии, что утрати­ла всякую связь с исходным принципом.

Все это ярко проявляется в различии подходов, избранными двумя цивилизациями в отношении распространения Информации и идей. Оно существует уже полвека, но приоб-

Глава девятая

рело особую важность сейчас, когда информационно-компьютерные технологии и «экономика знаний» превратились в движущие силы социально-экономического прогресса. На заре эры ИКТ все европейские страны создали у себя общенацио­нальные государственные вещательные организации, по за­кону обязанные распространять политически сбалансирован­ные новости и информацию. Такое решение исходило из катастрофического опыта коммунистического и фашистского контроля над телевидением и радио. Позднее европейская концепция публичности вещания получила дальнейшее раз­витие. Наиболее полным ее воплощением выступает британс­кая компании «Би-Би-Си»: согласно учредительным докумен­там, компания обязана развлекать, информировать и просвещать всех граждан страны, проявляя беспристрастность в изложении новостей и текущих событий. В Нидерландах на. многочисленных религиозных и политических каналах время вещания распределено между различными социальными и политическими группами пропорционально их размерам. В германской государственной вещательной организации «АРД» действуют правила, согласно которым назначения на высшие посты в ней должны соответствовать раскладу политических сил в стране. На «ТФ1» во Франции и «РАИ» в Италии возло­жены аналогичные обязанности в плане обеспечения беспри­страстности вещания и служения общественному благу. Ко­нечно, в реальной жизни партии и правительства нередко стараются использовать государственные вещательные орга­низации к своей выгоде, а сами эти организации вынуждены популяризировать свои программы под давлением растущей конкуренции со стороны местного, кабельного и спутниково­го телевидения. Тем не менее, их основная миссия сохраняет­ся даже в Италии, где политизация приобрела наиболее острые формы. Общество заинтересовано в том, чтобы каждый гражданин мог получать информацию, в том числе развлека­тельную, от вещателя, выполняющего общественную миссию и не озабоченного максимизацией прибыли.

Европейские правительства и ЕС активно регулируют содержание вещания. Интересы общества требуют, чтобы рек­лама не были откровенно ложной. Запрещен расизм. Програм-

Подспудное родство

мы вещания не должны зависеть от спонсоров. Существуют инструкции по поводу того, какая часть передач может быть иностранного производства (статья 4 Директивы ЕС по теле-и радиовещанию 1989 года). Кроме того, вещательные орга­низации должны выделять 10 процентов своего бюджета на поддержку независимых продюсеров³⁵. Если в Америке веща­тели ссылаются на гарантированную первой поправкой к Кон­ституции абсолютную свободу слова, что делает регулирова­ние их деятельности в общественных интересах практически невозможным, то Европа предпринимает меры, чтобы обес­печить соответствие телевидения и радиовещания таким ин­тересам. В частности, приняты жесткие законы о собственно­сти на средства массовой информации и перекрестном владении ими. В ФРГ не разрешается предоставлять лицен­зию на общенациональное вещание организациям, в которых один человек имеет более чем 50-процентную долю, а во Фран­ции отдельным компаниям или гражданам запрещено держать под своим контролем более 30 процентов общего тиража га­зет. Даже Великобритания, не отличавшаяся особым рвением в предотвращении концентрации собственности на газеты, позволяет контролировать телевизионные станции, имеющие более 15 процентов рынка, только тем медиа-группам, на ко­торые приходится менее 20 процентов национального газет­ного тиража. Даже если это правило будет смягчено (что на момент написания данной главы представляется вполне ве­роятным), строгие предписания в отношении программ пере­дач будут сохранены или даже ужесточены.

Революция в сфере информационных технологий со всей наглядностью высветила ущербность американских представ­лений об общественных интересах. Для США характерна тра­диция рассматривать информацию прежде всего как товар, Которым торгуют корпорации, а общественные интересы отож­дествлять с деятельностью государства. Эта традиция была в Полной мере использована корпорациями «новой экономики», Чтобы приватизировать доступ к информации, рассматриваемой в Европе в качестве общественного достояния. В результате массированного лоббирования со стороны гигантских медийных и информационно-коммуникационных компаний в

Глава девятая

1998 году в США был принят Закон об авторских правах циф­рового тысячелетия, согласно которому взлом механизмов, препятствующих копированию информации или имеющих целью предотвратить доступ к ней, отнесен к разряду уголов­ных преступлений. По сути дела, это гигантский шаг к прива­тизации интернета. В то же время в США чрезвычайно слабо законодательство, защищающее людей от распространения и использования без их ведома информации о них. Поэтому стра­ховые компании и агентства, устанавливающие кредитный рейтинг, могут обмениваться собранными ими данными, не будучи обязанными сообщать об этом затрагиваемому лицу. В Америке не верят, что интересы общества требуют обеспече­ния общедоступности информации и знаний, имеющих потен­циально публичный характер, а также неприкосновенности персональной информации.

Европейцы, напротив, пытались, хотя и не слишком на­стойчиво, отстоять концепцию общественных интересов. Ди­ректива ЕС об авторских правах является попыткой уравно­весить законное стремление к защите прав интеллектуальной собственности и разумные исключения в отношении того, что; можно копировать. Если США запрещают взлом любого шиф­ра независимо от обстоятельств, то ЕС разрешает воспроиз­водство и взлом кодов, если это может отвечать интересам общества. Более того, в Директиве ЕС 1998 года по защите данных детально расписано, что могут и чего не могут делать компании с имеющимися в их распоряжении данными о лю­дях и компаниях; в частности, эти данные нельзя передавать кому-либо без согласия затрагиваемой стороны. Компаниям запрещено собирать какую-либо информацию о сексуальном поведении, расовой и религиозной принадлежности или со­стояния здоровья отдельных людей без их согласия. С амери­канской точки зрения, данная директива не только вредна, но и оскорбительна, поскольку не позволяет компаниям переда­вать данные и информацию в страны «с недостаточным уров­нем ее защиты» (в категорию которых при ныне действую­щих законах подпадают и США). Компания «Америкэн эйрлайнз» проиграла судебный иск, когда пыталась отстоять передачу в США информации о своих шведских клиентах.

Подспудное родство

Такой же заботой о продвижении - или, по крайней мере, защите - общественных интересов продиктован и противо­положный американскому подход ЕС к либерализации сферы телекоммуникаций. Напомним, что в конце 1980-х и начале 1990-х годов Европейский Союз пошел на создание в этой сфере рынка именно под сильным давлением со стороны США (правда, с важной оговоркой, что контракты, касающиеся на­циональных телекоммуникационных компаний будут заклю­чаться по результатам открытых конкурсов). Тем самым евро­пейский рынок телекоммуникационного оборудования был открыт для американских производителей, а частные компа­нии получили право на создание телекоммуникационных се­тей. Американский Закон о телекоммуникациях 1996 года, формально воздавая должное принципу общедоступности ус­луг телефонной связи, фактически дал волю мощным силам, разрывающим на части телефонную систему США; из-за край­ней слабости регулирования подобная декларация потеряла практический смысл. Напротив, в Зеленой книге ЕС 1993 года провозглашено, что телекоммуникации имеют значение для всех граждан. Соответственно, фирмы-операторы обязаны обеспечить их публичными таксофонами и справочниками по номерам абонентов; общедоступность также означает, что все фирмы-операторы должны предоставлять определенный на­бор услуг, даже если некоторые услуги невыгодны. Поставле­на цель «обеспечить частных клиентов и компании разнооб­разными и качественными телекоммуникационными услугами по конкурентоспособным ценам, гарантируя общедоступность базовых услуг связи всем гражданам»³⁶.

Американские критики считают такую заботу устаревшей, слишком дорогостоящей и подавляющей свободу. Однако в авангарде развития «новой экономики» находятся скандинав­ские страны, чему способствуют усилия их правительств по созданию общедоступной системы широкополосной кабель­ной связи (аналогичные предпринимавшимся при внедрении ^единого частотного стандарта для мобильных телефонов). Телекоммуникационный «пузырь» лопнул, оставив после себя ^множество обанкротившихся компаний и недостроенных сетей. Теперь уже ясно, что приоритет частных интересов в на-

Глава девятая

дежде, что при этом сами собой будут обеспечены интересы всего общества (как обещал Адам Смит), оказался неверным ориентиром. Поскольку демократия и справедливое общество невозможны без свободного доступа к информации, ее прива­тизация неизбежно подорвет жизнеспособность американс­кой цивилизации в долгосрочной перспективе.

В соответствии со своими ценностями европейцы высту­пали за то, чтобы замечательные открытия в рамках проекта «генома человека» остались общедоступными и использова­лись во благо всего человечества; США же готовы допустить приватизацию этих открытий. В этом моральным споре по поводу важности защиты публичной сферы европейцы легко победят. Ни в Европе, ни в США нельзя больше позволять, чтобы в погоне за прибылью корпорации диктовали нам жиз­ненные принципы и ценности. Пришло время подвести чер­ту. Для этого нам нужен Европейский Союз, имеющий более четкие представления о том, что он может и должен делать при поддержке своих государств-членов, понимающих, что в одиночку у них мало шансов сохранить столь дорогие им цен­ности и принципы.

10 Европейская идея

Хотя строительство Европейского Союза не завершено, уже сегодня он является выдающимся достижением. К шести изначальным участникам присоединились девять, а теперь в него хотят вступить еще десять стран Восточной Европы, а также Мальта и Кипр¹. С помощью членства в ЕС бывшие ком­мунистические страны стремятся закрепить свою привержен­ность демократии и рыночной экономике - так же, как 20 лет назад это сделали Испания, Португалия и Греция. Европе, наконец, удалось достичь согласия по ключевым принципам, а также сконструировать институциональные механизмы для их защиты мирными средствами. Современная Европа, ско­рее всего, никогда не повторит ошибок прошлого. И это толь­ко благодаря тому, что у послевоенного поколения и его лиде­ров-провидцев - таких людей, как французы Жан Моннэ и Робер Шуман, бельгиец Поль-Анри Спаак, итальянец Алчиде Де Гаспери и немец Конрад Аденауэр - хватило мужества и прозорливости заложить основы того, что ныне стало Евро­пейским Союзом. Существование ЕС практически сводит к нулю риск возникновения войн между европейскими страна­ми. Учитывая мучительное прошлое Европы, а также этничес­кие конфликты, захлестнувшие бывшую Югославию в 1990-е годы, это достижение стоит всячески укреплять и отстаивать.

Вопрос о том, что реально представляет собой Европейс-^К5Ш Союз и чем он может стать в будущем, остается открытым. Критики из числа евроскептиков и некоторые из сторонников ЕС считают, что он уже близок к суррогатной форме евро­пейского федеративного государства и решительно движется

Глава десятая

дальше в этом направлении. Жан Моннэ - инициатор первой попытки интеграции в Европе, вылившейся в создание в 1952 году Европейского объединения угля и стали (ЕОУС). Став три года спустя председателем Комитета за создание Соеди­ненных Штатов Европы, он не скрывал своих амбициозных планов в отношении Европы. Однако то, каким ЕС стал к на­чалу 2002 года, заставляет предположить, что в окончатель­ной форме Союз будет мало похож на федеративное государ­ство. Действительно, с самого начала он имел черты как клуба суверенных государств-членов, так и наднациональной общ­ности нового типа, причем эти две ипостаси находятся в пер­манентном противоречии. ЕС ближе к более туманной, слож­ной и менее политически четкой концепции «Объединенной Европы государств», нежели к воплощению идеи федератив­ного государства. Тем не менее, Союз работоспособен, леги­тимен и располагает громадными потенциальными возмож­ностями по отстаиванию присущих европейцам ценностей и интересов.

Проблема состоит в том, что некоторые из проявлений нынешнего Европейского Союза дают ложное представление о нем. Европейские федералисты могут указывать на Европарламент, на наднациональную квазигосударственную службу в сочетании с общеевропейским органом управления в лице Еврокомиссии, на зарождающийся военный потенциал ЕС в виде недавно созданных сил быстрого реагирования, на еди­ную валюту и на свод законов, на основании которых выносит свои решения Европейский суд, как на свидетельства того, что составные части нового государства уже существуют. К тому же, как взахлеб повторяют британские евроскептики, наряду с договорами, согласно которым подписавшие их стороны признают наднациональную власть институтов Европейско­го Союза, у ЕС есть свой собственный флаг и гимн, что довер­шает картину движения к общеевропейской государственно­сти. Действительно, решения Европейского суда постепенно создали прецедентное право, дополняющее договоры, лежа­щие в основе ЕС, и де-факто составляющее некую форму его конституции². И энтузиасты, и скептики могут увидеть при­меты возникновения нового федеративного государства.

Европейская идея

Однако встать на такую точку зрения - значит глубоко ошибаться в отношении реальных политических возможнос­тей общеевропейских институтов и процессов, а также их це­лей. Со времен учреждения ЕС высокие стремления европей­цев к единству сосуществовали с ревностной защитой страна­ми-участницами своих национальных интересов, суверенитета и специфики, что иногда имело плодотворные, а иногда раз­рушительные результаты. Жан Моннэ столкнулся с тем, что французский парламент наложил вето на планировавшееся им создание Европейского оборонительного сообщества, по­скольку это ущемило бы суверенитет Франции. Аналогичные опасения сопровождали все европейские инициативы вплоть до нынешнего дня, достигнув апогея в ходе изощренной по­литической игры на саммите в Ницце в декабре 2000 года по поводу распределения голосов между государствами-членами после расширения ЕС до 27 участников. У Союза, возможно, имеются атрибуты государства, но у него нет собственной пуб­личной сферы. Его способности к активным действиям меша­ют как страны-участницы, так и его собственная конституция, в которую заложены большие полномочия по отмене нацио­нальных правил и постановлений, но очень ограниченные -по установлению их на общеевропейском уровне.

Система общеевропейских институтов была построена для формирования единого рынка; государства-члены договори­лись уступить необходимую для этого долю суверенитета; од­нако продвижение за пределы этой цели всегда было затруд­нено. Государства-члены справедливо хотели сохранить за собой политический контроль над процессом рыночной ин­теграции. Соответствующая роль отведена встречам мини­стров в рамках органов ЕС, в частности - проводимым каж-ДЬ1е полгода встречам глав правительств в рамках Европейского совета. В результате, процесс принятия решений в ЕС больше напоминает дипломатические переговоры между са­мими государствами-членами, Комиссией и Европарламентом, нежели открытый политический процесс с ясными механизмами политической ответственности. Более того, границы между полномочиями наднациональных органов и государств-членов варьируются применительно к каждой из трех опор

Глава десятая

европейской компетенции - судопроизводству и внутренним делам; вопросам внешней, оборонной политики и политики безопасности; а также экономическим и социальным вопро­сам. Соответственно, постоянно меняются процедуры и про­цессы, используемые для принятия того или иного решения.

Даже если бы удалось сделать общеевропейские механиз­мы принятия решений в должной мере транспарентными и политически ответственными, то и тогда институтам ЕС не будет хватать демократичности. Нет ни панъевропейской пуб­личной сферы, ни единого демоса избирателей, сплоченных идеей общего гражданства, которые могли бы по-настоящему обеспечить политическую ответственность европейских ин­ститутов, процессов, официальных представителей и поли­тиков. Хотя для европейских элит и расцветающего среднего класса английский язык фактически становится lingua franca (языком общения), а политические партии все чаще консуль­тируются между собой и перенимают опыт друг друга, все это еще слишком далеко от политики и публичной сферы конти­нентального масштаба, основанных на общности языка, поли­тических партий и средств массовой информации³. Несмотря на революцию в информационно-компьютерных технологи­ях, реальная публичная сфера по-прежнему ограничена наци­ональными пределами. Возникающему общеевропейскому го­сударству потребуется демократическая легитимизация, основанная на идее народовластия. Однако здесь наднацио­нальные институты бессильны; ведь жизнь народов Европы по-прежнему организована в рамках национальных государств.

Для евроскептиков все это означает, что единая Европа обречена на нелегитимность, что необходимо заморозить даль­нейшее продвижение по пути интеграции и разрушить то, чего уже удалось достичь. Такое суждение слишком пессимистич­но. У европейских стран все же имеются общие ключевые цен­ности. Чтобы защитить свой ассоциативный «капитализм уча­стия» и сопровождающие его варианты общественного договора от натиска глобализации, им нужно выработать ме­ханизм общеконтинентального политического волеизъявле­ния. Европа прошла часть пути к достижению данной цели-Уже сейчас есть хорошие возможности для создания более

Европейская идея

политически ответственной системы панъевропейского управ­ления. Нужно исходить из того, что уже есть, отстаивая прин­цип, согласно которому власть в государствах-членах должна оставаться максимально близкой к народу. Также надо разра­ботать конструктивную программу европейского строитель­ства, а не заниматься только устранением торговых барьеров. Хотя очевидно, что в настоящее время нет того общеевропей­ского общества, перед которым ЕС мог бы нести ответствен­ность, это не значит, что такое общество никогда не возник­нет. Возможно, сменятся еще несколько поколений, но народы Европы уже вынашивают соответствующие стремления, зас­тавляющие предположить, что единая Европа - отнюдь не только начинание «верхов», каковым ее изображают евроскептики. То, что сейчас происходит, отражает глубокие по­буждения и чувства жителей континента. Например, резуль­таты опросов показывают, что почти 75 процентов европейцев хотели бы какой-то период своей жизни пожить и поработать в соседних странах - в сравнении с 0,4 процента тех, кому на практике удалось осуществить такое желание. У европейских народов растет понимание общности своих ценностей, под­ходов и интересов - в частности, из-за осознания масштабов американской военной мощи, а также надменного пренебре­жения администрации Буша своими договорными обязатель­ствами и мнению европейцев. Соединенные Штаты Европы вполне могут быть построены, причем не в последнюю оче­редь в качестве противовеса Америке. И с каждым месяцем это представляется все более необходимым.

Дата добавления: 2015-07-16