Критика. США представляют собой страну континентального мас­штаба

США представляют собой страну континентального мас­штаба, населенную 280 миллионами человек, имеющими об­щий язык, правительство, рынок и правовую систему. В XX веке американские компании сумели организовать производ­ство в масштабах, неведомых другим странам, и получить вы­годы от применения простого правила, согласно которому чем больше вы производите, тем меньшими оказываются затраты на единицу продукции. Более того, корпоративная Америка имеет преимущества благодаря наличию избыточной рабочей силы, вынужденной соглашаться с тем, что при изменении

Избавление

рыночных условий работника можно запросто уволить с ми­нимальной компенсацией, то есть, короче говоря, вынужден­ной приспосабливаться к требованиям рынка. Несколько волн иммиграции (новой кульминацией в 1990-е годы стали 10 мил­лионов испаноязычных иммигрантов из Центральной и Юж­ной Америки) обеспечили наплыв дешевой и готовой на все рабочей силы, усваивающей великую американскую трудовую этику и миф, будто нет ничего невозможного, если ты работа­ешь достаточно упорно. Изобилие земли и ее дешевизна не требовали от американцев заботы о планировании и окружа­ющей среде. Города и заводы появляются и исчезают в зави­симости от жизнеспособности их экономической базы. Аме­риканцы не боятся риска, их культура отрицает неудачи, в своей большой стране они продвигаются к новым горизон­там, имея богатых инвесторов и рынки, готовые поддержать инновации и новые идеи.

С этими преимуществами в масштабах, в дешевизне зем­ли и рабочей силы США должны были бы стать чрезвычайно продуктивной экономикой. Однако, хотя они действительно имеют более высокий доход на душу населения, чем Западная Европа, причина тому не в экстраординарной производитель­ности. Фактически, хотя об этом мало сообщают, за последние 20 лет выпуск продукции в расчете на один отработанный час вырос во Франции, Нидерландах, Бельгии и бывшей Запад­ной Германии настолько, что американский показатель ока­зался превышен, - ведь европейцы больше инвестировали. Этот показатель немного ниже в Ирландии, Австрии и Да­нии. Единственной страной, не сократившей отставание от США, является Великобритания. Какое-то преимущество аме­риканцам дает то, что у них больше, чем в Европе, работаю­щих женщин и дольше средняя продолжительность рабочей недели - как для мужчин, так и для женщин (эта тенденция будет подробно рассмотрена в пятой главе). А европейцы, наоборот, сделали ставку на массированные инвестиции, что­бы рабочая неделя была короче, а отпуск - длиннее. И это абсолютно разумный выбор.

Действительно, совсем недавно - всего лишь в конце 1980-х годов - американцы были обеспокоены тем, что уступают по-

Глава первая

зиции европейским и азиатским странам; уровень образова­ния и подготовки американской рабочей силы был невысок, инвестиции вялы, а растущий внешнеторговый дефицит от­ражал ослабление международной конкурентоспособности США в целом ряде отраслей. Американские компании боль­ше заботились о финансовом инжиниринге, слияниях и по­глощениях, нежели о терпеливом созидании стоимости с по­мощью инвестиций и бережного отношения к людским ресурсам. Например, в 1992 году будущий министр финансов США Ларри Саммерс представил в рамках знаменитого про­екта Гарвардской школы экономики доклад «Временные го­ризонты», в котором утверждалось, что американские компа­нии стремились к чрезвычайно быстрой окупаемости инвестиций и ориентировались на гораздо более высокую норму прибыли, чем фирмы других ведущих стран. В резуль­тате, в целом они мало инвестировали. Однако в условиях биржевого бума 1990-х годов - с пресловутым мыльным пузы­рем акций высокотехнологичных компаний, краткосрочнос­тью горизонтов планирования и упором на казавшиеся пози­тивными характеристики биржевого рынка - экономическая слабость США оказалась временно замаскированной. За пять лет, с 1995-го по 2000 год, экономика росла на 4 процента в год, а безработица снижалась.

Однако с присущим американцам предпринимательским усердием, с их энергичным капитализмом, нерегламентиро­ванным рынком труда и технологическим превосходством над другими странами это было связано гораздо меньше, чем дол­жна заставить нас поверить пропагандистская шумиха, орга­низованная американскими идеологами и британскими «евроскептиками». Напротив, скорее следует говорить о старо­модном потребительском буме, основанном на рекордных кре­дитах и гигантском притоке иностранного капитала, компенсировавшем внешнеторговый дефицит. Все это под­креплялось значительным ростом стоимости акций, что обес­печивало потребителям чувство роста благосостояния и при­влекало иностранцев. Эта модель не может быть воспроизве­дена другими странами; отношения США с остальным миром и их способность привлекать в страну капитал извне (за счет

Избавление

наличия самого ликвидного в мире рынка капиталов и обла­дания мировой валютой) уникальны. Глобализация 1990-х го­дов принесла много выгод США. Дешевая нефть и мировое товарное перепроизводство удерживали инфляцию на низ­ком уровне, что позволяло Федеральной резервной системе избегать повышения процентных ставок даже в условиях по­требительского и кредитного бума. Некоторые экономисты вообще считают, что дешевизна нефти была единственным важнейшим источником роста инвестиций, экономики в це­лом и прибылей⁵. Рост зарубежных прибылей американских транснациональных корпораций в два раза превышал рост их прибылей в самих США⁶. Все более отчетливая угроза пе­реноса производства за рубеж (как будет показано в четвер­той главе) стала важным фактором сдерживания роста реаль­ной заработной платы, а также повышения доли прибыли в американском ВВП. Глобализация по-американски была очень выгодна корпорациям США, а соответственно - и Уолл-стрит. Однако эти тенденции не пошли на пользу даже самой Америке. Крах акций компаний «новой экономики» привел к резкому спаду в этом якобы высокодинамичном секторе, об­нажив крупномасштабные финансовые злоупотребления и технические ошибки компаний, стремившихся к быстрому обогащению путем выхода на фондовую биржу с инновация­ми, не готовыми для практической реализации. Чудо произ­водительности (детально рассмотренное в третьей главе) яв­ляется в большей мере побочным продуктом этого бума, нежели действительно новой тенденцией. Недавний пере­смотр данных по производительности в сторону понижения совершенно неудивителен. Например, английский профессор Джон Кэй доказывает, что США раздувают масштабы роста своего ВВП путем завышения вклада инвестиций в информа­ционные технологии. Если сделать сравнение с учетом евро­пейской статистической практики, то окажется, что разница в расчетах соответствует основной части так называемого аме­риканского «чуда производительности» конца 1990-х годов⁷. С учетом корректировок получается, что относительное улуч­шение было небольшим, если вообще имело место. Джулиан Гэллоу из «Креди Суисс Ферст Бостон» показывал, что в пе-

Глава первая

риод 1991-1998 годов средний рост производительности в Европе превышал американский даже без учета этих коррек­тировок⁸. Успех Америки весьма шаток, а проблемы, одоле­вавшие США десять лет назад, так и остались в целом нере­шенными.

В долгосрочном плане влияние революции в информаци­онно-коммуникационных технологиях (ИКТ) скорее всего будет значительным; но вовсе необязательно, что именно аме­риканская экономика окажется впереди как в развитии этой революции, так и в использовании ее результатов. Примене­ние передовых технологий требует высококвалифицирован­ной рабочей силы и постоянных инвестиций, но у США нет в избытке ни того, ни другого. Загадка американской экономи­ки состоит не столько в ее успешности, сколько в том, почему при наличии действительно превосходных возможностей США оказались в весьма шатком положении. Ответ прямо противоположен тому, что говорят консерваторы. Америкой движут не свободный рынок и терпимость по отношению к глубочайшему неравенству, а то же тонкое взаимодействие рынка, общества, финансов и правительства, на основе кото­рого везде вырастает успешный капитализм. Но это взаимо­действие попало под удар консервативной революции и было сознательно ослаблено.

Там, где Америка добилась успеха, это было результатом действия более тонких факторов, нежели думают консервато­ры. Нынешнее повышение производительности в сфере ИКТ -во всяком случае, гораздо более скромное, чем представляет­ся, - было не чем иным, как обычным феноменом роста произ­водительности в экономике в связи с техническими иннова­циями, ведущими к смене парадигмы. Как доказывают в своей содержательной книге «Растущее благосостояние» Барри Блюстоун и Беннет Харрисон, то же самое происходило и в про­шлом. Более того, революции в информационно-коммуника­ционных технологиях способствовали государственные инвестиции, в частности осуществлявшиеся Пентагоном. На­пример, Интернет вырос из децентрализованной военной се­тевой системы, предназначенной для координации взаимодей­ствия между многочисленными пунктами принятия решений

Избавление

и боевыми частями. Американское первенство в аэрокосми­ческой сфере и создании спутников стало прямым следствием оборонных расходов. Однако, как показано в четвертой гла­ве, европейский «Эйрбюс» бросает вызов этому первенству. Даже повсеместное создание в США высокотехнологичных «идеаполисов» - кластеров высокотехнологичных компаний и новых предприятий, группирующихся вокруг ведущих уни­верситетов, не является феноменом свободного рынка. Имен­но исследования, финансировавшиеся федеральным прави­тельством и штатами, создают интеллектуальный капитал, составляющий основу «идеаполисов», а затем становятся сер­дцевиной «новой экономики». И хотя, по крайней мере до того, как лопнул фондовый «пузырь», венчурный капитал играл решающую роль в финансировании новых видов бизнеса, он функционировал в определенных социальных условиях и в рамках сетевых структур, поощрявших технологичность и риск. Венчурный капитал всегда отличался чрезвычайной краткосрочностью и алчностью. Сейчас, когда рынки пошли вниз и государственные расходы на исследования снижаются, весь этот деликатный механизм оказался в опасности. Однако в США плохо осознают, почему произошел бум высокотехно­логичных отраслей и почему он пошел на спад. Консерватив­ная идеология настолько сильна, что из-за опасения войти в противоречие с консервативными канонами многие американ­цы не могут понять, что они делают правильно, а что нет.

Действительно, погоня за высокими и скорыми прибыля­ми создала безжалостный и губительный водоворот, ставший побудительным стимулом для появления корпоративных стра­тегий, ставящих во главу угла агрессивное снижение издер­жек вкупе с инвестиционным минимализмом, а также легким подходом к найму рабочей силы и расширению бизнеса. Этот подход объединяет компании, входящие в список «Форчун 500»⁹. Восхваление Джека Уэлча - человека, 20 лет возглав­лявшего компанию «Дженерал электрик» вплоть до ухода на пенсию в 2001 году и добившегося своей легендарной репута­ции тем, что под его руководством прибыль компании росла 80 кварталов подряд, - глубоко символично с точки зрения проблем корпоративной Америки. Как показывают Джеймс

Глава первая

Коллинз и Джерри Поррас в книге «Сделано надолго», со вре­мен своего создания в начале 1900-х годов «Дженерал элект­рик» была передовой компанией в плане инноваций и про­грессивного менеджмента. Еще до того, как ею стал руководить Уэлч, у компании много лет подряд росли прибыли, и в ней была создана мощная система подготовки эффективных ме­неджеров. Однако именно Уэлч раньше и отчетливее других руководителей своего поколения увидел, что если «Дженерал электрик» изменит приоритеты и будет ориентироваться на ценности Уолл-стрит, то получит наивысший рейтинг. Цель бизнеса компании сместилась с превосходства в инженерии к превосходству в финансовом инжиниринге.

Заявленной целью Уэлча была максимизация капитали­зации компании, и он реорганизовал ее именно в таком пла­не. Как прекрасно описывает Алан Кеннеди¹⁰, Уэлч считал приоритетом снижение издержек, чего он добился за счет мас­штабных сокращений персонала и снижения расходов на НИОКР до уровня ниже среднего по американским корпора­циям. В то же время с помощью ряда сделок он трансформи­ровал «Дженерал электрик» в наполовину производственную, а наполовину финансовую компанию. Все было подчинено тому, чтобы прибыли росли из квартала в квартал. В условиях бума на фондовом рынке были сокращены взносы в пенсион­ный фонд; общепринятые стандарты бухгалтерского учета со­блюдались менее строго, чтобы приукрасить картину соотно­шения прибылей и убытков и тем самым создать тенденцию ежеквартального роста, которую любили на Уолл-стрит¹¹. Кро­ме того, компания была постоянно готова выкупать свои соб­ственные акции для поддержания их высокого рейтинга. На выкуп акций было в целом потрачено 30 миллиардов долла­ров - вместо того, чтобы инвестировать их в основной бизнес. Такие упражнения были напрямую выгодны Уэлчу, пользо­вавшемуся фантастическими опционами, которые объединя­ли его интересы с интересами акционеров; к концу карьеры его личные опционы стоили от 750 миллионов до 1 миллиар­да долларов.

Когда вице-президента Фрэнка Доила спросили, как «Дже­нерал электрик» удавалось увеличивать свои доходы на 14

Избавление

процентов ежегодно на протяжении почти 20 лет, он ответил: «Мы сильно изменили ожидания американских рабочих»¹². Действительно, «Дженерал электрик» уволила свыше 100 ты­сяч работников¹³. За текущей оценкой стоимости акций ком­пании лежит предположение, что рост доходов, наблюдавший­ся последние 20 лет, может быть повторен в следующие 20 лет. Но какие товары и какая профессиональная квалифика­ция обеспечат рост компании? Еще один раунд сверхэксплуа­тации активов и увольнений персонала, аналогичных по масш­табу предыдущим, невозможен; компания не сможет разви­ваться дальше. Появившиеся сомнения относительно будущего компании усилились после скандала с «Энрон» - прежде всего в связи с ее агрессивным подходом к счетоводству. Парадок­сально: сейчас рынки наказывают компанию за рабское следо­вание рыночным ценностям, а не ценностям собственного бизнеса. Определение целей корпорации исходя из интере­сов пришлых акционеров, а не фундаментальных потребнос­тей бизнеса, фактически оказывается фаустовской сделкой.

В 1990-е годы Уолл-стрит и советы директоров американ­ских компаний сошлись в открытом копировании пути, про­ложенного Уэлчем. Директорам предоставлялись опционы на покупку по дешевке акций собственных компаний, что при­носило им прямую выгоду от роста курса акций. В 2000 году общая стоимость таких опционов составляла около 600 мил­лиардов долларов, то есть за десятилетие возросла более чем в 10 раз, что стало одним из наиболее крупномасштабных в мировой истории трансфертов богатства. В подобных услови­ях общая зарплата в размере 200 миллионов долларов в год, которую на пике бума получал президент компании «Дисней» Майкл Эйснер, была не чем-то экстраординарным, а лишь те­кущим ориентиром, приблизиться к которому стремились все остальные. Смысл ясен: не обращайте внимание на пропасть между богатыми и бедными, просто используйте к своей выго­де все, что с нею связано в смысле «генерирования стоимос­ти», и в конечном итоге это пойдет на пользу каждому.

Неравенство доходов повсеместно распространено в США. Разрыв в доходах между верхними и нижними 10 про­центами населения настолько велик, что в США нижние 10

Глава первая

процентов значительно беднее, чем в большинстве других промышленно развитых стран (США находятся на 19-м мес­те), хотя Америка и имеет наивысший показатель среднего дохода на душу населения¹⁴. Это не является источником эко­номической или социальной силы. Это снижает социальную мобильность, закрепляя классовый характер американского общества, в котором богатые мертвой хваткой удерживают за собой элитное образование, что прокладывает им дорогу на­верх, а малообеспеченные остаются в западне низкой квали­фикации и низких доходов. В США мобильность в социаль­ном плане и в плане доходов не выше, чем в Европе. Как будет показано в пятой главе, по некоторым параметрам она факти­чески ниже.

В своей острой и значимой книге «Лихорадка роскоши» Роберт Фрэнк детально показал, что неравенство в значитель­ной мере обусловило подъем на небывалую высоту личных расходов, от которых так сильно зависит экономический рост и которые достигли пределов допустимого. Первым результа­том такой концентрации покупательной силы в высокодоход­ных группах населения - а в США сейчас свыше трех милли­онов миллионеров - стало то, что богатые все больше тратят на предметы роскоши, начиная со все более крупных домов и кончая сверхбольшими и сверхмощными автомобилями. По­степенно это стало целью и для среднего класса. Например, сейчас средний американский дом занимает 200 кв. метров по сравнению с 140 кв. метров в 1970 году, поскольку средний класс пытается подтянуться к новым стандартам благосостоя­ния¹⁵. Потребителем в США движет навязчивое желание не отстать в гонке и выглядеть в своем окружении не менее со­стоятельным, чем остальные.

Однако поскольку алчные до прибыли компании, сделав­шие ставку на максимизацию своей капитализации, ограни­чивают рост реальной заработной платы, потребительские расходы подобных масштабов обеспечивались только долгом. К середине 2001 года общий объем накопленной задолженно­сти домохозяйств достиг рекордной отметки в 120 процентов от их доходов, а нетто-объем выданных потребителям креди­тов составлял в годовом исчислении порядка 800 миллиардов

Избавление

долларов¹⁶. Как ни удивительно, в первом квартале 2001 года американские потребители не только не делали сбережений, но потратили на 7 процентов больше, чем заработали, до пре­дела использовав свои кредитные карты и лимиты заимство­вания. Оправдание тому было следующим: если велики объе­мы заимствования, то столь же велики и активы, купленные за счет этих заимствований. Однако такое положение вряд ли устойчиво, поскольку зависит от ощущения растущего богат­ства и эффектов благосостояния, связанных с ростом стоимос­ти акций и собственности.

Совсем недавно, в середине 1980-х годов, американцы держали всего лишь около 1/4 своих сбережений в акциях. Сейчас эта доля составляет почти 3/4, что делает как никогда тесной взаимосвязь между подвижками в котировках акций, благосостоянием и потребительскими расходами. На момент написания книги в марте 2002 года ситуация на Уолл-стрит стабилизировалась, и появились признаки улучшения, чему способствовало резкое понижение ставки процента; однако в целом все было шатко. Если в результате растущих после скан­дала с «Энрон» сомнений относительно реальной прибыльно­сти и производительности американских корпораций упадут котировки их акций (а объемы задолженности грозят компа­ниям крахом), или же если разочаровавшиеся американские потребители вновь начнут наращивать свои сбережения, то последующий обвал потребительских расходов будет очень значительным. Что бы ни случилось в ближайшем будущем, при существующем уровне задолженности в следующем деся­тилетии расходы вряд ли будут расти таким же темпом, как в предыдущем.

Также становится очевидным, что нынешняя структура экономики США такова, что усиливает как подъемы, так и падения, на экономическом жаргоне это называется процикличностью. Американские компании, озабоченные котиров­ками своих акций и прибыльностью, без колебаний увольня­ют рабочих и снижают объемы производства для уменьшения издержек. В октябре 2001 года США потеряли 415 тысяч ра­бочих мест в несельскохозяйственных отраслях. Это было наи­большим месячным сокращением занятости за 20 последних

Глава первая

лет и данью новой циклической неустойчивости. Следствием станет еще один раунд сокращения спроса, поскольку быст­рое сокращение компаниями производства и занятости ведет к дальнейшему укорачиванию цепи поставок. Ослабление си­стемы социального обеспечения (сейчас не более 39 процен­тов безработных американцев имеют право на получение по­собия по безработице по сравнению с 70 процентами пятнадцать лет назад) еще более подавляет потребительские расходы. Ведущий специалист по экономике труда в Гарвард­ском университете Ричард Фримен предсказывает, что уро­вень бедности далеко зашкалит за 12 процентов, которыми характеризовались последние две рецессии¹⁷. Соответствую­щие опасения заставляют каждого, кто имеет работу, созда­вать собственный резерв сбережений, поскольку в случае увольнения для него настанут трудные времена. Так как сни­жается спрос и нарастают импульсы к рецессии, под ударом оказываются доходы штатов, особенно таких как Флорида и Техас, поскольку они основаны на налоге с продаж, собирае­мость которого зависит главным образом от потребительских расходов. В свою очередь, власти штатов вынуждены прово­дить серию урезаний общественных расходов (поскольку боль­шинство из них ограничены законом о сбалансированности бюд­жета), тем самым усугубляя тенденцию к экономическому спаду. Именно в соответствии с описанным механизмом, амери­канская экономика, достигшая весной 2000 года пределов сво­ей производительности, вошла в самопроизвольное пике, ког­да в начале весны 2001 года лопнул «мыльный пузырь» акций компаний высокотехнологического сектора; во время спада мультипликативные эффекты сработали так же быстро, как и в период подъема. К концу 2001 года вся экономика оказалась в состоянии рецессии. Вплоть до осени того же года промыш­ленное производство падало более 14 месяцев подряд, что ста­ло самым продолжительным периодом спада с 1930-х годов. Экономика, которая базируется на необязательных для испол­нения рыночных контрактах (начиная с рынка биржевого и кончая рынком труда) и на состояние которой влияют как подлинные, так и предполагаемые изменения в благосостоя­нии потребителей (через подвижки в стоимости акций и их

Избавление

влияние на потребительские расходы и инвестиции корпора­ций), внутренне неустойчива. Число зарегистрированных в ходе нынешнего спада банкротств вдвое больше, чем во вре­мя спада 1991-1992 годов. Консерваторы сконструировали мир, который быстро движется от бума к спаду. Неудивитель­но, что американский центральный банк - Федеральная ре­зервная система - в растущей мере вынужден изменять про­центные ставки так, чтобы поддерживать курсы акций на высоком уровне. Показатели Уолл-стрит примерно на 50 про­центов выше в реальном выражении, чем во время любого другого пика биржевой активности за последние 100 лет¹⁸. Если бы они снизились до более привычных уровней, результатом стал бы спад необычайных масштабов.

Однако это не единственная угроза шаткой американс­кой экономике. Поскольку американские потребители тратят свои деньги, а неконкурентоспособная американская промыш­ленность не может покрыть спрос, США поглощают гигантс­кие объемы импортных товаров. В 2000 году внешнеторго­вый дефицит США достиг 477 миллиардов долларов и вряд ли сократился в 2001 году. Речь идет о невероятных цифрах -свыше 4 процентов ВВП. Американцам удается сводить кон­цы с концами без резкой девальвации доллара лишь потому, что иностранцы готовы инвестировать в экономику США ги­гантские средства. Они ежегодно тратят более 100 миллиар­дов долларов непосредственно на приобретение американс­ких компаний и свыше 150 миллиардов - на покупку амери­канских акций и облигаций. С 1995-го по 2000 год стоимость американских активов, находящихся в иностранной собствен­ности, удвоилась и достигла 6,7 триллиона долларов, что эк­вивалентно примерно 2/3 ВВП США. Без такой подпитки американская экономика не могла продолжать расти, однако в последующие пять лет иностранные активы вряд ли удвоят­ся снова¹⁹. Если выразиться иначе, в 2000 году чистая между­народная инвестиционная позиция США составляла минус 2,19 триллиона долларов, или 1/5 ВВП. Если будет происхо­дить умеренный рост, а не падение курса доллара, то в тече­ние последующих 5-7 лет объем внешней задолженности США подскочит до уровня 1/2 - 3/4 американского ВВП, что совер-

Глава первая

шенно недопустимо²⁰. Ведь приток иностранного капитала полностью зависит от оптимистических ожиданий; в любом случае он перекрывается размером внешнеторгового дефицита и ухудшающимся состоянием платежного баланса в целом. Если иностранцы в какой-то момент решат, что курсы акций могут упасть, следствие будет одно: доллар резко обесценится. Сре­ди экономистов общепризнанно, что курс доллара должен быть снижен как минимум на 30 процентов, чтобы скорректиро­вать внешнеторговый дефицит*. Но девальвация такого мас­штаба спровоцирует инфляцию, повышение процентных ста­вок и крах Уолл-стрит, что, в свою очередь, вызовет драма­тичные самовоспроизводящиеся урезания в расходах, а это может подтолкнуть экономику к рецессии. Эта перспектива крайне мрачна, и консервативная Америка будет всячески противиться ей. Как уже показало введение 25-процентного тарифа на импорт стали, все более привлекательным вариан­том будет становится внешнеторговый протекционизм.

Итак, американская экономика основана на крупномасш­табном фокусе с доверием. Если обвалится хотя бы один из ее столпов - иностранные инвесторы или отечественные потре­бители, экономика США будет отброшена назад на многие годы, поскольку все ее дисбалансы вырвутся наружу. Поэтому все нацелено на поддержание роста и веры в го, что политики понимают, что делают. Отсюда 4,5-процентное сокращение краткосрочных процентных ставок в период с осени 2000 года по осень 2001 года. Отсюда тот факт, что новая администра­ция Буша подала свою программу сокращения налогов в те­чение 10 лет как программу роста. А после 11 сентября отсюда же выдвижение еще одной программы, якобы способной сти­мулировать рост.

* В начале 2002 года, когда писались эти строки, курс евро и иены по отношению к американскому доллару составлял 1,13 евро и 124 иены за доллар; в середине фев­раля 2004 года он упал до уровня в 0,78 евро и 105 иен за доллар, т. е. доллар обесценился по отношению к иене на 15 процентов, а по отношению к евро - на 31 процент. Между тем это не привело ни к одному из последствий, которые предпо­лагал автор: процентные ставки не выросли, а упали (с 2,25 до 1,0 процента годо­вых по доллару и с 3,25 до 2,0 процента годовых по евро), фондовые рынки оживи­лись, а внешнеторговый дефицит Соединенных Штатов не только не «скорректировался», но, напротив, заметно вырос - с 441 миллиарда долларов в 2001 году до 552 миллиардов долларов по итогам 2003-го. - Прим. ред.

Избавление

Здесь опять прослеживается сугубо консервативная иде­ология. Если программа снижения налогов должна, по сути дела, помочь богатым и корпорациям, то в структуре предло­женных после 11 сентября стимулирующих мер есть некото­рый подвох. Они концентрируются на циничных налоговых льготах для крупных компаний, особенно на отмене альтер­нативного минимального налога. Это благоприятствует гор­нодобывающим и нефтяным фирмам - основным спонсорам республиканской партии. В то же время лишь смехотворная часть этого пакета мер предусматривает сокращение налогов на средне- и низкодоходные семьи, которые в любом случае пустят на сбережения 4/5 полученных ими налоговых скидок²¹. Администрации Буша не удалось получить поддержки в Кон­грессе своим диким амбициям: частично из-за того, что эконо­мическая угроза, как кажется, снижается; а частично из-за того, что контролируемый демократами Сенат настаивал на неко­торых существенных акциях по помощи новым безработным. Тем не менее, казавшаяся непоколебимой бюджетная мощь США исчезла за 15 месяцев после избрания Буша. Сочетание урезания налогов, увеличения военных расходов и более скромных прогнозов экономического роста привело к сокра­щению намечаемых к 2011 году кумулятивных профицитов федерального бюджета на 5 триллионов долларов - а взамен предъявить практически нечего.

Это не единственная потеря в связи с трудными времена­ми в экономике. Под угрозой революция в сфере ИКТ. Как предупреждает экономический редактор «Бизнес уик» Майкл Мэндел в книге «Приближающаяся интернет-депрессия», «тес­ная взаимосвязь между темпом технологических инноваций и процветанием фондового рынка означает, что, раз процесс пошел вспять, столь прославляемое технологическое разви­тие также останавливается. Никогда еще технический прогресс столь сильно не зависел от капризов фондового рынка»²². Аме­риканские рекорды по росту занятости имеют шаткий финан­сово-экономический фундамент.

Эти рекорды впечатляют гораздо меньше, когда их изуча­ешь подробно (см. пятую главу). Как заявляют консерваторы, рост занятости в США полностью относится на счет «гибкос-

Глава первая

ти» рынка труда - свода правил, позволяющих легко нани­мать и увольнять работников. Но если посмотреть более вни­мательно, станет очевидным, что рост занятости определяет­ся спросом, подталкиваемым длительным потребительским бумом в Америке (продолжение которого сейчас оказалось под вопросом). В США не создавались рабочих мест для мужчин; здесь проявился (правда, менее сильно, чем во многих евро­пейских странах) характерный для всех индустриальных стран Запада феномен - уменьшающаяся занятость среди мужчин старше 55 лет. Доля мужчин в рабочей силе сократилась бо­лее чем на 2 процента по сравнению с 1973 годом. США пре­успели в привлечении женщин на работу в быстро растущие отрасли услуг - образование, здравоохранение, гостиничный и ресторанный бизнес. За последние 25 лет доля женщин в рабочей силе увеличилась почти на 20 процентов²³. Однако это связано не столько со структурой рынка труда, сколько с сексуальной революцией и вытеснением мужчин, а, следова­тельно, с доходами семей. Многие женщины вышли на рынок труда потому, что этого требуют бюджеты их семей. Если рост потребительских расходов снизится или вовсе прекратится, то сектора, в которых работают женщины, окажутся в чрез­вычайно трудном положении, что может привести к пагуб­ным социальным последствиям. Без доходов одного из супру­гов или сократившихся сейчас социальных выплат многие домохозяйства столкнутся с большими финансовыми труд­ностями.

Эти экономические деформации начали непосредствен­но сказываться на жизни американцев. Американские поли­тики, всегда весьма податливые власти денег, за последние 20 лет погрязли в борьбе за получение финансирования от кор­пораций и отдельных граждан, становящихся богаче в быстро развивающемся, но далеком от идеалов равенства обществе. В 2000 году на кампании по выборам президента и в Конг­ресс было потрачено 4 миллиарда долларов, причем в после­дние шесть недель республиканский кандидат в президенты Джордж Буш опередил по расходам своего соперника от де­мократов Гора почти в два раза. Сторонники Буша — нефтя­ные, фармацевтические и кинокомпании, банки - знали, чего

Избавление

хотели: больше дерегулирования, «свободы» и налоговых по­слаблений. После избрания настало время платить по счетам. В считанные недели после прихода Буша к власти под давле­нием тех, кто финансировал кампанию, были отменены стро­гие правила, регулирующие интенсивность труда; в угоду не­фтяному и угольному лобби США отказались от обязательств по ограничению выбросов углекислого газа. Предложенная отмена альтернативного минимального налога на корпорации будет особенно выгодна нефтепроизводителям из Техаса, яв­ляющимся сторонниками Буша. Скандал с «Энрон», мучивший Вашингтон в начале 2002 года, касался обанкротившейся и опозорившейся компании, которая явно покупала привиле­гии и доступ к власти с помощью политических пожертвова­ний. Кульминацией этих привилегий стал выбор лиц, отвеча­ющих за регулирование энергетической отрасли, после победы на выборах Буша, которому компания выделила более 1 мил­лиона долларов. Это стало символом корпоративизации аме­риканской политики и коррупции в ней.

Чтобы провести в США эффективную предвыборную кам­панию, нужны деньги: на оплату рекламы на телевидении, на телефонные звонки и почтовые рассылки. Кандидаты, обла­дающие большими средствами, побеждают с пугающей регу­лярностью, как это было на президентских праймериз. На выборах в Палату представителей и Сенат почти невозможно победить действующих конгрессменов, поскольку они имеют наилучшие возможности привлекать Финансирование. В 1998 году было переизбрано 98 процентов действующих членов Палаты представителей и 90 процентов сенаторов²⁴. А благо­даря правилам о «мягких деньгах», позволяющим организа­циям рекламировать предложения партий по отдельным воп­росам до тех пор, пока они не поставлены на голосование в Конгрессе, республиканцы с их более богатыми корпоратив­ными сторонниками обычно опережают по расходам демок­ратов, что сдвигает весь политический дискурс вправо. Число членов Национальной стрелковой ассоциации, выступающей против мер по контролю над распространением и владением огнестрельным оружием, как и число членов Христианской Коалиции, может снижаться. Однако поскольку они богаты и

обеспечивают большое количество голосов, влияние этих орга­низаций на американскую политическую жизнь через воздей­ствие на республиканскую партию остается огромным. Растет разочарование американцев своими политиками; членство в политических партиях снижается; руководство партиями по­падает в руки профессиональных активистов, тех, кто собира­ет деньги в партийные фонды, и партийных бюрократов, на­ходящихся на постоянной работе.

Это сжатие публичной сферы усиливается индивидуализ­мом, всегда игравшим огромную роль в американской жизни. Средний американец, поглощенный работой, которая требу­ет отдавать ей все больше времени и совершать все больше поездок (только в своих автомобилях американцы проводят в среднем 72 минуты в день²⁵), неизбежно сталкивается с суже­нием рамок своей общественной жизни. Позитивной сторо­ной американской действительности всегда была активность сообществ, разнообразие того, что де Токвиль называл «ассо­циациями», и широта их духа. Американцы были нацией лю­дей компанейских, основателей клубов, и это создавало огром­ный запас социального капитала и гражданского доверия. В боулинг-клубах и ротари-ассоциациях американцы участво­вали в жизни своих сообществ, познавая выгоды социальной взаимности и общения, а также простую радость отдавать что-то другим. Конечно, американцы были индивидуалистами; но это был индивидуализм, сочетающийся с членством в сети многих клубов и ассоциаций. Наличествовало желание голо­совать, посещать политические сборища или присоединяться к ассоциации «родители - учителя». Забота о том, что объеди­няло сообщества, стояла в одном ряду с заботой о собствен­ном благополучии.

Однако за последние 30 лет произошло явное усиление эгоизма и интровертности американцев. Американцы забыли о своих великих маршах и гражданских беспорядках 1960-х годов; теперь они ищут удовлетворения в саморазвитии, при­чем средства для этого варьируются от обращения к психиат­ру до новомодных причуд и терапий. Коллективные действия, начиная с участия в командных видах спорта и кончая посе­щением театра, находятся в упадке. Тучность стала националь-

Избавление

ной проблемой: главный врач США сообщал, что 61 процент американцев страдают ожирением или избытком веса; все шире распространяются умственные и психические расстрой­ства. Хотя показатели преступности упали, это общество ин­дивидуалистов как никогда стремится использовать оружие, против контроля над которым упорно выступают консерва­торы. Каждые два года от огнестрельного оружия гибнут око­ло 50 тысяч американцев; только в 1993-1998 годах от его применения расстались с жизнью 200 тысяч человек²⁶. А са­мое главное, американцы смотрят телевизор - примерно по четыре часа каждый день.

Телевещание ведут крупные телекомпании, которые вхо­дят в более масштабные конгломераты, стремящиеся поднять свою капитализацию. Поэтому центральные сюжеты драм ста­новятся все более сюрреалистическими; цель ток-шоу - шоки­ровать людей и пощекотать им нервы; новостные блоки как никогда ужаты, а комментарии становятся все короче; теку­щие события отходят на задний план по сравнению с показом знаменитостей и дискуссий, порождающих противоречия и накал страстей. Все это делается в погоне за расширением ауди­тории и доли на рынке. Американская телевизионная журна­листика свела политические дебаты к своего рода спорту, цель которого — ранжировать политиков по их эффективности и формировать общественное мнение. Из-за страха потерять аудиторию телекомпании не стремятся показывать и объяс­нять что-либо действительно актуальное. И они правы; более половины американцев сообщают, что смотрят телевизион­ные новости с пультом дистанционного управления в руках²⁷.

Это и есть та культура и то общество, через которые кон­серваторы провели свою атаку на либеральные ценности и политические программы. Поскольку публичная сфера ужа­лась, ослабли общекультурные аргументы (и так подвергаю­щиеся постоянным нападкам со стороны правых интеллекту­алов) в пользу сохранения расходов федерального правитель­ства и властей штатов, а также лежащих в их основе налогов. Масштабы социального обеспечения и его доступность посто­янно снижаются, причем это делается исходя из плохо скры­ваемой посылки, будто клиентами системы благосостояния

Глава первая

являются в основном чернокожие, а финансируют ее главным образом белые налогоплательщики. Обвинение, что система социального обеспечения формирует культуру иждивенчества, является всего лишь облаченным в современные формы ста­рым утверждением конфедератов, будто негры ленивы от при­роды. Хотя США располагают лучшими в мире врачами, боль­ницами и медицинскими технологиями, 43 миллиона их жи­телей по-прежнему лишены какой-либо формы медицинского страхования²⁸. Хотя в США имеются лучшие университеты мирового класса, они существуют отдельно от расползающей­ся по швам системы образования; по международным стан­дартам, американские школьники находятся среди худших по успеваемости в математике²⁹. Физическая инфраструктура стра­ны, описываемая в четвертой главе, сокращается и разрушается. Одной из немногих сфер, в которых консерваторы счита­ют правомерными государственные расходы, является проти­водействие преступности. На США приходится 5 процентов населения планеты и в то же время 25 процентов заключен­ных. Это открыто считается наилучшим средством нейтрали­зации асоциальных элементов (в своем большинстве черноко­жих), для которых нет подходящей работы и шансов на перевоспитание. Дегуманизация пенитенциарной системы сопровождалась ростом насилия в отношении заключенных; для их усмирения охранники прибегают к химическим сред­ствам и электрошокерам. Из-за сужения публичной сферы не возникает возражений против высказываний, будто тюрем­ные работы и перевоспитание являются слишком «мягким» наказанием. Численность заключенных неуклонно приближа­ется к 2 миллионам. Поскольку в большинстве южных штатов осужденных преступников лишают гражданских прав, сейчас количество людей, лишенных права голоса, составляет 4,2 миллиона, то есть 2 процента всего электората. Большинство из них, если бы имели такую возможность, голосовали бы за демократов. Это основная причина победы Джорджа Буша во Флориде в 2000 году, обеспечившей ему избрание в прези­денты. Лишение гражданских прав стало мощным орудием поддержания доминирования белых в южных штатах после их политической реорганизации в 1867-1877 годах. Сейчас это

Избавление

важный инструмент укрепления власти республиканцев как на федеральном уровне, так и на уровне штатов.

Такова современная Америка. Хотя она богата и пред­приимчива, экономически она неустойчива, отличается глу­боким неравенством и отнюдь не той производительностью, которую могла бы демонстрировать, учитывая ее гигантские ресурсы. Американская демократия - одно из наивысших до­стижений эпохи Просвещения и маяк надежды для многих обществ мира как в прошлом, так и в настоящем, - попала в зависимость от денег и частной власти, напоминая сейчас Ев­ропу до эпохи Просвещения. Это страна, в которой граждане запросто отстреливают друг друга. Это общество, в котором с поклонением церкви соперничает только поклонение торго­вым центрам. Поскольку публичная сфера столь коррумпиро­вана и истощена, Америка становится страной индивидуалис­тов, стремящихся к самоудовлетворению. Эта страна переросла свои пределы, а ее экономика находится на грани срыва. И все это происходит в стойкой атмосфере расизма, являющего­ся так и не устраненным наследием рабства и Гражданской войны.

Американская мечта состоит в погоне за жизнью, свобо­дой и счастьем; но разрыв между мечтой и реальностью про­является каждодневно и с все растущей остротой. Америка не обеспечивает необходимым почти половину своих граждан. Глубок цинизм относительно общественной и культурной риторики, не совпадающей с реальным опытом. Вряд ли это желательная социально-экономическая модель для самих США; пытаться экспортировать ее в другие страны смешно.

Дата добавления: 2015-07-16