ДЕЛАЯ НОГИ 12 страница

Мне кажется, чем-то мы напоминаем нигтеров. Белых ниггеров. Белое отребье. Белое говно. Мы - меньшинство, поэтому мы сплочены. Нас мало. Мы верны и преданны. Футбол нам дает нечто. Ненависть и страх делают нас особенными. В большинстве своем мы имеем базу, а это означает, что эти мудаки, которые у власти, не могут манипулировать нами. Мы разделяем большинство тех же самых идей, но приспособили их к собственным нуждам. Мы имеем понемножку от всего. Здесь нет ярлыков. Мы - это то, что богатые мудилы ненавидят, а трущобные социалисты не могут принять. Мы счастливы в нашей жизни, и нам не нужны социальные работники. Ни один из нас не сидит, замерзая от холода, одинокие и в депрессии, заёбанные наркотиками, пьянками или сексом, или чем-нибудь другим, сидящим в засаде, чтобы повернуть набекрень мозги. Наши головы в порядке. Мы - три нормальных парня, и футбол - часть нашей жизни. Одни люди идут в армию, другие - в полицию. Есть такие, которые идут убивать людей с помощью политики, а другие - с помощью финансов.

Каждый в своей банде. У каждого свой значок. На каждом куда ни посмотришь, можно увидеть униформу, и она о чем-то говорит. О чем-то и ни о чем. Но когда легавые, политики и безмозглые мудаки, якобы представляющие общественное мнение, встречаются на глазных улицах и ноют насчет беспорядков отбросов общества на темных улицах в районах далеко от центра, позорящих доброе имя Англии, мы смеемся им прямо в лицо. Смейся им в лицо и ссы в их глаза. Важно не то, что ты говоришь и делаешь, важно то, почему ты говоришь и делаешь это. Именно это берется в расчет. Два человека могут выйти на улицу, и каждый из них убьет кого-то. И оба могут иметь различные причины. Один будет прав, другой - нет, в зависимости от их точки зрения. Трудно быть честным. То же самое можно сказать, если ты пойдёшь и трахнешь проститутку в задницу. И так во всем. Мы все думаем, что мы правы, а другой мужик не прав. Это естественно. Но послушай мудаков, читающих лекции в университетах, и, несмотря на все их образование, они даже не дошли до этих основ.

Я собираюсь вернуться в Хаммерсмит после второй пинты. Оставляю Марка и Рода, которых окручивают повизгивающие тёлки, беру такси и радуюсь, что мне попался шофер, который не хочет болтать. Для всего есть время и место. Иногда тебе хочется, чтобы тебя оставили в покое. Мы пересекаем город по боковым улицам и едем вдоль Фулхэм Пэлас Роуд. Я наблюдаю за людьми, заходящими в пабы и рестораны. Аутсайдер. Такси высаживает меня в начале моей улицы, и я иду напрямик к индийскому ресторану. Я выпиваю пинту Карлсберга, пока делаю заказ. Затем усаживаюсь, гляжу на счастливые пары в действии. На заднем плане плывёт психоделическая музыка, а мужчины и женщины сидят, глядя друг другу в глаза. Официанты толкают тележки с едой, радуясь, что они обслуживают влюблённых, а не алкашей, которые напиваются к закрытию и на которых они прежде зарабатывали, пока индийские рестораны не стали модными среди состоятельных посетителей, а не тех, кто в любом случае появится к закрытию, чтобы догнаться. Когда заказ готов, я допиваю мое пиво и иду домой.

В квартире холодно, поэтому я включаю отопление, выкладываю мой обед на тарелку и сажусь на диван. Я пробегаю по каналам, пытаясь найти что-нибудь, что стоит посмотреть. Нахожу как обычно блокбастер, убийство и тайны в иностранном городе. Я не слежу за сюжетом, но неплохо, когда в комнате есть хоть какой-то звук. Из носа потекло больше, чем обычно, когда Мадрас настиг заказанную ему жертву. Может быть, мне удастся избавиться от гриппа. В комнате достаточно тепло. После того как я кончаю с едой, начинаю то засыпать, то просыпаться. Вечер пятницы, а я застрял дома как какой-то старик. Марк и Род будут смеяться до упаду, возможно, трахая этих бикс или переходя в более лучший паб. Они будут говорить о футболе и сексе, поглощая пиво. Когда ты болен, больше ценишь жизнь. Все это простые вещи, такие как волнение на футбольном матче и возможность расслабиться с друзьями в пабе. Какой стыд, что на свете столько одиноких бедняков, не знающих ничего, кроме работы, полового психоза и беспокойства о будущем.

Я вспоминаю игру с Тоттенхэмом, и это поднимает мне настроение. Люди идут в армию и списывают три года своей жизни только для того, чтобы встретить немножко опасности. Фильмы не могут сделать так, как это делается на самом деле. Есть разница между пустой сексуальной озабоченностью и траханьем какой-нибудь тёлки. Человеку нужно нечто большее, чем видео. Смотреть фильмы о психопатах недостаточно. Или эти мудаки, болтающие о сексе не закрывая рта, делающие вид, что они опасны. Все это столь же печально. Если это то, отчего они испытывают самое большое волнение, то у них нет ни одного шанса.

Нельзя сказать, что я готов совсем обходиться без этого, но так как некоторые люди болтают об этом, можно подумать, чтo они направляются в зону войны. Я имею в виду, мы не голубые или кто там ещё, но ты получаешь свою долю секса, и это мгновение приятно, пока длится, а потом ты едешь с Челси на ответственный матч, зная, что там будет шанс подраться, и взволнованность длится весь день.

Это трудно объяснить. Суть не в том, что это похоже на секс Суть в том, что здесь присутствует риск. Люди смотрят фильмы ужасов и всякое другое дерьмо, чтобы почувствовать немного страха. Эта потребность до сих пор в нас, даже если они проживают скучную, повседневную жизнь. Хотя, обслужи тёлку в наше время, и ты рискуешь получить СПИД и тому подобное. Но даже это не ново. Мы никогда не задумывались об этом, зная, что достаточно будет простоять в очереди в венерическом диспансере. Но сколько людей умирало от сифилиса в прошлом! - Когда, в конце концов, я вспомнил о футболе, в голове прояснилось, и я забыл про всю эту хуйню, плавающую у меня в мозгу. Я по-прежнему люблю футбол по телевизору. Не так, как я любил ребенком, изучающим команды и игроков, зная все составы и имена стадионов. Но это традиция субботних вечеров, которая отходит в моём возрасте, потому что ты всё время в движении. Может быть, когда я стану старше, я снова вернусь к самым началам. Возможно, я потеряю стремление как к сексу, так и к насилию, и удовлетворюсь вещами, которыми наслаждался, когда был ребенком. Все это можно назвать вторым детством. Я переключаю канал. В студии - обычный набор экспертов, некоторые говорят дело, другие - дерьмо. Идёт репортаж манчестерского дерби между Юнайтед и Сити. Эксперты продолжают болтать о соперничестве в большом городе, пока мне не надоедает. Но они даже показывают самые интересные моменты с матча Челси - Уимблдон. Ребенком мне нравилось смотреть, как Юнайтед и Сити рвали друг друга на части своими различными стилями игры. Игра интересная. Но когда ты смотришь игру клубов, за которые но болеешь, ощущения все-таки другие.

Уимблдон показывают около десяти минут. Показывают жалкий футбол, но надо признать, что типы, которые перешли в Уимблдон из Южного Лондона, вызывают восхищение. Несколько минут достойных действий - всё, что может получить фан, усевшись в кресло перед телевизором. Да это и все, чего они хотят. Все, что они заслуживают. День оказался пустой тратой времени, но пришлось бы его полностью списать, если бы я не вышел из дома. Какой смысл просидеть дома всю свою жизнь в кресле с футболом на экране, когда ты можешь быть на игре лично? По телевизору показывают каждый гол, забитый в играх дивизиона. Я был на всех этих полях и смотрю на стадионы как на нечто большее, чем картинка на экране. Для меня же они города. Со своими улицами, пабами, магазинами, людьми. У каждого свой характер. Например, Эвертон забит во время домашних игр, а за трибунами, заполненными драчливыми фанами, я знаю, тянутся улицы с террасами, уходящими в другую эру. Когда Вилла[82] идет в бешеную атаку, прорываясь через защиту Ковентри, я воображаю себе парк, лежащий рядом с Холд Энд, и кирпичные стены главного входа Вилла Парка. А когда Норвич забивает три гола Вестхэму, я улыбаюсь, несмотря на то, что рисую в своем воображении улицу за стадионом, на которой мне с Родом пришлось прятаться.

Когда средний человек, сидя на заднице, играется с пультом, все, что он видит, это поле и три трибуны. Он тратит свою жизнь, переключая каналы, возвращаясь к футболу, услышав крики толпы и страсть, которая делает эту игру особенной. Ни одна телевизионная компания, видимо, не заботится о болельщиках. Но без шума и движения фанов футбол был бы ничем. Все дело в страсти. И это никогда не изменится. Без страсти футбол мертв. Просто двадцать взрослых мужиков бегают по травяной площадке. бьют по мячу. Долбанный идиотизм на самом деле. Только люди делают его событием. Когда они в движении, только тогда все и начинается. Если чувствуешь хоть какую-то страсть, она должна во что-то вылиться. Именно это в состоянии сделать футбол. В этом для меня смысл футбола. Все связано. Все является частями одной и той же самой вещи. Нельзя отделить футбол от того, что происходит где-то в другом месте. Меня можно поставить по стойке смирно, когда за мной наблюдают, но когда скроешься от камер, фантазии заканчиваются, и побеждает реальная жизнь.

ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ

Мистер Фаррелл направлялся к газетному ларьку за своей утренней газетой. Расплатившись, он взял ее с прилавка. Поспорил о результатах местных выборов с мистером Тэтелом. Кандидат консерваторов был побежден своим лейбористским оппонентом. К несчастью, что тот, что другой, мало что могли предложить людям. БНП привлекает голоса белых представителей рабочего класса, отчужденных традиционными партиями. Мистер Фаррелл и мистер Тэтел согласились с тем, что местный советник правых взглядов будет означать рост числа расистских атак и что поклонники бангры, живущие на соседней улице, не станут включать громко музыку после полуночи. Но в наше время молодежи трудно что-либо сказать. Собеседники печально покачали головами, и мистер Фаррелл отправился дальше.

- Белого подростка ударили ножом прошлой ночью рядом с молодежным клубом. Говорят, удар пришелся прямо в сердце. Если он умрет, убийство повесят на цветных. К нему сейчас подключили аппарат жизнеобеспечения, однако надежд на выздоровление почти нет. Полиция пытается замять это дело, потому что не хочет, чтобы в нашем округе началась война на расовой почве, но люди должны знать правду. Люди имеют право знать, где правда, а где ложь.

Женщина с завитыми волосами и очками, скрепленными клеящей лентой, остановила старика. Мистеру Фарреллу понадобилось несколько секунд для того, чтобы узнать ее. Мэри из паба «Белая Лошадь». Она постарела за эти годы. О ней ребята говорили, что в молодости ее затрахали до того, что она стала полной дурочкой. Он вспомнил, как видел ее полураздетой на панели больше чем полвека назад.

Они были подростками в то время. Вспомнил холодную траву и запах её тела пробивавшийся сквозь пивные пары. у Мэри были тогда твердые груди. Соски просто каменные. Острый ум потерял свою остроту во время войны. Люди говорят, что из-за лечения от сифилиса, но мистер Фаррелл думает, что это все из-за люфтваффе. Никто не хочет слышать о массовых бомбежках. Им хочется вспоминать только славные эпизоды эпохи Черчилля, вот он идет через развалины, или королевскую семью, которая мужественно держалась под огнем противника.

- Это опять паки. Все они хулиганы. Власти должны выедать этих вонючих маленьких подонков назад - туда, откуда они появились. Повесить тех, кто зарезал белого парня, а остальных выбросить из страны. Посадить их на пароход до Калькутты или до тех мест, откуда они приехали.

Мистер Фаррелл размышлял о том, помнит ли Мэри ту их ночь на выгоне, но очень сомневался. Она изменилась. Не столько ее тело, которое теперь состоит из одних костей, как будто оно совсем исчезло в силу определенной неизбежности. Еще больше изменились ее глаза - пустые, словно провалившиеся в череп. Ходят слухи, что она наркоманка Рабыня героина и мужчин, которые снабжают ее им. Он мало верил этим слухи. Мэри слишком стара для такого вида отдыха и, что более важно, у нее нет денег. Если только другая часть слухов правдива. Но кто будет платить за секс с такой женщиной?

- Пришло время им убираться. Запомните мои слова. Сколько нам, белым, еще ждать, пока кто-нибудь что-то предпримет. Власти дают им лучшие квартиры, а что получаем мы? Ничего. Кроме обещаний и извинений городского совета. Этот новый будет еще хуже, чем предыдущий.

Мистер Фаррелл продолжил свой путь. Воскресное утро, но на улицах более оживленно, чем обычно. Ведь сегодня День Памяти. Время вспомнить погибших на войне. Друзей и родственников, гниющих в Ла Манше и во французской земле. Но старик не собирался пока ничего вспоминать. Сначала он съест свой завтрак и прочитает газету. п0 том он позволит воспоминаниям вернуться. Переживет в своем воображении добрые старые дни.

- Я приготовила тебе чашку крепкого чая, дорогой, с молоком и двумя кусочками сахара. Видела, что ты говорил с Мэри Пикок. Я заметила тебя из окна кухни. Что она говорила? Она выглядела расстроенной, но она всегда выглядит расстроенной последнее время. Она плохо себя чувствует.

Мистер Фаррелл прошел на кухню. Ноги болели после подъема на четвертый этаж. Чайник остыл. Он поставил его греть и положил пакетик чая в свою любимую красную кружку. Затем подготовил молоко и сахар. Он посмотрел на кружку и увидел небольшую трещину, которую не замечал ранее. Бангра вибрировала сквозь кирпичные стены. Пахло карри. Ему нравилась индийская пища. Когда чайник закипел, он приготовил себе чашку. Посмотрел на старую фотографию, снимок своей жены, которая умерла три года назад.

- Бери свой чай. Он согреет тебя быстро. Тяжелое время года, но мы всегда переносили холодную погоду и не рассыпались, не так ли? Скоро Рождество, а затем Новый год. И мы начнем все сначала.

У мисс Фаррелл было высокое давление, но доктора все равно сделали операцию. Они допустили ошибку. Честную ошибку. Мистер Фаррелл видел смерть много раз и понимал, что ошибки неизбежны, но он любил свою жену. Он осторожен, и мозги у него еще работают. Люди иногда узко мыслят. Он был счастлив, что его жена по-прежнему с ним, что он слышит ее голос и видит ее лицо, несмотря на то, что тело ее на кладбище. Если бы он не мог говорить с ней, видеть ее, он пребывал бы в глубокой печали. Даже чувствовал бы себя одиноким. Но он никогда не сдастся. В его жилах течет кровь бульдога. Он будет крепко стоять на ногах и пройдет через все.

- Я надеюсь, что ты по-прежнему собираешься в Уайтхолл. Ты не изменил своих намерений, не так ли? Ты всегда говорил, что поедешь, но никогда не делал этого. Ты всегда УХОДИЛ и возвращался с полпути. Я приготовила твои медали. Дай мне посмотреть, как они смотрятся на тебе. Давай, прикрепи их к груди. Они должны поручить тебе возложить венки. Маки для твоих друзей. Эти подонки не теряли близких в День Высадки в Нормандию. Политики начинают войны, но не сражаются в них. Они вызывают несчастье, подписывают документы и прячутся, когда прилетают бомбардировщики. Сколько их мучилось так, как я? Ответь мне.

Закончив чаепитие, мистер Фаррелл взял медали у своей жены. Ему не нравилось, когда она ругается, он сам никогда не употреблял непристойных выражений в ее присутствии. Она достаточно повидала и пережила до того, как встретилась с ним. Ей пришлось много страдать, прежде чем появился он, ее герой-спаситель. Медали блестели, он испытывал смущение и гордость одновременно. Глаза его жены просияли, когда она увидела орденские ленты на его груди. Большинство его товарищей продали свои медали коллекционерам, чтобы оплатить счета; другие просто выбросили их в знак протеста. Но мистер Фаррелл сохранил свои на черный день. Миссис Фаррелл обожала своего солдата. Своего рыцаря в блистающих доспехах. Настоящего англичанина, который заботился о ней целых два месяца после освобождения из концентрационного лагеря и который сделал все, чтобы она выжила.

- Я ненавижу эту женщину. Мэри Пикок - фашистка. Английская нацистка. О чем бы ни зашел разговор с ней, она всегда нападает на черных и индийцев. И это в разговоре со мной, у которой такой акцент и такая жизнь, хотя она никогда и не узнает обо всем, что произошло.

Мистер Фаррелл стоит за своей женой. Он проводит Руками по ее волосам. Точно так же, как делал это в год их Женитьбы, после того как отросли ее волосы. Она была красива, ей шли длинные волосы. Какой контраст с выбритой головой! Он вспомнил ее голову, когда помог поднять ее на грузовик. Запах смерти ощущался в воздухе Мертвая плоть и сломанные члены. Он видит, как гроб исчезает под землей, но нацисты не тратят деньги на деревянные ящики. Он размышлял над тем, сколько раз ее насиловали украинские охранники. Он говорит ей, что Мэри Пикок печальная и несчастная женщина. Что жизнь была жестока к ней. Что ей нужен объект для того, чтобы можно было выплеснуть свою ненависть. Это неправильно, но это правда.

После чтения газеты и завтрака, состоявшего из яиц и тоста, мистер Фаррелл привел себя в порядок перед зеркалом. Он потратил время на то, чтобы убедиться, что его волосы причесаны должным образом. Его жена сидит у окна, уставившись на уличную жизнь. Она будет сидеть дома, пока он будет принимать участие в церемонии. Она предпочитает оставаться дома последнее время. Три года прошло с тех пор, когда она последний раз выходила из квартиры. Он целует ее в щеку, и она прижимает его к себе. На его щеках слезы.

Он чувствует запах соли и высвобождается. Он должен идти. Он не хочет опоздать на поезд.

Через 15 минут мистер Фаррелл стоит на платформе на станции Хаунслоу Ист. Появляется поезд, он занимает место. Вагон почти пустой. Два молодчика в кожаных пиджаках сидят напротив человека с двумя маленькими детьми. Кроме них никого нет. Молодчики, считая себя патриотами, оскорбляют этого человека и его детей. Называют их вонючими пакистанскими подонками. Говорят, что их надо уничтожить. Смести с лица земли. Кричат, что хороший черный - это мертвый черный. Адольф Гитлер был прав. В Юнион Джек не должно быть черных. Холакост - это миф. Явная ложь, распространяемая евреями, которые контролируют СМИ. Часть мирового заговора еврейских большевистских сионистов из Азии. Посмотрите, что сионисты сделали с народом Палестины. Пусть они и кучка вонючего арабского дерьма, нападающего из-за угла, и разбираются между собой. Но им далеко до пакистанцев.

Индус повел своих детей к выходу на следующей станции. Более высокий из парней встал, последовал за ними, ударил человека в лицо, разбив ему губу. Он засмеялся, увидев красную кровь. Двери открылись, и он пинками выбросил детей на платформу, затем повернулся к своему другу; отец разрывался между своими детьми и желанием отомстить, противоречившим его натуре, выбрав все-таки плачущих детей. Молодчики смеялись своей шутке и были в отличном расположении духа. Двери закрылись, и поезд начал набирать скорость. Мистер Фаррелл остался один в вагоне с этими парнями. Он не чувствовал страха. Он - белый мужчина англосаксонского происхождения, протестант. Он воевал. Старый солдат со следами зубов бульдога на руках, затянутый в кожу и наполненный голубыми чернилами. Он убивал ради Англии и английского образа жизни. Он горд своим происхождением. Он носит свой мак с честью.

Мистера Фаррелла печалили изменения, разрушающие его страну. Все не так, как было в прошлом. Иностранное влияние разъело основы общества, которые он когда-то знал. Больницы, школы, социальное обеспечение, профсоюзы, промышленность - все было уничтожено трансатлантической догмой. Англия изменилась, и изменилась к худшему. Никто не восстает против вторжения. Произошла революция, которую мистер Фаррелл не понимал. Из-за перемен он оказался в прошлом. Но у него есть гордость. Он посмотрел на парней в кожаных куртках. Люди должны защищать то, во что верят, но защитников нет, потому что они чувствуют, что не осталось больше ничего, во что можно верить. Большинство испытывает мало истинной гордости от того, что они англичане.

Он комфортно устроился в своем кресле и стал думать о войне. Только те, кто жили в то время, о ней вспоминают. Все остальные давно о ней забыли. Политики сотрясают воздух, но это ничего не значит. Они используют празднование Дня Поминовения для собственных целей. Отдельный человек не берется в расчет, потому что значение имеет общественное благо, но общественное благо было перераспределено высокомерными мужчинами в дорогих костюмах. Гордость изобрели заново, и теперь она определяется схемами денежных потоков и высокой нормой прибыли Мистер Фаррелл представил себе того молодого немецкого новобранца в безымянной деревне. Моложе даже, чем его убийца. Сумасшедшая лихорадка войны. Сколько мужчин он убил? Он не знал. Шесть или семь - это точно. Возможно, несколько больше. Он не раскаивался, ведь он делал свою работу. Или они, или он. Но тот парень был другим. В идеальном мире все могло бы быть иначе. Парень был сильно ранен, но по-прежнему держал винтовку в руке. Возможно, он выстрелил бы в мистера Фаррелла, хотя, если подумать, это было маловероятно. Но тогда не было времени на размышления. Его пуля разорвала голову парня на части. Он это ясно помнил.

Он говорил себе, что все люди одинаковы, в какой бы точке мира они не жили. Везде есть плохие и хорошие. Он был склонен думать, что люди, человеческие существа, по преимуществу добры, что страх обусловливает зло. Мужчины насиловали миссис Фаррелл, пока детей сжигали в находящихся поблизости топках. Может быть, даже они имели на то свои причины. Но за окном появилась следующая станция, и у него не осталось времени на воспоминания. Он игнорировал запах мертвой плоти и горящих волос. Подошел к двери, застав этих двух парней врасплох. Он разбил первому нос прямым ударом. Он сильный человек, занимался боксом в армии и работал физически на свежем воздухе после увольнения в запас. Он вспомнил молодого немецкого солдата с разбитой головой, лежащего лицом вниз в грязи, мозги его смешивались с грязью. Второй молодчик был ошеломлен внезапным нападением, и мистер Фаррелл успел нанести второй удар, послав его в нокаут, и кровь сочилась из его рта Мистер Фаррелл поглядел на них: он видел в этих парнях только трусливых тупых подростков, повторяющих лозунги и выбирающих беззащитные жертвы. Он хотел, чтобы в руках у него была винтовка. Затем его гнев пропал.

На станции было многолюдно, и молодчики не пошли за ним. Это было божье воскресенье, а мистер Фаррелл - просто темный силуэт, двигавшийся с опущенной головой. Никто не замечает стариков. Их считают никчемными, ненужными сегодняшнему обществу. Даже больницы отказываются от них, опасаясь бесполезной траты денег, ведь они борются за выполнение финансовых показателей. Мир движется вперед. Он примет участие в Дне Памяти в следующем году. Миссис Фаррелл будет разочарована, но старые добрые времена могут подождать еще чуточку. Она приготовит ему чашку крепкого чая, когда он придет домой. С молоком и сахаром. Никто так не заваривает чай, как миссис фаррелл.

МАН СИТИ ДОМА

Этот гад схватил меня за шею и прижал мою руку к спине. Потащил меня к грузовичку, где один из его товарищей ударил меня по яйцам своей дубинкой. Боль пронзила меня, пройдя через кишки. Короткий резкий удар через все тело. Я молчал, потому что не доставлю им такой радости. Легавые недовольны, когда их жертва не стонет. Может кто-то не знает этого о полиции, ноя не собираюсь вступать в дискуссию по такому вопросу. Они могут состряпать любую сказку, какую хотят. Поэтому на моих губах печать.

- Залезай в воронок, ты, чертово животное. - Они потащили и бросили меня в салон. Я делал все, чтобы затруднить им эту работу, но без того, чтобы действительно сопротивляться аресту.

Коп с дубинкой ударил меня снова. На этот раз сильнее. Скорее, больше колющее движение. Мои яйца подпрыгнули вверх, проникнув в тело. В глазах невольно появились слезы. Я не хотел, чтобы они подумали, что я плачу как десятилетний мальчик-ботаник. Яйца чувствительны к ударам, и когда тебя колотят дубинкой, это больно. Это химическая реакция. Ничего не может быть хуже. Прямо-таки охуенная агония. Они затолкали меня в грузовичок, и я мог ощущать запах дыхания легавого, настолько близко он сидит. Он убрал свою дубинку, покрылся потом, и я подумал, что его лицо растворится, если он не успокоится. Восковая фигура с эрекцией. Ему нравится такой имидж. Крутой мужик. Такой, кого надо избегать. Держите вашу голову, когда вы проходите мимо него по улице. Держись на правильной стороне от этого хуя.

- Ты - отброс. - Он наклонился к моему лицу. Дышит прямо на меня. Этому вонючему подонку не мешало бы чистить свои зубы, если он хочет, чтобы ему отвечали. Я посмотрел в окно.

- Таких как ты нужно ставить к стенке и расстреливать. Затем развесить по осветительным столбам между этим местом и стадионом и оставить гнить. Не снимать вас со столбов, пока вы не превратитесь в кучу костей.

Я увидел Марка и Рода там, ближе к концу улицы. Они уходили от мусоров. Вели себя непринужденно, смешиваясь с толпой. Затерялись в массе людей, направляющихся к Стэмфорд бридж. Еще два невинных лица среди тысячи людей. Одна половина во мне рада тому, что они смылись, другая - грязная половина - хотела бы, чтобы их тоже повязали. Не слишком весело, когда тебя сделали, но хуже, когда тебя сделали одного.

Легавые радуются. Я смотрю не отрываясь в окно и не отвечаю, когда они обращаются ко мне, зная, что чем больше я буду говорить, тем больше они будут спрашивать. Это не слишком хорошая мысль, если быть честным, но ничего хорошего нет в том, что ты попался. Видимо, тяжелый день. Я должен склонить голову и вести себя скромно, показать, как я офигенно раскаиваюсь, признать, что они крутые ребята, но нет, пошли они все на хуй. Бобби любят показывать «вою власть. Они хотят, чтобы я обоссался, превратился в сплошное раскаяние, но нет, не дождетесь. Я выживу. Я должен поддерживать какое-то общение с ними, потому что они будут писать свои отчеты, и хотя они толстокожи, как говно, и в два раза вонючей, они ловко обращаются со словами. Знают, как рассказать хорошую историю. Слишком активное воображение и злоба пронизывают всю систему, Доходя до костей. Суды верят тому, что они говорят, не задумываясь. Я должен играть по их правилам. Разыгрывая белого человека. Но мне не интересно. Я злюсь на себя больше, чем на кого-либо другого, но по-прежнему ненавижу их.

- Подожди, пока мы не привезем тебя в участок. Ты и будешь так выёбываться в камере. Такие отбросы как ты разрушают страну. Из-за вас чернят остальных.

Я ждал, что он пустится в разговоры о золотом веке закона и порядка, когда каждый делал то, что ему говорят. Никогда не ставили под сомнение происходящее с ними Когда люди были довольны своей судьбой, а наружные двери никогда не запирались. Там, в Игрушечном Городе Англичанин никогда не переступал черту. Там не было разочарованных психов, извращенцев, нищих, убийц. Там не было секса, и все были девственниками. Ходили с вспухшими яйцами, свисающими до колен. Просто чудо, что этот народ, взорвавшись, не исчез в клубах дыма - ведь этот народ был настолько охуенно целомудренным.

- В добрые старые дни были правильные идеи. Нужно вернуть телесные наказания - порку. Тогда бы ты подумал дважды, прежде чем нарушить закон. Арабы правильно мыслят. Глаз за глаз, а украл - отрубят руку.

Нас было девять в грузовике. Шесть фанов - Ман Сити, и три - Челси. Насколько я мог различить. Фаны Сити были обычными слюнтяями, которые, судя по запаху, исходящему от них, серьезно выпили. Но среди них был черный парень, который немного не вписывался в эту картину. Двое из них - жирные боровы с красными лицами и налитыми кровью глазами. Тот, кто покрупнее, на суставах рук выколол любовь и ненависть. Настоящий придурок, судя по всему. Нужно же хоть немного уважать себя. Судя по прикиду, родом из Стренгвеис. Но так как мы сидим, повязанные здесь, неприятностей не будет, потому что легавый сидит посредине, поддерживая мир и спокойствие. Момент прошел, и я чувствую себя как идиот, который позволил втянуть себя в то, что можно назвать «бей всех подряд за углом у метро». Такой стиль поведения ведет вас никуда и принадлежит тем дням в прошлом, когда пятидесятитысячные толпы приходили на стадион, а мусора имели более полезные занятия, чем гонять фанов, а правительство больше интересовалось положением в стране, чем драками футбольных болельщиков.

Мы шли от Малстера вниз и увидели десять или около психованных и орущих манчестерских парней. Идут по нашим улицам, словно они хозяева. Они не принадлежат

команде фанов или чему-либо подобному. Но они не такие сторонники мира и любви. Несколько фанов Челси, чемпионов по принятию пива, начали наезжать на них, и прежде чем я смог осознать, что все-таки происходит, я уже был в драке. Ничего серьезного, но довольно большая охеренная глупость. Мы не искали фанов Сити и были на Малстере для того, чтобы встретиться с одним товарищем Рода. Мы шлялись слишком долго и, конечно, пили. Но при виде драки нас просто тянуло в ее центр. Особенно после нескольких оскорблений. Вот что делает большое количество пива перед игрой. Я знаю, что это все мусор, и не надо мне этого говорить. Я вмешался и позволил нарушить свои собственные стандарты поведения. Меня затянуло в канаву вместе с зассанцами и случайными прохожими. Кругом одни плохие новости, а теперь я сижу в черном воронке, как какой-нибудь фраер.

- В участке мы вас оформим, но сейчас камеры переполнены, так что мы тебя отвезем в Уантсворский изолятор.

Я хотел расхохотаться ему в лицо. Он думает, что напугал нас. Я хотел взглянуть ему в глаза и сказать, что он напрасно тратит время. Что он долбоёб и что я надеюсь, его семья сдохнет прежде, чем он вернется домой. Я знал, что камеры не могут быть переполнены в день, когда играет Сити, и я слышал подобные речи и раньше. Он напрасно беспокоится.

Дата добавления: 2015-07-16