III. Армия

Первые часы службы в армии показались мне спокойными, но через час пришел капитан и по личным делам проверил каждого, затем дал команду старшине заниматься с нами, в это время в наше помещение завели ещё человек сорок. Старшина дал команду всем построиться и перед строем сказал, чтобы мы съели всё что у нас есть из съестного, а что останется - сложить в ящик стоящий в казарме, приготовить вещмешки, у кого порванный - отремонтировать. Потом куда-то позвонил и скомандовал: "Выходи строиться!". Строем мы пришли в баню, где после купания оделись во всё солдатское, а свою одежду сложили в вещмешки и подписали их, а когда вернулись в часть все вещмешки сдали в каптёрку.

Карантин прошел быстро (две недели) и уже после Октябрьских праздников нас начали сортировать. Нас было примерно около тысячи человек, сначала вызвали осуждённых и увели, нас осталось около 800 человек. Перед нами выступил майор и объявил, что все мы зачислены в полковую школу, только надо отделить группу шоферов и группу младших авиаспециалистов, и объяснил, что школа младших авиаспециалистов останется на месте, а желающие учиться в полковой школе шоферов выйдите вперёд и постройтесь. Мы с Василём и много других солдат вышли, но командир сказал: "Надо ещё тридцать человек, прошу выйти и построиться!" Наконец все определились, нас переписали, привели к казарме и объявили, чтобы мы забрали все свои вещи, кроме постели и вышли на улицу. Нас всех поселили по полковым школам, а младших авиаспециалистов поселили возле аэродрома и они служили в аэродромной команде.

На следующий день у нас уже начались занятия - изучали три вида машин: стартёрщики - заводить двигатели самолётов, бензозаправщики и машины связи СК-33 и ЗИСы, на которых смонтирована радиостанция 11ЭК.

Занятия протекали напряжённо: после подъёма до завтрака один час строевой подготовки, затем завтрак и восемь часов классных занятий с перерывом на обед и после окончания классных занятий ещё час строевой подготовки, всего десять часов в сутки. Занимаясь дома по допризывной подготовки я хорошо выполнял физупражнения и когда назначали командиров отделений назначили и меня. Командиром взвода был старший сержант, который подал рапорт на учёбу в Каширской школе офицеров и сильно просил, чтобы мы его не подвели иначе его не направят учиться.

Пятого декабря 1940 года мы приняли присягу. Перед присягой перед нами выступил старший воентехник первого ранга (старший лейтенант) и сказал: "Вы являетесь курсантами полковой школы, вам будет доверена боевая техника, командование возлагает на вас большие надежды, поэтому вы должны гордиться учёбой и своей частью".

Когда я дома занимался допризывной подготовкой, у меня был хороший голос, и я знал несколько строевых песен, которые мы разучили со своим взводом.

На занятиях произошло несколько занимательных случаев. Вместе с нами в школе учились два узбека Каримов и Рахматулаев. Когда их спрашивали пройденный материал, они всегда отвечали, что по-русски не понимают, так длилось примерно с полмесяца, и вдруг, на одном из занятий, преподаватель спрашивает Каримова вчерашнее занятие, мы как всегда усмехнулись, ожидая обычного отказа, но он встал и всё ответил на нормальном русском языке, по классу прошёл шум. Следом преподаватель поднял Рахматулаева, он также ответил пройденный материал на русском языке. Позже я узнал, что их забрали с третьего курса института, и они прикидывались, чтобы им дали отсрочку от призыва до окончания института и отправили назад в институт.

После принятия присяги нам стали давать увольнительные в город, и вот однажды курсант Корниенко пришёл из города выпивши, ходил по казарме с расстёгнутым воротничком. Когда мы построились на вечернюю проверку, старшина отдал команду: "Смирно!", все встали по команде смирно, а Корниенко умышленно выставил ногу вперёд. Старшина подошёл ближе и подал команду: "Курсант Корниенко, приведите себя в порядок и встаньте по стойке смирно!". Корниенко засмеялся и ответил, что это не обязательно. Старшина дал команду: "Курсант Корниенко, два шага вперёд!". Корниенко вышел, и старшина объявил наказание - один наряд вне очереди, к нашему удивлению Корниенко демонстративно ответил: "Мало!". Старшина перечислил его нарушения устава и объявил два наряда вне очереди. Корниенко опять ответил: "Мало!", старшина объявляет три наряда вне очереди, а Корниенко говорит: "Всё равно мало, а по уставу не имеете права давать больше двух нарядов", тогда старшина дал ему команду встать в строй и сказал: "Я постараюсь сделать так, чтобы тебе хватило". Утром Корниенко вызвали в штаб и отправили на десять суток строгой гауптвахты. После гауптвахты его направили в аэродромную роту.

Зимой, после снежных бурь, аэродром и ангары заносило большими сугробами снега. Нас, курсантов, приводили на аэродром и мы лопатами откапывали ворота ангаров и прочищали дорогу к взлётной полосе. Затем, человек по двадцать, катили самолёты от ангаров до взлётной полосы. Конечно же это было тяжело.

Однажды была большая пурга. Нас утром подняли по тревоге и мы чистили снег от ворот ангара, работали попеременно, отдыхающая группа заходила в ангар. Здесь в самолёте СБ воентехник что-то ремонтировал, мы издалека наблюдали за ним, а курсант Коробко Иван подошёл поближе к самолёту и начал разглядывать его. Воентехник посмотрел на него и спросил: "Ты сидел когда-нибудь в кабине самолёта?". Иван ничего не подозревая ответил: "Нет". Воентехник тогда ответил: "И хрен когда сядешь в неё!". Мы все дружно рассмеялись и потом ещё недели две подтрунивали над ним.

Учёба шла своим чередом, и мы с Василём Луценко, моим односельчанином, обсуждали свою учёбу и были очень довольны тем, что у нас будет и военная и гражданская специальность.

В феврале 1941 года мы сдали экзамены по материальной части, и ещё нам предстояло сдать экзамен по строевой и боевой подготовке. На площади мы сдавали физподготовку: разные упражнения на турнике. Я все упражнения выполнил с первого раза. По боевой подготовке мы кидали гранаты на дальность (я кинул на пятьдесят восемь метров) и в цель (в круг на расстоянии 36 метров я кинул все три гранаты). Стрельбу и хождение на лыжах мы сдали ранее (двадцать километров я прошёл за один час сорок восемь минут, что соответствовало отличной оценке), некоторые курсанты прошли 20 километров за три с лишним часа и им были назначены дополнительные занятия.

На следующий день командир взвода сообщил, что будет смотр школы, на который приедет из Витебска командир 12 авиадивизии полковник Аладинский, к одиннадцати часам мы должны быть на площади. Нас построили на площади заранее, примерно без десяти минут одиннадцать пришли командиры, человек шесть, и с ними руководство нашей школы. Полковник поздоровался с нами, и мы строем поприветствовали его, затем он произнёс небольшую речь, поздравил нас с окончанием учёбы и в заключении сказал: "А сейчас посмотрим вашу строевую подготовку". Все командиры ушли на трибуну и взвода поочерёдно проходили мимо трибуны с песнями. Мы решили пройти с песней, которую я разучивал со взводом, так как я был запевалой. Не доходя до трибуны я запел песню: "Из-за леса-леса бойницы в ряды, батарейцы едут славны молодцы, пусть говорят..". все курсанты дружно подхватили песню. Когда мимо трибуны прошли все взвода к нашему взводу подошло несколько офицеров с фотографом и стали нас по одному фотографировать. Мы поняли, что заняли первое место, к нам подошёл начальник автошколы, воентехник первого ранга Иванов, поздравил наш взвод с отличной учёбой и сказал, что командир дивизии приказал каждому курсанту выдать по фотографии на память об учёбе. Но больше всех был рад командир взвода, он получил отпуск на десять дней и направление в школу офицеров. Когда он уезжал, то очень нас благодарил, что мы его не подвели. Через день нам выдали фотографии и объявили приказ о том, кто в какой авиаполк едет на стажировку. Мы с Васей попали в разные полки: он в 207-ой, а я в 128-ой. Нам выдали документы, и наша группа поехала в местечко Улла в Белоруссии, где дислоцировался этот полк. После приезда нас определили в роту связи, где я и проходил стажировку (ездили на полуторке по специальной дороге, где были расставлены почти все дорожные знаки). Проводили и классные занятия, где мы изучали морзянку, работая на ключе и силовую часть радиостанции 11-ЭК. Я показал хорошие знания, и примерно в апреле-мае месяце, меня стали назначать на дежурство по силовой части радиостанции, которая была смонтирована на двух автомашинах ЗИС-5. В мои обязанности входило следить за работой двигателя Л-3, который вращал динамо-машину и давал ток во время работы радиостанции, а в перерывах я заряжал аккумуляторы для самолётов. Практику я проходил под руководством сержанта Савченко, он был родом из Полтавской области. Командиром радиовзвода был младший лейтенант Гребенников. В мои обязанности входило также разносить радиограммы, которые принимал радист 1 класса Колесин. Когда начались полёты, радист дал мне радиограмму, которую я должен был отнести дежурному по полётам. Проходя мимо ангаров, я увидел, что самолёты таскает кокой-то необычный танк. Я спросил у офицеров и они объяснили мне, что это двухместная танкетка, смонтированная на базе автомобиля ЗИС-5 и вооружена пулемётом "Максим". Нам её направили в качестве тягача для самолётов, а если появится необходимость, то она может и отбивать атаки врага на аэродром. Отдав радиограмму, я вернулся на радиостанцию и рассказал Колесину о танкетке. Он был третьего года службы и более опытный, чем я. Он сказал, что кругом враги и надо быть готовыми дать им отпор, а кроме того хорошо, что солдатам не придется теперь таскать самолёты вручную на взлётную полосу и обратно в ангары.

В мае 1941 года прибыли офицеры-запасники на сборы, они начали летать и тут произошло два ЧП.

Однажды лётчики проводили занятия на точность бомбометания. На самолёты как всегда подвесили по две бетонные бомбы-болванки, и звено улетело на полигон бомбить мишени. Вдруг радист принял радиограмму от стрелка-радиста одного из самолётов, что у них заглох и не заводится двигатель. Я доложил о происшествии руководителю полётов, который приказал радировать экипажу самолёта, чтобы они немедленно шли на посадку, дал команду освободить посадочную полосу и выехал к нам на радиостанцию. Мы передали приказ на самолёт, а минут через 10-15 с западной стороны на небе появилась и стала увеличиваться чёрная точка. Уже стало хорошо видно, что самолёт шёл на предельно низкой высоте и до посадочной полосы он не дотянет. Вдруг от самолёта что-то отделилось и упало (как мы позже выяснили это спрыгнул стрелок-радист). Начальник полётов, наблюдавший это вместе с нами, выругался матом и в этот момент самолёт резко пошёл на снижение и через несколько секунд на месте его падения поднялся огненный столб. Позже, от пожарников, я узнал, что самолёт потерял скорость, и лётчик пытался посадить его на луг километров за восемь-десять до аэродрома, но в траве напоролся на пень, клюнул носом и перевернулся. Взорвались баки с горючим. Когда подъехали пожарные, то штурман лежал невдалеке от горящего самолёта, ему сильно раздавило грудь спаренными пулемётами ШКАСС, а лётчик горел в самолёте. Колхозники, которые вытащили штурмана, хотели вытащить и лётчика, но был сильный огонь, и в горящей кабине стрелка-радиста начали стрелять патроны, и они, испугавшись, отбежали от самолёта.

Через три дня похоронили останки лётчика, возле могилы был митинг и был троекратный салют. Через две недели я дежурил на радиостанции, к нам зашёл спасшийся стрелок-радист и спросил когда мы приняли его радиограмму и когда мы послали ему ответ. Мы стали интересоваться, как всё произошло, и он нам рассказал, что лётчик дал команду всему экипажу оставить самолёт, высота была всего 80 метров, он выпрыгнул в нижний люк и сразу дёрнул кольцо парашюта. Когда парашют полностью раскрылся, то он уже ударился о землю, но ему повезло, что он упал на буряковое поле и радовался, что не поломал себе костей.

Следующее происшествие, насколько я помню, произошло 22 мая. Также проходили тренировочные полёты с бомбометанием на полигоне. Когда самолёты возвращались с полигона, над аэродромом разразилась гроза, всё небо затянули облака. Лётчик летел к аэродрому и ориентировался по реке Западная Двина, но когда подошёл к грозовому облаку, то поднял самолёт выше облачности и пролетел свой аэродром. Когда облачность кончилась, он снизился и увидел под собой аэродром. Решил приземляться, но рядом с ним вдруг оказались три истребителя и знаками приказывали садиться. Он посадил самолёт и его сразу же окружили солдаты. Оказывается он сел в Даугавпилсе. На второй день к нам на аэродром прилетел полковник НКВД из Москвы и после обеда он на своём самолёте, а командир полка майор Сандалов на своём, вылетели в Даугавпилс. На следующий день все три самолёта возвратились. Как позже мы узнали, на допросах весь экипаж обвиняли в том, что они хотели улететь за границу.

В полку частыми были случаи воровства, в основном офицерских сапог. Как позже выяснилось, воровал старшина Чуб и через солдата Соловьёва продавал всё на базаре в Улле. Когда их поймали и отдали под Ревтрибунал, старшина Чуб застрелился, а Соловьёв остался не осуждённым.

На аэродроме строили новую бетонную полосу. Строительство вели заключённые-женщины, они жили в бараках у дороги. Когда мы шли из караульного помещения в штаб полка, то мы проходили мимо них, и это было настоящим мучением, до того безобразно они себя вели. Они предлагали себя солдатам для того, чтобы забеременеть, а их тогда освободят, за это они ещё и платили солдатам по 30 рублей (мы тогда получали по 7,5 рублей в месяц) и ещё сколько-то охранникам, чтобы разрешили свидание. Некоторые солдаты ходили к ним.

В начале июня к нам приехали представители Витебской автоинспекции и приняли экзамены на право вождения автотранспорта. Экзамен мы сдали успешно, а примерно через две недели они приехали снова и приняли у нас практическую езду. Двадцатого июня я получил на руки стажёрку, в которой было три отметки хорошо и мы стали собираться в Витебск в горавтоинспекцию за получением водительских прав. В субботу, 21 июня, командир взвода Гребенников принёс увольнительные всем двадцати солдатам на 22 июня с 6 часов утра до 20 часов вечера и сказал: "Приготовьтесь хорошо к выезду, завтра к шести часам утра подойдёт автобус, и вы поедете в Витебск". Мы были очень рады, что нам выдадут не военные права, которые действительны только на территории военного городка, а гражданские, которые действительны на территории всего Советского Союза. Я написал об этом домой, похвастался, что буду ездить на машине.

Вечером мы встретили знакомых хлопцев из аэродромной роты, которые рассказали нам, что по тревоге подняли караульную роту и роту обслуживания. Приказали все самолёты со стоянок убрать и замаскировать их на опушке леса. Целый день катали самолёты танкеткой и вручную. "Командирам, наверное, нечего делать и они заставляют нас катать самолёты с места на место, чтобы мы не скучали" - говорили они. Другие добавляли со значением: "Командование говорит, что будут учения". "Ученья так ученья, нам-то что, нас это не касается, нас командование освободило от учений и выдало увольнительные" - думали мы.

Предупредив дневального, чтобы он поднял нас в пять часов утра мы, после отбоя, ещё долго обсуждали, где мы побываем и куда пойдём в Витебске. Легли спать поздно.

Дата добавления: 2015-07-16