Иеремия Бентам. Введение основания нравственности и законодательства

I[183]. Природа поставила человечество под управление двух верховных властителей, страдания и удовольствия. Им одним предоставлено опреде­лять, что мы можем делать, и указывать, что мы должны делать. К их пре­столу привязаны с одной стороны образчик хорошего и дурного и с дру­гой - цепь причин и действий. Они управляют нами во всем, что мы дела­ем, что мы говорим, что мы думает: всякое усилие, которое мы может сде­лать, чтобы отвергнуть это подданство, послужит только к тому, чтобы доказать и подтвердить его. На словах человек может претендовать на от­рицание их могущества, но в действительности он всегда останется подчи­нен им. Принцип полезности[184] признает это подчинение и берет его в основание той системы, цель которой возвести здание счастья руками разума и закона. [с. 9] Системы, которые подвергают его сомнению, занимаются звуками вместо смысла, капризом вместо разума, мраком вместо света. Но довольно метафор и декламации - нравственная наука должна быть совер­шенствуема не такими средствами.

II. Принцип полезности есть основание настоящего труда, поэтому бу­дет не лишним в самом начале дать точный и определенный отчет о том, что понимается здесь под этим принципом. Под принципом полезности понимается тот принцип, который одобряет или не одобряет какое бы то ни было действие, смотря по тому, имеет ли оно (как нам кажется) стремление увеличить или уменьшить счастье той стороны, об интересе которой идет дело, или, говоря то же самое другими словами, - содействовать или пре­пятствовать этому счастью. Я говорю: какое бы то ни было действие; и по­тому говорю не только о всяком действии частного лица, но и о всякой ме­ре правительства.

III. Под полезностью понимается то свойство предмета, по которому он имеет стремление приносить благодеяние, выгоду, удовольствие, добро или счастье (все это в настоящем случае сводится к одному), предупреждать вред, страдание, зло или несчастье той стороны, об интересе которой идет вопрос: если эта сторона есть целое общество, то - счастье общества; если это - отдельное лицо, то - счастье этого отдельного лица.

IV. Интерес общества есть одно из самых общих выражений, какие только встречаются в фразеологии нравственного учения: не удивительно, что смысл его часто теряется. Когда это слово имеет смысл, он - таков. Общество есть фиктивное тело, состоящее из индивидуальных лиц, кото­рые рассматриваются как составляющие [с. 10] его члены. - Что же такое есть в этом случае интерес общества? - сумма интересов отдельных чле­нов, составляющих его.

V. Напрасно толковать об интересе общества, не понимая, что такое ин­терес отдельного лица. Известная вещь может содействовать интересу или быть за интерес отдельного лица тогда, когда она стремится увеличить це­лую сумму его удовольствий, или, что одно и то же, уменьшить целую сумму его страданий.

VI. Поэтому известное действие может называться сообразным с прин­ципом полезности (относительно целого общества), когда его стремление увеличить счастье общества больше, чем стремление уменьшить его.

VII. Известная мера правительства (это только особенный род действия, совершаемого частным лицом или лицами) может быть названа сообразной с принципом полезности или внушенной этим принципом, когда таким же образом стремление этой меры увеличить счастье общества бывает больше, чем стремление ее уменьшить это счастье.

VIII. Когда человек полагает, что известное действие или, в частности, мера правительства сообразны с принципом полезности, то, для удобства речи, возможно предположить род закона или правила, называемого зако­ном или правилом полезности; и говорить об этом действии как сообраз­ном с этим законом или правилом.

IX. Известный человек может быть назван последователем принципа полезности, когда одобрение или неодобрение им какого-нибудь действия или меры определяются и соразмеряются тем стремлением, какое он [с. 11] предполагает в них к увеличению или уменьшению счастья общества; или, другими словами, когда его одобрение или неодобрение определяются со­образностью или несообразностью этих действий с законами или правила­ми полезности....

XII. Но, впрочем, нет также или даже не было живого человеческого существа, - как бы оно ни было тупо или извращено, - которое бы не ссы­лалось на принцип полезности во многих, и может быть в большей части случаев свой жизни. По естественному устройству человеческой природы люди в большей части случаев своей жизни вообще, не думая, применяют этот принцип, если не для определения своих собственных действий, то по крайней мере [с. 12] для суждения о своих действиях и действиях других людей. В то же самое время было, вероятно, не много людей, даже из са­мых умных, которые бы расположены были принимать этот принцип во всей его чистоте и без ограничений. Мало даже таких людей, которые бы не воспользовались тем или другим случаем спорить против этого принци­па: или потому, что они не всегда понимали как прилагать его, или вслед­ствие того или другого предрассудка, по которому они боялись исследовать его или не могли разделять его. Потому что люди сделаны из такого веще­ства, что в вопросах принципов и в практических делах, на истинном или ложном пути, самое редкое из человеческих качеств есть последователь­ность. [с. 13]...

I[185]. Дело правительства состоит в том, чтобы содействовать счастью об­щества посредством наказаний и наград. Та часть его дела, которая состоит в наказании, есть, в частности, предмет уголовного закона. Соразмерно с тем, как известное действие стремится нарушить это счастье, соразмерно с тем, насколько это стремление вредно, это действие создает потребность в наказании. Мы уже увидели, в чем состоит счастье: в наслаждении удо­вольствиями, в обеспечении от страданий.

II. Общее стремление известного действия бывает более или менее вредно смотря по целой сумме его последствий, т. е. смотря по разности между суммой хороших последствий и суммой дурных. [с. 93]...

Мы[186] сделали анализ зла. Этот анализ показывает, что есть известные действия, из которых проистекает больше зла, чем добра: и законодатель запрещает именно действия этого рода или по крайней мере такие, которые таковыми считаются. Запрещенное действие есть то, что называется пре­ступлением: чтобы заставить уважать эти запрещения, необходимо было установить наказания.

Но можно ли считать некоторые действия преступлениями? или, други­ми словами, можно ли подвергать их законным наказаниям?

Что за вопрос? Разве с этим не согласны все? Нужно ли трудиться до­казывать признанную истину, истину, так прочно утвержденную в умах людей?

Все согласны с этим, положим. Но на чем основано это согласие? Спро­сите у каждого его резоны. Вы увидите странное различие мнений и прин­ципов: вы увидите это различие не только в народе, но и между философа­ми. Будет ли напрасным трудом искать однообразного основания для со­гласия в таком существенном предмете?

Существующее согласие основано только на предрассудках, и эти пред­рассудки разнообразны по времени и месту, по понятиям и обычаям. Мне всегда говорили, что такое-то действие есть преступление, и я думаю, что оно преступление; вот руководство народа и даже законодателя. Но если обычай возвел в преступления невинные действия, если он заставляет счи­тать важными легкие проступки, или легкими преступления важные, если он [с. 214] был везде различен, то ясно, что следует подчинить его правилу и не принимать его за самое правило. Призовем же здесь на помощь прин­цип полезности. Он подтвердит определения предрассудка везде, где они справедливы; он уничтожит их везде, где они вредны.

Я считаю себя чуждым всем нашим определениям порока и добродете­ли. Я призван рассматривать человеческие действия единственно по их результату в добро или во зло. Я открываю два счета. Я ставлю в чистую прибыль все удовольствия; я ставлю в потерю все страдания. Я верно взвешу интересы всех сторон; человек, которого предрассудок пятнает как порочного, и тот, которого он восхваляет как добродетельного, передо мной равны в настоящую минуту. Я хочу судить самый предрассудок, и взвесить на этих новых весах все действия, чтобы составить список тех, ко­торые должны быть позволены, и тех, которые должны быть запрещены....

Мне нужно исследовать акт, покушающийся на безопасность индиви­дуума. Я сравниваю все удовольствие, или другими словами, всю прибыль, которая приходится от этого акта совершающему его лицу, со всем тем злом, или той потерей, которая происходит отсюда для терпящей стороны [с. 215]...

Цит. по: Бентам И. Введение в основания нравственности и законода­тельства. М, 1998.

Дата добавления: 2015-07-19