О преступлениях и наказаниях 1 страница

Чезаре Беккариа

Номер страницы следует после текста на ней

Фирма «Стелс»

БИМПЛ

Москва 1995

DEI DELITTI DELLE PENE

EDIZIONE QUINTA

Di nuovo corretta, ed accrefciuta.

In rebus quibuscumque difficilioribus поп expectandum,

ut quis simul, et serat, et metal, sed praeparatione opus est,

ut per gradus maturescant.

Bacon. Serm. fidel. n. XLV.

HARLEM

MDCCLXVI

О ПРЕСТУПЛЕНИЯХ и НАКАЗАНИЯХ

ПЯТОЕ ИЗДАНИЕ

Заново исправленное и увеличенное

В делах наиболее трудных

нельзя ожидать, чтобы кто-нибудь сразу и сеял и жал,

а надо позаботиться, чтобы они постепенно созрели.

Бэкон. Искренние речи, XLV.

ГАРЛЕМ

МDCCLXVI

УКАЗАТЕЛЬ ПАРАГРАФОВ, КОТОРЫЕ СОДЕРЖАТСЯ В ЭТОЙ КНИГЕ

ПРЕДИСЛОВИЕ I

ВСТУПЛЕНИЕ 13

БИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА 52

К ТОМУ, КТО ЧИТАЕТ 54

ВВЕДЕНИЕ 63

§ I. ПРОИСХОЖДЕНИЕ НАКАЗАНИЙ 67

§ II. ПРАВО НАКАЗАНИЯ 69

§ III. ВЫВОДЫ 72

§ IV. ТОЛКОВАНИЕ ЗАКОНОВ 75

§ V. ТЕМНОТА ЗАКОНОВ 82

§ VI. СОРАЗМЕРНОСТЬ МЕЖДУ ПРЕСТУПЛЕНИЯМИ И НАКАЗАНИЯМИ 83

§ VII. ОШИБКИ ПРИ УСТАНОВЛЕНИИ МЕРИЛА НАКАЗАНИЙ 88

§ VIII. КЛАССИФИКАЦИЯ ПРЕСТУПЛЕНИЙ 91

§ IX. О ЧЕСТИ 96

§ X. О ПОЕДИНКАХ 100

§ XI. ОБ ОБЩЕСТВЕННОМ СПОКОЙСТВИИ 102

§ XII. ЦЕЛЬ НАКАЗАНИЯ 105

§ ХIII. О СВИДЕТЕЛЯХ 107

§ XIV. УЛИКИ И ФОРМЫ СУДА 111

§ XV. ТАЙНЫЕ ОБВИНЕНИЯ 116

§ XVI. О ПЫТКЕ 120

§ XVII. О ГОСУДАРСТВЕННОЙ КАЗНЕ 131

§ XVIII. О ПРИСЯГЕ 135

§ XIX. НЕЗАМЕДЛИТЕЛЬНОСТЬ НАКАЗАНИЙ 137

§ XX. НАСИЛИЯ 141

§ XXI. НАКАЗАНИЯ ДЛЯ ДВОРЯН 143

§ XXII. КРАЖИ 146

§ XXIII. БЕСЧЕСТЬЕ 141

§ XXIV. ТУНЕЯДЦЫ 151

§ XXV. ИЗГНАНИЕ И КОНФИСКАЦИЯ 154

§ XXVI. О ДУХЕ СЕМЕЙНОМ 157

§ XXVII. МЯГКОСТЬ НАКАЗАНИЙ 162

§ XXVIII. О СМЕРТНОЙ КАЗНИ 167

§ ХХIX. О ВЗЯТИИ ПОД СТРАЖУ 180

§ XXX. ПРОЦЕСС И ДАВНОСТЬ 115

§ XXXI. ПРЕСТУПЛЕНИЯ, ТРУДНО ДОКАЗУЕМЫЕ 190

§ XXXII. САМОУБИЙСТВО 196

§ XXXIII. КОНТРАБАНДА 202

§ XXXIV. О ДОЛЖНИКАХ 205

§ XXXV. УБЕЖИЩА 210

§ XXXVI. О ВОЗНАГРАЖДЕНИИ ЗА ВЫДАЧУ ПРЕСТУПНИКА 212

§ XXXVII. ПОКУШЕНИЯ, СООБЩНИКИ, БЕЗНАКАЗАННОСТЬ 215

§ XXXVIII. НАВОДЯЩИЕ ВОПРОСЫ, ПОКАЗАНИЯ 219

§ XXXIX. ОБ ОСОБОМ РОДЕ ПРЕСТУПЛЕНИЙ 223

§ XL ЛОЖНЫЕ ПОНЯТИЯ О ПОЛЬЗЕ 226

§ XLI. КАК ПРЕДУПРЕЖДАЮТСЯ ПРЕСТУПЛЕНИЯ 230

§ XLII. О НАУКАХ 233

§ XLIII. СУДЬИ 238

§ XLIV. НАГРАДЫ 240

§ XLV. ВОСПИТАНИЕ 241

§ XLVI. О ПОМИЛОВАНИИ 243

§ XLVII. ЗАКЛЮЧЕНИЕ 246

ПРИЛОЖЕНИЯ 248

ПРЕДИСЛОВИЕ

Значение вновь публикуемой в России книги "О преступлениях и наказаниях" выходит за рамки двухсотлетней годовщины смерти ее автора — Чезаре Беккарии, родившегося в Милане 15 марта 1738 года и умершего в этом городе 28 ноября 1794-го. Впервые увидевшая свет летом 1764 года в Ливорно и сразу же переведенная на все основные европейские языки, включая и русский (и некоторое время спустя после выхода, 3 февраля 1766 года, занесенная в Индекс), – эта небольшая книжка не только принадлежит к

классике юридической мысли, но и входит в сокровищницу европейской культуры. Хотя с самого своего появления это сочинение Беккарии оказало положительное воздействие на современное ему уголовное законодательство европейских стран эпохи просвещения, оно, к сожалению, остается актуальным и в наши дни. Я говорю "к сожалению" — и вот почему. Подвергнув критике произвольность и темноту законов и обосновав принцип соразмерности между преступлениями и наказаниями, поскольку цель последних не месть, а исправление и предупреждение ущерба, наносимого преступником обществу, Беккариа на страницах своей книги, где рациональная строгость сочетается с высоким гуманистическим пафосом, выступает за отмену пыток и смертной казни. Эти страницы полностью сохраняют свое значение в наш век, который, несмотря на всеобщую веру в прогрессивное развитие цивилизации, был веком, когда смертная казнь применялась уже не к отдельным лицам, а приняла массовый характер в виде классово-идеологического и расово-этнического геноцида — подлинной вспышки темного "цивилизованного варварства". А Россия, еще раз повторим "к сожалению", оказалась среди стран, в которых за долгие годы этого кошмара людей истребляли физически и растлевали духовно.

Поэтому книга "О преступлениях и наказаниях" — живая классика и еще может и должна действовать в сегодняшнем, а может быть, и в завтрашнем

мире. Она — классика правового сознания и гуманистической морали. А ее автор — представитель того из двух важнейших течений просветительской мысли, которое можно назвать "реформаторским", поскольку оно было направлено на улучшение конкретных институтов и начал гражданского общества и государственного устройства, в противоположность "революционному" направлению Просвещения, строившему проекты утопически-рационального совершенного общества. Реализация этих проектов вылилась во время французской революции 1789 г. в кратковременное господство якобинской диктатуры, когда смертная казнь, против которой так решительно боролся Чезаре Беккариа, достигла апогея. Свидетельством особого места Беккарии в эпохе Просвещения является следующий факт: когда автор книги "О преступлениях и наказаниях", приобретший еще большую славу благодаря переводу трактата на французский язык, сделанному аббатом Морелле, приехал в Париж, с вождями французских просветителей отношения у него не сложились. Что же касается последующих сочинений Беккариа, они имеют второстепенное значение по сравнению с его гениальным трудом 1764 года, ставшим вехой в европейской культуре.

Так будем же благодарны тем, кто участвовал в новом русском издании книги "О преступлениях и наказаниях": редактору публикации профессору Юрию Юмашеву и директору ассоциации БИМПА

Ирине Ноздриной. А также автору вступительного очерка профессору Франко Вентури, самому, может быть, крупному современному историку Просвещения, и туринскому Фонду Луиджи Эйнауди, любезно предоставившему необходимые материалы для настоящего издания. Итальянский Институт культуры в Москве, которым я руковожу, с радостью оказал поддержку в издании книги, которая, начиная уже со времени Екатерины II, этой выдающейся представительницы "просвещенного абсолютизма", способствовала развитию либерально-реформаторских тенденций в русской культуре. Эти тенденции, подавленные радикально-революционным направлением, сегодня как будто начинают возрождаться на благо России.

Наконец, позволю себе напомнить, что не случайно одно из величайших творений русской литературы — "Преступление и наказание" Достоевского — отсылает к названию трактата Чезаре Беккарии. У Достоевского проблема вины выходит за рамки чисто юридической и перерастает в метафизическую, приобретая этико-религиозную значимость. В действительности эти две. стороны одной проблемы в сфере христианской культуры — совесть и правосознание — отнюдь не альтернативны. Эти два вида духовной энергии держат под контролем самые темные силы, таящиеся в отдельном человеке и социальной среде и всегда готовые взорваться, даже при полной "цивилизованности". И преградой неистовству человеческих и социальных стихий служат не смертная казнь

и тем более не пытки, — выражение атавистического варварства, — но, как учили Беккариа и Достоевский, прочность юридических принципов и твердость принципов моральных.

Витторио Страда

ВСТУПЛЕНИЕ

Прозреть рождение нового образа мышления и мироощущения, уловить мгновение, когда элементы нового становятся частью культуры и начинают изменять и преобразовывать ее — вот, пожалуй, самое замечательное, что может попытаться сделать историк. В мыслях и сознании человека родилась новая интеллектуальная и духовная энергия, которая затем выразилась в слове, поступке, книге. Человек пытается уловить эхо этого творения, жаждет понять, жизненно ли оно, отвечает ли его потребностям и нуждам, на-

шло ли отклик в душах других людей, близких и далеких, живущих в родном городе или в дальних странах, способных воспламениться ответным чувством, сопереживать. Такой отклик, каким бы он ни был — едва уловимым или звонким, живым или апатичным, запоздалым или отдаленным, — есть подлинная историческая жизнь этого призыва к людям, выразившегося в действии, мысли или идее. И без терпеливого и тщательного изучения этого отклика невозможно понять, что же в самом деле представляют собой элементы рождающегося нового. Естественно, анализ самой идеи, ее структуры, логики и психологических мотивов ее происхождения, равно как и исследование экономических и политических особенностей исторического факта, его практических последствий необходимы. Но, с точки зрения самой истории, именно с таким откликом на идею и следует считаться.

Если окажется, что идея — это призыв, если его эхо разносится широко и мгновенно, а отклик, который будет услышан, несет в себе что-то близкое каждому и оригинальное, если- с его помощью можно обнаружить происходящие изменения, возникновение новых проблем и чаяний; если свет, рассеиваясь при отражении, вновь собирается в фокусе, что позволяет лучше увидеть его источник, — тогда перед нами одна из тех проблем развития мысли, которые передают непосредственное ощущение жизни в пульсации самого процесса эволюции человеческого сознания.

Подобным феноменом, связанным с рождением нового идеала и его распространением по всей Европе восемнадцатого века, стала книга Ч. Беккариа "О преступлениях и наказаниях". Она сразу же перестала быть его личным достоянием и приобрела значение события исторического, которое впитало в себя каждый аспект зарождающейся культуры нового времени от вопросов политики до естественного права, от концепции собственности до переосмысления истоков человеческого существования. Призыв Беккариа, исторгнутый из глубины души, его звонкое, раскатистое эхо были услышаны во всех уголках Европы.

Книга "О преступлениях и наказаниях" была опубликована более двухсот лет назад, летом 1764 года, и уже в восемнадцатом веке была десятки раз издана, переведена и переиздана как в Италии, так и за ее пределами. Но если мы хотим понять, что именно послужило отправной точкой для широкого потока мыслей и чувств, которые породила эта книга, следует обратиться к ее ливорнскому изданию 1766 года, последнему, вышедшему под редакцией самого Беккариа 1.

Это издание обнажает сомнения, правку и мучительные раздумья автора. В нем порой прослеживается влияние направляющей руки властного и педан-

1 Текст ливорнского издания 1766 г. (V издание) книги Ч. Беккариа "О преступлениях и наказаниях" воспроизводится издательством Эйнауди Cesare Beccaria, "Dei Delitti e Dette Репе, Torino", 1965. С нею и сделан настоящий перевод.

тинного Пьетро Верри, который помогал книге появиться на свет.

Беккариа пишет "О преступлениях и наказаниях" в единственный благоприятный для себя период. Ему 25 лет (он родился 15 марта 1738 года). Он только что освободился от оков "фанатичного", по его словам, образования и от деспотизма семьи, отгородившейся от мира стеной старинных привилегий и предрассудков. Пережив конфликт с отцом и властями, со всей аристократической и светской традицией из-за брака по любви, молодой маркиз оказался лицом к лицу с самим собой. Его мучают внутренние противоречия и тревоги. Болезненно восприимчивый по натуре, Беккариа прекрасно понимал, что не в его характере навязывать свою волю другим, что было свойственно его другу Пьетро Верри. Он отчетливо осознавал, что рожден не для активного действия, но для одухотворенного страдания, хотя и пытался скрыть это за эпикурейской улыбкой. Столь же ясно он осознавал, что его спасительным убежищем является мир мысли, способный придать смысл его страданиям, его глубоко личному восприятию действительности. Только великий идеал мог бы вырвать Беккариа из состояния "отчаяния" и "летаргии". Любовь, дружба, связь с Терезой де Бласко и дискуссии в молодой Академии Пуньи создавали в нем и вокруг него ту атмосферу, которая привела к "обращению в философию", как он сам определил это состояние несколько лет спустя, к обращению всей его

личности к миру просветителей. "Персидские письма" Монтескье, "Об уме" Гельвеция, "Общественный договор" и "Новая Элоиза" Руссо, сочинения Бюффона, Дидро, Юма, Даламбера, Кондильяка — произведения великого французского десятилетия середины восемнадцатого века — Беккариа поглощал с жадностью и страстью, но вместе с тем для его чтения характерен тщательный логический отбор. Когда летом 1763 года в сплоченном и деятельном кругу своих миланских друзей, в который входили Пьетро и Алессандро Верри, Альфонсо Лонго, Паоло Фризи, Джузеппе Висконти и другие, Беккариа поднимает вопросы уголовного права, то обсуждает их со страстью Руссо, но не поступаясь при этом логикой.

Как и для любого другого кружка европейского просветительства, для миланского парижские энциклопедисты служили, разумеется, образцом. В Академии Пуньи уживались бунтарские настроения Руссо и взрывная и умная критика Вольтера, бесконечное сострадание Жана Жака к самому себе и к другим и сознательное стремление энциклопедистов к реформаторству, обращение к природе и верховенство разума. Полярные свойства просветителей были характерны для каждого представителя миланского кружка, но ни в ком они не отозвались так сильно и явно, как в душе Беккариа. Например, "Панегирик миланской юриспруденции" Пьетро Верри бесспорного лидера ломбардийских просветителей в Академии Пуньи, появившийся как раз в тот момент, когда со-

зрел замысел "О преступлениях и наказаниях", содержит реформаторские идеи, которые были близки в тот период и самому Беккариа. В "Панегирике" есть бунтарство против мира отцов, с которого начали оба молодых друга. Но у Верри оно не идет дальше сатиры, литературного фрондерства, холодного презрения, тогда как у Беккариа это протест более глубокий и ярко выраженный. Когда впоследствии, почти пятнадцать лет спустя, Верри вернулся к этим вопросам в своих знаменитых "Заметках о пытке", его суждения были полны зрелой гуманности, и его стремление бороться против пытки кажется окончательно сложившимся. Но у Верри уже недостает юношеской дерзости, чтобы опубликовать это произведение. Он был уже слишком захвачен ходом борьбы за реформирование всей административной и экономической системы Ломбардии и не рискнул более продолжать борьбу за свою собственную справедливую идею. К тому времени П. Верри, вероятно, перерос эту идею, которая пережила самое себя: законы, спускавшиеся из Вены, шли уже гораздо дальше, хотя и доказывали ему его былую правоту. Время Академии Пуньи прошло. И единственный, кто сумел выразить эту идею открыто, от начала и до конца, кто возвратил ее к жизни, был Чезаре Беккариа.

Книга "О преступлениях и наказаниях" немыслима вне кружка миланских просветителей, который как раз в тот момент преобразовывался в редакцию журнала "Кафе". Рожденная из споров, которые в нем ве-

лись, из суждений и советов, полученных Беккариа от Пьетро Верри, его брата Алессандро и многих других, она оставалась произведением очень личным, тесно связанным с окружением и атмосферой, столь непохожими на то, что было вне этого круга, подобно тому, как были бы непонятны произведения и личность Жан Жака Руссо, если их вырвать из круга французских энциклопедистов.

Эхо этой книги в Италии и в Европе постепенно выявляло тот скрытый заряд, который она в себе несла, ее бесспорную оригинальность и необыкновенную плодотворность.

Против "итальянского Руссо", против этого "социалиста" — это слово было придумано как раз в тот период и тогда же впервые вошло в обиход как оружие против Беккариа — направлены были подозрения и страхи государственных инквизиторов Венеции, слепые и яростные нападки валомброзского монаха Фердинанда Факинеи, выполнявшего волю венецианской знати. А она опасалась, что открытая борьба Беккариа против инквизиторских методов разбудит недовольных и критиков, которых даже в Венеции, несмотря на определенную инертность, в те годы было достаточно в самом классе правящих аристократов. Факинеи считал, что стремление Беккариа к реформам основывалось на природном равенстве людей. А оно разрушало все старинные традиции итальянских государств и основы их аристократического общественного устройства. Он подстегнул

страх, который родился у многих читателей после размышлений над возможными последствиями реформ, которых требовал и желал Беккариа. Защищая пытку, смертную казнь, инквизицию, Факинеи утверждал, что достаточно тронуть один из этих столпов общества, чтобы все рухнуло. Идея свободы и равенства считалась утопией. Между тем именно к этому призывала книга "О преступлениях и наказаниях". И в глазах Факинеи это выглядело не заблуждением, а виной. Разграничить преступление от греха так ясно, как это сделал Беккариа, выступить за правосудие гуманное, основанное на определении ущерба, нанесенного обществу тем, кто нарушил закон, означало секуляризацию общества, и причем не только отмену влияния церкви на превратности человеческой судьбы, но и устранение религиозного страха перед преступлением и виной. Страницы Факинеи, такие тяжеловесные и схоластичные, пропитаны духом разоблачительства. В них выражен страх остаться без привычных старых средств защиты, одиноким и обнаженным перед проблемой неравенства и несправедливости. Беккариа не ответил. За него ответили Пьетро и Алессандро Верри. Они избежали проблем равенства и утилитаризма, не докапывались до сути сложного компромисса между Руссо и Гельвецием, над которым мучился Беккариа. Их ответ Факинеи был более простым и прямым. Они полемизировали с ним в политической сфере, демонстрируя, как сам Беккариа мог бы вернуться к тем взглядам, которые присутст-

вовали в "Кафе", достойным и разумным, ироничным и живым, побуждающим и поддерживающим идеи реформаторства и ограничения произвола просвещенного абсолютизма. "Разве можно запретить гражданину, коль скоро он соблюдает существующие законы, высказываться и писать о том, чтобы эти законы были более адекватными, подходящими, мягкими?" Ответ братьев Верри открыл путь целому ряду трудов, которые в большом количестве появились в те годы в Италии. Трудов, в которых сторонники умеренного реформаторского движения выразили более или менее открытое согласие с практическими предложениями Беккариа (и особенно с необходимостью отменить как можно скорее пытку, одновременно преобразуя существовавшую процедуру наказания), не принимая и, зачастую, не упоминая идею утилитаризма, с которой начал Беккариа. "Знаменитый пизанский профессор" Гуальберто де Сория 1 и многие, многие другие в статьях, брошюрах и книгах именно так выразили свое видение проблемы. Однако обратились они к ее юридическо-технической и материально-правовой стороне, а не к идеологической и философской. Чаще всего это были преподаватели и юристы. Благодаря им идеи Беккариа проникали в залы судебных заседаний. Этот процесс шел медленно и по-разному в городах и государствах

1 Джованни Гуальберто дe Copиа (1707-1767). Профессор философии в Пизе.

Италии восемнадцатого века. Тем не менее имел огромное историческое значение и лежал в основе реформаторства.

На идеи Беккариа откликнулись немногие, но зато в каждом уголке Италии. А это уже было симптомом глубокого волнения в обществе. У представителей Академии Пуньи и журнала "Кафе", в работах Джанринальдо Карли 1 и Пьетро Верри, можно увидеть колебание между страстной и воодушевленной поддержкой Беккариа и необходимостью, как писал Карли вплоть до 1 января 1765, "завуалировать его основные принципы". Книга "О преступлениях и наказаниях" стала первой гуманистической книгой, написанной в Италии "с энергией и свободомыслием". И все же, как принять ее основные принципы, те же, что и принципы Руссо, его Общественного Договора, эгалитаризма? Тем не менее Карли не смогли остановить ни настороженная реакция его каподистрийских друзей и родственников, ни вето и запреты древней республики Сан Марко, ни волна поднимавшейся против Беккариа консервативной оппозиции. 29 апреля 1765 года он признался: "... неужели понравилось бы Господу, чтобы как в Соборе Девы Марии каждый день читалась книга теми, кто верит, что хорош тот закон, по которому можно уничтожать людей..." Позднее он, Джанринальдо Карли, будет гово-

1 Джанринальдо Карли (1720-1795) - экономист и историк культуры

рить совсем иначе. Свою жизнь он закончит беспощадной (к тому же и не отличающейся остротой ума) борьбой с самими идеями эгалитаризма. Но Беккариа удалось его увлечь на какой-то миг, заставить почувствовать даже этого педанта, как труден путь от того уголка венецианской провинции, где он родился, до центра реформаторских идей просветителей — "принципов Руссо и Монтескье"...

В том же апреле 1765 года на призыв Беккариа пришел отклик из Тосканы, видимо один из самых прекрасных среди тех, что он в те годы получал. Ему писал некий молодой магистр права Козимо Амидеи, который с тех пор, как перед его глазами раскрылись страницы книги "О преступлениях и наказаниях" и он прочел несколько страниц, решил посвятить свою жизнь судебной реформе и создать менее сложные и трагические отношения между человеком и законом. Беккариа, "мудрый политик", "настоящий философ и искренний филантроп", покорил и его. Начав "темным и смиренным послушником разума", коим он назвал себя уже в первом письме к Беккариа, Амидеи и в последующие годы продолжал выступать против смертной казни и долговой тюрьмы, против судебного произвола и жестокости.

В Тоскане правящий класс в то время был занят борьбой с реформами Великого Герцога Леопольдо 1.

1 Леопольдо II Габсбург (1747-1792), Великий Герцог Тосканский (1765-1790), Император священной римской империи (1790-1792). Реформировал систему уголовного права в Тоскане.

В тот период в Италии был "слишком узок круг людей, которые умеют думать". Мало было и реформаторов, к тому же они были разрознены. А потому необходимо было, чтобы они нашли друг друга, чтобы вместе действовали подобно французским энциклопедистам. Но к сожалению они искали в Беккариа нечто большее, чем тот мог им дать: они хотели, чтобы он показал им, как реализовать его идеи на практике и как следует руководствоваться ими в будущем. Они призывали его неустанно приносить пользу новыми произведениями: "Просвещенные люди ждут их... Мрак невежества еще слишком силен..."

Наконец и Венеция, которая первой выступила против Беккариа, покорилась его идеям. Причем настолько, что один из инквизиторов, участвовавший в запрещении его книги, в мае 1768 года встречал его в Венеции, славословя и восхищаясь им. Книга "О преступлениях и наказаниях" проникла даже в Ватикан, несмотря на запрет, провозглашенный 3 февраля 1766 года и изложенный в самой запутанной и лицемерной форме, какую мог изобрести только Святой престол. В Ассизи книгу читали и высоко оценили. В Риме ведущий правовед университета Филиппе Ренацци сетовал на то, что в своей последней книге не смог выразить публично те ощущения, которые глубоко проникли в его душу. Но особенно трогательный отклик пришел из Неаполя от священника Бенедетто Рокко. К нему книга "О преступлениях и наказаниях" попала из рук Антонио Джено-

вези 1, который порекомендовал прочесть это "золотое произведение", замечательное не только своим содержанием, но и в особенности тем, что оно представляло собой столь трепетно ожидавшееся и наконец полученное доказательство того, что в Италии можно было думать, писать и публиковать работы, достойные великого философского столетия. "Прочтите, — посоветовал он мне, — писал Бенедетто Рокко Беккариа, — эти немногие страницы и судите сами, уступает ли Италия и время наше Греции и самой счастливой эпохе философии и политики." Наконец появился итальянец, чтобы вытащить ближних своих из "мира варварства". Наконец найдены рецепты "беспристрастия, спокойствия, гуманного законодательства". Бенедетто Рокко в своем письме говорил от чистого сердца, он исповедовался. Призыв Беккариа сыграл свою роль и в том, что, как и в данном случае, он помог раскрепостить сознание, заставил людей рассказать, почему его книга изменяла их взгляды. Рожденная от "обращения" в философию, она обратила в философию и других, находившихся в совершенно разных и отдаленных местах. Она заставила, например, Бенедетто Рокко, нелюдимого неаполитанского священника, поделиться своими сокровенными мыслями с далеким миланским маркизом, рассказать ему о своих скромных амбици-

1 Автор книги "О правах и обязанностях", написанной в 1767 г. В ней он называет небольшое произведение Беккариа "золотым".

ях писателя и вместе с тем поведать о том, что прочитанная книга укрепила его веру. Больной, неспособный к более серьезной деятельности, он тем не менее был готов следовать "зову сердца", который Беккариа помог ему еще раз в себе услышать. В этом неаполитанском священнике борьба против законодательного и судебного варварства приобрела характер подлинного религиозного самоотречения.

Именно в Неаполе эти же самые вопросы подвергались серьезному и глубокому обсуждению, правда с их юридико-технической и практической стороны. Против пытки выступали все. Здесь одними из первых сумели связать моральное отвращение к пытке с блестящей критикой всего юридического и общественного менталитета, который складывался и поддерживался веками и еще чувствовался в привычках законодателей и судей. Однако в том, что касалось отмены смертной казни, и здесь не скрывали своих сомнений и нерешительности. Не хватало смелости Беккариа отвергать ее. В целом неаполитанские реформаторы не соглашались с полной отменой смертной казни и пытались оправдать ее хотя бы в некоторых отдельных случаях. Так и кажется, что за их речами и суждениями стоит еще более жестокое и упрямое общество, мир, в котором отказ от векового смертоносного орудия невозможен, а "мягкость наказания" считается опасной утопией.

Первой была Тоскана, где Великий Герцог Леопольдо в 1786 году в пример не только Италии, но и

всей Европе, добился отмены смертной казни в новом уголовном законодательстве, ознаменовавшем ключевой момент истории Италии. Если Стендаль говорил правду, будто интересно читать прозу кодексов, то чтение уголовного кодекса Великого Герцога Леопольда представило бы большой интерес, ибо в каждой его статье, в каждой юридической формулировке слышатся отголоски идей Беккариа. И это дает возможность проследить тот долгий и мучительный путь, который они прошли за двадцать лет. В этих статьях угадывается также глухое сопротивление оппозиции, с которой эти идеи сталкивались повсюду в Италии и в самой Тоскане, где они наконец все же были с триумфом встречены и нашли практическое применение. Комментарии к уголовному кодексу Тосканы, опубликованные в 1788 г., напоминали, что идеи Беккариа, даже в момент их практической реализации, затрагивали и более глубинные проблемы человеческого бытия. Отмена смертной казни не могла не заставить задуматься о самой смерти, о праве человека карать ею, обо всем круге моральных и политических проблем, затронутых в книге "О преступлениях и наказаниях". Год спустя после опубликования "Комментариев", в 1789 году, они были переведены в Париже с обращением к Генеральным Штатам, полным надежд, что идеи Беккариа будут реализованы и во Франции и что воля нации позволит провести юридическую реформу, которую Великий Герцог Леопольд реализовал в Тоскане, а Екатерина II соби-

ралась провести в России. Итальянская дискуссия вокруг идей Беккариа, столь разная и противоречивая в разных концах Апеннинского полуострова, казалось, вылилась наконец на заре новой эпохи в ожидание обновления Франции.

Но прежде чем оглянуться назад и проследить, как книга "О преступлениях и наказаниях" перевалила через Альпы и находила общий язык с самыми оживленными общественными течениями в центре мира просвещения, спорила или сразу сливалась с ними, вызывая дискуссии столь же и даже более острые, чем в Италии, необходимо бегло коснуться проблемы смертной казни, поставленной Беккариа. Эта проблема занимала умы многих его современников, особенно в Италии. Если было не сложно представить и затем воплотить в жизнь, несмотря на упорство и сопротивление, по крайней мере в некоторых итальянских государствах, законодательство, отменяющее, наконец, пытку окончательно, гораздо сложнее было представить, чем же заменить смертную казнь, которая веками казалась естественным ответом общества на самые тяжкие преступления. Беккариа сделал этот вопрос центральным в своей книге. На титульном листе третьего издания, тоже появившегося в Ливорно в 1765 году, была помещена подсказывающая ответ гравюра, модель которой он сам представил издателю. Богиня Правосудия, изображенная в виде Минервы, в шлеме, но без оружия в руках, взирала с ужасом и отвращением на палача, перед кото-

Дата добавления: 2015-12-01