Читайте также: |
|
О том, что стилистический контраст — вполне осознанный прием, избранный журналистами, свидетельствуют следущие после зачина строки:
Что может быть сильнее, проще и человечнее этих слов!
Шли к этому дню долгой дорогой. Дорогой борьбы, крови и побед.
Здесь содержится стилистический "ключ" репортажа, объяснение его стилевой манеры: пусть говорят факты, пусть говорит сама история. И авторский комментарий тонко, ненавязчиво вплетается в репортажное описание. Такова форма образа автора, избранная журналистами.
"Авторское я " полностью исключено из речевой структуры репортажа. Оно — в подтексте: в отборе синтаксических конструкций, в некоторой прерывистости речи (обилие присоединительных конструкций), в редких и немногословных репликах-оценках.
Далее следует непосредственно репортажное описание, выдержанное в том же синтаксическом ключе. И завершается репортаж наиболее эмоциональной частью:
Сейчас в этом зале гитлеровцев поставили на колени. Это победитель диктует свою волю побежденному. Это человечество разоружает зверя.
Победа! Сегодня человечество может свободно вздохнуть. Сегодня пушки не стреляют.
Здесь также отсутствует "авторское я ". Но появляется эмоционально окрашенная, оценочная лексика и фразеология (гитлеровцы, поставили на колени, разоружает зверя). Авторская взволнованность, пафосность выражается в параллельных анафорических синтаксических конструкциях, в восклицательном предложении "Победа!"
В конечном итоге стиль цитируемого репортажа определяется ролью в нем "авторского я ".
В очерке факт, событие не только воспроизводится, но и служит поводом для авторских размышлений, обобщений, постановки каких-либо проблем.
Очерк — более широкий по сравнению с репортажем, более аналитический и более "личный" жанр. "Авторское я " очерка несет в себе глубокое содержание, выполняет большую психологическую нагрузку, определяет стиль и тональность произведения. Вот как определяет очерк М. Шагинян: "Это активное путешествие писателя в мир действительности, с его природой, людьми, планами, победами и с немедленной, действенной "моралью".
Образы и картины очерка сугубо конкретны, документальны, но мысль и весь логический аппарат очерка— обобщающи, устремлены к практическому выводу, рассчитаны на широкое поле действия.
В противоположность рассказу, где люди и положения выдуманы с наивозможным приближением к правде, — очерк дает людей и положения не выдуманные; но если рассказ передает "мораль" в самом образе, в ходе его судьбы, то очерк оголяет вывод, бросает его читателю непосредственно, и этим умением вывести мысль из факта, поднять ее над фактом, весомую, яркую, со стрелкой, указывающей для читателя направление— "куда", этим и определяется талант очеркиста и особенности жанра очерка".
Авторская мысль, образ автора — это центр, фокус, к которому сходятся и которым определяются все главные черты стиля автора. В этом отношении очерк — самый "субъективный" публицистический жанр. Он привлекает именно открытостью чувств и мыслей автора, который делится с читателем сокровенным, пережитым, продуманным.
Фельетон от других публицистических жанров отличает сатирическое отражение действительности, сатирический анализ явлений, фактов и лиц. Сатира определяет и используемые речевые средства, такие прежде всего, как гипербола (резкое преувеличение), каламбур, стилевой контраст, фразеология. Например:
Они прямо-таки воспылали любовью к спорту. Но в спорте им больше правилось не содержание, а форма: костюмы гарусно-шерстяные, иссиня-темные, желательно с белой окаемочкой.
Здесь слово форма употреблено сразу в двух значениях: 1) "способ существования, внутренняя организация содержания" и 2) "единая по цвету, покрою и другим признакам одежда".
Итак, публицистика— особый род литературы, своеобразный по форме, методу подхода к действительности, средствам воздействия. Публицистика тематически неисчерпаема, труднообозрима, огромен ее жанровый диапазон, велики выразительные ресурсы.
По силе воздействия публицистика не уступает художественной литературе, а кое в чем и превосходит ее.
Опишите какое-либо событие в форме репортажа, очерка или фельетона (на выбор).
Подготовьте реферат на одну из тем:
1. Как слово превращается в образ.См.: Горшков А. И. Русская словесность.—М., 1995.— С. 318—325; Солганик Г.Я. Стилистика.— М., 1995.— С. 53—69, 193-208.
2. Фактуальная, подтекстовая и концептуальная информация в художественном тексте. См.: Гальперин И.Р. Лингвистика текста // Энциклопедический словарь юного филолога. — М., 1984. — С. 152—154; Граник Г.Г. и др. Речь, язык и секреты пунктуации. — М., 1995. — С. 295-301.
3. Официально-деловая речь и "канцелярит". См.: Чуковский К.И. Живой как жизнь; Солганик Г.Я. Стилистика. — М., 1995.— С. 161—165.
* * *
Итак, мы рассмотрели лингвистические типологии текстов.
Нет сомнения, будут созданы и другие типологии, может быть, более полные и точные. Ученые в разных странах пытаются разработать такую типологию. Это одна из насущных задач лингвистики. А пока общепринятая типология не создана, будем исходить из существующих классификаций. Каждая из них выделяет ту или иную сторону, те или иные свойства текстов, а в совокупности они достаточно полно характеризуют стилистические особенности, языковые признаки текстов.
12. Индивидуальные стили
Функционально-стилевая классификация показывает общие свойства текстов, дифференцируемые по стилям, подстилям, жанрам и т. д. Эта классификация отражает общее, типовое, готовое. И естественно, что любой конкретный текст заключает в себе, "наследует" признаки функционального стиля, которому он принадлежит, а также подстиля, жанра, жанровой разновидности. Каждый текст создается по определенным правилам, канонам, сложившимся в том или ином стиле. Поэтому мы легко отличаем научную статью от публицистической, узнаем художественную речь, деловую, разговорную.
Однако создаваемый автором текст помимо общего (стилевого, жанрового) несет в себе и индивидуальное. Вспомним, как бывает интересен нам человек, говорящий не общими, готовыми фразами, а "своими словами" — оригинально, ярко, точно выражая свои мысли. То же можно сказать об ораторе, ученом, писателе.
Для каждого стиля существует своя мера, определяющая соотношение индивидуального, творческого и стандартного. Наиболее строг, сдержан в этом отношении официально-деловой стиль, менее регламентирован, но достаточно каноничен научный стиль. Художественная же речь и публицистика предполагают широкое использование нетрадиционных средств. Ведь совершенно ясно, что много раз слышанное, много раз виденное не произведут впечатления на читателя, слушателя, зрителя. Поэтому роль индивидуального в тексте, особенно рассчитанном на воздействие (художественная, публицистическая речь), исключительно велика. Вот почему вслед за французским мыслителем Бюффоном мы можем сказать: "Стиль — это человек". Именно пишущий (говорящий) определяет в конечном итоге стиль текста. Не случайно мы всегда узнаем по стилю фразу Пушкина, Гоголя, Толстого, Чехова, Платонова. У крупного мастера всегда свой стиль, своя манера письма.
Определить особенности индивидуального стиля — значит выделить, описать их на фоне общепринятого, распространенного. При этом следует учитывать мировоззрение писателя, его художественный метод.
Рассмотрим индивидуальные стили некоторых наших писателей, публицистов, не претендуя, разумеется, на полноту, в рамках понятий лингвистики текста. Для полного же описания даже одного индивидуального стиля потребовался бы не один объемистый том. Ведь индивидуальный стиль любого автора тоже не стоит на месте, с годами он меняется, развивается, обогащается.
Строфа и индивидуальный стиль
Своеобразие слога (индивидуального стиля) проявляется не столько в строении предложения, сколько в строении прозаической строфы, которую можно считать наименьшим художественным целым, единицей слога.
Определенные типы прозаических строф обычно прикреплены к типам изложения (повествовательные, описательные и др.) или к функциональным стилям. Однако эти строфы не являются мертвыми, неподвижными схемами. Они ни в коей мере не сковывают творческие возможности писателя. У каждого крупного мастера существует более или менее постоянный (хотя бы для отдельного периода или произведения) тип прозаической строфы, тип организации большого контекста, тесно связанный с его художественным методом, способом познания и видения действительности. Одни писатели выражают свою мысль компактно, собранно и концентрированно, четко выделяя наиболее существенные и глубинные стороны предмета с самого первого упоминания о нем. Другие дают серию мимолетных, казалось бы, случайных впечатлений, каждое из которых умещается в одном предложении, а существенное представление о предмете возникает лишь в результате суммирования всех этих впечатлений. Для таких писателей контекст и переходы от одной фразы к другой, а иногда и перекличка далеко друг от друга стоящих предложений чуть ли не важнее, чем изучение отдельного, изолированного предложения.
Для Л.Н. Толстого, например, характерно стремление вместить в предложение все богатство, всю сложность, все оттенки мысли или переживания, дать мысль в ее динамике, развитии. Для него важна не только сама мысль, но и ее причины и следствия, обстоятельства, сопутствующие ее появлению. Отсюда тенденция к аналитизму, что выражается в расширении рамок отдельного предложения, в значительном повышении его удельного веса, в обилии сложных синтаксических построений с большим количеством сложно и тесно взаимосвязанных частей, в широком использовании периодов, играющих столь значительную роль в структуре художественного целого. Достаточно вспомнить период, открывающий рассказ "Два гусара" и содержащий описание картины целой эпохи:
В 1800-х годах, в те времена, когда не было еще ни железных, ни шоссейных дорог, ни газового, ни стеаринового света, ни пружинных низких диванов, ни мебели без лаку, ни разочарованных юношей со стеклышками, ни либеральных философов-женщин, ни милых дам-камелий, которых так много развелось в наше время, — в те наивные времена, когда из Москвы, выезжая в Петербург в повозке или карете, брали с собою целую кухню домашнего приготовления, ехали восемь суток по мягкой, пыльной или грязной дороге и верили в пожарские котлеты, в валдайские колокольчики и бублики, когда в длинные осенние вечера нагорали сальные свечи, освещая семейные кружки из двадцати и тридцати человек, на балах в канделябры вставлялись восковые и спермацетовые свечи, когда мебель ставили симметрично, когда наши отцы были еще молоды не одним отсутствием морщин и седых волос, а стрелялись за женщин и из другого угла комнаты бросались поднимать нечаянно и не нечаянно уроненные платочки, наши матери носили коротенькие талии и огромные рукава и решали семейные дела выниманием билетиков; когда прелестные дамы-камелии прятались от дневного света, — в наивные времена масонских лож, мартинистов, тугендбунда, во времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных, — в губернском городе К. был съезд помещиков и кончались дворянские выборы.
Предложение Толстого стремится вместить в себя не готовую мысль или ее результаты, а мысль в ее динамике и становлении. Повторяющиеся части периода (в те времена, когда..., когда,.. когда.., в те наивные времена, когда...), заключая в себе выразительные штрихи, детали, данные шутливо-сочувственно, складываются в итоге в целостную характеристику-картину эпохи. При этом мысль развивается на глазах читателя. Предложение Толстого сложно, аналитично и самостоятельно в смысловом отношении. Для него связи между предложениями менее важны, чем связи между мыслями внутри предложения. Весьма характерно, что даже прозаические строфы Толстой строит нередко по модели предложения. Рассмотрим вступительную строфу рассказа "Севастополь в мае".
Уже шесть месяцев прошло с тех пор, как просвистало первое ядро с бастионов Севастополя и взрыло землю на работах неприятеля, и с тех пор тысячи бомб, ядер и пуль не переставали летать с бастионов в траншеи и с траншей на бастионы и ангел смерти не переставал парить над ними.
Тысячи людских самолюбии успели оскорбиться, тысячи успели удовлетвориться, надуться, тысячи — успокоиться в объятиях смерти. Сколько <...> розовых гробов и полотняных покровов! А все те же звуки раздаются с бастионов, все так же— с невольным трепетом и суеверным страхом — смотрят в ясный вечер французы из своего лагеря на черную изрытую землю бастионов Севастополя, на черные движущиеся по ним фигуры наших матросов и считают амбразуры, из которых сердито торчат чугунные пушки; все так же в трубу рассматривает с вышки телеграфа штурманский унтер-офицер пестрые фигуры французов, их батареи, палатки, колонны, движущиеся по Зеленой горе, и дымки, вспыхивающие в траншеях, и все с тем же жаром стремятся с различных сторон света разнородные толпы людей, с еще более разнородными желаниями, к этому роковому месту.
А вопрос, не решенный дипломатами, еще меньше решается порохом и кровью.
Хотя строфа состоит из нескольких самостоятельных предложений, она построена как одно сложное предложение.
Зачин представляет собой по форме сложное предложение смешанной структуры. Но благодаря наречию уже, приближающемуся по своей роли к уступительному союзу, этот зачин воспринимается как синтаксически не законченный (значение уступительности не реализовано, нет ожидаемого противопоставления: уже шесть месяцев прошло..., а...). Второе предложение усиливает, нагнетает значение уступительности (тысячи людских самолюбии успели оскорбиться, тысячи успели удовлетвориться...). Особенно характерны в этом плане единство видо-временных форм сказуемых первого и второго предложений и прямой порядок слов с подлежащим на первом месте во втором предложении. Затем следует короткое неполное восклицательное предложение, доводящее ожидание противопоставления до кульминации и знаменующее конец первой части строфы, ее раздел.
И лишь после этого разрешается синтаксическое напряжение первой части, но появляется новая тема: четвертое предложение начинается с противительного союза а и состоит из нескольких параллельных анафорических частей с замыкающим союзом и перед последней частью. Здесь постепенно, с каждой новой анафорической частью усиливается, растет уже синтаксическое значение противопоставления, заканчивающееся последней частью с союзом и.
Характерно при этом, что во второй части строфы меняется видо-временной план: на смену глаголам прошедшего времени совершенного вида приходят глаголы в настоящем описательном времени.
Завершается строфа сравнительно коротким предложением, снова с противительным союзом а; кон цовка подводит итог второй части и строфе в целом.
Обрисованное синтаксическое движение внутри строфы точно соответствует развитию и движению художественной мысли, которую можно сформулировать так: "Несмотря на то, что война уносит тысячи жизней" — первая часть; "она продолжается, продолжается ужасное кровопролитие".
Благодаря описанному строению (по модели сложноподчиненного предложения) вся строфа воспринимается как единое целое (художественное и синтаксическое) — настолько тесны связи между предложениями строфы. Использование периодической речи придает строфе высокое, патетическое звучание и мотивировано глубоким содержанием, предельной идейно-художественной нагрузкой вступления. Роль этой начальной строфы, строфы-аккорда, исключительно велика в художественной концепции и композиции рассказа.
Весьма характерно, что следующая строфа, открывающая непосредственно повествование, резко меняет стиль изложения сообразно с новой художественной задачей:
В осажденном городе Севастополе, на бульваре, около павильона играла полковая музыка, и толпы военного народа и женщин празднично двигались по дорожкам.
Иной тип прозаической строфы, иной тип синтаксической организации текста находим у Н.В. Гоголя.
В 12 часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках. Английские Джонсы и французские Коки идут под руку с вверенными их родительскому попечению питомцами и с приличною солидностию изъясняют им, что вывески над магазинами делаются для того, чтобы можно было посредством их узнать, что находится в самых магазинах. Гувернантки, бледные мисы и розовые славянки, идут величаво позади своих легоньких, вертлявых девчонок, приказывая им поднимать несколько выше плечо и держаться прямее, короче сказать, в это время Невский проспект — педагогический Невский проспект. / Но чем ближе к двум часам, тем уменьшается число гувернеров, педагогов и детей: они наконец вытесняются нежными их родителями, идущими под руку с своими пестрыми, разноцветными, слабонервными подругами. Мало-помалу присоединяются к их обществу все, окончившие довольно важные домашние занятия, как-то, поговорившие с своим доктором о погоде и о небольшом прыщике, вскочившем на носу, узнавшие о здоровье лошадей и детей своих, впрочем, показывающих большие дарования, прочитавшие афишу и важную статью в газетах о приезжающих и отъезжающих, наконец, выпивших чашку кофею и чаю; к ним присоединяются и те, которых завидная судьба наделила благословенным званием чиновников по особенным поручениям. К ним присоединяются и те, которые служат в иностранной коллегии и отличаются благородством своих занятий и привычек. Боже, какие есть прекрасные должности и службы! как они возвышают и услаждают душу! но, увы, я не служу и лишен удовольствия видеть тонкое обращение с собою начальников. / Все, что вы ни встретите на Невском проспекте, все исполнено приличия: мужчины в длинных сюртуках с заложенными в карманы руками, дамы в розовых, белых и бледно-голубых атласных рединготах [ редингот — длинный жакет] и шляпках. Вы здесь встретите бакенбарды, единственные, пропущенные с необыкновенным и изумительным искусством под галстух, бакенбарды бархатные, атласные, черные, как соболь или уголь, но, увы, принадлежащие только одной иностранной коллегии. Служащим в других департаментах провидение отказало в черных бакенбардах, они должны, к величайшей неприятности своей, носить рыжие. / Здесь вы встретите усы чудные, никаким пером, никакою кистью не изобразимые; усы, которым посвящена лучшая половина жизни, — предмет долгих бдений во время дня и ночи, усы, на которые излились восхитительнейшие духи и ароматы и которых умастили все драгоценнейшие и редчайшие сорты помад, усы, которые заворачиваются на ночь тонкою веленевою бумагою, усы, к которым дышит самая трогательная привязанность их посессоров [ посессор — владелец] и которым завидуют проходящие. Тысячи сортов шляпок, платьев, платков пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над черными жуками мужеского пола. / Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие, талии никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства. / А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским. Нигде при взаимной встрече не раскланиваются так благородно и непринужденно, как на Невском проспекте. / Здесь вы встретите улыбку единственную, улыбку верх искусства, иногда такую, что можно растаять от удовольствия, иногда такую, что увидите себя вдруг ниже травы и потупите голову, иногда такую, что почувствуете себя выше адмиралтейского шпица и поднимете ее вверх. / Здесь вы встретите разговаривающих о концерте или о погоде с необыкновенным благородством и чувством собственного достоинства. Тут вы встретите тысячу непостижимых характеров и явлений. Создатель! какие странные характеры встречаются на Невском проспекте! / Есть множество таких людей, которые, встретившись с вами, непременно посмотрят на сапоги ваши, и, если вы пройдете, они оборотятся назад, чтобы посмотреть на ваши фалды. Я до сих пор не могу понять, отчего это бывает. Сначала я думал, что они сапожники, но, однако же, ничуть не бывало: они большею частию служат в разных департаментах, многие из них превосходным образом могут написать отношение из одного казенного места в другое, или же люди, занимающиеся прогулками, чтением газет по кондитерским, словом, большею частию все порядочные люди. / В это благословенное время от 2-х до 3-х часов пополудни, которое может назваться движущеюся столицею Невского проспекта, происходит главная выставка всех лучших произведений человека. Один показывает щегольской сюртук с лучшим бобром, другой греческий прекрасный нос, третий несет превосходные бакенбарды, четвертая пару хорошеньких глазок и удивительную шляпку, пятый перстень с талисманом на щегольском мизинце, шестая ножку в очаровательном башмачке, седьмой галстух, возбуждающий удивление, осьмой усы, повергающие в изумление. Но бьет три часа, и выставка оканчивайся, толпа редеет... В три часа – новая перемена. На Невском проспекте вдруг настает весна: он покрывается весь чиновниками в зеленых вицмундирах [ вицмундир — форменный фрак гражданских чиновников]. Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще воспользоваться временем и пройтиться но Невскому проспекту с осанкою, показывающей, что они вовсе не сидели 6 часов в присутствии. Но старые коллежские секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову им не до того, чтобы заниматься рассматриванием прохожих, они еще не вполне оторвались от забот своих, в их голове ералаш и целый архив начатых и неоконченных дел, им долго вместо вывески показывается картинка с бумагами или полное лицо правителя канцелярии.
Перед нами фрагмент из повести "Невский проспект", который представлен как один абзац, легко и естественно членимый на строфы. Фрагмент у Гоголя — это, как правило, значительный отрезок текста с тесными связями между предложениями. Многочисленные разнообразные синтаксические связи, восклицательные "авторские" предложения (Ах, какая прелесть!), присоединительные союзы создают богатую, причудливую "вязь" предложений, синтаксически пестрый и многоцветный мир гоголевской прозы. Синтаксическое движение здесь сложно, прихотливо и многообразно. Ироническая мысль писателя движется стремительно, захватывая все новые и новые лица, предметы, картины. Неожиданны ее повороты, внезапны переходы, нередко ассоциативные. Тесное синтаксическое единство прозы достигается посредством разнообразных цепных и параллельных связей, усиленных союзами.
В художественной манере Гоголя отдельное предложение — это лишь штрих, мало значащий вне целостной словесной картины. Даже прозаическая строфа играет роль лишь слагаемого картины. Для писателя наиболее значимы в художественном отношении фрагменты (далеко не случайно, что он выделяет абзацами обычно не строфы, а фрагменты), заключающие в себе законченные по смыслу и тематически описания, эпизоды, картины.
Описанные особенности синтаксиса Гоголя ("вязь'' предложений, объединенных в крупные фрагменты) объясняют большую роль в его прозе зачинов фрагментов. Они наиболее самостоятельны в смысловом отношении и вполне понятны вне контекста; они служат своеобразными вехами повествования и позволяют выдерживать единую сюжетную линию. Выписанные подряд, они составляют четкий конспект произведения. Для иллюстрации достаточно привести несколько зачинов из анализируемого "Невского проспекта":
Нет ничего лучшего Невского проспекта, по крайней мере в Петербурге; для него он составляет все. <...>
В 12 часов на Невский проспект делают набеги гувернеры всех наций с своими питомцами в батистовых воротничках <...>
С четырех часов Невский проспект пуст, и вряд ли вы встретите на нем хоть одного чиновника. <...>
Но как только сумерки упадут на домы и улицы и будочник, накрывшись рогожею, вскарабкается на лестницу зажигать фонарь, а из низеньких окошек магазинов выглянут те эстампы [ эстампы — гравюры], которые не смеют показаться среди дня, тогда Невский проспект опять оживает и начинает шевелиться.
Резкий контраст фрагменту Гоголя и строфе Толстого составляет строфа Пушкина. По сравнению с живописным гоголевским и сложным аналитическим синтаксисом Толстого, лаконичная по выражению и емкая по содержанию проза Пушкина представляется графичной. Синтаксис его предельно прост, ясен, прозрачен. Преобладают простые короткие предложения, реже встречаются сложные, но и они имеют простую структуру. Периоды отсутствуют. Связи между предложениями тесны, но достигается это наиболее экономным и естественным отбором: чаще всего используются цепные связи с личными местоимениями он, она, оно и т. д., а также параллельные связи.
Как и в синтаксисе Толстого, большую роль в прозе Пушкина играет отдельное предложение. Но в отличие от толстовской фразы, предложение у Пушкина не стремится вместить в себя максимальное содержание, не стремится к широкому охвату явлений, оно не живописует и не анализирует. Фраза Пушкина стремится выделить и очертить в предмете главное и существенное, оставляя за своими пределами, перенося в подтекст подробности, детали, обстоятельства. Поэтому лаконичная фраза Пушкина оказывается семантически емкой, гибкой и гармоничной.
Назначение пушкинской фразы — не психологический анализ и не живописание событий. Ее стихия — это прежде всего рассказ, повествование, поэтому так много в его прозе повествовательных и временных зачинов (Прошло несколько лет; На другой день).
Не случайна также роль повествователя, рассказчика в прозе Пушкина. Лаконичная фраза Пушкина как бы специально приспособлена для рассказа, позволяет выразить и динамику событий, и спокойное их течение, и напряженность, тревожность обстановки. И все это в форме синтаксически простой, предельно экономной и спокойной, нередко даже контрастирующей с изображаемым. Например, концовка "Пиковой дамы".
Германн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни а какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро. "Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!.."
Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он сын бывшего управителя у старой графини. У Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница.
Томский произведен в ротмистры и женится па княжне Полине.
Гармоничность пушкинского синтаксиса проявляется и в структуре прозаической строфы, совпадающей, как правило, с абзацем. Хотя предложение и играет большую роль в синтаксическом строе прозы Пушкина, но не меньшая роль в ней принадлежит и прозаической строфе. Экспрессивно-семантическая нагрузка предложения точно соответствует ее композиционной роли в строфе (зачин, средняя часть, концовка).
Произведения Пушкина являют образцы классически ясных и выразительных строф.
А теперь обратимся к творчеству Ф.М. Достоевского. Перед нами текст, начинающий четвертую часть романа "Идиот":
Прошло с неделю после свидания двух лиц нашего рассказа на зеленой скамейке. В одно светлое утро, около половины одиннадцатого, Варвара Ардалионовна Птицына, вышедшая посетить кой-кого из своих знакомых, возвратилась домой в большой и прискорбной задумчивости.
Есть люди, о которых трудно сказать что-нибудь такое, что представило бы их разом и целиком, в их самом типическом и характерном виде; это те люди, которых обыкновенно называют людьми "обыкновенными", "большинством" и которые действительно составляют огромное большинство всякого общества. Писатели в своих романах и повестях большею частию стараются брать типы общества и представлять их образно и художественно, — типы, чрезвычайно редко встречающиеся в действительности целиком, и которые тем не менее почти действительнее самой действительности. Подколесин в своем типическом виде, может быть, даже и преувеличение, но отнюдь не небывальщина. Какое множество умных людей, узнав от Гоголя про Подколесина, тотчас же стали находить, что десятки и сотни их добрых знакомых и друзей ужасно похожи на Подколесина. Они до Гоголя знали, что эти друзья их такие, как Подколесин, но только не знали еще, что они именно так называются. В действительности женихи ужасно редко прыгают из окошек пред своими свадьбами, потому что это, не говоря уже о прочем, даже и неудобно; тем не менее сколько женихов, даже людей достойных и умных, пред венцом сами себя в глубине совести готовы были признать Подколесиными. Не все тоже мужья кричат на каждом шагу: "Tu 1'as voulu, George Dandin!" Но, Боже, сколько миллионов и биллионов раз повторялся мужьями целого света этот сердечный крик после их медового месяца, а кто знает, может быть, и на другой же день после свадьбы.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 28 | Нарушение авторских прав