От отчуждения к единству

Обратимся теперь ко второму вопросу: как происходит процесс объ­единения восточных и западных немцев?

После 1949 г. история общения западных и восточных немцев яв­ляется историей растущего внутреннего отчуждения. Западные немцы, конечно, были намного сильнее отчуждены от восточных. В то время как западные немцы отвернулись от ГДР и смотрели на Запад и Юг, вос­точные немцы имели постоянно открытое телевизионное окно на Запад. Они чувствовали себя одновременно и немцами и гражданами ГДР, ориентировались прежде всего на экономические и социальные, полити­ческие и культурные стандарты жизни западного общества. На протя­жении десятилетий ФРГ была для граждан ГДР лучшей и желатель­ной альтернативой, которая реальна и лишь только потенциально alter ego. Для граждан ФРГ, напротив, ГДР была определенно нежелатель­ной или полностью находящейся «по ту сторону» альтернативой. Для '''большинства немцев на Востоке и на Западе всегда terra incognita ос­тавалась другая Германия, как мечта или судьба. В целом же необходи­мо отметить, что в Западной Германии было очень много невежества и высокомерия по отношению к ГДР, равнодушия и безразличия, одина­ково лицемерных праздничных речей. Многие западные немцы, которые сейчас открывают свое сердце (или деловые интересы) Восточной Гер­мании, до падения Берлинской стены людьми ГДР никогда не интере­совались, не говоря уже о том, чтобы они туда хоть раз съездили. В таком положении — близко и одновременно враждебно по отношению к друг другу — находились восточные и западные немцы накануне мир­ной революции 1989 г. и в 1990 г.

Проблематичные следствия немецкого объединения, недостатки внутреннего единства, связь между кризисным развитием и правовым экстремизмом по всей Германии находятся сегодня в центре дискуссии, которая часто не замечается: 80—90% всех немцев с 1990 г. в принци­пе положительно оценивают перспективы и реальность немецкого един­ства. В большинстве своем они верят по крайней мере в длительный исторический прогресс и положительные сдвиги в своей жизни. И много­численные выборы подтверждают это. Спорными и разочаровывающими только могут быть неожиданные последствия и отдельные преобразова­ния в Восточной Германии, хотя едва ли кто-либо и там захочет отка­заться от свободы и демократии, которые сами завоевали и которые ук­репляются в процессе объединения. Свобода в высказываниях и перед­вижении, введение конституции и западногерманской марки, свобода конкуренции и рыночное хозяйство, в среднем заметно увеличившийся доход и шансы на большее благосостояние, плюрализм, федерализм и парламентаризм и многое другое большинство восточных немцев прин­ципиально отстаивают и защищают. Не последним является и устойчи­вое убеждение об эффективности западной политической и хозяйствен­ной системы. В центре внимания и споров находится не то, сблизится ли хозяйственная и социальная ситуация в Восточной Германии с западно­германским уровнем так, чтобы мы имели одинаковые условия повсед­невной жизни, а то, как и когда это произойдет. В таком позитивном на­строении с самого начала присутствовали сомнения, двойственность и внутренняя настороженность, правда, имеющие различные мотивы на Востоке и на Западе. Уже цитированные опросы «Der Spiegel», прове­денные в конце 1992 г., делают ясным: у тех 59% немцев на Востоке и на Западе озабоченность проблемой последствия единства берет верх над чувством радости, что раздел преодолен. Уже в 1991 г. большинство населения полагало, что объединение проходит хуже, чем ожидалось. Много людей также считало, что объединение идет слишком быстро — чаще всего, однако, без выдвижения альтернативы ^п.

Объединение произошло чрезвычайно быстро — без перехода и растянутости по времени; Восточные немцы в марте 1990 г. решились на быстрое объединение, потому что у них не было представлений о других альтернативах. Это был звездный час исполнительной власти, минист­ров и бюрократии, которые и разработали государственный договор об объединении.

В общественной психике прежде всего восточных немцев объеди­нение Германии не только объективно и структурно, но и субъективно видится как объединение неравных. Оно осуществляется не на базе рав­ноправия и партнерства, а как вступление или присоединение, как пере­несение и распространение одной общественной модели на большую тер­риторию. Саморазрушение ГДР, проникновение политических, хозяйст­венных и культурных сил Запада в восточногерманское общество соче­таются с требованием учиться самостоятельному управлению. В середи­не 1991 г. 69% восточных немцев и более трети западных немцев счи­тали, что «западные немцы тянут в бывшей ГДР все к себе, полагая, что все должны танцевать под их дудку» ¹². Петер Бендер охарактеризовал подобную ситуацию как «расширение влияния властных корпораций» ¹³, Это определенный вид политической и хозяйственной стратегии, когда руководящее ядро партий и концернов отчасти в фактическом союзе с партнерами-учредителями из старых партий блока (ГДР) и комбинатов захватывает политический и экономический рынок ГДР. Многие люди критически смотрят на этот процесс. На Востоке очень скоро ра­зочаровались в мысли о «лечении» рынком, в финансовой силе старой ФРГ и в инвестиционной готовности свободных предпринимателей. По­стулатом без реальной силы осуществления оказались для многих вос­точных немцев социальные обязательства. Особенно это проявилось при выяснении отношений собственности с недвижимостью. Восточные и за­падные немцы несут сегодня на своих плечах очевидно различный груз;

объединительного процесса.

Если проследить содержание опросов (многих бесед и сообщений: осведомленных людей с мест), то оно с давних пор в значительной сте­пени определяется неудовлетворенностью. Такой пока размытый про­тест, потенциальный конфликт могут стать однажды взрывоопасными. Отчасти это проявляется уже в тяжелых эксцессах правых экстремис­тов, в явном или неявном одобрении их действий со стороны многих обы­вателей. Более распространенными являются страх перед будущим и депрессия, которые вызваны прежде всего экономическими проблемами, переменами в ценностных ориентациях людей. У многих на Востоке су­ществует глубокая социальная и психологическая незащищенность в процессе поиска новой внутренней и внешней опоры. Немало восточных немцев считают, что обществом, в том числе и голосами избирателей, управляют власть и деньги. Кто безоговорочно не приспосабливается, кто не приносит «полный результат», тот падает вниз. Восточные немцы обвиняют этот эгоистический индивидуализм и правовой беспредел, обу­словленные неизвестным для них в этом смысле материализмом. Конечно, такое восприятие основывается подчас на наивном идеализме и незнании Запада, иногда также на сентиментальности или собственной агрессивности.

Эйфория объединения в значительной степени быстро прошла, ког­да после 3 октября 1990 г. стало очевидным, что за все нужно платить. Но при этом необходимо иметь в виду, что именно западные 'немцы как налогоплательщики в целом отдали чрезвычайно много, и поэтому дальнейший нажим на них таит в себе опасность: согласие может смениться агрессивностыо.

В представлениях о немецком единстве проявляются, таким обра­зом, ясные различия в политических культурах двух обществ. Такие различия есть, конечно, и в других аспектах. Обратимся теперь к треть­ему вопросу: что разделяет, а что объединяет обе политические куль­туры?

Дата добавления: 2015-12-01