Политическая культура в ГДР: нет «социалистической нации», но есть специфическое чувство сплоченности

Граждан ГДР в течение" многих лет соединяло специфическое чувство сплоченности не как «социалистической нации», а скорее, как сообщества, которое разделяло одинаковые историческую, политичес­кую и хозяйственную судьбы. Они являлись больше проигравшими, чем «победителями истории». Государственность советской зоны оккупа­ции и ГДР создавалась прежде всего как чуждая и навязанная иден­тичность, как господство советской военной администрации и СЕПГ. Хотя 10—20% взрослого населения страны были членами СЕПГ и со­ответственно четырех партий блока, но мас'са населения оставалась дистанцированной по отношению к официальной политике и аппарату власти. Люди научились приспосабливаться, жить своей жизнью, обус­троенной и отчужденной одновременно. В маленьком мире частного и локального они чувствовали себя укрытыми в безопасном месте. В по­литическом смысле в ритуалах господствующей системы большинство населения было одновременно и без родины, и все же как бы дома.

Основами идентичности для большей части людей были семья, круг друзей и знакомых, работа и рабочий коллектив. И в эпоху Хонеккера в эту идентичность входили собственный город, собственная деревня или, что было еще более важно, чувство быть тюрингенцем, саксонцем, берлинцем или мекленбуржцем. Так сформировалась историческая иден­тичность на относительно малом социальном пространстве. Но эта иден­тичность постоянно ломалась и расслаивалась от разделения на обще­ственное и частное, от противоречия между разбалансированной соци­алистической повседневностью и вечерними титрами западного телеви­дения. Жизнь восточных немцев проходила «перед и позади» Берлинс­кой стены, и в мыслях они всегда были «по ту сторону». Для быв­ших граждан ГДР эти 20—40 лет их жизни проходили между успеш­ным выполнением норм и напряженным поиском собственной жизнен­ной перспективы — с системой или против нее. Однако специфическую идентичность граждан ГДР нельзя охарактеризовать однозначно: здесь и особенная биография, и особые люди, и гордость за трудные дости­жения, и ежедневные хлопоты в связи с недостаточным обеспечением; здесь и утешительные гарантии, и хорошие шансы на профессиональ­ный рост, и жесткий контроль со стороны партии и штази, государст­венной бюрократии, и запреты на свободное мышление и передвиже­ние, и жизнь между задавленной провинциальностью и страстным же­ланием участвовать в мировом ходе событий. К тому же можно доба­вить негативный опыт разрушения городов, загрязнения окружающей среды и подавления всякой критики. Это и многое другое образуют спе­цифический горизонт опыта граждан бывшей ГДР в повседневной жиз­ни, профессии и в политике.

Для того чтобы понять, что составляло специфическое чувство спло­ченности, нужно иметь в виду переживания и тяготы людей, находящих­ся в каждодневном поиске внутренней и внешней опоры между возму­щением и смирением, между апатией и протестом. Это чувство в ко­нечном итоге обусловливалось тем, что необходимо было быть подчи­ненным господствующей системе, жить «в солидарном обществе недо­статков» и принадлежать к обделенной трети разъединенной нации.

В 80-е годы прежде всего среди молодежи ГДР стали возрастать тревога и неудовлетворенность в ее жизненных перспективах, что пере­росло в «универсальную неудовлетворенность» (И. Хенке). В это время политическая и социальная ситуация в ГДР определялась как возрастающе негативная. Для большинства стало все более ясным, что в гос­подствующей системе лишь небольшая партийная элита централизо­ванно управляет всеми важными областями общественной жизни. Чем консервативнее становилась властная партийная элита со времени вступления в должность Горбачева, тем больше таяли надежды на демократические реформы, на право свободного передвижения и пов­семестного проживания. Ощущение всеобщей стагнации, ползучая дестабилизация общества приводили к убеждению: так больше продолжать­ся не может.

С падением Берлинской стены единство оказалось неожиданно воз­можным. Своеобразная мирная революция, крах режима. СЕПГ, кото­рому способствовало абсолютное большинство всех восточных немцев,. наполнили людей чувством гордости, удовлетворением и большими на­деждами. Но приблизился час и «модели Германии», сохраняющейся на Западе. Другая же, новая, «третья» модель еще не обрела своих очер­таний, она представлялась больше как проблематичный эксперимент. Задачи создания новой, своеобразной государственности с необходи­мостью встала перед теми, кто как можно быстрее хотел немецкого единства. Вместе с тем существовал и другой подход, сторонники кото­рого исходили из того, что нельзя спешить, а следует осторожно, в рамках сепаратных государственных альтернатив накапливать самостоя­тельный опыт. Как известно, победила первая линия. ДляВосточнойГермании это означало доминирование нового и чужого Запада, новых структур и повседневности, а также распад и уничтожение множества старых образований, растущую безработицу и утрату многих позитив­ных моментов прежней жизни.

Чем проблематичнее и опаснее становилось развитие в Восточной Германии после объединения, тем более объективным был ретроспек­тивный взгляд на определенные аспекты старой ГДР. Ясно, что никто не оплакивает там время недостатков и неэффективности планового хо­зяйства и господства партийного режима. Но сегодня в виду социаль­ных, экономических и культурных потерь (об этом, несомненно, можно спорить) отдельные моменты старого общественного порядка приобре­ли вновь относительно большую ценность. Как уже было выявлено от­части в опросах, проводимых журналами «Der Spiegel» в середине 1991 г. и «Die Zeit» летом 1993 г., устойчивое большинство интервью­еров бывшего ГДР в некоторых пунктах выше, чем в старой Западной Германии, оценивали обеспечение, рабочими местами и соответственно социальные гарантии в целом, равноправие мужчин и женщин, защиту от преступности, школьное и профессиональное образование, воспита­ние детей. ГДР же при этом, по мнению восточных немцев, оставалась позади ФРГ в области хозяйства, стандарта жизни, здравоохранения и жилищного строительства и — не в последнюю очередь — в облас­ти политических и личных свобод⁷. Западные немцы придерживаются иного взгляда на оба немецких государства. Они видят Западную Гер­манию почти по всем пунктам превосходящей Восточную.

Интересен тот факт, что в 1990—1992 гг. большинство восточных немцев в трех опросах считали, что коммунизм (53%) или социализм (65%) являются «хорошей идеей, которая была плохо осуществлена»⁸, 67% граждан бывшей ГДР утверждали, что в их жизни было время, когда они верили в социалистическое государство. Каждый второй из этих 67% даже считал, что он верил в социалистическое правительство ГДР вплоть до его крушения. Хотя и силу этой «веры в реальный со­циализм», особенно в 80-х годах, нельзя переоценивать, здесь заметны всеобщие ценностные ориентации и ретроспективное самовосприятие, ко­торые продолжают свое действие до настоящего времени. Мотивиро­ванная неудовлетворенность восточных немцев в виде «ренессанса ми­ровоззрения ГДР» делается все более заметной, и тем самым снова как бы оживает их специфическая эмоциональная идентичность.

В конце 1992 г. 54% жителей бывшей ГДР ощущали себя скорее восточными немцами, чем просто немцами (45%). Летом 1991 г. их бы­ло соответственно 51 и 40%, а годом раньше — 26 и 66% ⁹; В новой стране в настоящее время (конец 1993 г.) постепенно растет не только желание жить по-иному, но и стремление реально участвовать в пере­устройстве общества.

Дата добавления: 2015-12-01