Лак для ногтей 3 страница

Валера улыбается и думает, что делить тайны на двоих правильно.

Виталик не любит, когда кто-то грустит, его напрягает гнетущая атмосфера, он считает, что не стоит волноваться по пустякам. Подумаешь, гей-порно. Подумаешь, какой-то трансвестизм.

В конце концов, принимать тот факт, что у твоего друга есть необычное увлечение, гораздо легче, чем осознавать, что после развода у обоих родителей появляется новая жизнь, в которой тебе, конечно, уделено место, но почему-то слишком маленькое.

10.08.2013

Платье

Виталик считает, что он уже взрослый. Он один ездит на поезде в другой город к маме. Гуляет с друзьями, не спрашивая у отца разрешения. Он уже не злится на родителей. Раньше Виталик разрывался между мамой и папой, между любовью к ним обоим и одновременно ненавистью. Они не понимали, как его бесило мотаться из города в город. Они не видели, как его раздражали новые семьи каждого родителя. Они не замечали, что у него проблемы в школе, что ему грустно или что он поссорился с другом. Виталик учился всему сам. Отец покупал ему игрушечные машинки, но никогда не играл с ним (работа, дела, «Расскажи лучше, как учёба»). Мама покупала книги, но никогда не читала их ему вслух («Ты же взрослый мальчик, читать умеешь, отстань»). Дело было не в глупых машинках и книжках — Виталику не хватало внимания. В машинки он мог поиграть и с друзьями, но он хотел от папы не дежурных расспросов, а искреннего участия, помощи. Книги он мог почитать сам, но ему хотелось, чтобы мама не пропадала на работе, не сидела с маленькой Алей, а была с ним, говорила, а не посылала его, оправдываясь тем, что он уже взрослый и может сам себя занять чем-то.

Виталик понимал, что он далеко не один такой. У половины его одноклассников родители либо были в разводе, либо кто-то из них был мёртв. Виталику было даже страшно от такой статистики. И он успокаивал себя тем, что это только его класс неправильный, а на самом деле почти у всех есть детей нормальные семьи. Должны же они быть. Такие, как в американских семейных комедиях. Это ведь должно быть не нонсенсом, а нормой.

Виталик сам пропустил момент, когда ему стало всё равно. Теперь ему плевать, что у него совсем не та жизнь, которую он бы хотел. Что родители всё больше заняты маленькими детьми.

Виталик не эмоциональный и не инициативный. Но если кто-то его приглашает погулять, он всегда готов пойти. Но больше всего он любит просто валяться дома на диване и смотреть сериалы: не надо никуда идти и поддерживать разговор. Иногда его друзья шутят, что он самый ленивый человек, которого они знают. Но при этом они не прочь поваляться с ним на диване, смотря очередной сериал.

Почему Виталику хочется общаться с Валерой, он не сможет сказать даже под пытками. Он сам не знает, почему после дня рождения тёти Гали предложил приехать к нему в гости. Он вообще не очень любит куда-то ездить. А тут сам предложил. Виталик готов признать, что это первый его бездумный поступок за последние лет пять. И, пожалуй, ему это нравится.

По мнению Виталика, Валера странный. Одинокий. Зачем-то красится. Готовить любит. Среди знакомых Виталика таких парней больше нет, потому ему даже любопытно с ним общаться.

Вечером, вернувшись от Валеры, Виталик серьёзно думает, почему не послал парня с такими ненормальными увлечениями, и приходит к выводу, что Валера просто напоминает ему себя, каким он был пару лет назад. Такой же потерянный, страдающий от недостатка внимания и не понимающий, чего он вообще хочет. Только Виталик это давно преодолел, перерос, может, потому что ему было четыре, когда его родители развелись, и прошло уже много времени. А вот Валера, кажется, так и не смог смириться с маминой смертью окончательно. Не зря он говорил, что помаду любит красную, «мамину». Не зря он замыкается и ни с кем не общается. Виталик думает, что они в отчасти похожих ситуациях и искренне хочет помочь Валере. Ведь есть люди, которые сами со всем справляются, а есть такие, которым нужна помощь.

В следующий раз они договорились встретиться через неделю. Виталик ждёт этой встречи не то, чтобы с нетерпением, но с приятным предвкушением точно: с Валерой интересно, ему хочется помочь (по-братски?), а его любовь к макияжу подозрительно не отталкивает.

В назначенный день Виталик стоит перед железной дверью и звонит в домофон. Запыхавшийся голос здоровается с ним, и Виталик проходит в подъезд. Поднимается по лестнице, заходит в приоткрытую дверь, замечает, что Валеры не видно, закрывает замок, скидывает кроссовки, толстовку привычно не снимает.

— Ты где там? — спрашивает.

— В гостиной, — отвечает ему Валера. — Чёрт, лак размазался. Я сейчас.

Виталик недоумевает, о каком лаке идёт речь, но внезапно ему становится не по себе, он чувствует резкое желание уйти поскорее, но решает, что это глупо и входит в гостиную.

— На диван садись, — говорит Валера.

А Виталик таращится на парня в красном платье, сидящего в кресле и что-то ищущего в бежевой коробке из-под обуви.

— Что это за… блин… что за… хрень?! — удивляется Виталик.

— Лак размазался, говорю же, — в подтверждение своим словам Валера берёт в руки небольшой флакончик, откручивает крышку и начинает кисточкой аккуратно подкрашивать ноготь на указательном пальце правой руки. Виталик замечает, что все остальные ногти у него уже накрашены. Более того губы у него ярко-красные явно от помады. А на ногах надеты красные туфли.

— Что это за маскарад, блин?! — спрашивает Виталик, садясь на диван и безуспешно пытаясь прийти в себя.

— Я решил, что лучше не оставлять недомолвок и, чтобы потом для тебя это не было шоком, показать сейчас своё любимое платье, — как ни в чём не бывало сообщает Валера, закручивает крышку флакончика.

На самом деле он дико волнуется, ему кажется, что сердце прямо сейчас выскочит из груди, проломив рёбра, порвав кожу, растечётся кровавым пятном по шёлку платья. Но он не подаёт вида, хочет доказать Виталику и в первую очередь себе, что это нормально, что он легко может предстать перед кем-то, одетый, как ему действительно нравится.

— И ты так часто… ну… это… одеваешься? — всё ещё в шоке таращась на Валеру, спрашивает Виталик.

— Время от времени, — парень пожимает плечами. Открытыми плечами, на которых выделяются тонкие красные лямки. Виталик сглатывает. — Когда хочется.

— Чувак, я и не думал, что ты настолько… эм-м-м… трансвестит.

— Смирись, — советует Валера, встаёт, подходит к шкафу, наклоняется, чтобы убрать коробку в шкаф.

Платье у него немного задирается, и потому на левой ноге видно кружевную чёрную резинку чулка. У Виталика слегка дёргается правый глаз.

— У тебя платье задралось, — сообщает он.

— Ой, спасибо, — Валера поправляет платье и поворачивается к парню.

Некоторое время они молчат. Валере дико страшно, щёки у него бледнеют от этого, и одновременно на них появляются какие-то неровные красные пятна от смущения (ведь никто не видел до этого Валеру в платье).

Виталик, конечно, был предупреждён о странных увлечениях Валеры, но, во-первых, до последнего надеялся, что тот разговор в ванной ему приснился, а во-вторых, одно дело слышать о чём-то, а совсем другое — видеть своими глазами. Виталик мысленно считает до десяти. А потом для верности ещё до тридцати пяти. И только тогда понимает, что готов адекватно разговаривать с Валерой. Ну, или хотя бы почти адекватно.

— А я вот тебе гей-порно не принёс, — разводит он рукам и несколько нервно улыбается.

— Это не страшно, — губы Валеры растягиваются в счастливую улыбку оттого, что Виталик не сбежал, не послал его, не вытряхнул прямо сразу из этого платья, предварительно ударив пару раз, чтобы не больше неповадно было заниматься всякими глупостями. И даже не стал орать, что Валера ненормальный извращенец.

Виталик видит, насколько Валера рад, насколько для него важна его реакция. И его это даже пугает. Виталик растерян и плохо представляет, что должен делать, говорить.

«Хрен знает, что за ерунда у него в голове творится, — думает Виталик. — Это не нормально явно. Но, в конце концов, и не такое бывает. Вот, когда я увидел на каком-то сайте девку с членом и большими сиськами, я реально удивился. А это херня. Всего лишь парень в платье. Тем более не такой уж он стрёмный. Кажется, оно ему идёт даже. Как-то по-своему. О, чёрт, зачем я пришёл сюда вообще! И что делать и что говорить вообще? Уйти я всегда успею. Но он от меня чего-то ждёт, вон как рад, что я ещё тут торчу и не лезу его душить. Я ведь могу с ним спокойно поговорить. Да, точно, поговорить. Как будто всё нормально. Всё в порядке. Как будто я каждый день подобное вижу, и мне нравится вообще. А потом я этот его заскок исправлю. Не знаю как, но исправлю. Чтобы дяде Диме не пришлось краснеть за сына, переодевающегося в девку!»

Молчание словно давит.

— А платье у тебя откуда? — спрашивает Виталик, не выдерживая этой гнетущей тишины, полагая, что Валере точно захочется поговорить об этом.

— Оно мамино, — с готовностью отвечает Валера, садится на диван рядом с Виталиком чуть боком, кладёт руки на колени.

«Это чулки. Чулки на парне. — Виталик закатывает глаза. — Это нормально ведь. Ну, в какой-нибудь параллельной реальности это точно нормально! Я не должен так таращиться. А то он ещё обидится, чего доброго. Блин, у него кожа под чулками гладкая. Или мне кажется. Что за хрень?!»

— Мне просто остались от мамы кое-какие вещи. И они мне нравятся, — признаётся Валера, улыбается, глядит на Виталика.

И тот уверен, что ресницы у Валеры накрашены.

«Чёртова тушь! Это всё из-за неё! — зло думает он. — Если бы не эта хрень, если бы Валера не был психованным каким-то и не решил передо мной душу изливать, я бы никогда и не узнал об этом. Как охрененно было бы!»

— Так ты бы просто любовался на платье, чего надевать-то, — спокойно произносит Виталик, делая вид, что всё в порядке.

— Я... понимаешь… — неуверенно начинает Валера, но замолкает, так и не решившись честно признаться во всём.

По его мнению, это слишком личное, чтобы говорить об этом с Виталиком. Чтобы вообще хоть с кем-то об этом говорить.

— Раз начал, говори уж.

— Если кратко, я себе в таком виде просто нравлюсь.

— Мне кажется, ты хотел сказать не это.

— Тебе кажется.

— Как скажешь.

Парни молчат. Валера смотрит на свои перламутрово-розовые ногти, на пальцы, нервно разглаживающие ткань платья на коленях. Виталик бесится оттого, что вообще не понимает, как вести себя с Валерой. Он чувствует, что не может так просто уйти. Он должен ему помочь. Он решил уже. Глупо отступать. Тем более, хоть они не кровные родственники, но всё же семья, и ещё два года точно будут встречаться на праздниках. И им обоим будет сложно забыть всё это и вести себя, как будто ничего не произошло.

Валере хочется провалиться сквозь землю, ему кажется, что он совершил самую ужасную ошибку в своей жизни. Он должен был оставить всё в тайне. Ещё тогда в ванной перевести всё в шутку. А он доверился. Открылся. Устал, видите ли. Тяжело ему стало. Просто глупец! Больше всего Валера боится, что от злости и обиды на собственную глупость, на Виталика, который явно не в восторге от внешнего вида Валеры («Лишь бы отцу не рассказал!»), он расплачется. И тогда Виталик точно его засмеёт и уйдёт.

Слышно, как тикают часы. Виталик решает не тянуть, не пытаться делать вид, что ему всё это нравится. Он хочет поскорее доказать, что Валера зря переодевается в бабские шмотки. А то вдруг он ещё кому-то об этом расскажет. Вдруг друзья Виталика узнают от кого-то, что его брат (пусть не родной) ненормальный извращенец. Они же и его заодно засмеют. А что будет с дядей Димой, если он узнает, что его сын такое вытворяет, пока его нет? Он же смерть жены с трудом пережил: так любил её. Он всё для Валеры делает. Он Виталику помогал несколько раз, когда был в гостях, с домашней работой. Он всегда ему приносит какие-то мелкие подарки, интересуется его жизнью. Он даже не рассказал его отцу, что он курил тогда в день рождения тёти Гали. Раньше, видя, сколько внимания дядя Дима уделяет сыну, радуясь его подаркам и помощи, Виталик мечтал о том, чтобы он был его отцом. А Валера никогда не понимал, какой у него потрясающий папа. А если он узнает об этом увлечении Валеры, он же не переживёт. Виталик слышал, как дядя Дима жаловался сестре, когда был у них в гостях, что у него в последнее время проблемы с сердцем.

Виталик злится на Валеру, потому что тот такой безрассудный и безответственный.

Он резко наваливается на него. Валера боком падает на диван, испуганно таращится на Виталика.

— Ты, придурок, понимаешь, что это ненормально? Что ты, блин, должен всё это бабское дерьмо выкинуть и быть нормальным парнем!

— Слезь с меня, — говорит Валера и пытается вывернуться из-под Виталика, но безуспешно, потому что тот гораздо сильнее, да и к тому же зол, а Валера не очень понимает, что вообще происходит.

— Хрен тебе! Нравится быть как девка, да? Сейчас будешь, — хмыкает Виталик, отстраняясь от Валеры, и, пока тот непонимающе на него смотрит, подхватывает его левую ногу под коленкой, перекладывает к спинке дивана.

— Ты чего? — испуганно спрашивает Валера и взвизгивает как-то по-женски, когда Виталик забирается с ногами на диван, наваливается на парня.

Этот визг ещё больше раздражает Виталика.

— Тебе же хочется быть девкой, ну, так будь ею до конца, — рычит он в лицо Валере, перехватывает его руки (у Валеры бицепсы толщиной с запястья Виталика), которыми тот неуклюже, трясясь, пытается спихнуть Виталика с себя.

— Пусти, слезь, — просит Валера, вертится.

Виталик легко перехватывает его запястья одной рукой, да ещё наваливается на них, удерживая между телами. Он чувствует что-то мягкое в районе груди. «Так он ещё и в лифчик вату суёт!» — раздражённо думает Виталик.

— Отпусти. Ну, Виталь. Рукам больно. Ты мне, небось, вывихнул что-то, — ноет Валера.

— Раньше думать надо было. Девкой он хочет быть, как же… — Виталик тянется свободной правой рукой, разрывая, пытается стянуть чулок с одной ноги.

Валера брыкается, старается ногами ударить Виталика, но у него ничего не получается.

— Не говорил я, что хочу быть девкой. Просто платья нравятся. Пусти, придурок, — губы Валеры кривятся, ему становится реально страшно. Он не знает, что делать, он никогда не видел Виталика таким злым и решительным. Таким пугающим.

Виталик отстраняется, по-прежнему удерживает одной рукой руки Валеру у того на груди, а сам раздирает и другой чулок. Оба капроновыми клочьями остаются висеть на ногах.

— Понимаешь, в чём разница между мужиком и бабой, а? — спрашивает Виталик, задирая платье Валеры.

Тот начинает рыдать.

— Мужик всегда может дать в морду другому, а баба вынуждена подчиниться. И её любой может трахнуть.

Валере уверен, что Виталик его не понимает и не слышит, что он просто свихнулся, что он сейчас сделает с ним что-то ужасное. А потом Валере будет жутко больно и неприятно. Но Валере кажется, что он переживёт. Он же пережил смерть мамы. А по сравнению с этим изнасилование — это ерунда.

«Мама, да, мама… — вяло думает Валера. — Мамино платье…»

— Только не рви платье, пожалуйста, не рви, — выдыхает Валера. — Я не буду вырываться. Отпусти мои руки, я, правда, не буду рыпаться, только не рви его.

На мгновение Виталику кажется, что надо это прекращать. Припугнул немного Валеру и хватит. Впредь осмотрительнее будет. Но слова про платье его раздражают сильнее.

— Тебя сейчас заботит только жалкая тряпка? — спрашивает он, глядит в красное зарёванное лицо с подтёками туши.

— Да, да, да! Отпусти, только не рви. Я не против.

Валера лежит, не шевелясь, чтобы Виталик поверил.

— Ну, ты и шлюха, — рычит он. — Может, ты меня специально пригласил, чтобы я тебя трахнул?

Он действительно отпускает руки Валеры, и тот принимается вытирать ими слёзы, сильнее размазывая тушь. И правда, совсем не сопротивляется. Виталика это только заводит, он и так чувствует, что у него уже стоит. На парня. На тощего придурка. На грёбаного трансвестита. Он задирает Валерино платье выше.

— Охренеть! Даже бельё бабское, — восклицает он и принимается снимать кружевные трусы.

Валера всё также не сопротивляется, смотрит на Виталика, позволяет тому стягивать трусы с одной ноги, оставляя их болтаться на другой, той, что прижимается к спинке дивана. Виталик на него наваливается, удобно устраивается между ног, смотрит прямо в глаза.

И неожиданно для себя Валера понимает, что по-настоящему не против. По крайней мере так он точно поймёт, насколько хочет быть девушкой. Может, решит, что ему этого не надо. Так будет даже лучше. Он обнимает Виталика руками за шею. Тот удивляется сначала, а потом думает, что нет ничего удивительного в том, что долбанутый на всю голову Валера не прочь с ним перепихнуться, хотя сначала так натурально вырывался. Виталик, не раздумывая, целует парня в губы, заталкивает язык ему в рот. А Валера не сопротивляется, позволяет себя целовать, даже неуверенно отвечает.

Расстёгивать джинсы, прижимаясь к другому парню, и одновременно целоваться оказывается не очень удобно. Потому Виталик опять отстраняется, смотрит на раскрасневшиеся губы Валеры (помады, впрочем, уже не видно: они её случайно слизали), на красное платье, собравшееся складками у него на животе, расстёгивает джинсы, приспускает их вместе с трусами. Достаёт из объёмного кармана толстовки глянцевый квадратик.

— Ты их всегда с собой носишь, что ли? — удивляется Валера, тяжело дыша.

— На всякий случай, — пожимает плечами Виталик.

Снимает толстовку, а то ему становится жарко, и откидывает её куда-то в сторону. Надевает презерватив. Облизывает палец, медленно проталкивает в задницу Валере. Тот морщится. А Виталик его опять целует, вылизывает его рот. И ни о чём не думает.

Валере жарко и немного страшно, но при этом приятно. Он позволяет делать Виталику всё, что тот хочет. Морщится, когда он убирает пальцы, вставляет член и вжимается в него бёдрами.

— Неприятно, — жалуется Валера, обнимает Виталика руками за шею, утыкается лицом куда-то в ключицы в ворот бледно-оранжевой футболки.

Виталик двигается медленно. И Валере начинает это нравиться. Так близко и горячо. Одна его нога стоит на диване, согнутая в колене, вторая свешивается на пол. Валере кажется, что внутри него бомба, что она вот-вот взорвётся, и они вдвоём умрут тут же, разорванные на части.

— А-а-ах, — стонет Валера и опять позволяет Виталику его целовать.

А тот доволен донельзя. Опирается руками о диван, трахает Валеру в чёртовом красном платье. И больше никто об этом не узнает! И больше никто не увидит такого Валеру!

Виталик рычит ему в губы.

А Валера улыбается.

Потом они долго лежат, успокаивая дыхание и собирая мысли в кучу. Валера по-прежнему прижимается к парню, обнимает его за шею руками. Виталик, сам не понимая зачем, целует его в макушку.

— Ты мне платье помял, — говорит Валера немного хрипло.

— Но не порвал же.

— Хоть за это спасибо. У тебя капитальный недотрах, что ли? Чего ты на меня накинулся? — спрашивает тихо Валера, смущаясь.

На Виталика постепенно накатывает осознание того, что он только что сделал. Трахнул парня. Трахнул Валеру.

— Не знаю, — честно отвечает он, чувствуя, что ему стыдно за своё поведение. — Что-то переклинило. Прости.

— Тебе не за что извиняться, — бурчит откровенный Валера. — Я же вроде как согласился.

— После того, как я тебя чуть не изнасиловал, — вздыхает Виталик. — Отпусти руки, я встану.

Валера послушно разжимает объятья. Он красный от смущения. И растрёпанный. Виталик встаёт, снимает презерватив, держит его в правой руке, левой натягивает бельё, застёгивает джинсы.

— А у меня платье в сперме, — констатирует Валера, садится и расстёгивает молнию с боку, стягивает платье через голову, остаётся в лифчике, ободранных чулках и туфлях. — Испоганил мне полгардероба, мудак.

— Переживёшь.

— Да уж переживу, — хмыкает Валера.

«Интересно, а отец трахал маму, одетую в это платье?»

12.08.2013

Бельё

Быть женщиной просто восхитительно. Можно иметь большой гардероб, полный платьев, юбок, кофт, туфель, и никто не назовет тебя фетишистом, извращенцем и трансвеститом. Можно краситься и брить ноги, и все посчитают это нормальным, а не назовут тупым педиком. Большинство мужчин делает скидку на пол и не бьет женщин, даже если они серьезно их оскорбят или сделают что-то, реально заслуживающее хорошего удара в челюсть. Женщине всего-то нужно поддерживать фигуру, а для этого чаще всего достаточно просто не есть много и бегать по утрам. За женщин обычно подносят сумки и забивают гвозди. Их водят в кафе и рестораны, за них платят. Им дарят подарки. А всё, что им надо делать, — это раздвигать ноги и хорошо сосать.

Мужчиной быть гораздо сложнее. Ежедневно сбривать щетину («Колется же, фу!»). Следить за своим телом в качалке. Тратить свои кровно заработанные деньги на капризы какой-то тупой сучки, которая, впрочем, широко раздвигает ноги почти каждый день и раз в две недели весьма неплохо сосет. Мужчина должен нести ответственность за свою женщину.

Женщины почему-то в большинстве своем всего этого просто не понимают, садятся мужчинам на шеи и потом горько рыдают, когда их бросают. А ведь все, что им надо, — это трахаться, а от этого они тоже получают удовольствие, и совсем уж не доставать мужика. А женщины все равно жалуются на свою тяжкую долю. Тупые. Лучше быть бабой.

Валера размышляет об этом, сидя за партой в школе. Если бы он был девушкой, то ему бы не пришлось дико волноваться, позвонит ли ему Виталик. Ведь для среднестатистической девушки весьма в порядке вещей трахнуться хоть раз в жизни с другом. И рано или поздно этот друг точно объявится, чтобы понять, останутся ли они друзьями или начнут какие-то другие отношения. А вот парень, неожиданно для самого себя трахнувший другого парня, вполне может больше никогда не объявиться, посчитав произошедшее большой ошибкой.

После того как они внезапно трахнулись, Виталик быстро ушёл, и с тех пор от него не было ни слуха ни духа. Валера успел уже порыдать над такой внезапной, но весьма приятной потерей своей анальной девственности, проклясть Виталика, из-за которого у него некоторое время ныла задница, выстирать и тайком от отца высушить красное платье и, тяжко вдыхая, испечь любимые пончики, прикончить их в одиночку, сидя на кухне в старой грязной футболке и шортах, которые когда-то были джинсами, но потом протерлись на коленях и были обрезаны Валерой.

Раньше Валера не видел Виталика месяцами, и ему было на него плевать. Теперь же Валера искренне надеется, что Виталик не решил больше никогда с ним не встречаться, не струсил. Валере страшно, что, более того, он стал его презирать, как шлюху, которая готова дать первому встречному. Валера боится позвонить Виталику, услышать в ответ что-то грубое. Каждый день он со страхом ждет возвращения отца с работы, потому что страшится, что папе позвонил Виталик и всё рассказал.

— Чего ты тяжко вздыхаешь, сопля? — говорит в понедельник (с того злополучного дня прошло уже больше недели, и Валера окончательно утратил покой) Мишка, подсаживается за парту к Валере.

Тот молчит.

— Какая драма случилась в жизни у нашего педика? Может, это несчастливая голубая любовь? — Мишка громко хохочет.

Валера резко к нему поворачивается и говорит:

— Иди нахрен, мудак, со своими бредовыми предположениями! Засунь их себе в жопу и прокрути. Тебе должно быть приятно: не зря тебя так волнует моя голубая жизнь.

Мишка нисколько не обижается, ему только смешнее становится.

— Оу... как я тебя взбесил-то! Видать, правда, твои девичьи мечты кто-то разбил вдребезги.

Валера отворачивается от Мишки, понимая, что над любыми его словами одноклассник лишь посмеётся. И задеть его никак не удастся. Но Валере дико больно от осознания того, что в словах Мишки есть доля правды. Нет, он, конечно, не влюбился. Как можно влюбиться в тупого придурка?! В конченого извращенца и насильника? В мудака и дебила, который уже неделю не показывается? Точно никак. Тем более что он мужчина. И дело даже не в том, что Валера того же пола. А в том, что он ненавидит мужчин. Они все тупые, скучные и грубые. Они не понимают ничего, им плевать на чужие чувства. Они, как отец, говорят, что плакать нельзя и надо переживать всё в себе. Они, как Мишка, готовы смеяться над теми, кто слабее, кто все равно ничего не сможет достойного сказать в ответ. Они, как Виталик, легко могут трахнуть кого-то, просто потому что им захотелось, а потом сбежать, даже не объяснив, что это было.

Валера думает, что он просто редкостный неудачник. Что он, даже будучи мужчиной — казалось бы, представителем сильного пола! — вечно влипает в неприятности, и никто не считается с его мнением. Над его мамой никто не стал бы смеяться, потому что она женщина. Никто бы не попытался ее изнасиловать, потому что она уж точно была удачливее Валеры и не совершала глупостей, которые могли повлечь за собой что-то в этом роде. Даже если бы такое вышло, она бы не смирилась и не согласилась бы (как там говорят французы? Если изнасилование неизбежно, расслабься и получай удовольствие), а отбилась бы. Ведь не так это сложно на самом деле. Да и Виталик не сказать, что реально сильный. Да и не мразь и не ублюдок. Если бы понял, что Валера действительно в шаге от истерики, что ему больно и плохо, он бы отстал. Просто Валера сам быстрее струсил, согласился легко и быстро, чем только раззадорил Виталика. Валера малодушно и трусливо решил, что пусть лучше всё будет по согласию нежно. Поступил хуже, чем баба. Ведь многие женщины сильнее мужчин будут и смелее. Сами воспитывают детей, таскают тяжести, ухаживают за больными родственниками и выполняют мужскую работу. Эмансипация, ага. А Валера как тепличное растение. Барышня восемнадцатого века. Разве что о сексе знает гораздо больше и умеет пользоваться компьютером и мобильным телефоном.

Валера гладит красное платье, выставив на утюге самый щадящий режим, через какую-то тонкую тряпку, чтобы с платьем не дай бог ничего не случилось. Потом он убирает утюг, марлю. Смотрит на платье и понимает, что просто обязан его померить. Он включает любимую музыку, надевает белье и чулки. Смотрит на себя в зеркало.

«Не удивительно, что Виталик видеть меня не хочет, — думает он. — Несмотря на бабские шмотки, я всё равно явно парень. Тощий, стрёмный извращенец. Придурок, который хочет быть женщиной. Который хочет быть таким, как мать».

Валере грустно, и музыка его нисколько не веселит, он надевает платье, разглаживает красные складки шёлка, красит себе ресницы и губы, надевает туфли, крутится перед зеркалом. И резко отчетливо понимает, что ему никогда не стать таким, как мать. Что он навсегда останется несчастным. Будет престарелым трансвеститом в красном платье на потеху соседям. Заведёт себе пять кошек и обязательно купит красную шляпку с вуалью. И все будут считать его сумасшедшим гомиком. Гомиком же: ему ведь понравилось тогда с Виталиком. Понравилось даже то, что он его принудил. Зажал. Придавил. Слюняво целовал. Он был весь на Валере и в нем. Он чувствовался везде. Валере казалось, что он его может раздавить, что он его точно защитит от всего, закроет от всех, кто никогда не сможет его понять, кто будет над ним насмехаться. Весь мир тогда сосредоточился в Виталике.

«Думаю, как тупая блондинка, — вздыхает Валера. — Очень тупая блондинка. В жопу этого Виталика. Забыли. Не было его и нет. Вряд ли он отцу скажет. Уже сказал бы, если бы хотел. А так, что мне париться? Надо просто забыть. И жить дальше, как жил. А потом, может, я себе даже бабу найду, настоящую, блин, а не надувную. Чёрт, я, наверное, никогда не забуду, как Мишка ржал, что на меня только резиновая может запасть. А вдруг на меня позарится ещё какой-нибудь педик-извращенец вроде Виталика... Только не такой тупой и трусливый. Ну а что... Зарегистрируюсь на каком-нибудь сайте знакомств. «Меня зовут Лера, и у меня под платьем член». Извращенцы сразу потянутся. А чем они хуже Виталика-то? На таких сайтах иногда крутые дядьки вообще сидят, которые просто скрывают свои наклонности от окружающих. Так вот, найду себе какого-нибудь охрененного и...»

Размышления Валеры прерывает звонок в дверь. Валера замирает как был: накрашенный, в платье, чулках и туфлях. Для отца точно рано, Валера никого не ждет, потому тихо подходит к двери, смотрит в глазок.

Привычная толстовка. Плохо выбритое лицо. Виталик.

Сначала Валера панически таращится на дверь, хочет быстро сбегать в комнату и переодеться. Но потом он закрывает глаза, приказывает себе мыслить здраво и открывает Виталику прямо так, расценив, что он всё равно видел его в этом виде, да и в более развратном тоже. Виталик молча входит в квартиру, закрывает дверь, снимает кроссовки. Валера уходит к себе в комнату, чтобы выключить музыку, и возвращается. Стоит в коридоре напротив зеркала, прислонившись к стене, и внимательно, как-то немного тоскливо и непонимающе смотрит на Виталика.

— Ты опять в этом виде? — спокойно спрашивает Виталик, пристально глядя на Валеру, словно стараясь разглядеть привычного парня за этой девичей одеждой.

— Я у себя дома могу носить, что хочу, да и к тому же я не знал, что ты ко мне так неожиданно явишься.

— Да я тоже не знал. Просто как-то внезапно так вышло.

— Понятно, — Валера улыбается: он доволен, что Виталик всё-таки пришёл, что он на него не кричит из-за платья, как в прошлый раз, только переминается с ноги на ногу, будто жутко неуверен в себе и стесняется.

Дата добавления: 2015-12-01