Лак для ногтей 2 страница

Парни тихо вышли из квартиры и спустились по лестнице на площадку между этажами. Там на подоконнике стояла жестяная банка из-под кукурузы, наполовину наполненная окурками.

— О, ты такие же, как я, куришь, — радостно возвещает Виталик, смотря, как Валера достаёт из кармана пачку. — Делись, а то я свои дома оставил.

— А если бы я не взял? — спрашивает Валера, протягивая сигарету парню.

— Такие, как ты, никогда ничего не забывают, — пожимает плечами Виталик.

Валера щёлкает зажигалкой.

— Такие, как я? — непонимающе уточняет он, затянувшись в первый раз и выпустив дым.

— Не знаю, как объяснить, — спокойно говорит Виталик, прикуривая. — Ну, у тебя всё всегда точно. Телефон, ключи на месте. Уроки сделаны. Дежурная улыбка на лице. Ни один вопрос не остаётся без ответа. Ты даже у отца всегда уточняешь, не забыл ли он что-то. У тебя всё всегда схвачено. Всё идеально, что ли. Такие, как ты, не забывают сигареты дома.

— Ну, мало ли что. Я тоже человек, — Валере становится обидно оттого, что Виталик считает его таким предсказуемым.

— Тогда я бы вернулся домой за пачкой, — Виталик держит сигарету в левой руке между средним и указательным пальцем.

— Ты левша? — внезапно спрашивает Валера и неотрывно смотрит на руку парня.

Почему-то ему нравится, как сигарета смотрится между пальцев Виталика.

— Ну да. А ты не заметил, что ли, в какой руке я вилку держу? Да и вообще мы далеко не в первый раз видимся.

— Ну… не обращал внимания просто.

— Это потому что ты постоянно где-то в себе, до тебя хрен достучишься. Как там говорят… М-м-м… на своей волне. Вот.

— Просто настроение плохое, — бурчит Валера.

— Ну, чувак, чего ты чуть что обижаешься? — смеётся Виталик и треплет свободной правой рукой Валеру по волосам.

— Отстань. Чего ты ко мне лезешь постоянно? — огрызается он, отступая от Виталика.

— Просто так. Успокойся. А ты чего себе такие лохмы отрастил?

— Нравятся, — Валера затягивается.

— Иногда мне кажется, что ты похож на девку.

— У тебя сегодня идея фикс меня достать? — возмущённо спрашивает Валера, но на самом деле его просто трясёт оттого, что Виталик сказал такое, причём, не грубо, не стараясь обидеть, а спокойно, просто констатируя факт.

— Да нет. Я просто говорю то, что думаю. И решил тебе сообщить, как ты выглядишь со стороны, — говорит Виталик, выпуская дым изо рта.

Валера смотрит на белый дым, на пальцы парня, между которых зажата сигарета. Виталик кажется ему странным, каким-то не таким, как все его знакомые. Спокойным. Взрослым, что ли. Может, даже чересчур.

— Я в курсе, что я так выгляжу, — говорит Валера, чувствуя, что его немного потряхивает, даже сигарета дрожит в руке.

— И тебе нормально? Ну, одноклассники не достают? Никто не кричит: «Эй, пидор»? — с любопытством спрашивает Виталик.

— Да не особо. А если и кричат, то мне насрать. Мне нравится, как я выгляжу.

— Правильная политика, чувак, — улыбается Виталик.

Слышно, как дверь на этаже выше распахивается.

— Парни, вы тут? — спрашивает отец Валеры.

Тот едва ли не подпрыгивает на месте, быстро засовывает окурок в банку из-под кукурузы.

— Да, — отвечает Виталик, тоже тушит сигарету.

Отец спускается к ним, внимательно смотрит на Валеру.

— Ты курил? — строго спрашивает он.

— Нет.

Валера боится того, что отец подойдёт ближе, ещё прикажет дыхнуть, а потом будет долго орать на него. А Валере станет не то чтобы обидно, скорее, стыдно перед Виталиком из-за того, что он станет свидетелем их ссоры.

— Да что вы, дядь Дим, — говорит неожиданно Виталик, — это я тут всё провонял своими сигаретами. Валерка на меня ругался даже, что я дымлю, как паровоз!

— Хорошо, что ты не курил, — отец внимательно смотрит на сына. — Но тебе, Виталь, тоже не стоит. Конечно, я тебе не отец, чтобы отчитывать. Но послушай меня лучше.

— Да, я знаю. Я редко. Вы только папе моему не говорите, пожалуйста, — Виталик просяще смотрит на мужчину, тот вздыхает и говорит:

— Да ладно, праздник как-никак, так что я ничего не скажу. Хватит тут торчать, Галя скоро торт резать будет.

Поднимаясь по лестнице, Валера тихо говорит идущему рядом Виталику:

— Спасибо.

— Да нет проблем. Меня тоже отец задрал уже своими нравоучениями.

Торт у тёти Гали правильный. Большой, с розовыми кремовыми розочками и даже с двумя свечками в форме чисел «три» и «пять». Она задувает свечи вместе с Любой, которой тоже хочется поучаствовать в процессе. Все хлопают. Валера уже не так расстроен и улыбается практически искренне. Даже то, что он опять прижимается к Виталику, лишь бы не соприкасаться с тётей-певицей, теперь к тому же громкой и покрасневшей от выпитого, его не напрягает. Хотя красное платье Гали Валеру по-прежнему раздражает.

Потом все ещё долго сидят. Родственники практически не обращают внимания ни на Валеру, ни на Виталика, и они разговаривают о музыке и фильмах. Вкусы у них вообще не сходятся, но Виталика это не волнует, а Валере почему-то даже нравится, что они такие разные.

Постепенно все начинают расходиться по домам. Валера даже не морщится, когда певица его обнимает на прощание и слюняво целует в щёку. Тётя Галя вручает ему упакованный кусок торта и какой-то салат в герметичной миске, тоже обнимает. Даже Виталик его обхватывает за плечи, говорит:

— Мне всё равно часто скучно бывает... Хочешь, я к тебе приеду на этой неделе? А то, что мы с тобой как неродные?

— Так мы и есть неродные, — констатирует Валера.

— Не придирайся к словам. Ты мне как брат!

— Кто налил Виталику, признавайтесь? — смеётся отец Валеры.

— Да он всегда такой, — хихикает тётя Галя.

— Приезжай. Телефон ты мой знаешь ведь, да? — Виталик кивает. — Позвони, предупреди и приезжай. Я всё равно ничем не занят.

На обратном пути в метро Валера не думает о детстве и маме, он поражается, что так легко согласился встретиться с Виталиком. Валеру удивляет тот факт, что ему хочется, чтобы он приехал, даже если из-за этого он лишится драгоценных минут наедине с собой накрашенным.

«Наверное, это из-за того, что у меня друзей нет, — думает парень. — Дефицит общения, вот мне потому интересно говорить с Виталиком, которого занимает только качалка и трах. Ну ладно, не такой уж он и тупой. Да и меня не убудет оттого, что он у меня дома пару часов проторчит. А вдруг он что-то заметит? А вдруг он узнает? И расскажет моему отцу или на меня будет орать и больше никогда даже не посмотрит в мою сторону? Или вообще презирать начнёт? Я же хуже, чем та девка-шлюха, а с виду ботаничка, с которой он трахался. Я же ботаник в чулках. Парень в платье. Накрашенное стрёмное чмо. Он меня точно возненавидит… Хотя срать мне на него, ну, не увижу я его больше и что? Жил же без него, без этого общения и ничего. Главное, чтобы, если что, он ничего отцу не рассказал. О, чёрт! Надеюсь, он ничего не узнает!»

Валере страшно, что он может потерять своё спокойствие. Но жутко не хочется бросать только начинающую зарождаться дружбу, отталкивать Виталика, с которым легко и просто общаться, который не пытается его задеть или оскорбить, как тот же Мишка, который выгораживает его перед отцом, честно говорит то, что думает, и позволяет прижиматься близко, спасая от мерзкой тёти. Потому он пока не жалеет, что согласился, он хочет попробовать общаться с Виталиком, даже несмотря на страх.

По дороге от метро до дома отец неожиданно говорит:

— У твоей мамы было похожее на Галино платье.

— Да, — соглашается Валера, удивлённый, что отец это тоже заметил и более того заговорил об этом: обычно разговоры о матери у них вроде табу.

То, о чём нельзя говорить. То, что нельзя вспоминать. То, чего, как иногда начинает казаться Валере (и от этого ему очень больно), не было на самом деле.

— Красивое. Я до сих пор помню, как она в нём танцевала на своём дне рождения.

— А я не видел, — просто говорит Валера.

— Жалко. Твоя мать прекрасно танцевала, — отец вздыхает. — А платье я, кажется, не выкинул.

— Наверное.

— И правильно. Память нельзя выкидывать.

Валера с ним полностью согласен. Память надо беречь. Хранить. Лелеять. Чтобы было, чем объяснять свою ненормальность, чтобы была точка отсчёта.

День, после которого жизнь изменилась.

То, что сделало Валеру таким, какой он есть.

Момент, когда всё пошло не так.

Проще винить прошлое, барахтаясь в воспоминаниях, жалея себя, чем жить в настоящем.

03.08.2013

Тушь

Валера смотрит на свои гладко выбритые ноги, на которые собирается надеть новые чулки из только что открытой упаковки (на одном из старой пары обнаружилась ужасная длинная стрелка). Времени у Валеры не так уж много: примерно час, пока тесто поднимается. Парень думает, что такой промежуток времени просто идеален. Он успеет и потанцевать в новых чулках и не заскучает, ожидая тесто.

Валера планирует сделать пончики. Его мама их не очень любила, потому что они жирные, а она всегда берегла фигуру. Зато Валере они нисколько не вредят, а ещё он помнит, как тётя Галя на своём дне рождения рассказывала о любви Виталика к обычным пончикам, посыпанным сахарной пудрой.

Виталик обещал приехать в среду, потому во вторник Валера занят выпечкой. Ему кажется, что довольно странно встречать брата с самодельными пончиками, но он хочет чем-то порадовать Виталика, а кроме готовки, Валера ничего толком не умеет, да и вообще не привык встречать гостей.

Чулки идеально облегают ноги. Валера ухмыляется, вспоминает, как Виталик говорил, что любит чулки и кружевное бельё на девушках.

«Да он бы охренел, если бы меня увидел. Кручусь тут перед зеркалом, как баба. Новые чулочки. Ах. Ох. Ещё чуть-чуть, и прокладки себе начну покупать. Ну а что… Для полного вхождения в образ можно. Только как на меня продавщицы смотреть будут?.. Как на бабу, похожую на мужика. Вот. На девку, которой очень не повезло. И будут ещё жалостливо вздыхать, мол, бедняжка, когда-нибудь встретишь своего принца, который возьмёт замуж такую жабу. А зачем мне какой-то стрёмный мужик, когда у меня у самого в штанах, то есть под платьем, есть член? Интересно, а почему вообще парень в чулках — это не норма. Проколотыми ушами парень уже никого не удивит, так же, как джинсами в обтяжку, длинные волосы много у кого, у металлистов тех же, так они при этом ещё мужики на сто процентов: вообще с бабой не перепутаешь. Да ведь есть актеры и певцы, на которых тонны косметики. Даже на крашеных эмо и гóтов не обращают толком внимания. А вот если обычному парню придёт в голову выйти на улицу в платье, сразу все пальцем тыкать начнут. Хотя, наверное, это мне с рожей не повезло: сразу же будет заметно, что я либо стрёмная, как ночной кошмар, баба, либо женоподобный мужик. Было бы у меня лицо помиловиднее, может, и сошёл бы за нормальную девушку...»

Валера ещё довольно долго пытается сообразить, насколько он доволен собой и что хотел бы поменять. Но потом приходит время делать из теста аккуратные круглые пончики с дыркой посередине.

Валера помнит, как вместе с мамой они делали пирожки, пока папа был на работе. Мальчик старался положить как можно больше варенья, мама смеялась, говорила, что оно всё равно вытечет, да ещё застынет и подгорит, Валера хмурился, пытался доказать, что так только вкуснее, а мама не спорила, позволяла ему делать, как он хочет. После они клали пирожки на противень («Подальше друг от друга, Лер, а то они слипнутся»), и мама ставила его в духовку. Валера долго, не отрываясь, смотрел через стекло на пузырящееся варенье, на поднимающееся тесто и улыбался. Потом приходил папа, обнимал маму, трепал по волосам Валеру, спрашивал, что они готовят, и привычно хвалил своих домочадцев.

После маминой смерти Валера долго ничего не готовил: отец предпочитал готовить по-быстрому сам вечером после работы, сын на кухне ему только мешался («Что тебе тут надо? Иди уроки учи. Какие в жопу макароны в форме букв, чем тебе бантики не угодили?! Ну и что, что мама такие варила, я другие купил, и не лезь под руку»). Одному Валере тем более было запрещено делать на кухне что-то, кроме нажатия на микроволновке кнопки «Старт». Но постепенно Валера сам начал что-то готовить, несмотря на запреты отца. Он жарил картошку, она подгорала, но всё равно была весьма вкусной. Валера оставлял часть в сковороде для отца, сидел у себя в комнате и читал, ждал отца, ждал похвалы, хотя бы молчаливого одобрения. Отец возвращался усталый (кажется, на работе как раз был плохой период, и ему грозило увольнение), говорил:

— Я же суп оставлял, нахрен ты жарил картошку? Ещё и подгорела, что с ней делать теперь?

— Есть, — тихо отвечал Валера.

— Вот и доешь завтра.

Ни разу отец не потрепал его по голове, как в детстве. А Валера ждал. Ему казалось, что, раз мама умерла, они должны друг друга поддерживать. В конце концов, горе у них одно. Но папа явно решил, что каждому стоит хранить переживания в себе. А мужчины не плачут и не показывают, как им плохо. Так он сказал Валере в день похорон. Пока его маму отпевали, хоронили, пока все родственники и знакомые поминали её, сын сидел дома с двоюродной бабушкой, глухой на правое ухо и полуслепой. «Нечего Валере делать на кладбище. Он ещё меленький, только психику ему травмируем», — решил отец. За это Валера его ненавидел. За то, что он так и не увидел мать мёртвой, потому не мог долго поверить, что она действительно умерла. За то, что он не посмотрел на неё в последний раз. За то, что не простился с ней, как надо.

Но Валера всё равно хотел, чтобы отношения с отцом у него были хорошие. Не получал плохих оценок, чтобы его не за что было ругать. Никогда не приходил домой пьяным, только однажды отец застал его с сигаретой.

Поняв, что обычная готовка у папы эмоций не вызывает, Валера переключился на выпечку. Пирожки Валеры иногда даже удостаивались отцовского: «Вкусно, теперь, если что, я могу не волноваться, что ты дома один умрёшь от голода».

Валере всегда грустно оттого, что он знает, что как раньше уже не будет. Мама под слоем земли (надо сходить на кладбище, отнести букет). Папа почти всё время на работе (опять придёт уставшим и раздражённым, лучше его не трогать). А Валере чего-то не хватает. Или кого-то. Может, того, кто будет смотреть на него в красном платье, как отец на мать. Или хотя бы подсматривать за ним, танцующим в чулках, как он подсматривал за мамой.

Пончики шипят в масле, Валера следит, чтобы они пропеклись и не подгорели. Он делает это легко и непринуждённо, попивая при этом чай и двигаясь в такт музыке, которую он так и не выключил, хотя чулки снял и надел джинсы.

Готовка ему нравится. Чёткие, выверенные действия его успокаивают. Он не боится ошибиться и сделать что-то не так. Потому что всё равно никто не скажет, что получилось плохо. Просто никому это не надо. Конечно, в этот раз он готовит для Виталика, но ведь тот об этом не знает пока. И если у Валеры что-то не получится, то просто никто ничего никогда не узнает об этом.

Валера выкладывает пончики на тарелку, положив сначала на неё салфетку. Посыпает их сахарной пудрой и пробует один: он как раз получился кривым. Результатом Валера остаётся доволен и надеется, что Виталику тоже понравится. Хотя Валере даже немного страшно, что он не отреагирует никак, словно его отец. Валера тогда, конечно, не подаст виду (он девка, что ли, обижаться из-за какой-то грёбаной выпечки?!), но в глубине души всё равно обидится и потом долго будет вспоминать это, думать, когда он что-то сделал не так, почему готовка его мамы всегда вызывала много эмоций у всех, а то, что делает он, никому не нужно. Совсем. Может, он и сам никому толком не нужен. Или просто всем плевать, что он чувствует, что для него важно.

Вечером отец на пончики не обращает никакого внимания, напоминает на всякий случай Валере, что они с Виталиком не должны курить, пить и громить квартиру. Валере становится даже смешно и при этом тягуче-горько, потому что отец его не знает настолько, что всерьёз боится, что они могут что-то учудить, не знает, что Валера не очень в себе уверен, что он постоянно сомневается и не способен на импульсивные поступки, не продуманные и приводящие к плохим последствиям.

На следующий день настроение у Валеры с утра просто замечательное, и даже Мишке не удаётся его испортить, хотя он сильно старается задеть Валеру, но тот в ответ только улыбается и молчит. В конце концов, Мишке это надоедает, и он отстаёт от Валеры, напоследок обозвав его психом.

Виталик должен прийти около четырёх, до его прихода ещё чуть больше часа. Но Валере ничего толком не хочется, он весь наполнен сладким предвкушением, мечтает, что Виталик к нему придёт, представляет, во что он будет одет, что они будут делать, о чём говорить. Валере всегда нужен план. Даже если он более чем уверен, что в какой-то момент всё пойдёт не по запланированному сценарию, он всё равно расписывает в голове дальнейшие действия. Ему это нравится. Это его успокаивает. Он любит мечтать о том, что точно скоро сбудется: это гораздо приятнее, чем размышлять о том, чего никогда не будет.

Валера даже не хочет надевать чулки, бельё и платье. Вся голова у него забита предстоящей встречей. Валера сам удивляется тому, как истосковался по дружескому общению. Чтобы хоть как-то отвлечься, он красит ресницы тушью, а губы — помадой.

В детстве Валера любил, когда к нему в гости приходили друзья. Мама всегда смеялась, развлекала их, кормила. Позже Валере стало казаться странным, что он в семье единственный ребёнок, ведь мама детей очень любила, и ей и в голову не приходило, что она может заболеть и умереть молодой. Как-то отец объяснил сыну, что братьев и сестёр у него нет, потому что в девяностых была сложная финансовая ситуация, а они хотели, чтобы их дети ни в чём не нуждались. Тогда Валере впервые пришло в голову, что постоянное продумывание будущего не всегда приводит к чему-то хорошему.

В детстве ему было хорошо и одному: не приходилось ни с кем делить внимание мамы. Но в последнее время Валера всё чаще думает, что лучше бы у него был брат или сестра. Они бы помогали друг другу. Что бы ни случилось, они были бы вместе. И тогда Валере не было бы так одиноко временами, он не тянулся бы к Виталику, которого толком не знает, который формально ему никто и с которым у него нет ничего общего.

Валера думает об этом, сидя на кухне, смотрит в окно на привычные деревья и ест пончик. Он понимает, что заодно съедает помаду (красные отпечатки губ видны на тесте), но ему не жалко.

Внезапно ему становится страшно. Валера думает, что Виталик может не прийти к нему, решить, что Валера скучный. Или у него появятся неотложные дела. Или с ним что-то случится. Несчастный случай какой-нибудь.

Валера уже успевает представить теракт в метро, автомобильную аварию и кирпич, падающий с крыши соседнего дома прямо на ничего не подозревающего Виталика, когда раздаётся звонок. Валера быстро запихивает в рот остатки пончика, пережёвывает на ходу, несётся к домофону.

Пара минут, и улыбающийся Виталик стоит у него на пороге. Щетина («Он вообще бреется, или у него так быстро растёт борода?»). Царапина на левой щеке («Интересно, как умудрился пораниться»). Покрасневшие белки глаз («Ночью не выспался? Сидел за компьютером?»). В руках он держит пачку сигарет. На нём синие джинсы и чёрная толстовка с мехом.

— Держи, — он протягивает неуверенно переминающемуся с ноги на ногу Валере пачку сигарет. — Я же у тебя брал, теперь возвращаю.

— Так ты только одну сигарету взял тогда, оставь себе, — Валера для верности убирает руки за спину.

— А в гости всё равно не ходят с пустыми руками. Я оставлю её здесь тогда, — Виталик кладёт пачку на тумбочку около вешалки и наклоняется, снимает кроссовки.

Валера понимает, что Виталик сигареты сам не возьмёт обратно, а если отец вернётся раньше обычного, то вполне может заметить пачку и тогда Валеру ждёт серьёзный разговор. Он нехотя берёт в руки картонную упаковку.

— А толстовку ты не снимешь? — спрашивает он, надеясь, что тайком сможет подложить сигареты в карман, пока Виталик будет мыть руки в ванной. Почему-то он не хочет брать эту пачку, словно тут же станет обязанным Виталику.

— Не-а, люблю её так, что готов носить и в жару, и в холод, — улыбается Виталик.

Чуть позже они вдвоём сидят на кухне. Виталик пьёт чай и с вожделением смотрит на пончики. Валера вертит в руках пачку сигарет и чувствует себя гостем в своей же квартире. Виталик такой непринуждённый, расслабленный, домашний, словно Валера зашёл к нему, а не наоборот.

— Я пончики сам готовил, — признаётся парень.

— Серьёзно?

— Да. Мне нравится готовить. Иногда. Да, нравится. Ну, временами. Я, в общем, готовлю что-то не часто. Но пончики вот иногда делаю. Ты же их любишь? — сбивчиво говорит Валера.

— Да, обожаю. Это же круто, что ты их сам можешь сделать! — искренне восхищается Виталик.

— Ерунда это. Да и вообще… Может, тебе ещё не понравится.

— Это вряд ли. Но я сейчас проверю.

Через десять минут в Валере крепнет уверенность, что либо у него пончики получились действительно вкусными, либо Виталик очень голоден. После пятого пончика он делает небольшой перерыв и говорит:

— Чувак, это чертовски вкусно! Может, тебе работать поваром?

— Да нет, ты преувеличиваешь, — Валера смущается: он давно не слышал таких приятных слов.

Виталик берёт ещё один пончик и медленно жуёт, смотрит на Валеру.

— Моя мать никогда не готовила. У неё, понимаешь ли, работа. А готовка — дело десятое. Борщ на три дня, овощи из морозилки (ну, цветная капуста, морковка и ещё какая-то зелёная хрень). Мне охренеть, как нравилось в детстве ходить к друзьям, у которых дома мама или бабушка, они такую вкусноту готовили.

— Ты как будто голодал, — фыркает Валера, постепенно расслабляясь.

— Да нет. Просто дело в атмосфере. Ну, и во вкусе. Борщ и овощи у меня всё ещё вызывают рвотные позывы. Хотя список маминых блюд за последние годы пополнился парочкой простых рецептов, почему-то всегда, когда бываю у неё в гостях, попадаю в дни борща и этой хрени. А вообще, Альке семь (это моя сестра от второго мужа матери), и она уже плюётся от борща. Мать на моём опыте ничему не научилась.

— Готовка — это не главное.

— Конечно. Просто… Чувствуется забота человека, который часами стоял у плиты, чтобы приготовить что-то. Иногда мне кажется, что тёть Галю больше волнует, что я ем, хорошо ли мне, здоров ли я, чем мою мать. Хотя она исправно звонит два раза в неделю, а иногда я к ней езжу.

— Скучаешь по ней? — спрашивает Валера, которому становится завидно.

Ну и пусть Виталик нечасто видит маму, пусть она у него не такая идеальная, как его, но она есть. Живёт где-то далеко с новым мужем (может, лучше прежнего) и с маленьким ребёнком. Развод — это совсем не страшно. Конечно, он предполагает и ссоры, и разлуки. Но ведь оба родителя остаются живы. Даже если у мамы и папы новые семьи, они всё равно готовы ради общих детей на многое, всегда им помогут, стараются по возможности уделять внимание.

— Да не очень, — пожимает плечами Виталик. — Я привык к такой жизни, и мне хватает с ней общения. Даже бесит иногда её внимание, когда она начинает настырно лезть в мою личную жизнь.

Валере хотелось бы этого, хотелось бы, чтобы мама лезла в его личную жизнь, чтобы ни на шаг от него не отходила. Но этого не может быть. Валера думает, что Виталик, как и все люди, не понимает своего счастья.

Виталик доедает пончик, облизывает пальцы, смотрит на Валеру и говорит, явно решая сменить тему разговора:

— У тебя ресницы такие длинные, девичьи, будто накрашенные.

Валера удивлённо распахивает глаза. С детства ресницы у него обыкновенные, не короткие и не длинные, не достойные такого пристального внимания уж точно.

— Разве? — удивляется он.

— Точно ведь, — кивает Виталик.

А Валера не осознанно проводит указательным пальцем правой руки по ресницам, решая почувствовать, что они, правда, такие, как говорит Виталик. С удивлением Валера смотрит на чёрную полоску, оставшуюся на пальце. Тушь. Он забыл про тушь.

— Чёрт, — пачка сигарет выпадает из Валериной руки на пол, он зарывается пальцами в волосы. — Чёрт, чёрт, чёрт… — повторяет парень.

Виталик смотрит на него с удивлением. Он не особо разбирается в косметике, с виду не понял, что ресницы у парня накрашены, а тушь на пальце у Валеры просто не заметил: отвлёкся, чтобы сделать глоток чая.

— Я сейчас, подожди… Сейчас вернусь, — быстро говорит Валера и срывается с места, бежит в ванную.

Там он раскручивает кран, мылит руки и яростно стирает тушь с ресниц быстро и резко. Губы у него кривятся. Как он мог?! Три года всё успешно скрывает от отца. А тут единожды забыл, и Виталик сразу заметил.

— Ты чего творишь? — Валера подскакивает от внезапного вопроса подошедшего к нему сзади Виталика.

— Уйди, просто уйди. Я сейчас. Это всё ошибка, это всё тебе кажется…

— Да я вообще не понимаю, о чём ты…

Валера смывает водой тушь и мыло, умывает раз за разом лицо. Руки у него дрожат. Он не верит, что Виталик ничего не понял, а своим неожиданным побегом в ванную он только вызвал ненужные подозрения.

Он открывает глаза, чувствует, что их не щиплет, значит, мыла не осталось. Лицо у него раскрасневшееся. За ним стоит обеспокоенный Виталик. Валера думает, что всё кончено. Что он просто устал, и у него нет сил придумывать оправдания. Нет сил говорить неправду. Он медленно опускается на бортик ванны, ухмыляется как-то нервно и говорит:

— Это тушь.

— Что? — Виталик удивлённо вскидывает брови.

— Говорю, у меня были накрашены ресницы, потому тебе показалось, что они такие длинные. Девичьи, блин.

— Накрашены?

— Ну да.

Виталик внимательно смотрит на Валеру. Губы у него кривятся, словно он не может решить смеяться ему или плакать. Всё лицо покраснело. Ресницы слиплись. Волосы немного влажные: он не обращает внимания, что намочил их, стараясь как можно скорее смыть тушь. Виталик думает, что Валера чем-то похож на его семилетнюю сестру Алю, которая сначала при встрече его немного побаивается, отвыкнув от него за время разлуки, потом улыбается и хочет с ним сидеть, разговаривать, но в любой момент может обидеться, разозлиться или расстроиться. А Виталик как старший брат всегда её успокаивает.

Он ведь сам постоянно спокоен. И терпеть не может конфликты. Больше всего он любит лежать дома на диване и смотреть сериалы, ленясь даже встать в туалет. Виталик вздыхает и садится рядом с Валерой.

— Тебе это… м-м-м… нравится? — неуверенно спрашивает он.

— Что?

— Ну, ресницы красить…

— И не только. Я вообще извращенец. Люблю бабские шмотки, — хмыкает Валера, и Виталик не понимает, серьёзно он это говорит или шутит.

— Ты серьёзно?

— Не знаю, — просто говорит Валера. — Мне нравится тушь. И помада мамина красная. Это точно.

Виталик не понимает, как это. Как парню может нравиться косметика. Мало того, не какому-нибудь стрёмному педику или уродливому трансвеститу, а Валере, практически его родственнику, простому парню, обыкновенному, который курит такие же сигареты, смотрит ужастики и очень любит музыку.

— Может, дашь мне по морде или наорёшь? — ухмыляется Валера, смотря прямо на Виталика. А глаза у него грустные, и Виталик видит это. И ему почему-то тоже становится печально.

— Это не моё дело, чувак. Хоть на панель иди. Мне-то что, — говорит он.

Виталик вообще считает, что это право каждого — решать, что ему действительно надо, чего хочется, что стоит делать, а что нет.

Никогда Виталик никому в этом не признавался и думал раньше, что ни одна живая душа об этом не узнает: время от времени он смотрит гей-порно. Ему нравятся тощие мальчики, которые стонут, когда их трахают в зад. В них есть что-то безумно привлекательное, чего нет в девушках. Виталику нравится смотреть на то, как они подчиняются более сильным мужчинам. Вроде бы они не такие хрупкие, как девушки, но отдаются ничуть не хуже.

Традиционное порно Виталик тоже смотрит, но понимает, что в нём чего-то не хватает. Но на девушек у него исправно встаёт.

— А я смотрю гей-порно, — говорит Виталик.

Валера на него удивлённо таращится.

— Ты красишься, как девка, а я смотрю гей-порно. Знаешь, всегда легче понять чужие странности, если есть свои, — спокойно сообщает Виталик.

— Я не гей, — на всякий случай предупреждает Валера.

На его лице теперь нет растерянности и страха. И Виталик уже уверен, что парень не зарыдает и не засмеётся, как истеричка. Виталик чувствует себя старшим братом, успокоившим маленькую сестру.

«Ага, только сестра не слишком меня меньше и мужиковатая до жути, — скептически думает Виталик. — Да и сестёр не успокаивают признанием, что дрочат регулярно на гей-порно».

— Да я тоже не особо, — говорит он. — Просто иногда нравится.

— Вот мне тоже иногда нравится краситься, — тихо признаётся Валера.

— Может, закончим это собрание неанонимных извращенцев? — шутливо спрашивает Виталик.

Парни смотрят друг на друга, молчат, а потом резко начинают смеяться. Валера несколько нервно, а Виталик громко и заразительно.

Ему, правда, всё равно, что творится в голове Валеры, а делиться собственной тайной, зная, что человек точно про неё никому не расскажет (Валера однозначно не хочет, чтобы в отместку Виталик сообщил о его увлечении родственникам), оказалось довольно приятно.

Тайна, известная двоим, уже не так напрягает того, кого непосредственно касается. Ведь получается, что точно есть хоть один человек, который ничего не имеет против, который, если что, поддержит.

Дата добавления: 2015-12-01