|
Читайте также: |
– Великолепно, – сказал он.
Питер гордо подбоченился, и в этот момент на террасу по широкой лестнице спустилась Шантель.
Николас не нашел в себе сил отвести взгляд. Она, казалось, еще больше похорошела после их последней встречи – или этим вечером прибегла к каким-то особым ухищрениям?
На Шантель был газовый шелк цвета слоновой кости, который будто плавал вокруг ее тела при каждом движении. Последний красноватый отсвет умирающего дня, заливавший террасу через французские окна, пронзил тончайший материал насквозь и обрисовал силуэт ее изящных ног. С более близкого расстояния Николас увидел, что шелк был вышит той же нитью – слоновая кость по слоновой кости, чудесная недосказанность элегантности, а под материей читался призрачный абрис ее груди – этой удивительно красивой груди, которую он так хорошо помнил, – и бледно-розовые намеки на соски. Ник быстро отвернулся, и Шантель улыбнулась.
– Ники, – сказала она, – извини, что пришлось оставить тебя одного.
– Мы с Питером провели отличный денек.
Шантель подчеркнула форму и размер глаз, изящность скул и подбородка, причем сделала это столь тонко, что макияж был совсем незаметен. Волосы словно искрились, образуя иссиня-черное облако богатого соболиного меха вокруг головы; обнаженные плечи и руки приобрели бархатистый, медовый оттенок лепестков кремовой розы.
Да, Шантель умела показать себя безмятежно-грациозной, а великолепный, полный сокровищ особняк, вознесшийся в окружении сосен над темным океаном и сказочными огнями побережья, казался ее естественной средой обитания. Шантель заполняла громадную террасу особым светом и весельем, а озорное чувство юмора, которым она обладала на пару с Питером, заставляла их всех смеяться даже над старыми, хорошо знакомыми шутками.
Николас не мог долго таить обиду – в такой обстановке он не сумел заставить себя размышлять о ее предательстве, так что смех звучал неподдельно, а тепло встречи было искренним. Пройдя в небольшую комнату, отведенную под неформальные ужины, они расселись за столом столь невые, почти забытые годы.
Имелись, впрочем, моменты, которые могли покоробить, однако интуиция Шантель была развита настолько, что женщина легко и деликатно обходила подводные камни. Она обращалась с Николасом как с почетным гостем, а на роль хозяина дома поставила сына. «Питер, дорогой, ты не мог бы разрезать мясо?» И тут же гордость и чувство собственной значимости переполняли мальчика, хотя по окончании его возни с птицей казалось, что та угодила под ножи комбайна. Шантель угощала фаршированным цыпленком по-креольски, из вина выбрала шабли, которое не вызывало каких-либо особых ассоциаций с прошлым. Музыкальным сопровождением они были обязаны Питеру. «От таких звуков можно язву заработать», – негромко бросил Николас в сторону Шантель.
Питер устроил арьергардное прикрытие, доблестно сопротивляясь течению времени, но даже он был вынужден сдаться, когда отец сказал:
– Пойдем, я тебя уложу.
Питер чистил зубы с впечатляющим старанием. Если бы не протесты Ника, это занятие затянулось бы далеко за полночь. Наконец мальчик оказался под одеялом. Ник нагнулся над ним, и сын обеими руками обнял его за шею.
– Я так счастлив, – прошептал Питер и до боли прижался к отцовским губам. Тут же, без перехода, мальчик выпалил: – А правда здорово, если бы у нас всегда так было? Чтобы тебе не надо было уезжать?
Шантель сменила диковатую музыку на приглушенные мелодии Листа, и когда Ник вернулся в комнату, она уже наливала ему коньяк в тонкостенный хрустальный бокал.
– Ну как он, утихомирился? – спросила она и почти тут же ответила самой себе: – Он прямо с ног валился, хотя и не понимал этого.
Шантель принесла Николасу коньяк, затем отвернулась и вышла на террасу. Ник последовал за ней и встал бок о бок у каменной балюстрады. Воздух был чистым, но прохладным.
– Как красиво, – заметила она. От луны расходилась широкая серебряная дорожка по морю. – Я всегда думала, что это тропинка к моим мечтам.
– Дункан, – сказал он. – Давай-ка поговорим о Дункане Александере.
Шантель поежилась и скрестила руки на груди, зябко обняв свои плечи.
– Что ты хочешь знать?
– На каких условиях ты передала ему контроль над своими акциями?
– Доверенность была генеральной?
Она кивнула.
– Оговорка о возможности отмены есть? – спросил Ник. – В каком случае контроль может вернуться к тебе?
– При разводе, – ответила она, затем покачала головой. – Но вряд ли суд станет возражать против отмены доверенности, если я на это решусь. Уж слишком она старомодная, викторианская. Я в любой момент могу обратиться за решением о снятии с Дункана агентских полномочий.
– Пожалуй, ты права, – согласился Николас. – Однако на это может уйти год, а то и больше, если только не удастся доказать его mala fides[15]– к примеру, что он сознательно нарушил оказанное ему доверие.
– А я могу это доказать, Ники? – Она повернулась к нему всем корпусом и вскинула лицо. – Он предал мое доверие?
– Этого я еще не знаю... – осторожно пробормотал Николас, но Шантель тут же прервала его:
– Я такая глупая, правда? – Ник промолчал, и тогда она продолжила срывающимся голосом: – Я знаю, что ничем не смогу восполнить тебе это, но верь мне, Николас... пожалуйста, верь мне! За всю свою жизнь я ни о чем не сожалела так сильно...
– Дело прошлое, Шантель. Все кончено. Нет смысла оглядываться назад.
– В мире нет другого такого человека, который бы вел себя как ты, который бы за обман и предательство отплатил помощью и поддержкой. Я всегда хотела тебе это сказать.
Она стояла совсем рядом, и в прохладе ночи он мог чувствовать тепло ее тела, ибо их разделяла пара дюймов, не больше. Духи Шантель, соприкасаясь с ее кремовой кожей, слегка меняли оттенок. Да, она умела носить как одежду, так и ароматы.
– Становится холодно, – отрывисто сказал Николас, взял ее под локоть и повел обратно к свету, подальше от этой опасной близости. – Нам нужно многое обсудить...
Он размеренно ходил взад-вперед по толстому темно-зеленому ковру, напоминая часового: десять шагов от застекленных дверей, мимо широкой бархатной кушетки, где сидела Шантель, поворот перед обезглавленной мраморной статуей какого-то греческого атлета времен античности, который охранял двустворчатые дубовые двери в холл, затем обратно. Расхаманной последовательности рассказал обо всем, что узнал от Лазаруса.
Шантель сидела как птичка, готовая вот-вот вспорхнуть, и лишь вертела головой, следя за Ником. Чем больше он рассказывал, тем шире становились ее и без того громадные темные глаза.
Ей не требовалось все объяснять на обывательском языке, поскольку она была дочерью Артура Кристи. Шантель поняла, о чем идет речь, когда Ник изложил свои подозрения, что Дункан Александер был вынужден пойти на самострахование корпуса «Золотого рассвета» и каким образом он использовал акции «Флотилии Кристи», чтобы купить перестрахование, хотя эти акции он наверняка уже заложил для финансирования строительства судна.
Николас воссоздал всю перевернутую пирамиду махинаций Дункана, чтобы Шантель смогла самостоятельно ее рассмотреть, и та практически немедленно увидела, насколько шаткой и уязвимой была вся эта схема.
– Ты уверен? – прошептала Шантель, и от ее лица отхлынул кремовый блеск.
Николас покачал головой.
– Я реконструировал тираннозавра по нижней челюсти, – откровенно признался он. – Возможно, форма несколько отличается, однако в одном я уверен полностью: это громадная и опасная тварь.
– Дункан может разорить «Флотилию Кристи», – еле слышно сказала Шантель. – До основания! – Она медленно обвела глазами обстановку комнаты, безделушки и сокровища, символы ее жизни. – Он подставил под удар все, что принадлежит мне и Питеру.
Николас остановился напротив и пристально смотрел на Шантель, которая впитывала в себя всю колоссальность только что совершенного открытия.
На его глазах негодование медленно сменилось растерянностью, затем страхом и, наконец, ужасом. Ему еще никогда не доводилось видеть Шантель столь перепуганной – однако сейчас, столкнувшись с перспективой лишиться брони, которая всегда ее предохраняла, она напоминала отбившееся от стада животное. Шантель передернуло.
– Николас, но разве может он все потерять? Ведь это попросту невозможно, правда?
Шантель хотела заверений, утешительных слов, но Ник мог дать ей только жалость – одну из тех эмоций, пожалуй даже, единственное чуввсех минувших лет.
– Что же мне делать, Николас? – взмолилась она. – Пожалуйста, помоги мне. Господи, что мне делать?!
– Ты могла бы повлиять на Дункана, заставить его отменить спуск «Золотого рассвета» на воду – пока не будет изменен корпус и двигательная установка, пока судно не будет обследовано и надлежащим образом застраховано и пока ты не вырвешь полный контроль над «Флотилией Кристи» из его рук. – Голос Ника был ласковым, полным сострадания. – Что ж, Шантель, на сегодня, пожалуй, достаточно. Если продолжим обсуждение, то будем попросту кружить на месте, пытаясь сцапать собственный хвост. Сегодня ты узнала, что может произойти. Завтра мы поговорим, как это предотвратить. У тебя есть валиум?
Она покачала головой:
– Я никогда не пользовалась лекарствами, чтобы прятаться от жизни. – Действительно, в смелости Шантель не откажешь. – Сколько у тебя еще времени?
– Рейс в одиннадцать утра. Я должен быть в Лондоне к завтрашнему вечеру... Словом, у нас еще целое утро.
Гостевая комната, расположенная на втором этаже, выходила на балкон, который опоясывал весь фасад особняка и откуда открывался прекрасный вид на море и частную бухточку. На балкон можно было попасть и через любую из пяти главных спален – видимо, полвека назад никого не заботили меры безопасности против похищений или грабежей со взломом. Николас собирался поговорить с Шантель на эту тему. Питер стал очевидной мишенью для шантажа, и по телу бежали мурашки при одной только мысли, что сын может оказаться в лапах монстров и дегенератов, которые встречаются нынче повсюду и нападают нагло и безнаказанно. Теперь приходится платить за свое богатство. Запах успеха приманивает гиен и стервятников. «Безопасность Питера превыше всего», – решил Николас.
В гостиной, скрытый зеркалами, имелся ликерный шкафчик с прекрасным подбором напитков. Впрочем, в нем не было претенциозности, – так, барная стойка вполне в духе среднего класса. На журнальном столике лежали газеты на английском, французском и немецком языках – «Франссуар», «Таймс», «Альгемайне цайтунг», имелась даже доставляемая авиапочтой «Нью-Йорк таймс». «Флотилия Кристи» закрылась по пятьсот тридцать два пенса, что на пятнадцать пенсов превышало вчерашнюю цену. Рынок еще не почувствовал запаха гниения – до поры до времени.
Он стянул с себя шелковую водолазку. Хотя Николас принимал душ едва ли тремя часами ранее, из-за психологического напряжения кожа зудела. Ванная была роскошно отделана зеленым ониксом, а краны выполнены из восемнадцатикаратного золота в форме дельфинов. Хватило одного прикосновения, чтобы из их пастей хлынула вода в облаке пара. При иных обстоятельствах такой декор показался бы вульгарным, однако безошибочный подход Шантель перевел все в русло персидского изобилия.
Николас встал под душ и увеличил напор, чтобы жалящие водяные иглы унесли с собой усталость и ощущение нечистоплотности. В отдельном шкафчике за стеклянными дверцами его ждала полудюжина подогретых махровых халатов; накинув один, он вышел в спальню, на ходу завязывая пояс.
В портфеле лежал проект соглашения о продаже компании «Океан» в руки шейхов. Джеймс Тичер с командой юных и смекалистых адвокатов уже прочел его и подготовил массу замечаний. Перед лондонской встречей, назначенной на завтра, Николасу придется все это изучить.
Он перенес бумаги в гостиную, бросил взгляд на верхнюю страницу и швырнул всю стопку на низенький кофейный столик. У бара Ник плеснул себе немного виски, разбавил содовой, после чего расположился в глубоком кожаном кресле и принялся за работу.
Первым признаком появления Шантель был запах ее духов. От этого аромата трепыхнулось сердце, и листы бумаги невольно зашуршали в руке.
Николас медленно вскинул лицо. Женщина появилась неслышно, ступая крошечными босыми ступнями. На ней не осталось никаких украшений. Распущенные по плечам волосы и тонкие кружева, украшающие лиф и рукава ночной рубашки Шантель, делали ее моложе, более уязвимой. Боязливая и непривычно робкая, пряча громадные темные и тоскливые глаза, она медленно приблизилась к его креслу. Ник поднялся, и она тут же остановилась, поднеся руку к горлу.
– Николас, – прошептала она. – Мне так страшно... так одиноко...
Шантель придвинулась на шаг ближе. Ник прищурился и поджал губы. Шантель немедленно остановилась.
– Пожалуйста, – мягко попросила она, – не прогоняй меня, Ники. Не сегодня, не сейчас. Мне страшно быть одной... прошу тебя... уверенность в таком повороте событий, однако теперь наступила та самая минута, которой он никак не мог избежать. Ник словно утратил силу воли, способность сопротивляться, стоял будто загипнотизированный, чувствуя как смягчается и оплывает решимость в пламени ее красоты, ее страсти, которой она столь умело управляла... Его мысли потеряли связность, начали путаться и кружиться, как штормовые волны, разбитые об утес.
Шантель точно распознала тот миг, когда с ним это случилось, и – на сей раз молча, не повторяя предыдущую ошибку – скользящей походкой приблизилась и прижала лицо к его обнаженной груди в треугольном разрезе махрового халата. Жесткие вьющиеся волосы пружинистым ковром покрывали крепкие, гладкие мышцы Ника. У Шантель раздулись ноздри от запаха сильного самца, который источала его кожа.
Он все еще сопротивлялся, замерев с неловко повисшими руками. О, как хорошо она его знала! Он должен пойти на ужасный конфликт с самим собой, прежде чем будет готов подчиниться и выполнить то, что противоречит его железному кодексу поведения. О да, она знала его – он был таким же сексуальным и чувственным животным, как и она сама; единственным мужчиной, который умел удовлетворять ее аппетиты. Она знала о той защитной ограде, что он возвел вокруг себя, знала о сдерживании страстей, самоконтроле и подавлении позывов, но она знала также и как обойти эту изощренную защиту, точно знала, что и когда произнести, как двигаться, к чему прикасаться... Приступив к осаде, она почувствовала, что сознательный акт разрушения этой крепости возбудил ее так быстро, что она чуть ли не физически испытала сладостную муку. Шантель пришлось прибегнуть ко всей силе воли, чтобы не наброситься на Николаса, чтобы сдержать невольную дрожь в коленях, учащенную работу легких, чтобы попрежнему изображать из себя испуганного, обиженного и беспомощного ребенка, ибо его доброта и рыцарский склад характера не позволят отослать ее прочь в таком явно бедственном состоянии.
Господи, как же взывало ее тело, какими спазмами желания свело живот... Грудь набухла и стала до того чувствительной, что даже прикосновение шелка и кружев казалось грубым.
– О, Ники, прошу тебя... хотя бы на миг. Только один раз, ну обними же меня. Ну пожалуйста, я уже не могу... На одну секунду, прошу тебя...
Он поднял руки, и она почувствовала его ладони у себя на плечах. Ужасная боль физического желания была слишком сильна, не поддавалась контролю... Она вскрикнула, хотя нет, это был просто сдавленный стон, но в почувствовала его реакцию. Да, ее расчет был безупречен, ее врожденная женская хитрость в который раз направила по верному пути. Секунды назад его пальцы были ласковыми и нежными, но теперь жестко впились ей в плечи.
Ник безотчетно прогнулся в пояснице, дыхание вырывалось с шумом, короткими выбросами, как если бы он был боксером, принимавшим тяжелые удары по корпусу. Она почувствовала, как натянулись все его мышцы, и вновь поняла, какой удивительной, могучей до умопомрачения властью обладает. Затем – наконец-то! – с радостным обмиранием сердца она испытала подъем и движение его чресл – и весь мир словно закружился вокруг нее.
Она вновь простонала, на сей раз громче, потому что уже могла спустить с короткого поводка всех борзых, могла позволить им охотиться вновь. Их сдерживали слишком долго, но сейчас... сейчас уже не было нужды в оглядках и самоограничении.
Она точно знала, как загнать его за границы разумного, устроить охоту на этого великолепного оленя... Его пальцы путались в кружевной пене лифа, пока он пытался высвободить ее тугие, набухшие груди из-под рубашки. Она простонала в третий раз и одним движением раздернула пояс его халата, целиком обнажив крепкое мужское тело, хотя на первый взгляд руки ее двигались по-прежнему неловко.
– О Господи милосердный... Какой ты твердый и сильный... Господи, как же я по тебе истосковалась...
Еще придет время для всех тонкостей и нюансов любви, но сейчас ее нужды были слишком жестокими и насущными и требовали немедленного удовлетворения. Это должно произойти сейчас, немедленно, иначе она умрет на месте...
Николас медленно выплывал из глубин сна, испытывая тягостное чувство сожаления. За миг до пробуждения в его измученном недосыпанием мозгу сформировалась картинка, он заново переживал момент из далекого прошлого – ощущение вспомнилось столь ярко и живо, что оно казалось совершенно непосредственным.
Когда-то, очень давно, нырнув на пять саженей вдоль океанической стенки кораллового рифа у лагуны Анс-Бодуан острова Праслин, Ник поднял со дня моря витую раковину-стромбиду размером со зрелый кокос. Теперь он вновь держал ее в ладонях и заглядывал в узкую овальную щель, ти была удивительна: она начиналась вывернутыми губами и переходила в перламутровые, скользкие на ощупь поверхности с атласным, бледнорозовым отливом. Поверхности изгибались и замыкались сами на себя, обретая более плотный, телесный цвет с винно-пурпурным оттенком по мере того, как проход сужался и все глубже уходил в таинственное, глянцевитое нутро раковины. Затем сон резко изменился. Зев раковины раскрылся еще больше, напоминая разверстые челюсти, и Ник обнаружил, что смотрит в пасть какой-то жуткой морской твари, где многочисленными рядами растут хищные, треугольные зубы – как у акулы. Ник вскрикнул, очнулся от звука собственного голоса, быстро перевалился на бок и приподнялся на локте. На коже до сих пор оставался аромат женских духов, смешанный с запахом его пота, однако вторая половина кровати была пуста, хотя еще не потеряла ни тепло, ни воспоминание о благоуханном теле.
Сквозь узкую щель в шторах на дальнем конце комнаты блеснула длинная полоска света раннего солнца. Выглядела эта полоска клинком, золотистым лезвием, и мгновенно напомнила ему о Саманте Сильвер. Ник вновь увидел ее в одежде из солнечного света, босоногой на пляжном песке – и от этой картины золотой клинок вошел ему под ребра.
Николас сбросил ноги с широченного матраса и прошлепал в ониксовую ванную. Глаза ныли тупой болью хронического недосыпания и раскаяния. Пустив горячую воду из дельфиньей пасти, он взглянул в зеркало, хотя пар уже начинал затушевывать черты его физиономии. Под глазами темные круги, в лице читается какая-то изможденность, кожа натянута на скулах.
– Ах ты, морда, – прошептал он зеркальному близнецу. – Ах ты, скотина...
Его уже ждали к завтраку на террасе, укрытой от солнца яркими, расцвеченными зонтиками. Питер сохранил настроение прошедшего дня и подбежал к отцу, заливаясь смехом.
– Привет! – Он схватил Николаса за руку и повлек к столу.
Шантель была в длинном домашнем платье. Ее волосы, распущенные по плечам, отличались такой мягкостью, что даже под легчайшим бризом вились шелковыми нитями. В этом читался тонкий расчет, Шантель ничего не делала случайно; интимно-элегантное одеяние и свободно падающие волосы подводили к мысли о домашнем уюте – и Николас почувствовал, с какой силой этому сопротивляется.
Благодаря не по годам развитой интуиции Питер тут же уловил смену настроения Николаса, и его разочарование стало почти осязаемым. Он горьи мальчик уткнулся взглядом в тарелку.
Николас вполне сознательно проигнорировал праздничное изобилие блюд, взял лишь чашку кофе и, не спрашивая разрешения у Шантель, разжег сигару, отлично зная, что это ее выводит из себя. Он сидел в полном молчании и, как только сын закончил завтракать, сказал:
– Питер, мне надо поговорить с твоей матерью.
Мальчик послушно встал из-за стола.
– Сэр, я смогу увидеть вас до отъезда?
– Да. – У Николаса в очередной раз защемило сердце. – Конечно.
– И мы сможем еще раз сходить на яхте?
– Извини, мой мальчик, у нас не хватит времени. Не сегодня.
– Да, сэр.
Питер дошел до края террасы, сохраняя прямую спину и заученную выправку, затем вдруг бросился бежать, перепрыгивая через две ступеньки на третью, и, отчаянно размахивая руками, влетел в сосновый лес за яхтенным домиком, словно его кто-то преследовал.
– Ники, ты ему нужен, – мягко попрекнула Шантель.
– Об этом тебе следовало задуматься два года назад.
Она налила свежую порцию кофе ему в чашку.
– Мы оба повели себя глупо... ну хорошо, пусть это мягко сказано. Мы повели себя безнравственно. У меня появился Дункан, а у тебя – эта американская девочка.
– Не заводи меня, – негромко предупредил он. – На сегодня ты уже достаточно отличилась.
– Николас, ведь это так просто. Я тебя люблю, всегда любила... Господи, еще неуклюжей школьницей любила тебя. – Шантель никогда не была неуклюжей, но Ник решил не заострять на этом внимания. – С того самого дня, когда я тебя увидела на мостике «Золотого орла»... Лихой морской капитан...
– Шантель. Я здесь лишь для того, чтобы поговорить про «Золотой рассвет» и «Флотилию Кристи».
– Нет, Николас. Мы созданы друг для друга. Папа разглядел это сразу, да и мы поняли это в одну и ту же минуту... Просто помрачение нашло, понимаешь? Безумная прихоть, которая заставила меня на секунду засомневаться.
– Прекрати.
– Дункан – глупая ошибка. К счастью, он уже не важен... никогда не удастся вернуть прошлое, к тому же... мм...
– «К тому же» что? Ники, что ты хотел сказать?
– К тому же я сейчас строю себе новую жизнь. С другим человеком.
– Господи, Ники, что за глупые шутки! – Шантель вновь рассмеялась, демонстрируя неподдельное веселье, и даже пару раз хлопнула в ладоши от избытка чувств. – Дорогой мой, она тебе в дочери годится. Синдром сорокалетних, комплекс Лолиты... – Здесь она заметила признаки настоящего мужского гнева и принялась быстро исправлять ситуацию, осознав, что зашла слишком далеко. – Прости, Ники. Мне не следовало так говорить. – Она выдержала небольшую паузу. – Я просто хотела сказать, что она весьма хорошенькая и, наверное, славная... Питеру она понравилась.
Шантель снисходительно признала за Самантой кое-какие достоинства, после чего вроде бы выкинула ее из головы, будто детскую шалость со стороны Ника, легкую и преходящую блажь, не имеющую реального значения.
– Я понимаю, Николас, я все понимаю. Но когда ты будешь готов – а ведь это произойдет скоро, – то знай, что и Питер, и я, и «Флотилия Кристи»... мы все тебя ждем. Это твой мир, Николас. – Она взмахнула рукой, как бы охватывая все кругом. – Это твой мир, ты никогда не сможешь покинуть его.
– Ты ошибаешься, Шантель.
– Нет. – Она потрясла головой. – Я крайне редко ошибаюсь и уж в этом вопросе совершенно точно права. Прошлая ночь тому порукой, все до сих пор на месте – до мельчайших деталей... Однако давай поговорим про «Золотой рассвет» и «Флотилию Кристи».
Шантель Александер вскинула лицо к небу и глазами проследила за громадной птицей. Та набирала высоту, задрав клюв и посверкивая оперением в солнечном свете. Позади нее расходились две дымчатые струи неполностью сгоревшего топлива, потому что двигатели на взлете работали в форсажном режиме. Попутный ветер, дувший вдоль основной взлетнопосадочной полосы, подхватил серебристую птицу и понес ее над КапФерра.
За спиной Шантель стоял мальчик ростом лишь на пару-другую дюймов ниже матери. Он тоже следил за удалявшимся самолетом. Женщина потянула его за руку и заставила взять себя под локоть.
– Он так мало пробыл... – сказал Питер.
Аэробус над головой заложил крутой вираж на крыло. был ты, Питер? Мы с ног сбились тебя искать, когда папе подошло время ехать.
– Я был в лесу, – уклончиво ответил мальчик. Да, он слышал, как его звали родители, однако не пожелал выйти из своего укрытия – расщелины в желтой каменной толще скалы. Питер не хотел, чтобы отец застал его в слезах.
– Правда, было бы славно, если бы все вернулось к прежнему? – мягко спросила Шантель. Питер переступил с ноги на ногу, хотя по-прежнему не сводил глаз с самолета. – Чтобы мы вновь были вместе, втроем?
– Без дяди Дункана? – недоверчиво уточнил мальчик.
В этот миг самолет, на прощание подарив Ницце солнечный зайчик, нырнул в гущу кучевых облаков, которые подпирали северную часть небосвода. Наконец Питер повернул лицо и взглянул на мать.
– Без дяди Дункана? – требовательно спросил он. – Да ведь это невозможно.
– Но с твоей помощью все получится, мой дорогой. – Она взяла его лицо в ладони. – Ведь ты поможешь мне, правда? – спросила она.
Питер кивнул – один раз, резко, выражая решительное согласие.
Женщина наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Ты у меня молодец, – прошептала она.
– Мистер Александер в настоящее время недоступен. Если хотите оставить сооб...
– Говорит миссис Александер. Скажите моему мужу, что это срочно.
– О, мои глубочайшие извинения, миссис Александер. – Голос секретарши тут же изменился, прохладное внимание превратилось в неумеренную подобострастность. – Я не узнала ваш голос. Качество связи ужасное. Одну секунду, сейчас я вас соединю...
Шантель ждала у телефона, нетерпеливо посматривая в окно. К середине утра с гор хлынул холодный фронт, погода резко ухудшилась, и в стекла бил ледяной ветер с дождем.
– Шантель, дорогая моя, – произнес хорошо поставленный, богатый обертонами голос, который в свое время так вскружил ей голову. – Напомни, пожалуйста, это я тебе звоню? А то моя секретарша вечно все путает.
– Нет, Дункан, номер набрала я. Нам нужно срочно поговорить.
– Вот и хорошо, – согласился он. – Я тоже хотел кое-что с тобой обсудить. У нас тут дела идут полным ходом. Тебе надо приехать в Сен-Назер к Ферра.
– Дункан...
Но он с легкостью подавил все ее протесты; голос его звучал на редкость самоуверенно. Впервые за последний год Шантель слышала в нем кипучий энтузиазм.
– Мне удалось сэкономить почти четыре недели на «Золотом рассвете».
– Дункан, подожди...
– Так что спуск можем назначить прямо на вторник. Боюсь только, что времени не остается и насчет церемонии придется чуточку сымпровизировать. – Он был необычайно горд своим достижением. Шантель почувствовала укол досады. – Ты знаешь, что я сделал? Я договорился, чтобы японцы доставили построенные резервуары-гондолы прямиком в Персидский залив! Их нагрузили балластом и уже буксируют. А я пока спущу здесь на воду основной корпус... Да, рабочие еще не все закончили, но впереди целый переход вокруг мыса Доброй Надежды, так что времени будет вдоволь. Мы как раз поспеем взять гондолы и закачать нефть в Эль-Баррасе. И в итоге сэкономим почти семь с половиной миллионов...
– Дункан! – На сей раз в тоне Шантель прозвучало нечто такое, что заставило его остановиться.
– Что случилось?
– Я не хочу откладывать до вторника. Мне надо поговорить с тобой немедленно.
– Это невозможно, – легко и уверенно рассмеялся он. – Подожди каких-то пять дней.
– Пять дней – слишком долгий срок.
– Тогда расскажи сейчас, – предложил он. – Ну что там у тебя?
– Хорошо, – размеренно сказала она, и в ее голосе прорезалась нотка персидской жестокости. – Сейчас скажу. Я требую развода, Дункан. И возвращения полного контроля над моими акциями «Флотилии Кристи».
В трубке слышались только щелчки и потрескивания. Шантель ждала – так ведет себя кошка, поджидая, когда дернется покалеченная мышь.
– Как-то неожиданно... – Его голос переменился, стал невыразительным и скучным, полностью потеряв звучность и тембр.
– Мы оба знаем, что дело к этому шло, – возразила она.
– Какие у тебя основания? – В его голосе появились нотки страха. – Послушай, развод вовсе не такая простая вещь... зрительно-насмешливый тон. – Если ты не появишься здесь к завтрашнему полудню, то мои аудиторы отправятся на Леденхолл-стрит, а перед тем как суд вынесет решение...
Шантель не пришлось доводить мысль до конца: Дункан прервал ее первым, и на сей раз голос его прозвучал откровенно панически. Такого она еще не слышала.
– Постой, ты права, – сказал он. – Нам действительно надо поговорить прямо сейчас. – Здесь он опять сделал паузу, беря себя в руки, после чего продолжил, тщательно выверяя интонации. – Я мог бы зафрахтовать «фалькон» и прилететь в Ниццу до полудня. Так годится?
– Я вышлю машину, тебя встретят, – ответила она и нажатием пальца разорвала связь. Постояла секунду в раздумье, не отпуская рычага, затем вновь подняла руку. – Хочу заказать международный разговор, – заявила она оператору на беглом, журчащем французском. – Нет, номера я не знаю, только имя и примерный адрес. Доктор Саманта Сильвер, университет Майами.
– Это займет не менее двух часов, мадам.
– J’attendrai[16], – сказала она и вернула трубку на место.
Банк «Восток» расположен на Керзон-стрит, практически напротив клуба «Белый слон». В здании с узким фронтоном из мрамора, стекла и бронзы Николас вместе со своими адвокатами находился с десяти утра, из первых рук знакомясь с древним ритуалом заключения сделок на восточный манер.
Дата добавления: 2015-12-01; просмотров: 29 | Нарушение авторских прав